Корабли, на которых бакайцы любили заниматься древнейшим морским промыслом, причем не рыбной ловлей и не торговыми перевозками, были невелики. Что-то вроде казацких «чаек», как я понял из описаний. Держались они группами, противника атаковали совместно, а если силы оказывались неравными, рассыпались в стороны и легко уходили за счет превосходства в маневренности. Осадка у юрких суденышек была смехотворной, приличную волну они переносили плохо, и потому пираты держались вблизи берегов, удаляясь от них только в безвыходных ситуациях. Опыта управления большими галерами ни у кого не было, как и навыков навигации в открытом море.

Да что говорить — у них даже компасов не было. Лоции и карты вообще тема отдельная. Таких, к которым я привык, вообще ни одной не видел. Вот как выглядели их «лоции»: длинный свиток, на котором изображалась линия побережья с ориентирами. Что-то вроде осциллограммы, украшенной надписями вроде: «Мыс с горбатой скалой, на которой растет кривое дерево, на котором в позапрошлом году повесили Гука Борзого за дерзость при дележке добычи». Неудивительно, что масштаба у этих филькиных грамот тоже не существовало.

Матийцы в морском вопросе куда прогрессивнее, хотя не без недостатков. Корабли у них относительно приличные, а главный упор сделан на парусное вооружение. При подходящем ветре догонят кого угодно, но в штиль будут плестись как черепахи — весел мало, установлены они неудобно, и вообще конструкция не благоприятствует гребле. Они прекрасно себя чувствовали вдали от берегов, легко переносили даже сильные шторма. Штурманы умели прокладывать курс по звездам и солнцу при помощи примитивных угломерных инструментов, подвешиваемых к реям. Имелся простейший компас — болтающаяся на шелковой нити намагниченная игла. Карты хоть и ужасные, но настоящие, а не те смехотворные рулоны, которые хранил сэр Флорис в своем сундуке.

Но управлять галерами демов матийцы тоже не умели. Я, мало понимая в кораблестроении, все же видел, что конструкция там специфическая и по местным меркам все устроено сложно. Эти суда могли быстро разгоняться в любую сторону, помогать гребцам парусами, разворачиваться со столь приличной скоростью, что лишь бакайские скорлупки в этом их превосходили.

Саед признался однажды, что самое трудное для матийского корабля при схватке с демами — это подойти для абордажа. Даже имея превосходство в ветре, трудно сойтись с этой маневренной скорлупкой, если капитан врага этого не желает.

Во время зимней войны нам удалось повоевать на воде, устроив абордажную схватку сразу с двумя галерами. Но тогда плавание заняло считаные часы, вода в озере и реке спокойная, время суток светлое — идеальные условия для команды новичков. К тому же демы не пытались уклониться от схватки — наоборот, рвались навстречу, а на борту имелись опытные гребцы.

При тренировках мы привели с рудников несколько пленников, заставив их раскрыть секреты приличной маневренности этих внешне неповоротливых «утюгов», но помогло это мало. Увы, команды наши слишком неопытны — хоть чуть ли не каждый с морем на «ты», но действовать как единый организм и не теряться в любой ситуации пока что не могут.

Ничего, все еще впереди.

Имелась и другая проблема. На веслах я намеревался держать воинов вместо невольников. Это увеличивало количество бойцов на корабле и число мест для будущих пассажиров. Увы, если в зимней войне ребятки охотно взялись за это дело ради последнего боя, то сейчас не горели желанием натирать мозоли. Все дело в предрассудках — ведь, по всеобщему мнению, такое занятие — удел рабов. Согласиться на такое после жаркого боя, не отойдя от горячки, — это одно, а после месяцев спокойной жизни — совсем другое. Бакайцы еще со скрипом, но смирились, что придется заменить собою кандальников, а вот матийцы категорически заявили, что это неблагородное дело. То есть наотрез отказались.

Стоило немалых трудов убедить их в обратном, но все равно опасался, что по пути эти зазнайки устроят «итальянскую забастовку». Потому я решил плыть на корабле Саеда, а не Арисата. Своим доверия больше.

И это лишь сотая часть проблем, которые мне лично пришлось решать в процессе подготовки к плаванию. Кто бы мог подумать, что пиратство такое хлопотное дело.

Первые проблемы начались еще до выхода. Оказалось, что тренировки проводились лишь в светлое время суток, и ночью плыть по реке ни Саед, ни Арисат не решились. Я предложил впереди послать пару лодок с фонарями, для ориентира, но они все равно побоялись сунуться в узкое русло. В итоге отлив мы прозевали, но я не сильно расстроился — подумаешь, потеряли несколько часов.

Солнце уже прилично поднялось, когда преодолели скальное сужение, в котором располагался форт, защищающий водный путь в долину. На площадках возвышались укрепления из кое-как отесанных камней, оттуда размахивали руками немногочисленные воины гарнизона. Командир не удержался, догнал галеру на лодке, поднялся на борт, доложил, что все спокойно и посторонних давненько не видели. Я его отпустил, но он возвращаться не спешил, заявив, что намерен нас проводить. Судя по решительному виду, провожать рассчитывал до самого Железного Мыса, так что погнал я его на берег чуть ли не пинками.

Все же до идеальной дисциплины здесь пока что далеко…

Еще через час вышли к устью, миновали береговую скалу, что тянулась слева. У ее подножия можно было различить груды человеческих костей и множество черепов, надетых на колья. Надпись «Добро пожаловать в Межгорье» тоже сохранилась. Матийцы высыпали на палубу, уставившись на зловещее зрелище, а мои ребята начали взахлеб рассказывать о мрачной истории появления гостеприимных слов и зловещих останков.

Рассказ так заинтересовал рулевых, что они, заслушавшись, позабыли о своих прямых обязанностях, из-за чего галера начала выполнять странный маневр — что-то вроде поворота по все круче и круче изгибающейся дуге, при этом почему-то заметно ускорилась. Наверное, дело в речном течении. Будь дело на просторе — вообще бы круг описала, но здесь тесновато и на пути оказался берег. Скалистый…

Не врезались, но пару неприятных минут я пережил — ошибочный маневр рулевого в сочетании с течением реки, осложненным остаточными явлениями прилива, едва не довели до беды.

Многообещающее начало плавания. Даже попугая проняло — ругался как потомственный грузчик мебельного магазина. Хотя ему-то чего бояться? В случае чего спокойно улетит. Ни шлюпок пернатому не нужно, ни спасательных жилетов.

А ведь на корабле даже спасательных кругов нет…

В прошлом году, гением земных ученых и личным везением будучи заброшенным в этот мир, я очутился в этом самом море, вдалеке от берегов. Точнее, берег как раз имелся, причем поблизости, но принадлежал он небольшому острову, где меня поджидали не самые приятные приключения. Пришлось тогда очень срочно уплывать на первом попавшемся плавсредстве — кривом бревне. Несмотря на всю его неказистость, я сумел добраться до более-менее нормального побережья и даже с прибылью остался, обзаведясь по пути попугаем, благодаря которому меня не повесили первые же встреченные люди.

Хотя, если вдуматься, прибыль какая-то сомнительная…

Я и раньше считал, что пересечь море на бревне — это круто. Никогда про такое не слышал. На лодках, плотах — это да, но чтобы вот так… А теперь лишний раз убедился, что совершил тогда великое деяние.

Волны медленно поднимали корабль и так же медленно опускали. Не знаю, каковы они по высоте, но на глаз такие жуткие, что страшно очутиться среди них в обычной лодке. А каково было на бревне среди них? Или тогда было потише? Не помню уже, хотя вроде да — вода поутру оказалась как зеркало. Правда, волнение тоже случалось.

Мимо с позеленевшим лицом просеменил Нюх, склонился за борт, в очередной раз покормил море содержимым желудка. Саед, брезгливо наблюдая за действиями «северного почти барона», поинтересовался:

— Зачем вы вообще взяли его с собой? От него же один скелет останется к концу плавания.

— А вдруг он и вправду замыслил меня убить, замаскировав свои намерения «явлением кающегося наемника»? Пусть под рукой будет, а не вредит исподтишка. Все равно ему подобраться ко мне не дадут. Ребята ему не доверяют.

— Есть масса способов выяснить его истинные намерения. Я как раз знаю парочку очень эффективных.

— Пытки? Примитивно… Знаете, иногда люблю пощекотать себе нервы.

— Понимаю. Но все же предпочитаю вульгарные пытки.

— К тому же Нюх много где побывал, а слушать рассказы о других странах я люблю. В тот момент мне показалось забавным держать под рукой такого человека. Сейчас, правда, уже не очень смешно, хотя ребята, как погляжу, смотрят на него и не нарадуются.

— Понимаю их чувства. Этот грубиян своим языком всех успел зацепить, так что смотреть на его мучения — для них высшее удовольствие. И ведь это только начало. Что будет, когда в море выйдем, где болтанка не чета нынешней?

— А это разве не море?

Саед удивленно повел бровью, затем указал рукой в сторону правого борта:

— Что вы видите?

Посмотрел в указанном направлении. Водный простор, пенные барашки на волнах, далеко, почти на грани видимости, просматривается вытянутое пятнышко острова или, скорее, скалы голой.

— Если не ошибаюсь, это море.

— Нет, вы не правы. Видите, как ломаются волны? Это из-за малой глубины и берегового течения. Вон, прямо по курсу, облако по горизонту — это длинный остров, прикрывающий нас от волнения с юга. Отсюда его не видно, но он точно есть — облако его выдает. Дно местами выпирает, скалы слева и справа просматриваются, добавляя водам опасности, но зато высокую волну они ломают хорошо.

— А мы не налетим днищем на скрытый водой камень? Может, стоит сбавить ход?

— Нет, в такую погоду не налетим. По поведению волн издали заметим опасность и свернем. Вот ночью — да, опасно. И днем бывает, при очень сильном ветре, когда корабль плохо управляется, как получилось с нами в тот шторм. Хуже, когда волн вообще нет: разглядеть подводный камень при спокойной погоде очень тяжело, и зачастую происходит это в последний момент, когда отвернуть уже не остается времени. Вот потому при входах в опасные бухты ставят маяки, а на борт берут местного лоцмана. Там ведь даже в бурю может быть почти спокойно, если подветренная сторона.

— Этим впередсмотрящий занимается? А вы бы могли так же замечать?

— Мог бы, иначе какой из меня капитан. Не зная всех тонкостей морского искусства, неминуемо доведешь корабль до беды. Впрочем, даже я довел. Видимо, не все еще знаю. Увы.

— Не переживайте, у вас теперь другой корабль. Как он, кстати? Нравится?

— Пока трудно судить. Ход дает хороший, а вот с маневрами пока не все гладко. На озере лучше получалось — ведь там волна не мешала, да и течения не было. Трюм нравится — хоть и низкий, но вместительный, и практично устроен. Даже если течь пойдет, вода начнет затапливать его частями. Не понравилась гребная палуба. Очень тесно, во весь рост даже в центральном проходе не выпрямиться. Люди будто в ящиках сидят. Я понимаю, что рабов демам жалеть ни к чему, но ведь это мешает им выкладываться в полную силу. На наших кораблях по вертикали простора куда больше, да и в остальном комфортнее. Видели бы вы мою каюту… А здесь? Даже у вас конура, в которой не всякая собака жить согласится.

— А когда мы выйдем к нормальному морю из этого залива?

— Это не залив — пролив. Язычники называли его Ко-ча, у нас его именуют пролив Годара. Тот остров, которого мы не видим, очень велик, но никто там не живет. Длинный он и узкий, при набеге демов не получится скрыться в глубине. Я там приставал однажды, когда мачту чинил. Отличная земля, красиво очень, дичи видимо-невидимо. Вы бы его как-нибудь к рукам прибрали, раз хозяина нет. От того форта, что на реке, до него день плавания на хорошем струге.

— Эх, Саед… У меня навалом превосходной земли, вот только обрабатывать ее некому. Забыли, зачем мы плывем? Вот то-то… Куда мне об островах думать, если в долине пахать не перепахать.

— Не только у вас подобная беда. Все без исключения южные страны страдают от безлюдья. Погань давит медленно, но верно. С ней всегда все одинаково. Сперва появляются рейдеры, потом набеги начинаются. Год от года они случаются чаще и чаще. Как ни охраняй границу, а орды все равно лазейку находят. Или нагло ломятся, силой продавливая. Деревни начисто разоряют, городам тоже достается. Чем ближе к погани, тем чаще случается мор, а это уж вовсе беда. Крестьяне начинают в страхе разбегаться, разнося заразу, земля пустеет все быстрее и быстрее. Нет землепашцев — некому кормить армию. Солдат становится все меньше и меньше, держать границу не хватает сил, погань начинает вырезать ослабленные гарнизоны. И заканчивается все исходом уцелевших. Бредут на север, в чужие страны, соглашаясь на любые условия, лишь бы не оставаться под тьмой. Поначалу там радуются прибавлению подданных, но вслед за ними появляются рейдеры, и потом все то же самое начинается, до нового исхода еще дальше на север. Сэр Дан, давно хочу вас спросить…

— О чем?

— Мне рассказывали, что вы покарали демов колдовством невиданной силы. Рассказчики не лгали?

— Это не колдовство.

— Но так говорят…

— Когда к ране прикладывают лист подорожника, она быстрее заживает. Это колдовство?

— Нет, просто такое полезное свойство у подорожника. Трав целебных много, честные лекарки этим пользуются, не опасаясь гнева черной братии. Никакого зла в помощи больному нет. Даже более того — сердца погани и некоторые другие органы спасают от болезней, заживляют раны, прибавляют силы. И за это тоже не порицают, при условии если лечение проводит врач с разрешением от карающих.

— Вот то, что я тогда сделал, — оно вроде подорожника, но с другими свойствами. Никакое не колдовство это. Иначе можно все колдовством обозвать. Вот вы заставляете ветер двигать ваш корабль? Колдовство. Масло горит в ваших фонарях? Тоже колдовство.

— Я понял ваши пояснения. Хорошо, пусть будет не колдовство. Вы сможете это повторить на Железном Мысе?

— Нет. У меня нет при себе необходимых материалов.

— Жаль… Я-то наделся, что сможете. Смущает меня та крепость, и вообще — рабы не все знают, да и пленники тоже. Мало ли какие силы могут оказаться у темных под рукой.

Я усмехнулся:

— Странно такое слышать от набожного матийца.

— К чему вы это сказали?

— Набожные люди чураются колдовства, а вы честно признались, что на него рассчитывали.

— А… Вот вы о чем. У нас на острове все просто: то, что помогает бить тьму, непременно праведно. Если вы каким-то образом ухитритесь демона из ада оседлать и поскачете на нем в бой, наш священник вас благословит и даже не поморщится при этом.

— И как к этому относится черная братия?

— Я не посвящен в тонкости высшей церковной иерархии, но думаю, даже если они не одобряют некоторых черт нашего национального характера, вынуждены закрывать глаза. Церковного суда у нас нет, и священнослужители могут лишь доносы строчить и передавать власти, а уже та судит по гражданским законам. И как вы понимаете, героев войны никто не накажет, какими бы способами они ни добивались победы. Слышал я, вы тоже воевали, не задумываясь о соблюдении условностей?

— Вы имеете в виду неожиданные ночные удары и нарушение неписаных правил действий перед боем?

— Да. Мы, матийцы, злейшие враги демов, потому что тоже не отягощаем себя условностями. Просто не считаем их людьми. О каких правилах этикета может идти речь, если имеешь дело с диким зверем?

— Вам, должно быть, проще воевать. Мне немало трудов стоило заставить своих людей сражаться, чтобы просто победить, а не связывать себя по рукам и ногам глупыми условностями.

Мимо в направлении борта опять просеменил Нюх, лицо у него было зеленее прежнего. Проследив за ним рассеянным взглядом, Саед задумчиво произнес:

— Как выберемся из пролива, море навалится на нас всерьез. Ветер ровный, дует давно — волну разогнал хорошую.

— Вы когда-нибудь ходили этим путем?

— Нет. Нам придется двигаться через море, напрямик. Корабли Матии если такое и делают, то от своих берегов, а не от здешних. А бакайцы и прочие даже не подозревают, что так можно делать. Вы видели их карты?

— Доводилось.

— Тогда понимаете, о чем я. Для них море — это берега и узкая полоса воды, к ним примыкающая. Все, что за горизонтом, попросту не существует. Здесь только мы и демы так ходить умеем, поэтому вдали от суши никого другого не встретишь. Никто не знает, что чем дальше от материка, тем меньше скал и островов, а глубины увеличиваются столь сильно, что ни якорем, ни лотом до дна не достать. Ориентиров нет, только солнце, звезды и путеводная игла, которая не везде работает правильно. Есть еще хитрости с мерной веревкой, когда надо расстояние пройденное определять, но это только на проверенных маршрутах. Здесь, на новом, бесполезно таким заниматься, разве что на будущее промеры сделать. Первое время придется двигаться осторожно и на ночь останавливаться, иначе до беды недалеко. Но как отойдем всерьез, так помчимся и светом, и темнотой. Парусное вооружение у наших галер не очень удобное, но под боковым ветром ходить можно, а на штиль в эту пору нелегко нарваться. Приближение суши днем можно определять по дымке и облакам на горизонте, ночью помогает шум волн, хотя с нашим ходом короткой летней ночью мы много не пройдем, чтобы стоило всерьез беспокоиться об опасности мелей и камней. Они поодиночке редки и почти всегда рядом с островами, так что заранее можно заметить опасность.

Вспомнив обстоятельства своего появления на этой планете, я осторожно закинул удочку:

— Поговаривают, что на дальних островах демы чем-то совсем уж мерзким занимаются.

— Они и на ближних ничего хорошего не делают. Все их дела мерзки, к тому же вам должно быть больше известно.

— У меня проблемы с памятью после полученных ран — мало что помню.

Саед покосился на юг и, перейдя чуть ли не на шепот, попросил:

— Вы поменьше о таком говорите.

— Беду накликаю? Бросьте. Неужели вы подвержены морским суевериям?

— Вам, как сухопутному человеку, простительно не думать о подобном, но моряки — совершенно другое дело. Чего только не увидишь в плавании и каких только рассказов не услышишь от тех, кто повстречался с темнотой и выжил. Не просто так люди боятся от берегов отходить. Море переполнено тайнами, и многие из них смертоносны. Можно не только жизни лишиться, но и души. Не зря только демы здесь ничего не боятся — ведь они часть тьмы, и она их не тронет. А вот мы — другое дело. Увидите еще, как матросы по вечерам молятся, и все только об одном: просят бога помочь им увидеть рассвет.

— И все равно вы согласились на это плавание?

— Мы — матийцы. Если тьму не трогать, она не станет сидеть на месте. Сегодня ей вольготно в открытом море, а завтра даже у берегов станет невозможно ходить. Многие наши корабли пропали при дальних плаваниях, но это не повод отказываться от борьбы. К тому же вы правы с вашим замыслом. Если идти вдоль суши, обязательно попадешься на глаза, и предупрежденный враг перехватит нас большими силами. Но со стороны моря никто не ждет нападения. Мы будто ночной убийца, неслышно подкравшийся сзади. Воин стоит, он напряжен, готов к битве, его оружие намерено встретить врага, напавшего лицом к лицу. Но кинжала под лопатку он не ждет, и его доспехи не защищают уязвимого места. Сэр Дан, даже если мы все до единого погибнем, демы это запомнят надолго. Очень надолго. Это будет славная смерть, наши предки будут нами гордиться.