Глава седьмая

Утром я встала последней – невиданное дело!

Натка с Сашкой подорвались чуть ли не на рассвете, потому что накануне путем долгих споров и непонятных мне расчетов определили лучшим временем для публикации своего «бомбического» ролика семь часов утра. Саму публикацию сделала Маша, но мои красавицы неотрывно следили за процессом, шумно радуясь тому, как быстро их видео набирает просмотры и лайки.

Я при всем желании не могла проникнуться важностью происходящего, поэтому даже не стала завтракать и тихо ушла, оставив дочь и сестру глубоко погруженными в виртуальный мир комментов, лайков и постов. Они нырнули в него с головой, наружу только пятки торчали.

У меня было свое шоу, в котором сегодня появилось новое лицо.

Адвокаты Сушкиной вызвали свидетелем ту самую гражданку Першину, которая последней оставила в книге жалоб и предложений негативный отзыв о клинике «Эстет Идеаль».

Их выбор был мне понятен: эта Анна Ивановна – единственная, кто не предварил свою письменную жалобу комплиментами. Другие дамы слишком долго разгонялись, прежде чем перейти к претензиям, поэтому у адвокатов не могло быть уверенности в том, что эти гражданочки будут однозначно свидетельствовать против клиники. Першина же четко, ясно, как по-писаному, озвучила свое недовольство работой специалистов «Эстет Идеаль», практически повторив в суде все то, что сама написала.

– Молодец, че! Режь правду-матку! – бурно одобрила гражданку Першину Антонина Ломакина.

– Благодарю вас, Анна Ивановна. – Адвокат Трубач ограничился улыбкой.

Как только та врезала, то есть высказала всю заученную «правду-матку», защитник обратился к остальным участникам процесса:

– Есть еще вопросы? Может быть, прокуратура имеет?

Я полагала, что Никита ответит отрицательно, но ошиблась. Адвокат и публика, похоже, думали так же – и тоже были удивлены.

– Да, если позволите. – Неожиданно для всех Говоров встал. – Анна Ивановна, скажите, пожалуйста, чем вы занимаетесь?

– Этот вопрос не по существу дела! – Акела-Трубач попытался вмешаться, но я остановила его одним выразительным жестом.

– Анна Ивановна? – Говоров напомнил, что ждет ответа.

– Я учитель, – коротко ответила Першина. – Работаю в школе.

– Спасибо, Анна Ивановна! – неугомонный Трубач взмахнул руками, не то отпуская свидетеля, не то подчеркивая важность прозвучавшего: учитель! Человек серьезный, достойный доверия!

– Мы не закончили. – Говоров подошел поближе. – Анна Ивановна, что вы преподаете?

– Рисование.

– Рисование! – повторил Трубач с таким чувством, словно всем нам следовало немедленно устыдиться того, что мы тут терзаем и мучаем как минимум Леонардо да Винчи.

– И еще каллиграфию, не так ли? – продолжил Говоров.

– В частном порядке, – неохотно подтвердила Першина.

– И в этом нет ничего предосудительного, все мы знаем, как мало платят педагогам в школе, так что частные уроки для них, пожалуй, единственный достойный способ прокормить семью! – снова вмешался адвокат.

– Я попросил бы мне не мешать, вы ведь уже закончили допрос свидетеля, – напомнил Говоров.

Я согласно стукнула молотком, Трубач развел руками и сделал скорбное лицо.

– Каллиграфия – ваше особое увлечение, это многим известно, – продолжил Никита, обращаясь к Першиной. – Вы ведь участвовали в телевизионном проекте «Битва талантов», не так ли?

Публика в зале оживилась – журналисты соскучились без сенсаций и явно обрадовались появлению какого-никакого медийного лица.

– Только в отборе, – проявила скромность учительница.

– Да, телезрители вас так и не увидели, жюри сочло ваше выступление недостаточно зрелищным, а жаль, ведь у вас такой интересный талант. – Никита сочувственно улыбнулся и сокрушенно покивал. – Да, Олег Петрович, Егор Иванович?

Врунов и Хрящев переглянулись. Бегемот открыл и закрыл рот. Слизень дернул плечиками.

– Уважаемые коллеги Врунов и Хрящев имели удовольствие насладиться выступлением Анны Ивановны в отборочном туре, они присутствовали на кастинге, – объяснил Говоров мне и залу. – Впрочем, это не суть важно, потому что у нас есть запись этого выступления, и сейчас мы тоже ее можем посмотреть.

– Протестую! – вскочил Врунов. – У нас не так много времени, чтобы отвлекаться на просмотр развлекательных программ, этот процесс и без того уже излишне затянулся…

– Эта запись имеет самое прямое отношение к делу и представлена как должным образом оформленное доказательство стороной истца, – не слушая адвоката, сообщил Говоров непосредственно мне.

– Принимается.

Деловитой скороговоркой сообщив, где, когда, как, с помощью какого устройства была сделана запись представленного материала, какой именно нотариус ее получил и когда заверил, Говоров включил видео.

Это не готовая телепередача, а фрагмент рабочих съемок, но Анна Ивановна Першина в кадре выглядела куда интереснее, чем в зале суда: принаряженная, с красивой прической и улыбкой на лице.

– Анна Першина, – представляет ее голос за кадром. – Виртуозный имитатор-каллиграф. Звучит непонятно, но скоро вам все станет ясно. Уважаемые члены жюри, вам раздали ручки и блокноты, воспользуйтесь ими, пожалуйста, прямо сейчас. Напишите одну-две фразы, смысл их неважен, нам просто нужно получить образцы вашего почерка… Так, прекрасно, Анна, вот работа для вас.

Камера наезжает на улыбающуюся Першину, ныряет в пике, показывает столешницу. На ней кто-то проворно раскладывает листочки с короткими записями. По почерку видно, что они сделаны разными людьми.

– Приступайте, Анна, а я пока поясню присутствующим, что и у вас, и у всех членов жюри ручки совершенно одинаковые, это важно, – произносит голос за кадром.

Камера крупным планом берет руки пишущей Першиной.

– Вы это видите? Изумительно! – восхищается ведущий. – После секундной заминки Анна продолжает запись, сделанную другим человеком, идеально копируя его почерк! У-у-у, Анна, да вы опасный человек! Как хорошо, что вы не работаете, например, нотариусом!

Невидимые люди на экране дружно смеются незатейливой шутке, а у нас, в зале суда, стало тихо.

Ненадолго. После того как мы завороженно отследили создание четырех идеальных подделок, Говоров, не дожидаясь выключения видеозаписи, громко сказал:

– Анна Ивановна, вы так быстро пишете! Не объясните, почему на то, чтобы написать короткий текст в книге жалоб, у вас, судя по записям камеры наблюдения в холле клиники, ушло почти десять минут? За это время вы свободно могли бы написать не одну, а пять жалоб!

– Протестую! – вскричал Максим Трубач. – Это гнусная инсинуация! Анна Ивановна…

– Пустите меня!

Першина, которая на время просмотра видеозаписи сжалась и замерла, как суслик, услышав свое имя из уст адвоката, ожила, оттолкнула Трубача и, опасливо обогнув Говорова, припустила к выходу из зала.

– Какой стыд! – Акела горестно встряхнул благородными сединами.

– Согласен, – ответил Говоров.

В зале издевательски засмеялись, кто-то даже свистнул.

Я стукнула молотком.

– Я говорю – стыдно так обращаться с уважаемым человеком, учителем! – Адвокат продолжал пытаться выправить ситуацию, но это уже было невозможно.

Этот раунд «сушкинцами» оказался позорно проигран.

Я могла бы напомнить, что фальсификация документов и дача ложных показаний наказуемы, но решила, что в этом нет смысла. Тем более этот вопрос, видимо, и стал поводом для вмешательства и предметом исследования прокурора Говорова. Коварных адвокатов к ответственности не привлечь, они вправе использовать для защиты самые разные методы, а несчастную свидетельницу мне, если честно, по-человечески было жаль. Это ведь правда – живет бедолага учительница чуть ли не впроголодь, зарабатывает своим полезным и благородным трудом сущие гроши, а у нее, наверное, семья, дети. Или хотя бы кошки, они тоже есть хотят. А Бегемот со Слизнем наверняка посулили бедной женщине золотые горы, заодно внушив ей, что ничего такого плохого она не делает.

В общем, бросить в Першину камень у меня рука не поднялась.

Журналисты проводили убегающую, как зайчик, Анну Ивановну очередями фотовспышек, но задержать ее никто не попытался. Какой-то добрый человек даже посторонился в дверях, пропуская ретирующуюся свидетельницу на выход. Проводил ее взглядом, плотно прикрыл дверь, огляделся и, слегка пригнувшись, как опоздавший к началу сеанса зритель в кинотеатре, двинулся к свободному месту.

Я тоже не стала преследовать «беглянку» и напоминать об ответственности за неуважение к суду… Тем более в не успевшей закрыться за ней двери нарисовался новый посетитель…

Внушительная фигура вновь прибывшего показалась мне знакомой. Я пригляделась и узнала своего золотого друга-опера.

Интересно девки пляшут – по четыре пары в ряд!

Явление Таганцева народу представлялось мне чем-то вроде знамения. Не иначе, кони апокалипсиса уже бьют копытом…

– Позволите продолжить? – поинтересовался тем временем Говоров, ничуть не расстроенный бегством свидетельницы.

Я отвела взгляд от Таганцева, благополучно опустившегося на стул, и кивнула Никите.

– Также прошу приобщить к делу ряд аудиозаписей, сделанных смартфоном Samsung модели Galaxy Note 9, сохраненных в памяти этого аппарата, переданных нотариусу непосредственно на вышеназванном устройстве и официально заверенных такого-то числа, в таком-то часу, – сказал Говоров. – Первая из записей – телефонный разговор, входящий звонок осуществлен с номера, зарегистрированного на Виолетту Павловну Громову, на аппарат Владлена Сергеевича Потапова, коммерческого директора клиники «Идеаль Бьюти».

– Ах! – тонко вскрикнула Громова, со стуком сложив и до хруста стиснув веер.

Адвокат Максим Трубач вытянул шею, всматриваясь в зал, Врунов и Хрящев синхронно оглянулись. Я отыскала взглядом среди публики Потапова и отследила превращение его самоуверенной улыбки в гримасу недоумения.

– Би-ип! – прозвучало громко, на весь зал.

– Потапов, слушаю. – Владлен Сергеевич в записи был энергичен и деловит.

– Владлен Сергеевич? Добрый день, это Виолетта Громова, я звоню вам по совету Элеоноры Сушкиной, она – моя добрая подруга…

– О, друзья наших друзей – наши друзья! – Голос Потапова стал мягким, бархатным. – Дорогая Виолетта, я очень рад вашему звонку, жаль, что мы еще не имели возможности встретиться, поскольку вы пока не вошли в число наших пациенток. Но вы же не откажетесь поделиться со мной вашими впечатлениями о клинике «Эстет Идеаль»?

– Ну-у-у… – протянула собеседница Владлена Сергеевича. – Вообще-то там неплохо, уютно, чисто, приятный персонал, широкий спектр услуг и цены не самые высокие…

– Ах, Виолетта, Виолетта! – вздохнул Потапов. – Признаюсь, мне хотелось услышать о наших конкурентах совсем другое…

– Ну-у-у… Я справедливости ради отметила отдельные достоинства, но в целом в той клинике мне очень не понравилось.

– Наверное, вы недовольны тем, как изменилась ваша внешность в результате проведенных в той клинике процедур? – предположил Потапов.

– Ну-у-у… Да…

– Я понимаю, что это деликатная тема и не буду выспрашивать у вас шокирующие подробности, но полагаю, вы готовы их поведать журналистам ведущих российских СМИ?

– Ну-у-у… Я должна об этом подумать. Вы же понимаете, это очень личное, мне придется сделать над собой усилие, как-то убедить себя в том, что мои интимные переживания стоит вынести на публику…

– Возможно, мы вместе найдем подходящие аргументы? – задушевно спросил Владлен Сергеевич. – Скажите, что для вас по-настоящему важно?

– Ну-у-у… Красота!

– Не истина?

– Ах, вы же понимаете: перед красотой никакая истина не устоит! – Виолетта Павловна мелодично засмеялась. – Именно поэтому я готова вам помогать, ведь ваша клиника может позаботиться о моей красоте…

– В таком случае вы позволите предложить вам пятилетний абонемент на необходимые вам процедуры профессионального ухода? – Потапов снова стал деловит. – Безвозмездно, как доброму другу нашей клиники, всегда готовому рассказать широкой аудитории о том, как хороши мы и как плохи наши конкуренты…

– Ах, как это мило… Когда мне подъехать за абонементом?

Разговор закончился, я посмотрела на Громову. Она вновь развернула свой веер и прикрыла им лицо до самых глаз. Перья трепетали – видимо, рука Виолетты Павловны дрожала.

– Протест! – высокая и худая, Лариса Айвай распрямилась во весь рост и стала похожа на воздетый меч. В ее голосе красиво зазвенел металл: – Заявляю решительный протест! Во что превращается этот процесс? Какое безобразие! Мало ли, о чем представитель клиники разговаривает с клиентом, это приватное дело, и соответствующая информация должна защищаться законом о персональных данных и тайной переговоров!

– Кстати, о переговорах! – Говоров не смутился, наоборот, оживился. – Следующая запись сделана как раз во время переговоров, участниками которых являются присутствующие здесь адвокаты Егор Врунов и Олег Хрящев – с одной стороны, и все тот же Владлен Потапов – с другой.

– Требую прекратить! – крикнул Слизень.

Бегемот только открыл и закрыл рот, багровея, словно ему не хватало воздуха. Потапов нерешительно привстал и снова опустился на стул. А вот Громова резко поднялась и боком, боком, как краб, заспешила между рядами к проходу. Ломакина было дернула ее за юбку, пытаясь удержать, но схлопотала веером по лбу и громко, басом, выругалась.

– Вия? – жалобно позвала Элеонора Константиновна.

Ее подруга, даже не оглянувшись, исчезла вслед за свидетельницей Першиной.

– Продолжайте, – сказала я Говорову.

Что-то стукнуло, цокнули каблучки, приятный женский голос доложил:

– Владлен Петрович, к вам господа адвокаты.

Зашуршали шаги, скрипнул паркет.

– Егор Врунов, очень приятно.

– Олег Хрящев, рад познакомиться.

– Взаимно, Владлен Потапов, наслышан о вас, господа. Прошу! Чай, кофе? Нет? Тогда сразу к делу. Чем обязан?

– Владлен Петрович, у нас к вам предложение, – сказал Врунов. – Будем говорить прямо, развитию вашего бизнеса серьезно мешают конкуренты. Клиника с похожим названием, не будем его произносить, уводит у вас из-под носа новых клиентов и перетягивает старых. Что вы скажете, если мы свалим этих ваших конкурентов?

– Ничего не скажу, буду молча аплодировать. А вы можете это сделать?

– Мы это уже делаем, – в разговор вступил Хрящев. – Можно сказать, такова наша с коллегой специализация. К ней прилагаются знания, опыт и связи. Мы можем организовать шоу на ТВ, поднять шум в газетах, погнать волну в соцсетях…

– И все это очень профессионально! – подхватил Врунов. – У нас есть свои технологи по черному пиару, есть бойкие журналисты, лидеры мнений, да мы и сами уже вполне медийные личности – и на ток-шоу выступаем, и в суде…

– Наймите нас, – продолжил Хрящев. – Вам это обойдется недорого, мы не гонимся за миллионными гонорарами, можно сказать, берем оптом – у нас таких дел немало.

– Сколько? – деловито спросил Потапов.

– Дел или денег? – так же деловито уточнил Хрящев.

– Назовите сумму.

– О, всего-то двести пятьдесят тысяч рублей!

– Двести.

– Владлен Петрович, помилуйте, мы же и так почти даром… Двести сорок.

– Двести двадцать.

Добрых пять минут стороны оживленно торговались и наконец пришли к согласию:

– Двести тридцать тысяч рублей.

Затем прозвучало предложение обсудить детали, и запись была остановлена.

– Это фальшивка! – выкрикнул Хрящев.

Никита Говоров обернулся на голос и методично озвучил цифры и факты. Кто сделал запись, какой техникой и когда, дату и время.

Он также весомо добавил:

– Уважаемый суд, участники процесса. Хотел бы сделать важное пояснение. Поскольку прокуратурой проводилась плановая проверка деятельности медицинских косметологических клиник и салонов нашего города, в рамках которой был выявлен ряд нарушений и действий сомнительного характера, часть материалов была передана в подразделения органов внутренних дел, которые, получив соответствующие санкции и разрешения, произвели все оглашаемые здесь и сейчас действия. Мы на стороне Закона и строго следим за его неукоснительным соблюдением.

Я с гордостью посмотрела на свою давнюю симпатию Никиту Ясный Свет Говорова и мысленно представила его джедаем из «Звездных войн».

«Мы на стороне света! Да пребудет с нами сила!»

А мой Оби-ван Кеноби продолжал:

– Окончательное решение по данным фактам еще предстоит принять компетентным лицам, продолжающим проведение проверки. Но для правильного и законного разрешения этого судебного спора по письменному запросу представителей истца полученные результаты частично озвучены в нашем судебном заседании.

Прозвучало это весьма убедительно. Малиновый и потный, как из бани, Бегемот, не дослушав, крикнул в зал:

– Потапов, вы подлец! Вам это с рук не сойдет!

Он махнул рукой, будто швырнул невидимую перчатку, и зашагал к выходу, бросая гневные взгляды по сторонам и шаря по бедру, где по закону жанра должна была находиться шпага.

Хрящев немного отстал от коллеги, но после короткой паузы схватил свою папку и, прикрываясь ею, как щитом, поспешил за напарником.

– Стреляться, господа, стреляться сей же час! – картинно грассируя, выкрикнул какой-то шутник из журналистов.

Потапов стиснул зубы и закрыл глаза.

Я не стала останавливать этих дезертиров, но, чтобы угомонить ропот зала, мягко стукнула судейским молотком. Затем обратилась к Никите:

– У вас все?

– Нет, ваша честь! Помилуйте, как можно! Продолжим сей же час! – ответил он, смеясь одними глазами.

В зале, еще не отошедшем от недавних перипетий и оттого излишне возбужденном, шумно взоржали.

Я снова взмахом волшебного инструмента правосудия остановила гам и потребовала тишины и продолжения.

– Би-ип!

Следующая запись тоже представляет собой телефонный разговор.

– Здравствуйте, Владлен Сергеевич.

Этот сильный глубокий голос присутствующим в зале уже хорошо знаком. Телефонный собеседник Владлена Сергеевича – адвокат Максим Трубач.

– Добрый день, Максим Петрович! Как здоровье, как дела?

– Наши с вами? Да надо бы обсудить.

– Затем и звоню. Хочу порадовать: в нашем полку прибыло, у вас будут помощники. Адвокаты Врунов и Хрящев, знаете таких?

– Видел, слышал, не в восторге.

Судя по голосу, Трубач действительно недоволен.

– Владлен Сергеевич, у вас есть основания полагать, будто сам я с вашим делом не справлюсь?

– Ну что вы, Максим Петрович! Мы же с вами уже так много лет, вы постоянно представляете интересы нашей клиники, можно сказать, давний коллега, проверенный боевой товарищ!

– Тогда зачем нам эта пара клоунов? Все, что они могут, – это шуметь…

– Вот именно, Максим Петрович, вот именно! Эти, как вы говорите, клоуны как раз и должны поднять шумиху. Зарядить СМИ, мелькать в телевизоре… Они это умеют, у них есть свои специалисты и все нужные связи, а мы специально для покупки нашей дорогой продажной прессы дадим им немного денег… Кстати, мы ведь по случаю недорого наняли еще одну, так сказать, актрису. Некая Виолетта Громова, приятельница нашей дорогой Элеоноры Константиновны, за пятилетний абонемент на процедуры будет всем и всюду рассказывать о своем печальном опыте лечения в «Эстет Идеаль»!

– А у нее есть такой печальный опыт?

– Опыта нет, зато фантазия богатая! – Потапов смеется. – Чего мадам сама не видела, то с легкостью придумает. И свой бесплатный абонемент будет отрабатывать и на ток-шоу, и в зале суда, вы только проинструктируйте ее предварительно.

– Хорошо, но одного свидетеля будет мало, нужно еще кого-то ангажировать.

– Ангажируем, не вопрос! Так я отправлю вам контакты Врунова с Хрящевым и этой Громовой, да, Максим Петрович? Вы же у нас будете играющий тренер…

Запись закончилась.

Говоров, упреждая протесты защиты, снова скороговоркой озвучил скучную, но важную информацию, касающуюся получения и оформления данного доказательства. Перебить его никто не попытался. Лариса Айвай склонилась над собственным мобильником, спешно разыскивая что-то в его памяти, а Максим Трубач терпеливо дождался, пока Говоров закончит.

Наконец в зале стало тихо. Все взгляды, включая мой, устремились на пожилого адвоката.

Выдержав драматическую паузу, Акела встал. Расправил плечи, гордо поднял голову. Нарочито спокойно, с достоинством произнес:

– Существует такое понятие – профессиональная тайна. Она есть у медиков, есть и у нас. Для того чтобы отстоять интересы клиента, адвокаты применяют самые разные методы. Какие именно – широкой публике знать не только не обязательно, но даже не нужно и вредно. Предположим, прозвучавшая запись телефонного разговора адвоката и его клиента достоверна. Что это меняет?

Максим Петрович оглядел присутствующих – внимательно, словно выискивая того, кто ему возразит. Не нашел, убежденно кивнул своим мыслям, озвучил их:

– Я уверен, что мой клиент «Идеаль Бьюти» – хорошая клиника. Ее специалисты делают благородное дело и помогают тысячам людей. Кто-то скажет, что «Эстет Идеаль» делает то же самое, но проверенная веками народная мудрость гласит: «Нет дыма без огня». Нашлись уважаемые люди, которые подвергли работу клиники «Эстет Идеаль» аргументированной критике, публично высказали свои претензии. Я убежден, что они поступили правильно, поэтому буду выполнять свой долг – отстаивать позицию своего доверителя. Это моя миссия, моя работа, таких дел у меня было, есть и будет немало. Поэтому прямо сейчас я прошу уважаемый суд объявить перерыв, так как у меня есть и другое срочное важное дело. А всем присутствующим, полагаю, не помешает осмыслить происходящее.

Акела отвесил мне изящный полупоклон, получил мой согласный кивок и снискал аплодисменты у публики.

– Максим Петрович, вы лучший! – выкрикнула какая-то экзальтированная дамочка.

– Ловок старый вояка! – восхитился кто-то из бесцеремонных СМИшников.

Поклонившись залу, матерый волк юриспруденции без постыдной поспешности удалился – подбородок поднят, на губах легкая ироничная улыбка.

– Держит марку! – восхищенно пробормотал даже Никита Говоров.

Никита Говоров, надежный и строгий, как вся лучшая часть отечественной Фемиды, все же продолжил. А я и не возражала, так как самой уже было интересно, во что выльется такой поворот событий. Никита же наконец перешел к оглашению результатов самой прокурорской проверки. Интересно, что поводом к началу не только их действий, но масштабного расследования нескольких силовых структур стало инициативное обращение в прокуратуру самой клиники «Эстет Идеаль».

Да, выходило, что они заранее просили провести проверку на соответствие своей деятельности всем требованиям Закона «Об основах охраны здоровья граждан в РФ», СанПиНам и прочим обязательным стандартам. Теперь окончательно стало ясно, почему прокуратура сочла возможным вступить в процесс самостоятельно! Мне же не хочется думать, что Никита сам пользуется их услугами. Он красив от природы… кажется. Тьфу!

Я теперь после этого процесса всех начну подозревать и разглядывать, нет ли следов подтяжек, уколов, липосакций на лице.

– По результатам проведенной проверки деятельности клиники «Эстет Идеаль» нарушений не выявлено, – наконец закончил Говоров и торжественно вернулся на свое место.

Этот удар было сложно пережить оставшимся немногочисленным защитникам Элеоноры Сушкиной…

Мне стало ее жаль, и я объявила перерыв.

Дима притащил мне пирожков из столовой и сделал кофе. Я сижу, хмуря брови и задумчиво разглядывая надкусанный расстегай. Со стороны могло бы показаться, что я пытливо изучаю внутренний мир хлебо-булочного изделия и не вполне довольна количеством начинки в нем. Это не так. Риса в пирожке много, как, впрочем, и яйца. А смотрится при этом не особенно аппетитно… Вот такой странный диссонанс…

Пожалуй, тут можно провести параллель с действиями адвоката Трубача. Да, он хитрит и даже откровенно врет, это выглядит некрасиво. Но можно ли ставить в вину адвокату то, что идет на пользу подзащитному? Ведь это его прямой долг – исхитриться, изловчиться, найти возможность вывернуть ситуацию так, чтобы выиграть дело. Обвинение и защита, истец и ответчик – они как дуэлянты, а ведь поединок довольно долго считался достойным способом выяснить, кто прав, кто виноват.

Старый волк Максим Трубач по-своему честен: он добросовестно делает свое дело. Я не думаю, что еще увижу его на этом процессе, уверена – Максим Петрович к нам не вернется, но надо отдать ему должное – он сумел уйти, сохранив лицо.

Акела промахнулся, но не перестал быть вожаком.

А упало, Б пропало… В смысле, Акела гордо удалился, Бегемот и Слизень позорно драпали. Кто остался на трубе, то есть на нашем процессе? Одна Лариса Айвай.

В перерыве она совещалась с Ломакиной, успокаивала Сушкину и пыталась задержать Потапова, который быстро прошел сквозь строй журналистов с камерами, прикрывая лицо рукой и повторяя, как заведенный:

– Без комментариев! Без комментариев! Отвечать на вопросы, которыми его засыпали репортеры, не было никакого смысла:

– Зачем вы покупали свидетелей?

– Какие еще инструкции вы давали адвокатам?

– Вы сменили хозяев?

– Вас купила конкурирующая клиника?

Потапов мог бы это отрицать, но в сложившейся ситуации ему никто не поверит. Слишком убедительно выглядели представленные доказательства, да еще и заключение прокуратуры по проведенной проверке доказало, что широкомасштабный наезд на «Эстет Идеаль» – проявление нечестной конкурентной борьбы. А раз так, то что мешало симметричному удару? Одна клиника купила команду адвокатов, пиарщиков, журналистов и свидетеля, давшего ложные показания. Другая в ответ могла перекупить вражеского топ-менеджера, почему нет? Наверное, в газетах напишут именно так.

В любом случае, работу в клинике «Идеаль Бьюти» Владлен Сергеевич Потапов наверняка уже потерял.

Остался последний рубеж обороны Сушкиной – Айвай, Ломакина и сама Элеонора Константиновна.

После перерыва слово взяла Лариса Айвай. Она смотрит устало и говорит негромко:

– Долгое разбирательство, шумное дело. Много интриг и непорядочности, скандальности и маленьких гадких сенсаций. – Адвокатесса брезгливо морщится. – Нечестная конкуренция, борьба двух титанов, двух крупных фабрик красоты. И в этих стальных жерновах – судьба маленького человека. Милой хрупкой женщины.

Кто-то мог бы подумать, что адвокатесса говорит о себе, тоже хрупкой, поэтому она просит:

– Элеонора Константиновна, встаньте, пожалуйста.

И Элеонора Сушкина встает рядом с ней.

В зале тихо, все ждут продолжения. Они стоят – тонкие, как тростинки. Две слабые женщины, брошенные товарищами, оставшиеся без поддержки сильных мужчин. Вдвоем против целого мира.

В наступившей тишине отчетливо слышно, как упитанная массивная свидетельница Ломакина тяжело встает со своего места, приговаривая:

– Ох, как же это… Бабоньки… Да надо же вместе… – и перебирается, придерживаясь за спинки стульев, поближе к ответчице и ее последнему адвокату.

– Похоже, уже все сказано, предъявлено, выложено на стол, – с горечью говорит Лариса Айвай. – Нам остается ждать решения суда и надеяться, что в процессе долгих прений не позабылась суть.

Я внимательно слушаю.

– А суть в том…

Адвокат повышает голос, и он звенит благородным негодованием.

– …что красота спасет мир. И право женщины хранить и беречь эту красоту должно быть свято. Нельзя порицать ее за стремление оставаться красивой как можно дольше. И нельзя паразитировать на этом естественном порыве, преследуя свои корыстные цели! Но посмотрите, что происходит!

Лариса Айвай протягивает руку, чтобы поддержать покачнувшуюся Элеонору Константиновну.

– Два гиганта, два монстра сошлись в рукопашной, пустили в ход большие деньги и связи, сразились на глазах толпы, выясняя, кто круче… И дезертировали! Оставив на поле боя маленького слабого человека, которого фактически использовали втемную. И именно этот маленький слабый человек, если суд примет решение не в его пользу, заплатит за все и своей репутацией, и даже деньгами – напомню, речь идет о взыскании с моей подзащитной очень крупной для нее суммы.

– Вот так и будь честной, прямой и искренной! – громко сокрушается Антонина Ломакина. – Ага, высказывай свое мнение, режь правду-матку, с тебя за это шкуру и спустят!

– Элеонора Сушкина была неправа, – продолжает Лариса Айвай, грустно улыбнувшись своей доверительнице. – Искренность этому миру не нужна, а простодушие наказуемо: наивно было думать, что ее не используют. Что ж, если иск клиники «Эстет Идеаль» к Элеоноре Сушкиной будет удовлетворен в полном объеме, это будет значить, что мир ничуть не изменился. Сильные по-прежнему ломают слабых, помощи просить не у кого, судьба одиночки – быть втоптанным в грязь.

Она поворачивается, чтобы обнять тихо всхлипывающую Элеонору Константиновну, и они вместе, не размыкая объятий, садятся.

– И я с вами, я тоже с вами, бабоньки! – танком прет вперед Антонина Ломакина. – Будем с вами, как три мушкетерши!

В зале раздаются смешки, но они незлобливые, и во взглядах присутствующих угадывается сочувствие к неразумной, но милой и безвредной актрисе.

– У вас все? – спрашиваю я у адвоката и перевожу вопросительный взгляд на Говорова и представителя истца – клиники «Эстет Идеаль» Андрея Макарова. Ему пришлось сегодня трудиться меньше всех. Хотя надо отдать должное его профессионализму – вся работа была проделана заранее. Мысленно снимаю шляпку…

– Мне даже неловко, – извиняющеся улыбается он. – Но я должен представить еще одну запись.

Мне так и хочется спросить: может, не надо? Может, хватит уже? Мне жалко глупую Сушкину и эту отважную тетку-адвоката. Мне даже шумная грубиянка Ломакина, бесстрашно вставшая за оставшихся в меньшинстве своих, сейчас гораздо симпатичнее, чем Никита Говоров – сильный мужик, который безжалостно гнет свою линию.

Но я тоже должна, поэтому разрешаю воспроизвести еще одну запись.

…Общаются двое – мужчина и женщина. Это фрагмент разговора, не с самого его начала, поэтому понять, кто беседует, удается не сразу. Но голоса узнаваемые, особенно женский. Мы слышали его буквально только что!

– Итак, давайте финализируем наши договоренности, – твердо говорит Лариса Айвай. – Ваша клиника нанимает меня, адвоката Айвай Ларису Викторовну, для подготовки и сопровождения процесса по иску клиники «Эстет Идеаль» к гражданке Сушкиной Элеоноре Константиновне. Я со своей стороны обеспечиваю необходимую свидетельскую базу, документы, экспертизы – все, что понадобится, а вы платите мне гонорар в сумме один миллион рублей.

Адвокатесса говорит так четко, словно знает о том, что разговор записывается, и специально наговаривает текст на диктофон, не имея возможности зафиксировать договоренности на бумаге. Краем глаза я вижу, что реальная Лариса Айвай недоверчиво смотрит на свой мобильный. Кажется, я угадала: она тоже записывала этот разговор, и теперь не понимает, каким образом запись попала к противной стороне.

– Я должен уточнить, – вступает в разговор… Владлен Сергеевич Потапов! – Поскольку официального договора у нас с вами не будет, перечислить вам названную сумму мы не сможем. Часть ее – скажем, сто тысяч, вы получите по договору с Сушкиной, по документам вашим нанимателем будет именно она. Остальные семьсот тысяч – наличными в конверте. Устраивает?

– Семьсот и сто – это восемьсот тысяч, мы договаривались на миллион, – напоминает Айвай.

– С миллиона вы бы заплатили налоги, – парирует Потапов. – Считайте, что я сделаю это за вас.

Пауза.

– Хорошо, – соглашается адвокатесса. – Сто тысяч официально от Сушкиной и семьсот в конверте от вас. С этим решили. Тогда к делу. С первым свидетелем, которого я вам предложила, с Громовой, вы, я так понимаю, уже договорились?

– Абонемент на пять лет – и она наша с потрохами. Будет говорить то, что нужно.

– Отлично, я подготовлю для нее скрипты. А вас прошу придумать мотивацию для второго свидетеля, это еще одна подружка Сушкиной, некто Ломакина. Я предварительно побеседовала с ней и заручилась ее согласием, но вы лучше знаете, что ей можно пообещать.

– Бесплатное обслуживание? Деньги?

– Возможно, какую-то комбинацию того и другого. Тетка непростая, бывший партийный босс, на мякине ее не проведешь, но, если договоримся, будет гнуть нашу линию упорно, как танк.

– Что-о-о?! – Антонина Ломакина в зале суда выбирается из кресла, как разбуженный медведь из берлоги. За ее криком окончания разговора в записи не слышно, но это уже не важно. – Это что за подстава, подруга?! Ты совсем берега потеряла?! Мы так не договаривались!

Я успеваю испугаться, что сейчас в суде случится некрасивая женская драка, но Ломакина всего лишь сует Айвай под нос свой бугристый кулак, после чего смачно плюет на пол и уходит из зала, сердито бурча и топая.

– Антонина Игоревна, секундочку! – Айвай поправляет перекосившиеся очки и убегает вдогонку за свидетельницей.

Поскольку при этом она прихватывает со стола свою сумку, я подозреваю, что больше мы адвоката Айвай не увидим.

Окончания записи уже никто не слушает.

В зале бардак и дурдом. Журналисты сорвались с мест, взяли в плотное кольцо Сушкину и забрасывают ее вопросами. Элеонора Константиновна затравленно озирается, ее глаза полны слез, губы и руки трясутся. Она осталась одна, ее никто не поддерживает, ей никто не поможет, и нет больше никаких рычагов воздействия на суд.

Когда эта печальная истина доходит до несчастной женщины в полном объеме, она начинает рыдать и каяться. Мне жаль ее и лишь остается позвать судебных приставов, которые раскрыв рты, глаза и уши лицезреют все это представление, и напомнить им про служебные обязанности:

– Приставы! Наведите порядок в зале!

Журналисты, первыми смекнувшие, что происходит, вновь демонстрируют пример самоорганизующейся системы: они расступаются перед приставами, разбиваясь на два крыла, в просвет которых Сушкиной хорошо виден представитель истца – интеллигентнейший начальник юротдела «Эстет Идеаль» Андрей Андреевич Макаров. За все время слушаний он почти не выступал, делегируя все полномочия Говорову, но вот – пришел и его звездный час.

– Простите меня! О, простите! – протягивая к нему дрожащие руки, рыдает Элеонора Константиновна. – Я виновата, я возвела напраслину на вашу прекрасную клинику, погорячилась, обиделась, была неправа и признаю это! Я больше не бу-у-у-уду!

Этот горестный детский рев – что-то вроде трубы, возвещающей победу. Всем понятно, что «Эстет Идеаль» дело выиграла и репутацию свою отстояла. Конечно, еще не сказала свое слово я – судья, но…

Я тоже понимаю, что этот неожиданный финал идеален.

Милейший Макаров подходит к заливающейся слезами Сушкиной и вручает ей свой белоснежный носовой платок. Одновременно он громко – так, что слышат все, – сообщает:

– Уважаемый суд, истец, которого я представляю по доверенности, вовсе не преследует цели уничтожить и обобрать уважаемую актрису. Клиника готова простить Элеонору Константиновну при условии, что она прилюдно опровергнет свои ложные заявления, порочащие репутацию «Эстет Идеаль», и извинится.

Элеонора Константиновна с благодарностью принимает платок. Клиника в лице Макарова принимает ее извинения. Журналисты все это снимают, записывают, щелкают фотоаппаратами и строчат в блокнотах. Мне остается только еще раз напомнить сторонам процесса, что мировое соглашение – это решение, принятое добровольно обеими сторонами и впоследствии оно не может быть пересмотрено. Даю им время для написания «мирового». И Макаров проворно готовит соглашение, которое суду, то есть мне, остается только утвердить. Что я с облегчением и делаю! Сказать, что я очень довольна, – это значит ничего не сказать! Ведь при таком исходе дела никто уже не будет выяснять, кто, как, когда и где раздобыл все эти козыри – разоблачительные записи разговоров. Их признали, потому и спешно разбежались.

Было всего-то восемнадцать часов с минутами, когда я вышла на крыльцо нашего здания – в цивильной одежде и в настроении «душа поет». Пела она что-то вроде «Ка-акой чудесный день, ля-ля! Какой чудесный пень, ля-ля! Какой чудесный я-а-а-а-а… И песенка моя!» – как мышонок в старом мультике.

Тяжелый, мутный, нудный процесс закончился мирно и справедливо. Значит, в очередной раз победило Правосудие, и я стояла у руля этого процесса! Сашка образумилась, и мы с ней помирились. Натка скоро поправит морду лица и съедет к себе. Жизнь наладилась!

Вокруг здания суда не роились журналисты. С ними умело разобралась новая пресс-секретарь нашего суда, не забывшая подчеркнуто ярко похвалить своего и моего начальника – Плевакина. Дескать, как и обещал наш великий и могучий гуру – Председатель суда, так процесс прошел и завершился: быстро, четко, грамотно, справедливо. Не стоял в углу под липой фургончик телекомпании. Не толпились в курилке за углом любители пощекотать себе нервы чужими драмами на бесплатном шоу в зале суда.

Только на самой нижней ступеньке спокойно сидел, неотрывно глядя на улицу с проезжающими по ней машинами, как на реку с лодочками, одинокий созерцатель.

Я подошла к нему и опустилась рядом.

– Что скажешь? – спросил он, перебросив из одного угла рта в другой зеленую травинку.

Не иначе, с газона выдернул. Видел бы Плевакин – отругал бы за порчу зеленых насаждений.

– Сказать, что ты молодец, Константин Сергеевич, это ничего не сказать. – Я подпихнула созерцателя локтем. – Признавайся, как ты это сделал?

– Ну, нет! Мы, оперативники, свои методы и возможности не раскрываем! – усмехнулся Таганцев. – Да и к чему эти подробности? Главное, что все сделано во имя закона и ради восстановления справедливости! Так что пользуйтесь на здоровье, и да здравствует юстиция, как говорили в Древнем Риме.

– Вообще-то это фраза звучала по-другому, – напомнила я. – Вначале ее твои древние коллеги римляне говорили: «Да погибнет весь мир!» Лично мне эта цена кажется слишком высокой…

– Это потому что ты не римлянка, – хмыкнул Таганцев.

– И не древняя, – кивнула я. – Так или иначе, тебе большое спасибо.

– Спасибо не отделаешься! Ты мне должна.

– Да? – Я покосилась на довольнехонького опера. – И чем возьмешь?

– Помнишь, ты обещала мне свидание в песочнице?

– Э-э-э…

– Идем!

– Погоди, я хоть домой позвоню…

– Здравствуйте, здравствуйте, судья Кузнецова! – отозвался на мой звонок веселый голос.

– А это кто? – Я растерялась.

Звонила вроде Сашке… Неужто номером ошиблась?

– А это блоггер Кузнецова! Мам, ты чего, не узнала родную дочь? – Сашка перестала важничать и засмеялась. – Мам, представляешь, у нашего ролика уже сто тыщ просмотров! Сто тыщ, мам! И подписчики прям валят… Машера говорит – это успех!

– Поздравляю вас с Машерой.

– Поздравлением не отделаешься! – заявила дочь-блоггерша точно таким тоном, как минуту назад Таганцев. – Ты должна дать нам интервью! Рассказать про дело Сушкиной…

– Саш, про это дело журналисты все сами расскажут…

– Ну, нет, мамулечка, так не пойдет! Думаешь, утвердила мировое соглашение – и на этом все? Нетушки, придется тебе все-таки высказать свое мнение! – Начинающая блоггерша продемонстрировала отличную профессиональную хватку.

– Со своим мнением еще нужно определиться, – вильнула я.

– Так определяйся поскорее, пока тема горячая! Кстати, ты где?

– Да на работе еще, сидим тут с Константином Сергеевичем. – Я умолчала о том, что сидим мы на ступеньках.

– С Таганцевым? О, привет ему передавай! Скажи, что мы бы и его записали, про рог на лбу – это прикольно…

– Ладно, я ему передам, – пообещала я и положила трубку.

– Никаких заявлений для прессы! – улыбаясь заявил Таганцев. Передавать ему ничего не пришлось – счастливая Сашка в трубке горланила так, что слышно было не только мне. – Ты же понимаешь, я работал под прикрытием!

Он легко поднялся и протянул мне руку:

– Идем!

– А куда?

– А туда!

Крепко держа меня за руку, Константин Сергеевич рванул через дорогу. Целеустремленным паровозиком мы просквозили в подворотню и зарулили в бар «Тринашка».

– Опять индийский виски? – приветствовав наше появление легким кивком, поинтересовался флегматичный бармен.

– Ни в коем случае! Бутылку хорошего вина и пару стаканов.

– Пластика не держим, стаканы только картонные – для кофе… Штопор дать?

– Открой сразу.

Пять минут спустя опер Таганцев и судья Кузнецова сидели на лавочке в незнакомом старом дворике, и Константин Сергеевич, опасливо озираясь, конспиративно разливал по картонным стаканчикам недешевое красное вино.

Вокруг клубились облака едва зацветшей сирени, на соседней лавочке кто-то терзал гитару, ломкий юношеский голос все порывался что-то спеть, но его бесцеремонно прерывал звонкий девичий смех.

Позади нас строго стукнула деревянная рама, и длинный байковый шорох вкупе с невнятным ворчанием слетел с подоконника и напрочь запутался в густом кустарнике.

Я приготовилась услышать сакраментальное «ходють тут всякие» и захихикала, как девчонка:

– Где мои семнадцать лет?

– Здесь и сейчас! – провозгласил Таганцев и поднял свой картонный стаканчик. – Ну, за нас! Таких молодых и красивых!

– За нас, молодых и красивых, – повторила я и с удовольствием хлебнула вкусного вина.

Будь поблизости какой-нибудь специалист-косметолог, он мог бы нам с Таганцевым возразить, напомнив и про паспортный возраст, и про биологический, и про морщинки, дефекты кожи, несовершенный овал лица…

На мое счастье, такого унылого зануды рядом не было. Да и не стала бы я его слушать!

Сама со всем разберусь.