— …И тут я, значит, осерчал всерьез. Гора эта ходячая прет на меня, воняет портянками, граблями своими размахивает резво, смотрит очень недобро. Я на руки поплевал, ну и давай разгоняться навстречу, а затем хлоп ему по одной корявой ноге, хлоп по второй. Ну он, значится, в животе напополам складывается от такого нехорошего приключения, и я, опять на руки поплевав, еще раз бью, прямиком в глаз.

— Ты же в прошлый раз говорил, что в глаз ему копьем сэр страж попал!

— Ну да. Говорил. И что? Я разве оказываюсь от слов своих? Было в глазу копье, не стану отрицать, и я прямиком рядом с ним ударил, место как раз для топора оставалось. Копье, конечно, вещь славная, но секира ему в помощь лишней не будет или вы по-другому считаете?

— И правда, что копач вслепую сэру стражу ногу сломал?

— И да и нет. Я уже когда шею рубанул, тот упал прямиком на сэра стража. Туша, я вам скажу, преогромная, как не раздавила — сам не знаю.

— А матийцы говорят, что его только лапой придавило.

— Ты кому веришь — им или мне?! Ха! Матийцы! Да они яблоко не станут жрать, прежде чем духами дорогими его не натрут! Спеси в них — хоть на базаре ведрами продавай, а двух слов связать по-простому не умеют! Говорю тебе, придавило ужас как страшно. Мы мясо это стащили — и видим: лежит сэр страж, а нога его в двух местах изогнута и глубоко в землю вдавлена. Что в землю вдавило, то, конечно, не страшно. А вот изогнутость все же лишняя — колено ведь у человека одно, а не два.

— А нюхач?

— Что нюхач? Сбежал он, как старших мы завалили. Я бы, конечно догнал, да латы помешали. Тяжело в железе бегать, да и громыхает так, что в Ортаре глухие слышат.

Сидя возле распахнутого окна своей башни, я слушал, наверное, уже пятнадцатую версию боя с поганью в исполнении Тука. Занимался он этим на внутреннем дворе замка, и зрителей было хоть отбавляй. Удивительно, но, несмотря на то что многие уже не к одному варианту рассказа приобщились, замечаний касаемо несоответствий было мало. Жизнь местная размеренна и скучна, самое мелкое событие вроде ощенившейся борзой вызывает всеобщий интерес, а уж такое становится сенсацией. Очевидцев с подвешенным языком ценят и охотно прощают несуразности и преувеличения.

Правую ногу я держал горизонтально, на подставленном табурете. Она уже почти не болела — только когда вниз по лестнице спускался. Левая практически не пострадала — просто ушиб. Помучился первые часы, а потом за пару дней мой непростой организм справился с повреждениями. Но кость не мясо, и потому старался лишний раз не двигаться — пусть спокойно до конца долечится. А то после знакомства с инквизиторами у меня уже был негативный опыт, знаю, что постельный режим в таких случаях нарушать нежелательно.

На лестнице застучали шаги, затем затихли, и что-то неразборчивое проговорил Амед. Его и в упор слушая не всегда понимаешь, а уж издали, да еще за дверью, вообще плохо дело. Стук по ступеням возобновился — кто-то серьезно обутый продолжает подниматься. Раз хеск его пропустил, значит, посетитель из тех, кто имеет право заходить ко мне без доклада.

Так и оказалось — дверь распахнулась, на пороге показался Саед:

— Вечер добрый, сэр Дан.

— И вам добрый вечер.

— Как нога?

— В полном порядке — готов хоть сейчас в бой.

— Даже завидую вам, стражам: самая страшная рана нипочем. При моем образе жизни качество наиполезнейшее.

— А вы многих стражей знали?

— Лично только одного — вас. В последнее время орден стражей, как я понимаю, обезлюдел пуще прежнего. А уж он никогда многочисленностью не отличался. Поговаривают, что на юг ваши перебрались.

— Может, и так… У меня с головой проблемы после ранения тяжелого, не все помню…

— Слышал. Жаль. Люди в вашем ордене из тех, которых бы хотелось иметь побольше. В свое время ведь именно страж превратил Межгорье в цветущий край. Жаль, что в итоге все так получилось. Но не сомневаюсь, что вы вернете былое.

Обидно. Я ведь не могу «в лоб» выспрашивать про стражей и про все, что с ними связано. Вот и с Саедом сперва дождался, когда он сам об этом речь заведет, и только потом, как бы между прочим, попытался выведать известное ему.

К сожалению, известно ему не так много. Скажу больше: жена Грата — главная сплетница Межгорья — и то больше знает…

— Саед, вы по делу или просто заглянули? Уж простите за прямоту.

— Ничего страшного. Попадая к людям за пределами нашего острова, я и сам почти целиком перехожу на их язык. Привык, что здесь так лучше понимают, да и быстрее получается. Вообще-то я пришел с вопросом. Причем не с одним.

— И?..

— Корабли готовы к плаванию. Осталось только загрузить припасы. Команды обучены, хотя многого от них не ждите. Пусть они и не крысы сухопутные, но настоящие команды похожи на семьи, и такими они становятся, пройдя через многие шторма, рифы с опасными течениями, схватки с врагами на суше и на море. Но до Железного Мыса они дойдут. Теперь вы должны назначить день отплытия.

— Какие-то рекомендации по этому поводу есть? Я ведь такая же сухопутная крыса — много в ваших делах не понимаю.

— Мне говорили, что на земли погани вы пришли с моря.

— Да, но трудно назвать это полноценным плаванием: ведь вместо корабля у меня было бревно, а вместо команды вот этот субъект. — Я кивнул в сторону окна, где рассевшийся на подоконнике Зеленый с помощью чистки перьев пытался превратить себя в писаного красавца.

— Вот как? Такого любопытного опыта даже у меня нет, так что не принижайте своих способностей. А касаемо выбора дня отплытия я бы рекомендовал не слишком с этим затягивать. Лето на море период спокойный, но ближе к середине случаются бури, иногда очень серьезные. Их трудно предугадывать заранее, но, если все пройдет гладко, выйдя завтра, мы имеем хорошие шансы успеть вернуться до опасной поры.

— Честно говоря, ни разу не видел серьезных штормов на этом море. Мелкое оно. Даже удивлен тому, что случилось с вашим кораблем.

— Не скажите. Глубины есть, да еще какие! К тому же на мели в шторм даже опаснее. Уж очень много камней под брюхо норовит ужалить.

— Завтра никак не получится. Припасы не готовы. В коптильнях еще мясо висит и рыба отборная, мясо свежее надо засолить, сухарей еще не насушили.

— Я знаю. Но через два дня все будет готово.

— Вот как? Тогда давайте ориентироваться на утро третьего.

— Будет лучше выйти из озера в ночь. Река широкая, без сюрпризов, пока доберемся до устья, начнется отлив, поможет отойти от берега.

— Во всем, что касается морских дел, я вам доверяю, так что давайте перенесем отплытие на вечер.

За дверью послышался какой-то шум, потом ругань нескольких голосов, звонкий звук отборной затрещины. На пороге показался возбужденно выглядевший Тук и скороговоркой произнес:

— Народ пришел из форта, который у Горловины. Поймали душегуба, посланного вас убить.

— Что за народ? Что за душегуб?

— Эй! Поди сюда и сам расскажи!

По лестнице поднялся один из латников Дирбза и без предисловий доложил:

— Пришел утром снизу, встал под стеной и начал орать, что послан к нам Хорьком, чтобы вас, значится, убить. Кинжал показал, говорил, что лезвие ядом пропитано. Мы на крысе проверили — не врет.

— Стоп! Я что-то не понял. Ты говоришь, что человек, посланный меня убить, сам об этом начал кричать, едва подойдя к воротам?

— Ну да. Так все и было. Наверное, за полных дураков нас принял. Неужто решил, что пропустим его, боков не намяв для начала?

— Надеюсь, вы его не убили?

— Что вы! Как можно! Ваш приказ помним и зря не губим. Притащили живьем и почти невредимым. Сказать плотникам, чтобы виселицу ставили, или что-нибудь позатейливее надумаете?

— У меня есть парочка интересных идей, — оживился Саед.

Господи… Какие странные люди меня окружают. Жестокие, но неиспорченные. И напрочь отказывающиеся думать. Если человек сам, громогласно, перед лицом моих воинов заявил, что является подосланным убийцей, то здесь три варианта: или он идеальный идиот, или убивать меня не собирался, или рассчитывает, что я его приму с распростертыми объятиями, после чего, выбрав момент, нанесет удар. Последний вариант маловероятен — столь изощренными интригами местные не балуются. Тот же Хорек действовал куда проще. С первым случаем все понятно, а вот со вторым надо разбираться.

А они сразу о виселицах и китайских казнях…

Мой старый друг-инквизитор уже не первый раз сюда народ посылает. Первыми были хески, по весне под скалой в Горловине нашли тела двух разбившихся — пытались по отвесной круче миновать стену, которой я перегородил путь. Честному человеку так рисковать ни к чему, а наличие мощного арбалета, специальных болтов и склянки яда говорило о многом.

Теперь вот третья попытка.

— С виселицей и прочим повременим. Приведите сюда этого человека — хочу на него сам взглянуть.

Долго ждать не пришлось, так как схваченного держали у дверей в башню, и не просто держали, а, похоже, лупили. Когда «киллера» привели, оказалось, что нос у него свежерасквашенный и вообще вид такой, будто избивали буквально только что, а не, допустим, час назад. Или морда не понравилась, или, что вернее, подданные на чужой шкуре демонстрируют, что обожают своего сюзерена.

Пленник оказался низкорослым, болезненно худым, лицом походил на облезлого крысеныша, одно плечо заметно выше другого, волосы редкие, кучерявые, будто у негра, только не черные, а рыжие, глаза мелкие и бегающие. Одет небогато, но и не как нищий, а больше всего во внешности бросался громадный нос крючком.

Саед тоже отметил эту деталь:

— Боже, да у вашей птицы клюв гораздо меньше, чем у него нос! Этого висельника можно вместо плуга использовать.

— Если сам потащишь по полю вместо кобылки, то запросто, — шмыгнув упомянутым носом, поддержал матийца несостоявшийся убийца.

Тот, опешив, покачал головой:

— А язык-то у тебя, пожалуй, даже побольше носа будет.

— Да уж не больше твоего!

— Заткнись! — не выдержал Тук, отвешивая пленнику подзатыльник. — С благородным человеком разговариваешь!

— Видал и поблагороднее! И вообще — я дворянин! Почти барон! — Последние фразы дались «киллеру» с некоторой неуверенностью.

— Это какого такого баронства? — хмыкнул горбун. — Тараканье гнездо под старым веником за выстуженной печью?

— Нет. С севера я. Имперец. Там тараканов не водится — холода зимнего не переносят. И дураков поменьше, чем здесь. А таких, как ты, вообще ни разу не встречал, хотя мир повидал.

Я начал подозревать, что избиения пленника являлись следствием его характера, а не выслуживания моих подданных. Этот человек меня одновременно забавлял и вызывал своего рода симпатию. Похож на нахохлившегося мокрого воробья, окруженного стаей наглых котов. Но хоть положение безнадежное, продолжает вести себя задиристо. Пора, пожалуй, брать разговор в свои руки, а то сейчас его опять лупить начнут:

— Звать тебя как?

Шмыгнув носом, рыжий буркнул:

— По родителям я Кашшру, только у вас такое все равно никто не выговорит и потому все кличут Нюхом.

— А я страж Дан. Раз уж мы познакомились, скажи — зачем хотел меня убить?

— Это кто сказал такое? Этот небось? — Пленник кивнул в сторону латника.

— Да. Он передал твои слова.

— И вы поверили? Да он визг поросячий правильно передать не способен, потому как глупая мамка его торопилась с козлом согрешить и так резво мчалась к соседскому хлеву, что неловко перепрыгнула через плетень, подолом зацепилась и сынок из нее неожиданно вывалился головой вниз на утоптанную свиньями землю. С тех пор он круглый дурак, а таких любят в солдаты брать, так что все сходится.

Подождав, когда взбешенного латника оттащат от обидчика, я прикрикнул:

— Прекратить тут ругаться и руки распускать! — Затем, уже обычным голосом, продолжил допрос: — Если твои слова передали неправильно, перепутав, то повтори их сам.

— Всего-то и прокричал: «Я Кашшру из Мэддокса. Комиссар-инквизитор Ортара послал меня в Межгорье, чтобы убить сэра Дана. Выполнять его приказа я не собираюсь. Приведите меня поскорее к стражу. Хочу сообщить что-то важное». Вот что там вообще можно было перепутать? Где вы вообще таких дураков нашли, да еще числом великим, и зачем в одном месте собрали? Они все как один распускали руки и обещали меня казнить сорока двумя способами за то, что хотел убить стража. А я разве этого хотел? Я вообще никого убивать не собирался, но поди объясни это балбесам, которые до двух сосчитать не умеют.

Латник проглотил это молча, но покраснел сильнее прежнего и посматривал на болтуна так, что того и гляди у того начнет затылок дымиться.

— Ну, вот тебя ко мне привели, как и просил. Что хотел сообщить?

— У черных на вас зуб размером с королевский замок. Они могут еще кого-нибудь послать, так что поберегитесь.

— Да они уже посылали сюда убийц. Два раза.

— Да?! Так я, получается, не первый?!

— Ты тут последний, причем самый тупой из всех, — ухмыльнулся Тук.

— Да? Ну да ничего — зато у твоей жены первым был.

— У меня нет жены, — заливисто рассмеялся горбун.

— Ой! Прости! С твоей мамой перепутал.

— У! Сын прокаженного борова! Только выйди отсюда — кое-что очень плохое тебе покажу!

Хоть церемоний у меня нет и народ держится просто, но дисциплина на высоте — приказа не лупить пленника даже Тук не посмел нарушить.

— Кашшру, который Нюх. И как там поживает святой страж Цавус? Ты говоришь, что он теперь комиссар-инквизитор? В прошлом году был всего лишь председателем трибунала.

— Братия расширила свою миссию в Ортаре, и эту вонючку повысили. Все равно главным остался, но ранг другой. Чтобы ему на гной изойти…

— Каким образом он тебе приказал действовать? Не думаю, что погнал к воротам стучать с такими словами.

— Нет. Мне дали отравленный кинжал и сказали выдавать себя за бродячего торговца. Товар дали разный: иглы для ткани и кожи, вязальные крючки и другое барахло. И еще сказали, чтобы выдавал я себя за великого знатока кирта. Вы, мол, этим делом очень интересуетесь, потому как у вас оружие древнее есть. Прознав, что пришел такой знаток, непременно к себе пригласите. Вот там я вас и должен убить. А если не получится, то рассказать сказку, будто знаю про особый кирт, который спрятан рядом, но, чтобы взять его, надо не больше и не меньше чем два человека. Вы, мол, обязательно заинтересуетесь, и мы вдвоем отправимся в ночь, потому как засветло тот кирт не дастся. Ну а в темноте, да без охраны, вас легко можно убить или хотя бы подранить, а дальше яд сделает свое дело. Потом голову вам следовало отрезать и принести Цавусу.

Может, это и вершина местного коварства, но меня этот план почему-то не впечатлил. Или здесь такая наивность в порядке вещей, или Цавус окончательно тронулся на почве жажды моего убийства.

— И почему ты не стал выполнять приказ комиссара?

— Ха! Да я не такая уж сволочь, чтобы людей почем зря резать! К тому же из Империи подался не просто так, а потому что такие, как Хорек, вконец допекли. В Ортаре из-за доноса глупого попал в темницу, там меня и нашли черные сволочи. Привели в свою вонючую башню, и Цавус мне предложил или червей кормить в подземелье, или выполнить работенку, за которую очень хорошо заплатит. Я даже слушать не стал — сразу согласился. Пусть хоть на солнце прикажет крест демский нарисовать, лишь бы не назад за решетку. Очень уж уважаю свободу.

— Ну что ж… Хоть я и сам знаю, что черная братия меня не любит, но все равно спасибо за предупреждение.

— Э! Какое спасибо?! И все?! А где благодарность настоящая?!

— Выпороть тебя, а там и всерьез отблагодарить! — взорвался Тук. — Вы только гляньте на наглеца! Благодарности ему не хватает!

— Тихо! — чуть не рассмеялся я: рыжий забавлял все больше и больше. — Скажи тогда уж, что за благодарность хочешь получить?

— Ну развязали бы для начала. Затем дело такое — назад мне хода нет, потому как Цавус обязательно спросит — где, мол, ваша голова, — и что я ему отвечать буду? Проиграл в трактире по дороге? Так что хочу здесь осесть, пусть даже ненадолго, но так как кровей я благородных, крестьянствовать мне не с руки будет. Надо бы деревеньку какую, с крестьянами, на прокорм, ну и по мелочам помочь: ведь обжиться — дело непростое.

— Берлогу тебе и пару голодных косолапых под бок! — изумился Тук такой наглости.

— Нюх, мне деревеньки не жалко, но в Межгорье есть закон, которого даже я не могу нарушить. Живущие землей платят натуральный налог на содержание армии, и ничего более. Зависимых крестьян нет — все свободны. Даже я не могу с них лишнего урвать, и все мои доходы идут от рудников и торговли. Вот такие дела… Но если ты хочешь жить как благородный, то выход есть. Война как раз для благородных занятие, и хорошие воины у нас ценятся. В бедноте жить не будешь. Как раз на днях в поход выступаем, возможно, с хорошей добычей вернемся. Но даже если хорошей не будет, все равно без серебра никто не останется. Пойдешь?

— А куда именно собрались?

— Да к демам, на южный берег.

— Много где бывал, но там не бывал еще, а посмотреть охота. Так и быть, договорились — схожу. Только мне корабль нужен и команда. Вот этот горбун сойдет за боцмана — крикливый он и глупый. Как раз то, что нужно.

— Постой… Ты что, в капитаны метишь?

— В адмиралы боязно идти — плохо я корабельные дела знаю. Так что капитаном в самый раз будет.

Пожалуй, это самый интересный подданный из тех, которые пришли в Межгорье за последние полгода…

Спокойно долечить ногу мне не позволили. Средневековье, дикость, все завязано на одного человека. Я был обязан напоследок лично посетить все ключевые места своих владений, раздав распоряжения, которые за целый год не выполнить. И ничего, что ухожу не больше чем на месяц, — так принято.

При себе таскал епископа. В последнее время он обзавелся брюшком — видимо, от религиозной радости: его паства быстро увеличивалась за счет пришлых еретиков и новообращенных. Так как других священников в Межгорье не было, он, получается, стал монополистом, чем беззастенчиво пользовался.

Ничего, так у него даже вид солидней стал, а то раньше был похож на Кощея Бессмертного.

Епископа не просто так таскал, а в каждую голову вбивал мысль, что подчиняться ему должны так же, как мне. В мое, разумеется, отсутствие. И все равно сомневался в том, что эта простая мысль останется у всех в головах.

Такой уж здесь народ. Мне подчиняются, потому что я легитимная власть, хотя полных прав у меня на Межгорье пока что нет — ведь не вышел трехлетний срок. А раз так, то полномочия назначения заместителей под большим вопросом.

Хоть вообще не покидай долины…

Но нельзя. Не сомневаюсь, что в плавании бакайцы первым делом перегрызутся с матийцами. Ну не любят они друг друга. К тому же даже Саед нет-нет да подкинет предложение вместо Железного Мыса наведаться на жемчужный промысел или в удобном месте подкараулить пару жирных купцов. Дело, мол, верное при таких силах, к тому же галеры наши издали за свои все принимать будут, и можно забраться туда, куда никто до нас не рисковал добираться, а там добыча гораздо лучше должна быть.

Нет, без присмотра этих анархистов отпускать нельзя.