Помещение, в котором я оказываюсь, почти полностью погружено в темноту. Лишь полукруглая стена-экран, на которой идет трансляция того, что происходит в нижнем зале гондолы, тускло освещает комнату. Все, что я могу разглядеть в свете цветных всполохов видеотрансляции, – это темный силуэт, возвышающийся напротив одного из огромных боковых иллюминаторов.

Саул, обернувшись, подходит ко мне, протягивает руку. В отличие от Рабмана, рукопожатие у него цепкое, сухое, он надолго задерживает мою руку в своей. Не произнося ни слова, он изучает меня.

Одним жестом он заставляет экран превратиться в окно, за которым открывается потрясающий вид с носовой части гондолы. Полукруглая стеклянная стена, занимающая треть кабинета, разделена на три сегмента, и во всех трех я вижу проплывающие далеко внизу огни ночного города.

– Ого! – вырывается у меня.

– Впечатляет, правда? – Саул приглашает меня пройти к самому носу, а сам хлопает пробкой от шампанского и, наполнив два бокала, подает один мне.

– Возможно, тебя интересует, что мы сегодня отмечаем? – спрашивает он.

– Приподнятое настроение ваших гостей сложно не заметить.

– Мы закончили разработку технологии, которая перевернет весь мир. Вчера состоялось подписание соглашения с Игалем Мизрахи. Теперь он – наш глава Технического департамента, а все его изобретения – собственность корпорации.

– Сам Мизрахи! – теперь я вспоминаю, что видел его лицо среди гостей, но разыгрываю удивление. – Создатель Memnotech?

– Изобретения Мизрахи – важный элемент в нашем ключевом проекте. О котором ты теперь наконец-то готов узнать.

Мое сердце бешено колотится. Саул указывает на одно из вращающихся кресел посреди каюты, садится напротив. Теперь я могу хорошо рассмотреть его лицо, почти пугающее из-за рембрандтовского освещения. С точностью определить возраст главы корпорации сложно – ему может быть и пятьдесят лет, и шестьдесят. Крупные восточные черты, близко посаженные карие глаза, смуглая кожа, подернутые сединой короткие волосы с залысинами по краям лба. На этом лице можно прочитать знаки, отличающие тех, кто обременен деньгами и властью, – усталость, пустота в глазах и презрение к людям.

– Как ты уже знаешь, с юных лет я интересуюсь мистицизмом. Сначала я приобщился к суфийской мудрости, затем постарался сблизиться с каббалистами, после – с буддистскими мистиками. В результате этих исследований я открыл для себя кое-что очень интересное. Это касается сотворения мира. Религии утверждают, что мир был сотворен богами. Мистики соглашаются с этим, но добавляют: процесс творения еще не завершен.

– И когда же он завершится?

– Прекрасный вопрос. Любой великий мыслитель ответил бы тебе – когда мы достигнем всеобщего благоденствия. Но что считать всеобщим благоденствием, вот в чем настоящий вопрос, найти ответ на который не так-то просто.

– Думаю, благоденствие – это субъективное понятие.

– Именно! Что для какого-нибудь бога, правителя или мыслителя – благоденствие, может обернуться страданиями для миллионов людей.

– Так, значит, благоденствия не существует?

– Существует, конечно. Но не для всех сразу. А для каждого по отдельности.

Я задумался, пытаясь понять, к чему он клонит.

– Хорошо, господин Гаади…

– Саул, – мягко поправляет он.

– Саул, но при чем тут ваша корпорация?

– Миссия «Транс-Реалити» – освободить людей. От войн, терроризма, от государственной тирании. От религий, в конце концов. Дать им то самое благоденствие, о котором они мечтали тысячелетиями и которое им обещали то религиозные лидеры, то военные диктаторы, но так и не сдержали обещания.

– Но вы же сами говорите, что осчастливить всех невозможно.

– А вот тут мы и переходим к главному ноу-хау нашей компании. Тебе уже известно, что мы разрабатываем персональные реальности, в которых пользователь попадает в свой собственный идеальный мир. Технология Мизрахи лишь позволяет людям пережить чужие воспоминания. А как им помочь прожить не чьи-то, а свои собственные мечты? Над этим вопросом я бился десятки лет. И только когда я соединил мистические практики с новейшими открытиями, то понял важную вещь. Может, сам процесс творения мира и зависит от воли богов, но делают это они не сами, а с помощью соответствующих специалистов. В разные времена их называли по-разному: мессиями, пророками, чудотворцами, алхимиками. Каждый из них, тонко чувствуя чаяния людей, менял мир. Так и у нас в «Транс-Реалити», чтобы обеспечить человеку счастье в его персональной реальности, недостаточно просто составить список желаний и запрограммировать их в алгоритм. Пользователя надо прочувствовать сердцем, пропустить его душу через себя. Сделать его чувства своими и выдать именно тот результат, который он хочет получить, – знает он об этом или нет. И чтобы это стало возможно, требуется человек из очень редкой категории – «конструктор реальностей». Когда я это понял, Зет, моей целью стало найти такого человека.

Саул отставляет свой бокал, придвигается поближе и смотрит на меня в упор. Я могу разглядеть даже самые мелкие морщины на его лице. Я не ослышался – он действительно назвал меня «Зет». Мысли начинают лихорадочно носиться в моей голове.

– Так вот, Зет! Мы перебрали множество кандидатов, провели с ними ряд тестов и испытаний. Подход был индивидуальным. Чтобы не нарушить чистоту эксперимента, испытуемый не должен был знать о происходящем. В частности, чтобы привлечь к подобным испытаниям тебя, мы воспользовались услугами человека, которого ты называешь «Харон».

Я раскрываю рот, чтобы попытаться возразить, но не издаю ни звука. Полагаю, вид у меня был глупейший, потому что Саул не скрывает усмешки. Поднявшись с места, он подходит к носу гондолы.

– Ты спрашивал Марка, зачем мне собственный цеппелин? Если я и старомоден, то настолько, насколько старомодны боги Олимпа. Мне также нравится взирать с высоты на копошащихся внизу смертных, на их постройки, каналы, дороги, города, по сути – шаткие муравейники. Люди вообразили, что покорили природу, подчинив себе реки, ветер и ядерную энергию. Но свою собственную природу они так и не покорили – это хорошо заметно с высоты. Тому, кто возносится над историей, над мифами, которыми человечество тешит себя время от времени, прекрасно видно, что вся наша «цивилизация» – лишь копошение бактерий на поверхности гниющего яблока планеты. Чтобы изменить этот застрявший в бесконечной сансаре мир, конструктор реальностей должен быть выше любых догм, привязанностей и даже обстоятельств!

Он оглядывается на меня. К этому времени я успел привести свое лицо в порядок. Харон работал на Саула! Какой же я идиот. Каким идиотом я выглядел, считая себя крутым корпоративным шпионом, докладывая Харону о своих «открытиях» и считая, что вожу всех за нос.

– Я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь, – Саул явно решил вытащить меня из моего ступора. – Но сейчас не важны мои методы или причинно-следственные связи. Ты находишься рядом со мной, буквально на вершине мира, и я хочу, чтобы ты отнесся к своему положению со всей серьезностью.

– Так это вы все подстроили? – наконец подаю я голос, понимая всю серьезность своего положения. – Все это – внедрение, испытания?

– Мне было проще изучать тебя, пока ты думал, что изучаешь меня. Теперь ты и сам, я уверен, можешь сказать, что многому научился.

– Расширение сознания?

– …и его разрушение. Тебя испытывали на прочность и соблазняли чем-то новым. Работа велась круглые сутки.

– А эти странные видения?

– И видения. – Саул самодовольно улыбается. – Я тоже прошел этот путь и посредством своих воспоминаний делился с тобой своим опытом.

Во мне начинает закипать злость. Какого черта все это время мною играли, словно мелкой пешкой? Что он о себе возомнил, этот «олимпийский бог»?

– А если я не согласен идти по вашему пути? Свободу выбора вы мне оставляете?

– Конечно, иначе какой же из меня «Бог», – улыбается Саул. Черт, он будто читает мои мысли! – Можешь принять свое предназначение, а можешь отказаться.

Я собрался резко ответить, но Саул властным жестом обрывает мою попытку:

– Но так как суть нашего предприятия пока представляет определенную тайну, мне придется принять меры, чтобы устранить любую утечку информации. Это уже мой выбор, к сожалению, продиктованный необходимостью. – Повернувшись к двери, он выкрикивает: – Дорогая, зайди!

Я переживаю второе потрясение за этот вечер. В раздвинувшиеся двери входит моя подружка Линн, одетая в черные бриджи, тактические ботинки и черное худи. Она быстро кланяется Саулу, как это делают мастера боевых искусств (на что тот отвечает одобрительным кивком), и занимает место у двери.

– Вот еще одна моя подопечная. Можешь с ней заново познакомиться, только, боюсь, она сейчас не в духе. Ей очень не хотелось вспарывать живот старику Харону.

– Я обошлась удавкой, босс. Надеюсь, на сегодня это все?

Линн быстро стреляет глазами в мою сторону. Должно быть, у нее и правда были ко мне какие-то чувства – если не женские, то дружеские: она едва заметно улыбается мне уголком рта.

– Линн! – ошарашенно выдыхаю я. – Так ты…

– Мой остро заточенный скальпель, которым я иногда провожу болезненные операции, – поясняет Саул. – И лучше нее никто бы не справился – у Линн настоящий талант в подобных делах.

Линн снова кланяется своему боссу, затем смотрит на меня извиняющимся взглядом.

– Прости за обожженную руку, Золтан. Но ты тоже – чуть не убил меня цветочным горшком вчера.

– Вчера? В клубе? – Я вскакиваю и срываюсь на крик. – Вы подвергли опасности Катрин и сотни других людей! Что вы вытворяете? Кем вы себя возомнили?

Мне сейчас точно бы не помешали таблетки «от стреса», но я тут же вспоминаю, что их мне дала эта проститутка-киллер. Саул ласково кивает головой, совершенно не обеспокоенный моей вспышкой.

– Важнее, кем мы считаем тебя, Золтан.

– Мне наплевать! А Катрин тоже заодно с вами?

– Нет, нет, что ты! Моя дочь – вне досягаемости любых интриг. Я знаю про ее отношение ко мне и к делу всей моей жизни, в котором ей предстоит сыграть важную роль. Но хочу, чтобы она пришла в лоно Трансферизма добровольно. И приведешь ее туда ты, Золтан.

Он машет рукой в сторону окна-экрана. На нем появляется Катрин – она стоит на балконе своего отеля, задумчиво глядя вдаль. Послушная жесту Саула, камера приближается к ней, пока лицо Катрин не заполняет весь экран, и я вижу в отражении ее зрачков наш сияющий серебром цеппелин.

Я стою посреди кабинета, тяжело дыша и пытаясь успокоиться. Только сейчас я признаюсь себе, что полюбил ее с первого взгляда – на шумной психоделической вечеринке. Когда это было? Такое ощущение, что много месяцев тому назад, столько всего с тех пор произошло. Она тоже ждет моего решения.

– Трансферизм? Так вы назвали свою технорелигию? – выдавливаю я.

– Идея названия принадлежит Рамбану. Который, по сути, был твоим предшественником. Тебе еще много предстоит узнать, Золтан. Я приложил огромные усилия, чтобы найти тебя и подготовить. Каждый шаг твоей «стажировки» имел несколько слоев и служил особым испытанием для тебя.

Он машет рукой на экран, на котором все еще кипит вечеринка, отзвуки которой едва доносятся до нас. Камера, послушная жесту Саула, выхватывает из толпы то Чопру, то Августу, приближает потное лицо Фо Ци, пока Саул продолжает говорить:

– Ты со всеми справился играючи! Грозный «Шива» Чопра, манипулятор «Один» Игги, опасная «Юстиция» Августа, разрушающий границы разума «Будда» Фо Ци. С помощью Линн мы проверили твою кровь на ген вечности, а на уровне контролируемых снов прокачали твои способности через психопроектор, замаскированный под ракушку Memnotech. Я вел тебя каждый шаг этого пути. И все это ради того, чтобы ты встретил свою судьбу и выполнил свое предназначение – стать конструктором реальностей.

Он наблюдает за мной, ожидая ответа. Линн тоже смотрит на меня с приязнью и даже осмеливается вступить в разговор, явно вразрез со своим обычным поведением в присутствии шефа.

– Золтан, хотя бы попробуй понять господина Гаади. Мне бы не хотелось, чтобы ты сделал выбор, о котором потом жалел… Простите, босс.

– Да, да, ты права.

– И какой же выбор вы мне предлагаете?

– Я предложу тебе два варианта, – произнес Саул. – А то, как ты поступишь, станет твоим последним и решающим испытанием.

Он жестом превращает левый сегмент окна в экран, на котором я вижу свою безликую квартиру.

– Ты выйдешь отсюда, навсегда забыв все, что видел и слышал. Ты никогда не сможешь приблизиться ни к нашему офису, ни даже к этому городу. За тобой будут следить, и любая попытка контакта с твоим бывшим окружением или прессой быстро обернется для тебя несчастным случаем. Это касается и моей дочери. Ты забудешь про нее и будешь жить своей жизнью как раньше. Либо…

Подвластный жесту Саула правый сегмент окна превращается во второй экран, на котором я вижу гостей, собравшихся на нижней палубе. Вечеринка замерла, все гости стоят, молча глядя прямо на меня.

– …ты станешь одним из нас. Раз и навсегда, добровольно, осознав всю важность своей миссии. Но для начала я хочу, чтобы ты на собственном опыте опробовал свой будущий товар.

– Что?

– Нашу основную разработку, Персональную Реальность.

– Прямо сейчас?

– А зачем откладывать? – усмехается он.

Саул бросает взгляд на Линн, та открывает дверь, и в кабинет входит серьезный и будто подавленный происходящим Паоло Рамбан в сопровождении Игаля Мизрахи. Я сразу узнаю израильтянина, несмотря на черный балахон (в такой же облачился и Рамбан) и такое же серьезное выражение лица, как у Рамбана. Будто совершая важный обряд, Мизрахи ставит на низкий столик рядом со мной небольшой кожаный чемоданчик и достает оттуда два изящных передатчика, соединенных между собой серебристой нитью.

– Сядьте, пожалуйста, Золтан, – тихо говорит мне Рамбан. – Мне нужно просканировать ваш мозг. А для этого придется вас обрить налысо, уж извините.

В руках Рамбана появляется электробритва, и он торжественно бреет мою голову. Мизрахи, стоящий рядом в своем балахоне, Саул, неподвижно наблюдающий со стороны, застывшая в дверях Линн и проплывающий за окнами россыпью огоньков Сингапур – все это похоже на какой-то религиозный обряд. Наконец, Рамбан отступает в сторону, и Мизрахи надевает на мою голову устройство, щелкает переключателями в чемоданчике. Рамбан стоит рядом, почтительный, будто с этого момента мы с ним поменялись ролями.

– Процесс займет несколько минут, Золтан. Расслабьтесь.

Я подчиняюсь.

– Все готово, – Мизрахи кивает Рамбану и снимает с меня сканирующее устройство. – Дальше все очень просто: вставляете в ухо этот гаджет и произносите кодовую фразу. Вы готовы?

Я киваю в ответ. «Ракушка», протянутая Рамбаном, занимает место в моем ухе.

– Стоп! – произносит Саул. – Тебе нужно пройти последнее испытание и доказать свою верность.

Линн открывает двери, и охранницы Саула вталкивают в каюту толстого мужчину в смокинге. На его потном лице написан такой страх, что я не сразу узнаю своего лучшего друга Сумо.

– Старик… – роняет Сумо, увидев меня, но не успевает договорить.

Одна из телохранительниц мастерски подсекает его, и тот грохается на колени. Линн закидывает ему на шею удавку, затягивая ее так, что глаза толстяка вылазят из орбит. Я чувствую, как Саул вкладывает мне в руку что-то тяжелое. Подношу к лицу. Жертвенный нож, точно такой же, какой я видел во сне в ресторане Рамбана. Я должен убить друга. Перед лицом всех гостей и акционеров. Должен запятнать себя кровью. Либо… навсегда забыть о Катрин.

Я еще раз оглядываюсь на стеклянный нос гондолы. Моя серая незаметная жизнь. Или власть над миром, омытая кровью лучшего друга. Два выбора, разделенные центральной частью окна, где городские огни далеко внизу уже сменились темными холмами. Небо чистое, без единого облака – оно зовет меня умчаться из этого кошмара к свободе и ярким звездам, вслед за темным силуэтом птицы, которая в этот момент обгоняет цеппелин.

Темный силуэт ворона.

Я ощущаю, как ракушка в моем ухе начинает вибрировать. Смотрю на Саула. На Сумо. На Линн. На десятки обращенных ко мне с экрана лиц. Уверенность в совершаемом выборе никогда не была моей сильной стороной. В отличие от бесстрашия.

В моем мозгу всплывает диковинное имя, услышанное мною не так давно. Бог времени из древней религии, познавший вечность и подаривший ее человечеству…

– Кетцаль’коатль, – произношу я.

Нож падает на пол. Я разбегаюсь и прыгаю в центральное окно, к небу, к звездам, навстречу ворону. Разбивающееся стекло. Грохот. И боль.

Я не ощущаю превращения в пернатого змея – в этот момент я лишь понимаю, что был им всегда. Мне не нужно прилагать усилия для полета – ветер несет меня, и я становлюсь им – нет, я всегда был им. Все, что надо мной и подо мной, – это переливающийся рисунок на моей чешуйчатой коже: и звезды, и облака, и густая тьма ночного неба, и переливающийся огнями город внизу. Внизу проплывают острова – большой и десятки крохотных, на которых раскинулся город-государство. И грузовые корабли, отплывающие из портов во все стороны света.

Я снижаюсь, чтобы коснуться города крыльями: сначала пролетаю между небоскребами, потом над песчаной гладью, над ржавыми консервными банками, сквозь мягкий шелест обрывков целлофана, над вечерними запахами, затихающими в темноте. Затем лечу к деревьям, что виднеются вдалеке, уже за границей города. Большое круглое озеро, в сонном ожидании растянувшее передо мной свою холодную гладь. Теперь, пробив головой слой сырых облаков, я взлетаю в обжитое самолетами небо, на миг зависаю в струе стерильного воздуха и бросаюсь вниз. Прорезав покрывало озерного тумана, плавно вхожу в неподвижную воду и, зарывшись в кашу ила, достигаю дна, где замираю на несколько мгновений, прежде чем снова устремиться ввысь. Мне кажется, мой полет длится вечно, но быть может, лишь несколько минут – время теряет свое земное значение, как и пространство. Я ветер. Меня зовут Кетцаль’коатль. Я – бог времени, который подарит людям вечность.

Когда реальность Кетцаль’коатля истончается, растворяется, исчезает, я начинаю ощущать прикосновение холодной земли к своей спине и свежесть росы на щеках. Открываю глаза – я лежу лицом к небу, посреди пустынного поля для гольфа – и достаю из уха ракушку Memnotech. А надо мной, высоко вверху, мерцая серебристым брюхом, бесшумно плывет цеппелин.