Если бы Косово находилось в какой-то другой точке Европы, то наверняка прогнозы на будущее были бы менее мрачными. При упоминании о Балканах в европейской памяти всегда всплывает зловещий ассоциативный ряд. Поэтому, обсуждая балканскую тему, европейцы, будь то русские, немцы, англичане или кто-то другой, оказываются более эмоциональными и предвзятыми, чем это нужно в интересах дела.

Деятели, обязанностью которых является просчет ситуации на несколько лет вперед, общаются с нацией как поэты. Тони Блэр в своей статье в «Санди телеграф» пишет: «У Милошевича не должно быть иллюзий: мы не остановимся, пока дело не будет сделано. Теперь, – это уже не военный конфликт. Это битва между добром и злом, между цивилизацией и варварством, между демократией и диктатурой». Впрочем, Борис Ельцин тоже выступил в ответ в стиле обращения к братьям и сестрам.

Действительно ли на Балканах добро схлестнулось со злом и Косово – последний рубеж защиты цивилизации и демократии? Рациональный, лишенный эмоций взгляд на проблему является сегодня самым большим и трудновосполнимым дефицитом.

Для того чтобы быть беспристрастным в балканском вопросе, нужно суметь отделить факт от контекста. При оценке югославского кризиса мировая общественность как в России, так и на Западе предпочитает рассматривать идущую войну сквозь призму своих идеологических стереотипов. Позиции сторон определяются не столько балканскими реалиями как таковыми, сколько отражением этих реалий в зеркале сложившегося понимания принципов и целей современного миропорядка. Политики движутся от глобальных проблем к балканским частностям, а надо бы наоборот.

Балканский кризис – это в том числе и кризис социальной теории. Бомбы падают в Белграде, но стекла должны дрожать в университетах Старого и Нового Света. Мир оказался недоосмыслен во всей его современной сложности. В критический момент не нашлось ни одной идеи, которую реально можно было бы принять за основу при поиске решения. Этнический конфликт оказался философским кошмаром международной политики. Понимание замещается интуицией. Интуиция подталкивает к войне.

Об этой войне много уже написано и будет написано еще больше. Задача данной статьи очень скромная: выделить только один из ее аспектов – идеологический. Но, может быть, он и является главным.

Балканская война возникла на пересечении двух глобальных противоречий, присущих современному миру. С одной стороны, это противоречие между полиэтническим составом современного общества и территориальной формой его политической организации. С другой стороны, это противоречие между глобализацией отношений в рамках мирового сообщества и суверенной формы организации этого сообщества.

Конфликт между государством и этносом древний как мир. Тем не менее его природа ничуть не стала яснее. Отношения между современным государством, которое для краткости мы будем называть политическим, и этносом зачастую представляются как отношения между двумя корпорациями. Соответственно, чтобы уладить конфликт, стороны понуждаются к диалогу. Готовность к диалогу поощряется, несговорчивость наказывается. К сожалению, такая картина отношений слишком примитивизирована и не имеет никакого отношения к реальности. Практические действия, построенные на таких теоретических предпосылках, обречены на провал.

Политическое государство и этнос субстанции настолько качественно разнородные, что говорить о диалоге здесь возможно лишь в том же смысле, что и о столкновении астероида с радиоволнами. Этнос – это первичная рудиментарная форма социальной организации, основанная, в конечном счете, на кровном родстве. Политическое государство является конечной на сегодняшний день точкой эволюции социальной организации по территориальному принципу. В идеале политическое государство есть полное преодоление, «диалектическое снятие» этноса. В идеальном, философском смысле они не должны пересекаться. Но жизнь далека от идеала, и в ней политическое государство и этнос обречены на далеко не мирное сосуществование.

Реальное современное общество есть итог длительной эволюции форм социальной организации. Этнос, цивилизация, политическое государство – ступени этой эволюции. Принципиальное значение при этом имеет тот факт, что каждая предшествующая форма не отмирала при появлении более высокого типа организации, а продолжала свое самостоятельное существование в усложнившемся мире. В результате сегодня каждое государственно оформленное сообщество есть объемный комплекс этнических, цивилизационных и политических отношений, которые сосуществуют друг с другом иногда более, иногда менее гармонично.

К сожалению, социальная теория, а следовательно, и практика не имеет в своем арсенале средств, позволяющих адекватно описать и объяснить всю эту совокупность современных, реликтовых и полуреликтовых отношений. Преобладают в основном два способа интерпретации: «всмятку» и «внарезку». В первом случае государство, цивилизация и этнос смешиваются друг с другом и ими оперируют как одноуровневыми категориями. Во втором – каждое из этих понятий рассматривается изолированно, в непересека-ющихся плоскостях. И в том и в другом случае объемная картина социальной организации современного общества сплющивается, его описание сублимируется в бесполезную абстрактную схему.

Этнос – это социальный реликт, успешно переживший тысячелетия эволюции человечества. Но влияние его на жизнь общества не уменьшилось от того, что современное государство есть его полное отрицание. Признавая себя гражданином, член общества продолжает идентифицировать себя также и в качестве представителя той или иной этнической группы. Ни одно современное государство сегодня не является моноэтническим. Поэтому вирус этнических конфликтов распространен повсеместно. Было бы большим самомнением считать, что кто-то гарантирован от этой заразы. Другой вопрос, что быть носителем вируса – не значит быть больным. Актуализация этнического конфликта зависит от огромного числа обстоятельств, перечисление которых не входит в задачи настоящей статьи.

Политическое государство не имеет иммунитета против вспышек этнической активности. И если вирус этнической неприязни вырывается все-таки из-под контроля, государство оказывается бессильно что-либо ему противопоставить. Посланец древности, сохранивший себя, как выясняется, в почти не измененном виде, спящий глубоким летаргическим сном в подсознании современного общества этнос может обернуться злейшим врагом привычной нам социальной организации. Этнический конфликт – это злокачественная социальная опухоль, способная в считанные месяцы поразить любой государственный механизм. Не видеть этого и пытаться лечить смертельную болезнь микстурой от простуды, свести все к противостоянию демократии и диктатуры – значит поступать по крайней мере безответственно.

Государство как территориальная организация не способно идентифицировать этнос как социальный субъект. Последний существует для государства в другом измерении. Политическое государство ощущает присутствие этноса в своей жизни лишь опосредованно, в виде «этнических различий» своих граждан. При этом значение этих этнических различий оно стремится нивелировать, ибо принципом политической организации современного общества является равенство. Однако за «этническими деревьями» государство не видит леса. Когда этнос приходит в движение, государство не может вести с ним диалог не потому, что не хочет, а потому, что не может. Этнос не имеет представителей в политическом смысле слова, с которыми можно было бы договариваться. У этноса есть только военные вожди, но они не знакомы с политическими правилами. Если государство признает вождя, оно перестанет быть государством. Если вождь признает политические правила, он будет отторгнут этносом.

Наблюдать за попытками современного государства погасить этнический конфликт – все равно что присутствовать при агонии онкологического больного. Власть борется не с причиной, а со следствиями, ее иммунная система не умеет распознавать раковые клетки. Она обрушивается на этнических экстремистов. Но в этой бессмысленной и бесплодной борьбе происходит перерождение здоровых «общественных тканей». Отвечая массовым насилием на насилие, политическое государство само превращается в террористическую организацию. В этот момент можно фиксировать политическую смерть общества. Все, что происходит дальше, – это разложение политического трупа

Средства разрешения этнических конфликтов, к несчастью, так же эффективны, как и современные противоопухолевые лекарства в медицине. Если конфликт может быть локализован и обстоятельства позволяют произвести оперативное вмешательство, государство, на территории которого произошел этнический конфликт, может быть расчленено и тем самым спасено от самоуничтожения. При этом обе части надолго останутся инвалидами. Но там, где это невозможно, государство обречено на долгое и мучительное разрушение. Все имеющиеся в арсенале человечества средства способны чуть-чуть замедлить процесс, но нет механизмов, позволяющих снять этнический конфликт.

Уровень существующих знаний как о политическом государстве, так и об этносе сегодня не дает возможности эффективно вмешиваться в решение этнических споров. Ни у кого сегодня нет и не может быть рецептов не только быстрого, но даже и очень медленного, растянутого на десятилетия разрешения этнических споров в рамках демократии.

Дискуссия у постели балканского больного закончилась скандалом. «Мировые светила» рассорились вдребезги, разойдясь во взглядах на пути и методы лечения. Никто не смог выйти за рамки амбиций и предубеждений своей «политической школы».

Консерватизм России был расценен Западом как затаенная имперская амбиция. Россия заподозрила Запад в намерении монопольно устанавливать правила поведения в мировом сообществе и тем самым подорвать основы мирового порядка, сложившиеся после Второй мировой войны. Здесь не место рассматривать, в какой степени эти взаимные претензии оправданы. Оба мотива, конечно, так или иначе присутствуют в позициях сторон. Дело, однако, в том, что они не являются определяющими. А то, что действительно является определяющим, осталось за рамками чересчур эмоционального «обмена мнениями».

Балканский кризис как никакой другой поставил мировое сообщество перед необходимостью решить острейшую этическую дилемму: о допустимости либо недопустимости вмешательства в этнический конфликт на территории суверенного государства. И то быстрое «да», которым ответил Запад, и то не менее стремительное «нет», которое выпалила Россия, оказались слишком легковесны по сравнению со сложностью вопроса.

Описанная дилемма не нова Дискуссия на эту тему красной нитью проходит через всю послевоенную историю. Свое идеологическое воплощение она нашла в борьбе доктрины «прав человека», принесшей так много хлопот советскому режиму, с принципом «суверенитета». Однако до последнего времени при принятии решения, как правило, торжествовал консервативный подход. Сопоставляя риск возникновения непредсказуемых последствий нарушения международного баланса сил, мировое сообщество старалось воздерживаться от прямого участия в серьезных внутригосударственных конфликтах. Эта тенденция нашла свое политико-правовое закрепление в принципе невмешательства во внутренние дела. Данный принцип по своему смыслу был близок медицинской заповеди «Не навреди!».

Ситуация стала меняться только в последние годы. Во многом это происходило под влиянием США. Тем не менее нельзя сбрасывать со счетов и общее изменение мирового общественного мнения. В случае с Косово эта новая тенденция проявила себя наиболее четко и бескомпромиссно. Такая перемена обусловлена целым комплексом объективных и субъективных причин.

Объективной причиной является глобализация общественной жизни. Сегодня практически невозможно оградить мировое сообщество от последствий конфликта, возникшего на территории одного из его участников. В мире, где все связаны друг с другом, где с каждым днем множатся «сквозные» экономические, социальные и политические связи, практически невозможно остаться в роли стороннего наблюдателя и беспристрастного морализатора. И если бы конфликт имел место в Африке, остающейся пока периферией международной жизни, то у него еще был бы шанс протекать без вмешательства посторонних сил. Но верить, что этническая война в центре Европы может идти, не вовлекая в борьбу третьих лиц, значит не понимать современных тенденций мирового развития.

Этого не поняли в России. Если в Европе слишком поверхностно отнеслись к природе конфликта, то россияне явно недооценили всю сложность и многоплановость современного миропорядка.

Запад был вынужден что-либо предпринять. Россия допустила стратегическую ошибку, встав жестко на позицию невмешательства. Чрезмерно увлеченная собой в последнее десятилетие, она проглядела коренное изменение характера международных отношений и поэтому до последнего момента рассчитывала, что балканский кризис «рассосется». В конечном счете это привело к тому, что Россия практически утратила возможность повлиять на форму этого вмешательства, и последнее приобрело немыслимый, одиозный вид.

Субъективной причиной отказа от принципа невмешательства стала возникшая на Западе эйфория в связи с распадом СССР и ослаблением влияния России. Эта эйфория проявилась преимущественно в двух формах: как маниакальная убежденность в универсальном характере западных либеральных ценностей и как ощущение безнаказанности при проведении любых силовых акций.

При всей теоретической убогости идей Фукуямы о безраздельном господстве в мире после окончания «холодной войны» западной системы ценностей, они, за неимением под рукой другой внятной доктрины, стали практическим руководством для западных политиков. Возможность жесткого противостояния с Россией в момент, когда она выторговывает кредиты у МВФ, никто не брал в расчет всерьез.

Под воздействием всех этих факторов, не имея четкого представления о природе конфликта, сам до конца не понимая, что нужно делать, руководствуясь заскорузлой доктриной прав человека, вынутой на свет из сундука 70-х, загнанный в угол собственными либеральными догмами и в то же время лишенный возможности бездействовать Запад принял решение об «оперативном лечении» и применил грубую военную силу. Россия громко хлопнула дверью, так и не сказав, что, собственно, нужно было бы, по ее мнению, делать.

То, что НАТО делают на Балканах, – агрессия по форме и акт отчаяния по существу. Это война от безысходности, наивная попытка одним махом избавиться от кошмара. Европа вошла в эту войну, зажмурив глаза, и будет стараться не открывать их как можно дольше.

А в это время мир стал другим. Но далеко не все обратили на это внимание.

Похоже, погрязшие во внутренних распрях мировые светила забыли о больном. Дело уже не в косоварах, а в принципе. «Мы должны иметь железную волю, чтобы пройти сквозь это до конца», – пишет Блэр в той же статье.

Надо честно посмотреть правде в глаза. Бомбардировки Югославии создали на Балканах совершенно новую реальность. Все то, что было актуальным до начала авианалетов, утратило силу. Мир стал другим. И главное, что должно быть понято, это то, что интернационализация конфликта стала свершившимся фактом. Не имеет значения, что русские зенитные установки не ведут пока огонь по натовским самолетам. Почти наверняка, что этого никогда не произойдет. Но мир уже расколот на два лагеря, а кризис из балканского превратился в мировой.

Сегодня конфликт имеет, очевидно, двухуровневую структуру. Внутренний круг – это собственно сербо-албанское столкновение. Однако грубое оперативное вмешательство в эту войну привело к «вторичной интоксикации» и, как следствие, к отравлению всей системы международных отношений. Поэтому над Балканами замкнулся второй круг – внешнего противостояния Запада и России. Все будущие предложения по урегулированию кризиса должны будут отталкиваться от этой двойственной структуры конфликта как от объективного факта.

Наивным выглядит в этой связи представление западных лидеров о том, что им удается удерживать Россию в стороне от конфликта и что они продолжают иметь дело с Милошевичем. Но совсем уж смешным выглядит официальная убежденность России в том, что отказ поставить сербам оружие делает Россию нейтральной стороной в конфликте и обеспечивает ей роль идеального посредника. К сожалению, скорость, с которой происходят глобальные перемены в международных отношениях, значительно превосходит быстроту реакции правящих элит как на Западе, так и в России.

Из-за отсутствия времени на Западе и на Востоке идеологическое обоснование предпочли позаимствовать из исторических архивов. Атакуя сербов, Запад практически следует доктрине Вудро Вильсона о праве наций на самоопределение. Россия остается в русле традиционного панславизма. Обе концепции являются, во-первых, глубоко утопическими, а во-вторых, обслуживают эгоистические интересы крупных держав и бесконечно далеки от реальных нужд как сербов, так и албанцев.

Право нации на самоопределение неприменимо к этническому конфликту хотя бы потому, что этнос не является нацией и не организован по территориальному принципу. Поэтому речь может идти о праве компактно проживающих этнических групп на создание государства на той территории, на которой они в данный момент находятся. Но какую бы территорию мы ни взяли, внутри нее окажутся анклавы, в которых проживают другие этносы. Те, кто был этническим большинством, внутри нового государственного образования окажутся меньшинством и таким образом смогут воспользоваться, в свою очередь, правом на самоопределение. Это может продолжаться до бесконечности, пока не будет поделена последняя деревня. Безусловно поэтому, что право на жизнь косовских албанцев должно быть защищено, как и другие их гражданские и политические права. Но та молчаливая поддержка, которую Запад оказывает их борьбе за собственную государственность на исконно сербских землях, – фарисейство.

Но фарисейство это небескорыстно. Запад любит не албанцев, а себя, а еще больше либерализм в себе. Недаром новое издание крестового похода против «зла и варварства» возглавили «принципиальные» либералы Клинтон и Блэр. «Почему именно возвышенные либералы постоянно вовлекают нас в мессианские войны? – спрашивает на страницах „Файнэншиал Таймс“ Нил Фергюсон. – Сегодняшнее фиаско на Балканах – классический пример синдрома XX века: длительных (и часто безуспешных) либеральных войн».

Не менее курьезной выглядит и позиция России. Нет ничего более эфемерного, чем лозунг славянского братства, которым оперируют сегодня в Москве.

В мирное время сербов и русских мало что связывало. Сербы являются по менталитету одними из наиболее западно-ориентированных славян. К русским они относятся настороженно (чему есть немало объективных предпосылок) и лишь загнанные Клинтоном в угол вынуждены смотреть в сторону Москвы в ожидании долгожданных пушек. Но чем дольше пушек не будет (а их, скорее всего, не будет вовсе), тем сильнее будут другие настроения: разочарования и злости. Смешно думать, что сербы не понимают, подо что МВФ выделяет России очередной транш кредита. Новое послекризисное сербское руководство (Милошевич, как и все люди, смертен) будет прозападным. Но не исключено, что и политической смерти Милошевича не придется для этого ждать.

Справедливости ради надо сказать, что и россияне любят не столько сербов, сколько себя. Панславизм – это русская идея, призванная обосновать русское лидерство в славянском мире. Защищая сербов, русские возвышают себя в своих собственных глазах. Это своего рода спасительная психологическая реакция угнетенного национального духа.

Уже сегодня, не дожидаясь окончания конфликта, можно сказать, что обе стороны понесут в нем потери. При этом на Запад ляжет бремя колоссальных материальных затрат, а России достанутся моральные издержки.

Если исключить маловероятный, хотя в принципе и возможный сценарий, когда международный кризис спровоцирует приход к власти в Москве радикальной националистической партии, которая втянет Россию в войну, то нынешний конфликт закончится оккупацией части территории Югославии и ее фактическим расчленением. Независимо от того, даст Милошевич на это в конце концов согласие или нет, – это будет оккупация и расчленение. Западу придется тратить немыслимые суммы на поддержание стабильности оккупационного режима. При этом вряд ли значимая часть косоваров пожелает вернуться обратно из приютившей ее Европы добровольно. Со временем выяснится, что эти самые косовары, ради которых ломалось столько копий, совсем не пай-мальчики и способны наводнить Старый и Новый Свет наркотиками и оружием. Причем все это будет происходит в очень непростом и холодном мире.

Россия окажется изолированной, оплеванной и обиженной. В числе ее главных обвинителей будут те самые сербы, которых она вдохновила и которым ничего не дала. Отношения с Западом будут испорчены, а Восток будет смотреть на это все из Поднебесья с олимпийским спокойствием и плавно переводить возвышенную дискуссию о военно-стратегическом сотрудничестве в русло рутинных торговых отношений. И все это будет сопровождаться глубоким внутренним раздраем.

Но гораздо большую обеспокоенность должны вызвать долгосрочные последствия балканских военно-воздушных маневров. Сон политического разума рождает идеологических чудовищ.

Непреклонный в своей наивной вере в то, что борется в Косово против «диктатуры и варварства» за «права человека», Запад воспринимает позицию России исключительно как рецидив тоталитаризма. На наших глазах формируется новый стереотип, в соответствии с которым русской политической культуре чужды демократические ценности и либерализм отторгается русским духом, как инородное тело. Сколько русского волка не корми, он все равно в лес на ГУЛАГ смотрит. Делаются и соответствующие практические выводы.

Напротив, русские все больше и больше зацикливаются на неисправимом русофобстве европейцев. Любой шаг Запада в России начинают рассматривать как заведомое стремление задушить и расчленить. Из генетической памяти всплывает садо-мазохистский образ мирового империализма. Мания преследования, как правило, пробуждает подозрительность и агрессивность.

С такими теплыми чувствами друг к другу человечество готовится войти в XXI век. И в этом же веке в обстановке холодного отчуждения предстоит залечивать свои раны почти забытым к тому времени балканским аборигенам, которым ряд видных либералов хотел помочь в конце столетия несколькими точечными ударами.

Подведем некоторые итоги.

На Балканском полуострове разразился этнический конфликт, не первый и не последний в истории человечества. Как и всякая этническая война, балканский кризис является кровавым, жестоким и грязным.

Человечество мало знает о природе этнических столкновений. Оно не умеет с ними эффективно бороться. Современное государство практически не имеет иммунитета против вспышек этнической неприязни.

В то же время стремительно набирающий на планете силу процесс глобализации не дает возможности мировому сообществу оставаться на позиции невмешательства. Хотя, может быть, в такой позиции есть хоть и жестокая, но разумная логика, предохраняющая мир от непредсказуемых рисков, связанных с вовлечением в конфликт неопределенного круга стран.

В этих условиях одна бывшая сверхдержава, имеющая печальный опыт ведения этнических войн, будучи угнетенной своим поражением в холодной войне, предпочла не замечать глобальных перемен в мире и с упорством, достойным лучшего применения, твердила о невмешательстве, не предлагая ничего взамен.

Другая сверхдержава, находясь в состоянии эйфории от своих успехов в противостоянии «мировому злу», не имея ни малейшего представления о реальных законах этнических войн, решила подавить конфликт военной силой.

В результате после первых же бомбовых ударов произошло принципиальное изменение международной обстановки вокруг конфликта, осуществилась интернационализация конфликта и возникло глобальное противостояние. Это можно считать свершившимся фактом, вне зависимости от того, что обе стороны противостояния не хотят его признавать. Это те реалии, опираясь на которые сегодня нужно вести поиск приемлемого для всех решения.

А в общем необходимо научиться ждать. Время лечит.