В юные годы, читая о победах и поражениях древних полководцев, я неоднократно задавался вопросом: «Что происходило при этом с проигравшей стороной?» Как правило, сведения об этом были скудны и невнятны, но вариант, при котором одна из армий гибла в полном составе, вряд ли можно признать обычным явлением. Да и как вы это представляете? Торжествующая побеждающая толпа весело лупит вражеских солдат, а те даже не замечают, что их становится все меньше и меньше, шансов уже нет – разгром неизбежен, – и все равно продолжают рубку. Или сдаются, становятся на колени, безропотно подставляют шеи под топоры палачей. Не верю: человек любит жизнь и, даже рискуя всем, надеется на лучшее. Вариант, при котором смерть неизбежна, привлекает лишь самоубийц, которых не может быть слишком много.

Думаю, обычным исходом было тотальное бегство проигрывающей стороны. Бросая обоз, оружие и тяжелые вещи, умирая под ударами преследующей конницы. Но если местность не располагает к полному истреблению, кто-то обязательно должен уйти. Где-то вдалеке от поля боя их собирают облажавшиеся полководцы, заново формируют подразделения, усиливают подкреплениями – и вот оно, получайте новое войско.

Читая историю некоторых войн, удивляешься – откуда проигрывающая сторона брала все новые и новые армии? А ответ прост – армия была одна и та же. Просто противник не сумел толково организовать преследование, добивая деморализованные отряды и улепетывающих одиночек. Вот и выживали многие. Вспоминается, как после самых сильных разгромов некоторые подразделения ухитрялись отходить под барабанный бой и с развевающимися знаменами, – это считалось доблестью и даже вознаграждалось. Своего рода поражение с элементами победы.

Демы организовывать преследования не стали. Не знаю почему. Может, их латники слишком неповоротливы, или наше неожиданное нападение попортило им нервишки, смутило, ошеломило. Или опасались бросить уцелевших рабов без серьезной охраны – ведь многие удрали с нами, а оставшиеся могли последовать дурному примеру. Выдавив нас с поляны, тяжелая пехота пропустила вперед арбалетчиков, и те некоторое время двигались следом, постреливая в спины. Но продолжалось это недолго – вернулись назад, выпустив по одному или два болта. Их коллеги с правого берега тоже не увлеклись этим делом, да и лес выше по течению был гораздо гуще, что мешало применению оружия дальнего боя.

Когда я пришел в себя до состояния возвращения способности ясно мыслить, для начала убедился, что Арисат, Дирбз и епископ живы, после чего не стал костерить себя последними словами, а взялся за дело: принялся подсчитывать оставшиеся силы. При этом невозможно было не обращать внимания на сбежавших рабов. Они частично перемешались с отступавшими бойцами, но большинство жалось в одну кучу, двигавшуюся по ближайшей к реке широкой тропе. При этом они проявляли зачатки организованности: не скучивались в узких местах, быстро преодолевали открытые участки, чем затрудняли обстрел с правого берега, несли на руках пару своих раненых. Не знаю, что у них на уме, но надо добиться того, чтобы этот ум был занят исключительно идеями помочь нам во всех благих начинаниях.

Рабов увязалось около полутора сотен. Лица бледные, какие-то потасканные, но по рукам не скажешь, что дистрофики: у большинства верхние конечности на диво крепкие – будто у культуристов. Если захочу накачать руки до толщины ног, то знаю теперь верный способ: надо всего лишь поработать три-четыре месяца на галере демов. Те, может, и относятся к рабам жестоко, но голодом, похоже, не морят – лишь пахать заставляют до упора.

Будь эти рабы со мной изначально, к тому же раскованными и с кое-каким оружием, я бы, пожалуй, тот отряд на поляне разбил. Послал их первыми, перед дружинниками и латниками. Напора такой массы пираты выдержать не смогут. Мы бы попросту опрокинули их строй, вдавив в кустарник на опушке. А если вспомнить, с какой яростью гребцы убивали демов, то за их боевой дух можно не беспокоиться – таких можно смело ставить на острие удара. Потери среди них при такой схеме будут колоссальными, но зато костяк целее будет – не слишком честный поступок, но лучше уж терять этих чужаков, чем свои бесценные кадры.

После поражения и потерь мне нужны подкрепления. В холмах можно набрать еще сотни две межгорцев. Но это потребует времени, да и зарекомендовали они себя неважно – побежали одними из первых. Зато сейчас передо мной около ста пятидесяти крепких мужчин, которых не нужно искать. Проблема лишь с оружием и доспехами, но это уже другой вопрос.

А еще их придется уговаривать…

Найдя в толпе того самого смуглого увальня, первым бросившегося на надсмотрщиков, начал к нему протискиваться, на ходу понимая, что габариты у него еще больше, чем показалось поначалу. Рост явно не меньше пары метров, а уж плечи такие, что в дверь надо боком проходить.

Почувствовав на себе мой взгляд, гигант обернулся, посмотрел угрюмо, ожидающе.

– Меня зовут Дан. Сэр Дан. Я – хозяин Межгорья.

Здоровяк красноречиво покосился через плечо и уточнил:

– А демы точно знают, что хозяин здесь именно ты?

– А ты всегда вопросом на вопрос отвечаешь?

Зеленый, удачно выбрав момент, спикировал на плечо, нервно пробормотал:

– Бегом-бегом! Бегом! Уносите ноги! Если догонят, отнимут все, вплоть до девичьей чести!

Раб на миг опешил, затем неуверенно уточнил:

– Вы случайно не страж?

– Случайно – да.

– Простите меня – не знал.

Вот ведь обидно – даже галерного раба титул «владыка Межгорья» не впечатляет, а какая-то облезлая пошлая птица на плече мгновенно заставляет уважать. Башня ходячая сразу на «вы» заговорила.

Может, это из-за того, что титул не вполне легитимный?

– Прощаю. Может, все же представишься или тебя можно называть «раб»?

– Лучше по имени. Меня Обама звать.

Тезка американского президента? Ну конечно тезка – ни за что не поверю, что они и его сделали подопытной свинкой, отправив вслед за своим успешным «четырнадцатым». Хотя у этого тоже кожа темновата – подозрительно… Не негр, но на мулата очень похож. Имя сказывается или у меня фантазия сбрендила окончательно? А может, в мое отсутствие изменили конституцию и теперь проигравшего на выборах отдают ученым для опытов?

Видимо, на лице моем промелькнуло что-то эдакое – неуместно веселое в данной ситуации. Обама настороженно уточнил:

– Что с вами?

– Имя у тебя какое-то странное.

– Я – ругиец, там у всех такие. Был десятником пограничной стражи, потом выгнали за рукоприкладство – с сотником не поладил. Начал с охраной караванов ходить и нарвался, когда демы налет на Халкидское торжище устроили. Был среди тех, кто решился на прорыв к дальней гавани, но по пути заработал болт в ногу, а раненых мы тогда условились оставлять – с ними никак не выйти. Хотел умереть как мужчина, но эти шакалы оглушили меня древком копья по затылку. С тех пор вот уже второй год на весле.

– Понятно. Я смотрю, ты и в армии руками помахать любил, и здесь первым в драку полез. Буйный? Почему не сбежал до сих пор?

– Пытался… Не получалось… Я невезучий…

Обама молча задрал кверху подол драной рубахи, показал испещренную свежими рубцами спину:

– В последний раз мне полста плетей выписали. Обычно этого хватает, чтобы человек умер. А я выжил – и уже через два дня веслом ворочал. А еще мне ноги прижигали. Кто и после этого пытается бежать, тому жилы на щиколотках подрезают или уводят на дальний юг – к погани.

– Значит, парень ты бедовый и решительный. И вижу я, что за тобой рабы идут охотно.

– Ну да… уважение имею…

– Скажу прямо: мне нужна твоя помощь.

Обама вновь красноречиво покосился в сторону оставшихся на берегу демов:

– Хотите и остальных освободить?

– Не понял?

– Ну, там еще три группы гребцов осталось. Одна вроде нашей, но поменьше, и две совсем мелкие – на другом берегу. Там хороших ребят хватает.

– Вообще-то я хочу демов к ногтю прижать, но и рабов освободить буду рад.

– К ногтю? – удивился Обама.

– Ну да… – Проклятье – здесь смысла фразы не понимают. – Знаешь, как блох убивают? К ногтю прижимают и давят.

– А… Понял… Это верно – давить их надо, как блох.

– Поможете?

– А выбор у нас есть?

– Силком не заставлю. Вы больше не рабы.

– Сэр страж, давайте и я прямо скажу. Ругия далеко, и не знаю, смогу ли ее еще когда-нибудь увидеть. К тому же там не все мне рады. Я босой, одет в рвань, из ценного у меня лишь вот. – Обама взмахнул отобранным у надсмотрщика мечом. – Вы тут хозяин, к тому же страж, а это очень интересно. Страж на хозяйстве всегда интересно, и перспективы бывают от этого хорошие. Тем более что дела у вас не совсем ладно идут – слишком малое войско, и в нем хороших воинов мало. Но кто знает, что будет дальше? Вы ведь страж – у вас все не так, как у обычных господ. Будучи при таком, как вы, можно голову сложить, а можно в люди выбиться – это всем известно. Из этих ребят многие такие же бродяги, как и я. Пообещайте нам просторный дом и женщину – мы задумаемся: а не осесть ли в таком месте насовсем – ведь стражи славятся справедливостью и хорошим отношением к простолюдинам. Ну и драться будем охотно – это ведь почти наш дом. А может, и не почти. Не скажу, что непременно здесь останусь насовсем, но, думаю, вы меня понимаете. Уж простите – не умею грамотно изъясняться.

– Ничего. Я все понял. Скажу так: люди мне очень нужны. Кто захочет остаться в Межгорье – пожалуйста. Если не лодырь и не пьяница – будет доволен жизнью. Хотя сейчас нам нелегко, да и женщину быстро не обещаю, но думаю, в ближайшее время все наладится.

– Женщины – это важно…

– Понимаю. Я же сказал – все наладится в ближайшее время, слово даю. Нам главное с демами разобраться, а потом решим все остальное. Сколько рабов на берегу было?

– Не могу сказать точно. С четырех галер собрали – это, наверное, под пять сотен получится. Но здесь хорошо если сотни полторы или две.

– Ты все понял: кров, потом женщину, ну и платить вам будут – не обидят. А кто не захочет оставаться, но будет воевать, тот получит одежду, обувь, из трофеев чуток добра. Как все закончится – может уходить куда пожелает.

– Оружие? Доспехи?

– С этим у нас плохо – на такую толпу не хватит.

– Понятно… Значит, с дубинами переть на демов придется… Ребятам это не понравится…

– Луков полно – если есть те, кто умеет с ними обращаться, то в стрелки возьмем.

– Такие есть, – оживился Обама. – Причем немало: на наши галеры последнее пополнение, почитай, из них одних. Южане-кочевники – те с луком рождаются. С земли бить могут, с седла – по-всякому. Луки только у них роговые – у вас небось простецкие?

– Да.

– Какая разница – из простых тоже смогут. Думаю, из этой толпы десятка полтора наберется, а может, и два.

– В замке есть молотки и молоты, пруты железные, топоры плотницкие – придумаем что-нибудь. Обойдемся без дубин.

Конфидус, подошедший со спины и услышавший мои последние слова, уточнил:

– Возвращаемся в Мальрок?

– Нет. Идем к лошадям, далее отправляем в замок раненых и всадников. Те потом вернутся с оружием и одеждой для гребцов.

– Дан, намереваетесь еще одну атаку устроить?

Епископ произнес это без осуждения или опаски, и я счел момент удобным, чтобы прояснить его отношение к произошедшему:

– А вы думаете, что стоит такое повторить? Опять убегать потом?

– Вы сами сказали, что это не люди, а погань, – от тварей убегать не зазорно.

– Мы многих потеряли.

– Да не так уж много. Смотрю я – мало кого не хватает. Сотники все на месте, десятников тройка раненых есть, и еще троих найти не могут. Ерунда. К тому же раненых демы вряд ли убивать станут: крепкие мужики им пригодятся. Вон, – епископ указал пальцем в толпу рабов, – Шег наш пропавший нашелся. Живехонек. Шег!

Разведчик обернулся, продемонстрировав физиономию, украшенную синяком дивной расцветки:

– Чего?

– Мы уж вас похоронили, а вы, оказывается, помогали демам корабли перетаскивать.

– Как не помочь, если сильно просили? – скривился межгорец. – Вляпались мы, как мухи в мед. Но быстро скумекали, что правду говорить никак нельзя. Прикинулись олухами: дескать, охотники, оленя выслеживали и случайно сюда вышли. Нам ноги сковали и к канату отправили. Хорошо, что вы подоспели.

– Вот видите, – сказал епископ. – Тех, кто к ним живой попадает, они далеко не всегда убивают. Так что многих еще можем освободить. Насмерть, думаю, мало кого побили – бой недолго длился. А демам при том как бы не сильнее, чем нам, досталось. Передовой дозор мы, почитай, подчистую вырезали. С главным отрядом когда тягались, тоже много кому кровь пустили, хотя нам там, признаюсь, врезали гораздо серьезнее. А когда отходили, еще надсмотрщиков тех передавили по пути. Так что сходили не зря: хоть и радоваться особо нечему, но демам наваляли если и меньше, чем они нам, то ненамного. Нас такой размен устраивает – по числу людей мы их сильно превосходим.

– Я даже не понимаю, почему так получилось. Они нас не ждали, иначе бы не дали перебить дозорных. Мы сумели внезапно атаковать их растянутый отряд на марше: идеальный вариант. И вместо того чтобы разметать их по берегу, расслабившихся, отдыхающих у костров, не готовых к бою… Мы отступаем…

– А чего вы хотели? Это демы – они опасные сволочи. Дозорных хорошо накрыли – те не успели в себя прийти и подставились под сильный удар. Но остальным много времени не требуется – без понуканий и задержки выстроились. Быстрые очень… Да и вы над людьми слишком трясетесь. Нет, я это поддерживаю, но все же для победы было бы полезнее первыми послать ополченцев. Те бы вряд ли смогли с ходу вырезать дозор, перемешались бы с ним, а там или навалились на шеренги, или устроили свалку на тропах. Подпирая наших лапотников лучшими сотнями, мы не дали бы им убежать, превратили бой в свалку. А в свалке демы слабы, как и все. Нас больше – шансы в дикой свалке выше.

– Вы представляете, какие потери были бы?

– Представляю, о чем и сказал. Мы сберегли людей, неплохо приголубили демов, не упустили шанса пощипать их неожиданностью – это может остудить их пыл. Видите, они даже преследовать побоялись. Я бы даже рискнул повторить, но уже под самым озером, где чуть дальше поля начинаются. Взять самых умелых ребят, сделать вид, что идем в атаку, а потом, дескать, в штаны навалили – и бежать в сторону открытого пространства. Припомнив, как сегодня нас упустили, могут следом кинуться. А у бакайцев двадцать шесть конных дружинников осталось в строю… Хотя, наверное, уже поменьше… Но ничего – и два десятка достаточно, чтобы из засады пройтись по тем, кто за строем копейщиков укрыться не успеет. Арбалетчики у них вечно особняком бегают – вот их и втопчут в землю. – Епископ вдруг осекся. – Эх… глупостей наговорил… Не получится такое проделать… Наверняка, добравшись до верха, сядут на галеры и водой до замка дойдут, не выходя на удобные для нас места. А возле Мальрока возможностей для таких действий меньше. Но ничего страшного: мы еще много чего можем придумать по пути – не хуже чем сегодня. Правильно, что за стенами не укрылись: там западня добровольная при таких делах. Так что не вините себя ни в чем: хоть и не удался замысел, но и не попусту сходили. Они сильнее – мы слабее, только и всего.

Что-то в этой войне непонятное – Конфидус только что расписал наше поражение в таких красках, что я почти почувствовал себя победителем.

Видимо догадавшись о том, что меня обуревают сомнения, епископ пояснил:

– Против нас три далеко не последних оты демов – это очень опасные вояки, собранные один к одному, привычные воевать дружно, отлично вооруженные. У нас похожих едва две сотни наберется, но вооружены хуже, а по доспехам и вовсе сравнивать стыдно. Лишь броня покойного сэра Флориса, которую Тук таскает, не уступает защите их латников. Она, кстати, перековка трофеев – потому так и хороша. Те, что у солдат Дирбза, – похуже гораздо: защита слабее, сталь дряннее, тяжесть больше, да и не такие удобные.

– Думаете, есть смысл вторую такую же атаку устроить?

– Вам, конечно, виднее, но раз начали – можно продолжать. Сами говорили, что нельзя им позволить спокойно до замка дойти. Мы по-другому воевать приучены – запираться в крепости и сидеть, если сил маловато. Ваш способ понравился – хоть и страшновато, но толк есть. Не знаю, что из этого выйдет, но повторить не прочь – глядишь, второй раз лучше обыграем.

– Они теперь знают, чего от нас можно ждать, и будут наготове. И подкрепления вызовут. Ничего не получится.

– Вечно настороже держаться невозможно, а гонцов можно попробовать перехватить – послать наперерез всех разведчиков, дав им быстрых коней. Демы водой, скорее всего, пойдут, а возле озера деревня есть, где лодкой можно разжиться. Подстерегут – не дадут помощь позвать. Тем более, как я понял, наше войско сильнее стало. – Он покосился на Обаму.

Тот угрюмо отозвался:

– Если дадите оружие, то поможем.

– Дадим, – кивнул я. – Соберем в замке все, что есть, и дадим. Может, межгорцы туда еще подтянулись – их тоже заберем.

– Совсем замок без оружия оставлять плохо, – заметил епископ. – Там и так, почитай, одни женщины.

– Все враги собраны здесь – там разве что разведка, а их одна Альра со стены перестреляет, если что. Нам потребуются все силы, которые сумеем собрать.

– Это тоже верно. Думаю, оставаться у моста нельзя – слишком опасно. Если демы не остановятся, то завтра будут там. Надо бы корчму сжечь, чтобы не ночевали в тепле. Дан? Что с вами?!

– А… Ничего… Задумался… Кое о чем…

– Я уж было испугался – эк вас передернуло. Говорю – корчму надо бы сжечь.

– Нет!!! Корчму ни в коем случае не сжигать!!! Лагерь перенесем подальше в лес – там дорога есть от моста.

– Хорошо, как скажете. Но я бы сжег. Темные тепло любят – плохо, если под крышей греться смогут. Многовато демов – их бы хоть чуть-чуть проредить вдобавок к тому, что сделали.

– Проредим, – пообещал я. – Есть у меня идеи. Для начала вышлем несколько отрядов по следам тех людоловов, которые ушли к северу. Надо их выследить и перебить, чтобы не вернулись.

– Дан, я вас хорошо успел изучить…

– Не понял?

– Голос у вас интересный – будто несусветную пакость задумали.

– Верно. Задумал. Скажите, епископ: как вы относитесь к колдовству?

– Не могу выразить приличными словами, насколько плохо.

– Очень жаль. То, что я задумал, самое что ни на есть колдовство.

– Сэр! Дан! Вы ведь страж! Как можете!!! Душу поберегите!!!

– Да успокойтесь вы. Не такое уж и колдовство, хотя выглядеть должно именно так.

– Вы играете с ужасными вещами. Знаю вас хорошо, и верил всегда, но после таких темных слов начинаю сомневаться.

– Епископ, чтобы передавить тварей, пытающих стариков, я свою душу не задумываясь продам. И вашу, кстати, тоже. Но не переживайте – в том, что я замыслил, темноты нет. Так – фокус балаганный. Но если все пройдет как надо, демов станет меньше, а настроение у них испортится. А то вдруг осмелеют после сегодняшнего…

– Дан… А давно вы исповедовались?

– Никогда.

– …

– Епископ, нехорошо при вашем сане сквернословить.

– А вы рискуете погубить свою бессмертную душу.

– Ладно, сейчас я вас оставлю. Возьму лошадь и кое-куда сгоняю. Вам пока поручение одно оставлю – несложное. Занимайтесь войском, но и про него не забудьте. А чтобы вам было легче, обещаю: по пути исповедаюсь попугаю.

– Вы богохульствуете – птица не посвящена в сан. К тому же за глоток вина она готова даже дьяволу грехи отпустить.

– Было дело, – скромно потупился Зеленый.

– Вот видите! Ваша бессовестная птица тоже богохульством грешит!

– На себя посмотри! В борделе живешь! На алтари сморкаешься! У нищих воруешь!

– Вот! Вы сами видите!

– Я читал вашу священную книгу, и там сказано, что те, кто не сходит с пути борьбы с тьмой, получают частицу святости, равную принятию в сан, со всеми вытекающими последствиями. Разве Зеленый не борется с тьмой?

– Мне ни разу не доводилось видеть, чтобы он насмерть рубился с тварями.

– А я видел: в битве у брода он храбро бросился на перерожденного – чуть с лошади его не сбил, а сам потом едва не погиб. Он просто герой в деле борьбы с поганью.

– А еще я очень красивый.

– Это само собой. А сколько раз он нас предупреждал о приближении погани? Как вам не стыдно в нем сомневаться!

– Я не сомневаюсь. Но исповедоваться птице – это просто немыслимо! Дан, с вами все в порядке?!

– В вашей книге сэр Гарарас, канонизированный еще при жизни, оставшись в одиночестве посреди ругийской пустыни, начал исповедоваться коню. Ангелы прослезились от этой картины, и пошел дождь, благодаря чему святой рыцарь не умер от жажды.

– Но ведь это был боевой конь белого рыцаря!

– А у меня боевой попугай стража, так что вопрос закрыт.

Танк так и стоял в ветхом сарае. А куда он отсюда денется? Низкокачественный металл заржавел везде, где можно и нельзя, – коррозия местами столь тесно прихватила детали друг к дружке, что даже табун лошадей вряд ли сможет стронуть древнюю машину с места.

Не мчаться ему на острие атаки. Не наматывать на гусеницы тела порождений Тьмы, не плющить в тонкие блины стальные доспехи детей могил. Даже обстрелять их войско с этой высокой позиции он не сможет. Во-первых, очень далеко; во-вторых, я не артиллерист; в-третьих – сомневаюсь, что это орудие вообще способно на выстрел, а если и способно, то не разорвется при этом, заодно снеся с плеч мою бестолковую голову.

С места не стронуть, стрелять из танка тоже не получится… Умный человек спросит: «И зачем ты, дегенерат племенной, вообще сюда поперся, оставив войско на фанатика-епископа?!»

Я не стану обижаться на грубость, потому что заслужил.

И впрямь незачем. Танк полностью бесполезен. Он не более чем насмешка судьбы, решившей подарить мне рояль, который не способен играть.

Но судьба не с тем связалась. Я вовсе не дегенерат – я умный и хитрый человек, а если и заблуждаюсь иногда, то из-за сложности обстоятельств, недостатка опыта и проблем адаптации к новым условиям. Ну с кем не бывает? Особенно в состоянии почти непрерывного стресса…

Танк бесполезен – я давно с этим смирился и даже в снах не катаюсь на нем по вражеским позициям. Но судьба, решившая надо мной поиздеваться, крупно просчиталась – все же подкинула кое-что полезное, почти незаменимое в сложившихся обстоятельствах. То, чего я при всем желании не смогу найти в этом мире, а если попробую сделать, потрачу уйму времени, которого у меня сейчас нет.

Не знаю, куда подевались пулеметы и патроны к ним (а жаль), но знаю, где находится часть боекомплекта к пушке. Вот они – лежат, родимые. Неведомый китаец позаботился об их сохранности: завернул в несколько слоев просмоленной и промасленной парусины, натер воском. Своего рода консервация. Спасибо ему хоть на этом.

Свертки со снарядами, похожие на спеленатых младенцев, я бережно выносил на руках и складывал перед входом в сарай. Итогом зловещей деятельности стали восемь уложенных в ряд смертоносных гостинцев. Пришло время браться за нож.

В первом свертке меня ждал облом. Нет – снаряд здесь был, но вот уж бесполезен так бесполезен… Вершина эволюции монолитно-чугунного пушечного ядра – противотанковый подкалиберник. Стальной стержень, оперенный с одного конца и заостренный с другого, закрепленный в разделяющемся легком поддоне с диаметром по калибру орудия. Его назначение – серьезно бронированные цели. Вылетая с огромной скоростью, он легко прошивает стальные листы толщиной в сотни миллиметров. В нем нет ни детонатора, ни взрывчатки – он и без них гарантированная смерть и машине, и экипажу: разносит приборы и людей осколками корпуса, сжигает воспламенившимся материалом сердечника.

Я не танкист и не артиллерист, но слышал, что подкалиберники делают из ценных материалов. Там и вольфрам можно встретить, и даже обедненный уран. Так что вещь не совсем уж бесполезная – глядишь, придумаю применение в хозяйстве. Но сегодня он мне даром не нужен.

Еще здесь лежала гильза с пороховым зарядом, причем отдельно от снаряда. Покрутив ее в руках, отложил в сторону – пригодится.

Следующий сверток тоже разродился подкалиберным снарядом. Я уж было подумал, что других здесь нет и придется корректировать планы, но в третьем наконец оказалось то, что искал.

Не подкалиберный… Но какой именно? Какой-какой – какой-то! Ну не разбираюсь я в этом, а справочника или Интернета под рукой нет. Маркировку даже не пытался изучить – я и по-русски вряд ли пойму, с чем имею дело, а уж по-китайски тем более. Что это вообще может быть? Не знаю… Но одно несомненно: передо мной не монолитная металлическая чушка. Где-то в недрах этой гипертрофированной пули имеется взрывчатое вещество в количествах, достаточных для поражения пехоты, зданий и сооружений, бронетехники.

Снаряд готов к применению: на это моих познаний хватило. Но как привести его в боевое положение? Очень просто: надо выстрелить им из орудия. Дальше все зависит от конструкции взрывателя. К примеру, он может взводиться под действием центробежной силы, после раскручивания в нарезах ствола. Или от сильнейшего ускорения, добиться которого с помощью ручного махового усилия или, допустим, баллисты, не получится – это все равно что, дунув на весы, выжать два центнера.

Подавил в себе любознательный порыв изучить орудие на предмет поиска нарезов. Даже если она гладкоствольная, моих познаний и возможностей все равно недостаточно для приведения взрывателя в боевое положение. И еще – я до зубовного лязга боюсь экспериментировать: мне очень дороги руки и ноги, а также голова. Всего этого можно легко лишиться, если начать шутить с подобными «игрушками».

Больше подкалиберных не оказалось: мне «повезло» сразу развернуть все имеющиеся. Оставшиеся шесть снарядов были двух типов. Подозреваю, что осколочно-фугасные и кумулятивные – по три штуки тех и тех. Попытавшись сложить взрывоопасные предметы в одну кучку, убедился, что объем у нее даже без пороховых зарядов получается приличный. Нет, для моего плана это слишком заметно.

Оставил четыре снаряда – по паре разных видов. Теперь займемся другим вопросом.

Неглупый человек, у которого имелась своя машина, всегда найдет топливные баки у любого вида техники. Вот и я не так много времени потратил, прежде чем узнал, что этот танк когда-то питался дизельным топливом. Солярка и сейчас осталась – не сказать что под горловину, но прилично. И краник отыскался, чтобы слить немного для личных нужд.

Жаль, что не бензин или, еще лучше, керосин. Но лучше, чем пустой бак: грех жаловаться. Бурдюк, правда, придется потом выбрасывать – запах солярки никогда не выветрится. Ничего – невелика потеря.

Здесь все. Теперь надо спуститься вниз и заглянуть в замок. Там ограблю кузнечные запасы, чмокну Альру, что-нибудь перехвачу на кухне из горячего и, жуя на скаку, помчусь назад, в темнеющий лес. Спать некогда – сегодня еще многое надо успеть.

Кстати, по пути можно пообщаться с Зеленым. Тем более что епископу обещал исповедаться перед пернатым. У меня настроение сейчас почему-то интересное – энергия бьет гейзером. Прямо-таки жажда деятельности достигла апогея. Поражение и кровь не сказались на настроении пагубным образом – скорее, наоборот. И это хорошо.

Лишь бы все получилось.

«Продолжение отчета добровольца номер девять.

Отчет совмещен с исповедью.

Здравствуйте, дядя Ваня. Спешу сообщить важные известия. Помните, вы рассказывали, что конкуренты успешно заслали сюда добровольца номер четырнадцать? Того самого маньяка с бензопилой из недорогого фильма? Так вот, я обнаружил кое-что подозрительное: возможно, таких успешных засланцев было два. Первый – тот самый потрошитель, второй – бывший или действующий президент той самой страны. Встретил мулата по имени Обама – очень насторожился и теперь намерен следить за ним в оба.

А еще у меня неприятности – я проиграл сражение. Завтра попробую взять реванш, для чего намерен использовать возможности танка. Вы спросите: «В своем ли вы уме?! Танк ржавый и ни на что не годен, кроме как ржаветь и дальше, пребывая в сарае. Как вы намерены его использовать?!» А я отвечу, что это военная тайна.

Вам если все расскажешь – так вы аннулируете заявку на пулеметы, отмазавшись тем, что я и без них выкручиваюсь ловко и вообще умею из содержимого сортира изготавливать шоколадные конфеты.

Так что продолжаю ждать подрыва Вселенной и последующей посылки с пулеметами.

Четыре часа назад я убивал, меня самого пытались убить, а я еду верхом на кусачей кобыле и несу разный бред попугаю. Пожалуй, епископ был прав: при таком душевном разладе и впрямь исповедь не помешает. А лучше психиатр…

Теперь, собственно, сама исповедь.

Зеленый, я очень грешен. Убиваю людей, сожительствую с девой, не отягощая себя брачными узами, не соблюдаю постных дней, употребляю алкоголь (хотя не уверен, что это грех). Перестань так волноваться – я и без того знаю твое мнение по этому вопросу. Ну как? Отпустишь грехи? Что?! Ах ты жадная алкоголическая скотина! Жмот! Еврей летающий! Да я на столько не нагрешил еще!»