Глава 6

– Сюда, сюда заворачивай! – Мальчишка махнул, указывая в переулок, и я увидел здоровенные ворота, которые и грузовик-то пробьет с некоторым трудом. А может, и не не пробьет.

– Погоди! – Мишка достал из кармана что-то вроде пульта дистанционного управления и нажал на кнопку. Ворота медленно, с эдаким громовым гулом поползли в сторону.

– Ништяк! – восхитился Митька. – Вот ведь какие дворцы понастроили! Крепость, в натуре!

– Ты бы работал в «Газпроме» – тоже бы настроил, – пожал плечами Мишка. – Папан хорошие деньги имел! А если деньги имеешь, так почему нельзя иметь хороший дом? Надо в сортирной будке жить, да? Ну чтобы как все?

Митька фыркнул и не нашелся что сказать. И правда, имелось бы у него бабло, он бы еще круче забабахал! Вообще бы на золотой унитаз гадить ходил!

– А унитаз у вас золотой? – с интересом осведомился он, втайне надеясь, что именно так и обстоит дело.

– Это вульгарно – золотой унитаз! – ухмыльнулся Мишка. – Это только всякое быдло мечтает о золотых унитазах. – Митька нахмурился. – Нормальные люди используют дорогой, экологичный фарфор импортного производства.

Под колесами джипа защелкали стыки плит, которыми был выложен огромный, просторный двор, а за спиной с громовым гулом начала закрываться створка ворот.

– Интересно, а когда не будет электричества, как ворота открывать-закрывать? – задумчиво поинтересовался я и тут же получил полноценный ответ:

– Так мы что, дураки, что ли? Мало ли что случится, так на то лебедка есть ручная. Да и вообще, их можно руками сдвинуть, это же не питерский мост, который без техники хрен подымешь! Кстати, и там тоже есть ручной механизм, можно вручную подымать.

– Не у всех, – бросил я, осматриваясь. – У двух или трех. Остальные на электричестве и гидравлике.

– Брешешь, Мишаня! – радостно заключил Митька и заухмылялся. Ей-ей, ему точно не нравился наш новый знакомый. А я еще не определился, как к Ковригину относиться. Посмотрим, что за мажор. А то, что мажор, тут никаких сомнений. Кто же еще-то, у такого папочки? А к мажорам, если честно, у меня отношение… не то чтобы я их ненавидел – вообще-то я с мажорами и не общался… Где я, а где мажоры? Но просто само слово «мажор» для меня ругательное, как и для многих моих знакомых. Это синоним избалованного, наглого, подлого существа, которое ради своих удовольствий готово на любую гадость. Вот Вадик как раз и подпадает под понятие «мажор», хотя уж он-то точно по своему рождению им не является. Родители обычные инженеры, так что какой, к черту, мажор? Просто такой подонок, каким и бывает мажор.

– Не брешу! – фыркнул Миша. – Я разве сказал, что ВСЕ мосты? Я сказал – питерский мост. Но ведь не назвал, какой именно.

– М-да-а… налим ты еще тот! Скользкий! Голыми руками не взять! – скривился Митька.

– А ты как думал? – снова фыркнул Миша. – Я сын своего отца! Папан еще тот был кадр… где сядешь, там и слезешь!

Я не спросил, где сейчас его «папан», какая мне по большому счету разница? Похоронил он его или нет… и так все ясно. Да и парнишка этот мне начал нравиться, если честно. Шустрый и вроде как незлобивый. Митька зря на него наезжает, но он всегда такой был, Митька наш. Мы с ним тоже вначале цапались. А потом… теперь он за меня глотку порвет. Как и я за него.

Папа как-то раз сказал, что я должен ценить друзей. Друзья появляются только в детстве и могут остаться на всю жизнь. У взрослых появляются приятели. Но, конечно, он преувеличил, мой папа. Хотя я его и понял.

Мы вышли из машины. Я повесил себе на шею укорот, Митька же, под восхищенное шипение Мишки (нарочно ведь взял, зараза, чтобы понты покидать!), захватил с собой пулемет и теперь важно шествовал с «ПК» наперевес, как заправский вояка. И якобы не замечал восхищения и цоканья языком нового знакомого.

– Пошли в гостиную! – Мишка снова щелкнул пультом, но вроде уже другим, толкнул стеклянную дверь, в которой виднелась паутина стальных нитей, и удовлетворенно добавил: – Видали дверь? Стеклянная, да? Да хренушки! Эта дверь пулю выдержит! Армированная, пуленепробиваемая! И все стекла в доме такие! Крепость, а не дом!

– И как же ты оказался на улице? – подозрительно заметил Митька. – Откуда взялись эти твари?

– Откуда, откуда… дядя Сева это и его телка. Анюта ее звать, что ли… не помню, – скривился Мишка и махнул рукой. – Давайте к столу! Жратвы – до хрена! Папан полно всего заготовил, склады полны. Тут можно год безвылазно в человек сорок жить, и еще останется. Скважина с водой – своя! Если что, есть дизельгенератор, электричество можно свое забабахать. Канализация – городская! Водопровод – городской! А если канализация не будет работать, септик есть! А если септик забьется и в Волгу срать будем, не привыкать все засерать!

Мы сели за стол в гостиной, и я устроился так, чтобы видеть эту самую стеклянную дверь. Что-то я не заметил, чтобы Мишка закрывал ее на замок. Мало ли что может случиться…

Митька, глядя на меня, устроился так же, еще и водрузив на стол пулемет, откинув у него сошки и направив ствол в сторону огромных стекол гостиной. Он не верил на слово, особенно тому, кто ему не нравился. Пулемет – это пулемет! И пусть он будет наготове. В принципе я с ним абсолютно согласен.

– Не переживайте, – беспечно махнул рукой Мишка. – Никто не войдет. Умный дом – дверь сама по себе блокируется. Сейчас никто, кроме меня, выйти и войти не сможет: пульт у меня в кармане, и дом выпустит только со мной. Или надо будет снять его с режима охраны. Папан бешеные бабки вложил в этот дом, я еще тогда думал: ну на хрена?! В Саратове – и поставить такой дом?! Он не меньше чем на два ляма зеленых президентов тянет! А может, и больше, я не особо интересовался. А если бы дом стоял где-нибудь под Москвой, стоил бы раза в три дороже. Или в пять.

– Но-но! Нечего наш город обсирать! – набычился Митька, он хотел сказать еще что-то обидное, злое, чтобы поставить на место зарвавшегося мажора, но я его остановил:

– Митяй, тихо! Миша, рассказывай, что за такие мутанты и откуда ты их знаешь.

– А что их знать? Какие-то папины знакомые, приехали отдохнуть. Жили в гостевом доме. Телку я эту не знаю, звать ее то ли Анюта, то ли Анжела. Подозреваю, что никакая не Анжела, а Дунька Курочкина. Она выиграла какой-то там конкурс красоты, ну и с дядей Севой привалила. Дядя Сева – папин партнер по бизнесу, что-то они там вместе мутили. Когда вся эта дрянь началась, заболели одними из первых. Потом я заболел. Когда очнулся, стал искать своих, а когда сунулся в гостевой дом, тут они мне и дали жару. Как я успел от них свалить, сам не знаю. Забежал в дом, ну и сидел тут все эти дни. А твари ломились в дом.

– Зомби? – с интересом осведомился Митька.

– Не, не зомби! – помотал головой Мишка. – Прикиньте, они трахались!

– Что?! – Митька аж с места привстал. – Как это «трахались»?!

– Ну как трахаются? – криво ухмыльнулся Мишка. – Порнушку видал? Вот так и трахались. Устроились вон там, на веранде – и пошло-поехало! А зомби точно не трахаются. Они только жрут! И не орут во время секса!

– Охренеть… – не выдержал я. – Получается, что эти твари могут размножаться?!

– Наверное, да, – вздохнул Мишка. – И это будет просто пипец!

– А что пипецного? – Митька похлопал по пулемету. – Завалим, да и делов-то!

– Завалишь ты… видел, как они бегают? И прыгают! – сморщил нос Мишка. Я тебе больше скажу – знаешь, почему они в дом ломились?

– Трахнуть тебя хотели? – заржал Митька, но я взглянул на него, нахмурив брови, и он виновато пожал плечами. – Да че я? Я ниче!

– Вот и молчи, не лезь! – отрезал я. – Дело серьезное, а ты все хиханьки! Или у тебя это нервное? Типа истерики?

– Никакая не истерика! – обиделся Митька. – Ну и буду тогда молчать! Раз вы все такие умные, а я один дурак!

Я оставил без внимания его выпад и сосредоточился на Мишке, который весело и лукаво смотрел на нас. Нет, точно мне этот парень нравится. Жаль будет, если он окажется все-таки мажором.

– Ты как оказался на улице и почему они за тобой гнались?

– Мне надоело сидеть в доме, – беззаботно пожал плечами Мишка. – Сотовой связи нет, телевизор не работает, Интернета нет – что делать? Ну я и пошел искать людей. А потом смотрю – они бегут за мной! Я хотел попытаться вернуться домой, обежать их по кругу… но честно скажу, посчитал, что мне уже конец. А потом вижу вас! И рванул что есть сил! Бегу и думаю: уж хоть бы не уехали! Хоть бы успеть! Ну и успел. И вот мы здесь.

– И вот мы здесь… – повторил я и недоверчиво помотал головой. – Миша, ты дурак?

– Наверное… – удрученно вздохнул и покивал Мишка. – Понимаю, что надо было сидеть в доме! Но я же не знал! И к тому же вначале эти мутанты не были агрессивны, понимаешь? Они ходили за мной следом, я пытался с ними разговаривать, но они не отвечали. А потом… – Глаза его вдруг расширились, и он как-то сразу побледнел. – Потом я увидел, как они едят трупы.

– Что-о?! – не выдержал Мишка. – Как это – «едят трупы»?!

– Они ели моего папана… – Мишка будто подавился, откашлялся и продолжил слегка дрожащим голосом: – А еще они ели садовника Мусу, его жену, водителя Сашу и… в общем, всех, кто был в доме и кого я оттащил в гостевой дом. Я уже потом это увидел. Зашел туда и просто… охренел! Они обглодали лицо папана до самого черепа! Я сблевал. И быстро-быстро оттуда свалил. Вы только представьте – сидят такие и глодают Сашину руку! И еще что страшно – понимаете, они используют инструменты! Нашли нож, топор – рубят и жрут! Прямо так, сырым! И здесь же гадят. Прямо рядом с… хм… обеденным столом. После этого я заперся в доме. Вначале мутанты ходили медленно, вроде как вспоминали – как это, ходить. А потом стали так быстро двигаться, что я просто охренел! Понимаете, они менялись на моих глазах! Чем больше жрали мертвечины, тем больше менялись! Вначале люди как люди, только странные – глаза какие-то… белые, зрачка почти не видно. А потом они начали обрастать шерстью. И морды менялись. И это было страшно! И я решил уйти. Они как раз забрались в гостевой дом, видать, решили пожрать, а я потихоньку приоткрыл ворота и через щель выбрался. И побежал! А ворота запер! Чтобы, гады, не выбрались! А они все-таки выбрались. Мне бы, дураку, раньше уйти, пока они еле-еле таскались, а я дождался, когда превратятся в обезьян, ну… дурак, конечно. Но что мне было делать? Откуда я знал? Я ведь как рассуждал: все равно кто-то должен был остаться в живых. Я-то ведь выжил! Значит, и другие есть! А еще я знал, что, если останусь тут один еще на пару недель, сойду с ума! Мне и так всякая хрень начала видеться, глюки поймал. Как-то папу увидел – вместо этой обезьяны… смотрю – стоит! Я кинулся к двери, достал пульт, хотел открыть! А это тварь зубы скалит и в стекло долбит! Меня тогда трясло, думал, помру. Пошел в бар, нашел коньяк и нажрался. И потом пил каждый день. Выйду, посмотрю на тварей, и мне так тоскливо, что жить не хочется. Пойду, налью бокал, хряпну – и вырубаюсь. Потом понял, что так сдохну, и перестал бухать.

– Да всего-то три или четыре дня прошло, как связь вырубилась и все померли! – опять вмешался Митька. – Ты так рассказываешь, будто год тут просидел!

– Три дня? – недоверчиво помотал головой Мишка. – Мне кажется, что целая жизнь. Я потерялся во времени. Неужели они так быстро изменяются?

– Дыхни! – Митька наклонился вперед, и Мишка с готовностью сделал глубокий вдох и сразу выдох – в нашу сторону. И в воздухе поплыл тяжелый запах застаревшего перегара. И как это я не заметил, еще сидя в машине? Может, просто не принюхивался? Хотя… а ведь заметил. Но не поверил, решил, что пахнет с улицы. Тем более что вонь с улицы все забивала, даже при включенном кондиционере.

– Да, по ходу с похмелья! – кивнул разочарованный Митька, видимо, решивший поймать парня на вранье. Вот же упертый тип!

– Вот они! – Мишка привстал, и мы вместе с ним – сладкая парочка стояла перед замурзанным, грязными стеклом окна и скалила зубы. Потом женщина уперлась в бронестекло носом и вдруг широко, радостно улыбнулась, оскалив ряд белых зубок с острыми, как у волка, клыками. И в голове у меня мелькнула глупая мысль: «Плотоядные!» Ясное дело, что плотоядные, раз трупы едят. Только как они от этого не подыхают?!

– Сейчас я им! – Митька вскочил, взял наперевес пулемет и быстрым шагом пошел к двери. – Открой, Миха! Я этих гадов перемочу, как тараканов!

– Нет! – Я привстал с места, махнул рукой. – Назад!

Митька недоуменно воззрился на меня:

– Ты че, в натуре?! Я щас их мухой замочу!

– Мухой, тараканом или божьей коровкой – назад, черт побери! Ну-ка, вспомни, как они бегают? А если сейчас сшибут тебя и сюда ворвутся? И что тогда?

Митька слегка порозовел и медленно пошлепал назад. А я обернулся к Мишке и спросил:

– Миш, есть что-то вроде балкона? Или окна наверху?

– И балкон есть, и окна есть. Пойдемте!

Мишка легко вскочил с места и зашагал к лестнице, ведущей наверх. Богатой лестнице, надо сказать: если она не из мрамора, то… ну, не знаю – может, и не из мрамора, другой камень, какая по большому счету разница? На лестнице ковровая дорожка, придавленная медными прутками. Ну как в кино, ей-ей… богатый дом, очень богатый!

Честно сказать, я и не бывал в таких домах. И кстати, никогда не мог понять, как можно было заработать ТАКИЕ деньги?! Не может быть, чтобы заработано честно! Вот мы, наша семья, вроде бы и хорошо, зажиточно жили, но по сравнению с хозяином этого дома – просто нищеброды! И меня это почему-то задевало. Несправедливо!

Миша вывел нас на балкон – длинный, опоясывающий весь дом на уровне второго этажа. Потом осторожно выглянул вниз, стараясь, чтобы не было видно с земли, и тихо, почти неслышно шепнул:

– Стоят! У дверей стоят!

– Щас я! – Митька дернулся подойти к ограждению балкона, но я не позволил.

– Нет! Я. Дай сюда! Не дуйся, я лучше стреляю. У тебя еще будет случай пострелять, нечего рожу кислую строить.

Я решительно забрал пулемет из рук Митьки, тщательно проверил, дослал патрон в патронник и поставил на одиночную стрельбу. Потом положил ствол «ПК» на перила и так же осторожно, как Мишка, глянул на землю.

Точно – стояли возле стеклянной стены и, покачиваясь, глядели внутрь, вроде как разыскивая нас взглядом. Я приложился глазом к оптическому прицелу и замер, разглядывая тварь в четырехкратном увеличении.

Мы стояли наискосок от этой парочки, метрах в пятнадцати от нее – тут и оптики никакой не надо, но… не сдергивать же прицел? А с увеличением морда гада смотрелась еще отвратительнее, чем без него. Испачканные в какой-то дряни толстые губы, выдвинутая вперед мощная челюсть и шерсть, в которой застряли травинки и что-то темное, не хочу даже думать, что именно. Я передвинул поле зрения на его «подругу», та оказалась еще противнее. В ней еще можно было угадать человеческий облик, но только искаженный, мерзкий, карикатурный.

Начать я решил с «мужчины», почему-то определив его как самого опасного из этой пары. По привычке, наверное, мужчины ведь сильнее женщин, а значит, опаснее. Тщательно выцелил то место, где должно находиться сердце, и мягко, плавно нажал на спуск.

Бах!

Мутант дернулся, но остался стоять, недоуменно вертя головой по сторонам. Похоже, что он не понял, откуда выстрел. И тогда я снова нажал на спуск – раз, два, три!

Тварь, пробитая пулями (я видел, как брызгает его кровь!), отступала назад, когда пуля прошивала ее грудь, живот, а потом как-то почти по-человечески указала на балкон, откуда к ней неслась горячая смерть. И прежде чем я успел понять, что происходит, женщина сорвалась с места с такой невероятной скоростью, что размазалась в пространстве, превратившись в серую полоску непонятно чего, как поезд «Сапсан», пролетающий мимо железнодорожной станции!

Медленно, очень медленно, как мне казалось, я перевел рычажок в положение автоматической стрельбы, медленно, очень медленно поднял ствол навстречу взлетающей в прыжке мутантке, и, только когда она уже уцепилась за ограждение балкона и рванула свое тело по направлению к нам, наконец-то загрохотали выстрелы.

Стреляли мы оба – к чести Митьки надо сказать, что он успел подготовиться, и, когда мутантка помчалась к нам, ему оставалось только поднять ствол автомата и выпустить очередь прямо ей в грудь.

Мы изрешетили ее так, что ни одно живое существо в мире не могло бы выжить с такими ранениями. В груди у нее оказалось не менее двух десятков пуль, а еще в спине, в которую мы палили, дожигая оставшиеся в магазине патроны.

Когда магазины опустели и затворы встали на задержку, мы тут же сменили пустые магазины на полные и через считаные секунды были готовы к стрельбе.

Я выглянул с балкона… второй твари не было! Мужчина свалил!

– В гостевой дом, небось, потащился, – серьезно заметил Миша. – Щас пожрет и снова будет здоров!

– С какого хрена? – ужаснувшись, удивился я. – С чего ты решил?!

– Я топором бил, – помрачнев, пояснил Мишка. – Топор взял в подсобке у садовника и двинул дядю Севу в грудь. И убежал. Потом гляжу – а он ходит как ни в чем не бывало, а от раны и следа нет. У них, похоже, бешеная регенерация. Вон, гляньте на нее – вся как дуршлаг, а ползет! Живая! Вот ставлю рубль против миллиона долларов – пожрет и будет как новенькая. Вообще, как я помню по всяким там ужастикам, им в башку надо стрелять, иначе никак.

– Кому им-то? – тупо спросил Митька.

Миша так же серьезно пояснил:

– Зомбакам, конечно! Нет, это не зомбаки, но принцип-то должен остаться прежним. Всем руководит мозг, без него регенерироваться нельзя – ведь схема организма заложена в мозгу. И значит, все, что нужно сделать, – прострелить башку! Дай мне!

Мишка решительно забрал у растерявшегося Митьки укорот (потом задам Митьке! Как это он допустил, что любой может подойти и забрать ствол?!), подошел к медленно ползущей твари и выпустил ей в голову очередь из трех патронов. Мутантка дернулась, шлепнулась плашмя на мрамор балкона и замерла, не дергаясь и не шевелясь. Без головы не шевелятся, это уж само собой. А головы у нее практически не осталось. Только ошметки.

– Ну вот и отлично! – Мишка залихватски положил автомат на правое плечо, держа его за рукоятку, как заправский рейнджер. – Вот так их и нужно валить! А вы в грудь стреляли! Надо было спросить знающего человека!

– Автомат верни… знающий человек! – буркнул Митька и отобрал укорот. – И не хрен хватать без спросу! Кстати, Андрюх, а чего он все стоял? Я же видел, как в него пули попадают! А он стоит, и всё тут!

– Я тебе говорил про останавливающее действие пули? Ну вот и наглядный пример. Был бы крупный калибр – его точно бы снесло. А так – прошило насквозь, и всё. Видать, в кость не попал. Пойдем, надо эту тварь добить, а то потом задолбаемся за ним бегать!

– А мы и хрен догоним, – вздохнул Митька, – видал, как она махнула на балкон? Метров десять по воздуху летела! Я глазам не поверил!

– Но выстрелить успел, – решил я поддержать боевой дух друга. – Молодец! Среагировал!

– Я же все-таки боксер, – усмехнулся Митька. – Глупо было бы, если бы не успел.

– А я кунг-фу занимался! – радостно сообщил Мишка. – В Лондоне!

– В Лондоне? – удивился Митька. – Это как так? Как ты туда попал? И откуда там кунг-фу?! Врешь небось!

– Ну, попал туда потому, что папахен законопатил, – пожал плечами Мишка. – Я там четыре года учился, сюда на каникулы приехал. А насчет кунг-фу, почему бы и нет? Да там такого добра полным-полно! Хочешь, по-английски заговорю, чтобы ты мне поверил?

– Сейчас многие могут! – не сдавался Митька, чем-то все еще недовольный. – А вот если…

– Ша! – рявкнул я. – Мне надоело слушать эту хрень! Мить, заткнись, а?! У нас мутант сейчас там трупы гложет, сил набирается, а вы какую-то тут хрень несете! Вниз! Берем второй пулемет, гранаты и пойдем, пока тварь не сбежала! Айда!

– У вас и гранаты есть?! – радостно пискнул Мишка, и я, спускаясь по лестнице, услышал, как Митька важно объясняет, какие именно гранаты.

Да, мутант был именно там, где и предполагалось: он сидел в куче розовых обглодков, в которых легко угадывались человеческие ребра, бедренные кости, разбитые, разгрызенные черепа, и насыщался, с хлюпаньем заглатывая длинные сизо-черные ленты, в которых я опознал кишки, выпавшие из раздутого живота покойника, лежавшего у стены. Воняло не просто мертвечиной – это был запах крови и мертвечины, смешанный со стойким запахом дерьма, коего в просторной гостиной дома было невероятное количество. Просто «заминирована» вся площадь!

Позади меня послышался звук изрыгаемого, и я отстраненно, на грани сознания подумал, что, скорее всего, Митька никогда не привыкнет к этим запахам. Ну а я пока держался, хотя меня и мутило.

Хоть и мутило, мозг работал четко, а руки вроде как сами по себе подняли тяжелый пулемет, приложили к плечу и нажали на спуск.

Очередь из пуль калибра 7.62 ударила в голову монстра, и та разлетелась, как спелый арбуз. Гад пытался дернуться, уйти в сторону, будто понял, что я хочу сделать, но, похоже, нога у него была перебита, а потому подломилась, и тварь не смогла улизнуть.

Кстати, я даже и не помню, когда умудрился подстрелить его в ногу. Видимо, когда начал беспорядочно стрелять по гаду, надеясь все-таки его свалить. А может, и рикошетом приголубило. Да какая разница, как это получилось? Главное – попал.

Выскочив наружу, я долго, с наслаждением вдыхал воздух, почти не воняющий мертвечиной. Меня так и не вырвало, а вот оба моих соратника стояли в стороне над характерными лужами, вытирали рты и виновато поглядывали на меня.

– Это… Андрюх… прости! – Митяй виновато скосил на меня глаза и удрученно помотал головой. – Ну не переношу я вони! Сам не знаю почему! Как почуял, куда че и делось-то… забыл обо всем. И что гранату должен был кинуть – забыл. Врежь мне! Дай мне по морде! Я заслужил!

– Заслужил… – буркнул я и с трудом сдержал рвущееся к горлу содержимое желудка. Надо было поддерживать образ «непокобелимого» вояки.

Само собой, бить Митяя не стал. Мы всей «толпой» отправились в дом – отдыхать и укреплять нервы усиленным питанием и душевными разговорами. Вначале Митька есть не мог, страдальчески глядя на то, как мы с Мишей уплетаем бутерброды с икрой и сливочным маслом, запивая их горячим чаем с лимоном, но уже через полчаса увлеченно жевал бутерброд с нарезкой осетринного балыка, громко возмущаясь «буржуями», которые кровь выпили из людей и потому жили как настоящие короли.

Поужинав, развалились в креслах и впали в состояние «самадхи». Я читал о том, как йоги путем медитации достигают этого состояния и могут находиться в нем бесконечно долго. «Самадхи» – это состояние успокоения, довольства и завершенности. Вот и мы сейчас – нажрались, напились чаю и успокоились. Дай бог, не в последний раз.

Глупо, наверное, но впервые за все эти дни я почувствовал успокоение и это самое «состояние завершенности». И для того надо было всего лишь прикончить двух несчастных мутантов.

Мы молчали, как будто говорить было не о чем. Каждый думал о своем и, наверное, обо всем сразу. И, как следовало ожидать, первым тишину нарушил неугомонный Митька, решивший, видимо, окончательно достать хозяина дома. И начал он с самой болезненной темы, прежде чем я успел его остановить.

М-да… все-таки даже у самого хорошего человека в глубине души таится приличный такой кусок дерьма. И при определенных условиях он вполне может выкатиться наружу и попытаться зашибить тех, кто находится рядом.

– Мишк… а я что-то не наблюдаю, чтобы ты так уж переживал из-за смерти папана, как ты его называешь. Что, вообще никак не жалко отца? Вы, мажоры, как инопланетяне! Людей ненавидите, общаетесь только со своими, а нас, простых парней, считаете грязью! Вон как ты хихикаешь да радуешься! Небось, счастлив, что отец-то помер?

Я вскинулся, яростно зыркнул на Митьку, но не успел. Мишка медленно встал со стула, где сидел расслабленно, практически растекшись по сиденью и спинке, так же медленно, какими-то плавными, кошачьими шагами подошел к Митьке и, остановившись почти вплотную, внимательно посмотрел Митяю в глаза. А потом врезал пощечину по ухмыляющейся физии!

– Ах ты ж сука! – взвился Митька и встал в боксерскую стойку. – Щас я тебя урою!

– Митяй! – запоздало крикнул я, но опять не успел. Или не хотел успеть? Может, мне и самому было интересно посмотреть, что сейчас будет?

Мишка замахал руками, формируя какую-то смешную экзотическую стойку, и замер, с насмешливым вызовом бросив:

– Ну, что встал-то? Давай, мудило! Решил меня достать? Попробуй одолей! Обезьяна чертова! Мартышка!

Ох ты ж… Митька может себя называть обезьяной, кем угодно, но только сам, не кто-то чужой! И тем более не какой-то там мажор, все достоинство которого заключается в том, что у него имелся богатый папаша, купающий его в деньгах.

Я знал, насколько Митька взрывоопасен. И вообще, опасен. Вообще-то он КМС по боксу, как и я. И пусть даже в весе «пера», это ничего не значит. Боксер сам по себе – смертельное оружие. КМС – это серьезно. Это почти черный пояс. А может, и не почти.

Мишка продержался три минуты, чего я совершенно не ожидал. Он как-то ловко-хитро уворачивался от хлестких ударов Митьки, блокировал их, сумел даже врезать пару раз – в корпус, от чего Митька только злобно зарычал, и в ногу, после чего Митька некоторое время хромал. Но в конце концов крюк Митьки угодил в скулу противника, и тот плюхнулся на задницу, бессмысленно тараща глаза и моргая, как от яркого света.

Митька не стал его добивать, тут же пошел к стулу и уселся на него, довольно ухмыляясь:

– А ты молодец! Крепкий! Ты извини, что наехал на тебя. Честно сказать, не хотел ничего такого плохого сказать…

Врет! Вот как раз хотел!

– Митяй, не будь мудаком, – буркнул я, укоризненно мотая головой. – Ну какого черта к парню привязался?! Видишь ли, смеется он больше чем надо! А сам-то?

– А че я?! Вечно я виноват! – демонстративно обиделся Митька, но тут же снова ухмыльнулся: – Нет, ну надо же было проверить пацана! Может, он врет? Кунг-фу там всякое и все такое… нам же с ним теперь дружить, так как не проверить?

– Вообще-то я почти черный пояс! – ворчливо заметил Мишка, поднимаясь с пола и усаживаясь за стол. Он потирал скулу и страдальчески морщился.

– Да врешь… – лениво заметил Митька. – Нет в кунг-фу черных поясов. Черный пояс только в карате и дзюдо.

– Знаток хренов! – фыркнул Мишка. – Я не про настоящий черный пояс говорил, а про примерный уровень подготовки.

– Да понял я, понял! – снова ухмыльнулся Митька. – Это я так… подначиваю. Я вообще-то тоже почти черный пояс, только по боксу.

– Да ладно? Свистишь? – не поверил Мишка. – Хотя… если смог меня завалить, наверное, так и есть. И что, Андрюха тоже?

– А то ж! – рассмеялся Митька. – Андрюха вообще убойная машина! Мы оба КМС, только я в весе «пера», а он средневес, можно сказать, полутяж. Он еще растет, так что точно в «тяжи» выйдет!

И тут Митька вдруг нахмурился, видно, вспомнив, где и когда находится. И что никогда мы с ним не выйдем ни в какие категории. Потому что нет ни категорий, ни тренеров, ни соревнований. Вообще ничего нет. Кроме нас, осколков цивилизации.

– Вот что, парни, больше никаких разборок! – мрачно бросил я, ругая себя за то, что вовремя их не остановил. – Миша, ты извини Митьку… он парень хороший, добрый и честный. Только иногда бывает ну такой мудак! Что хоть в землю его заколачивай!

– Вот всегда так! – фыркнул Митька. – Опять я мудак! Вот так будешь постоянно говорить, я и сам в это поверю! Ну нельзя же постоянно?!

– Так я постоянно и повторяю. Но ты все не веришь и не веришь…

Тут фыркнул Мишка и страдальчески скривился:

– Больно, черт тебя подери! Синяк теперь будет! И как же ты меня одолел-то… я, знаешь, скольких придурков завалил? В этом дурацком колледже!

– А как ты там оказался, в Лондоне этом самом? – заинтересовался Митька. – И кого ты там завалил? Расскажи, интересно же!

– Долго рассказывать… – вздохнул и пожал плечами Мишка. – Папахен меня туда отправил. Мол, образование надо хорошее получить! Там всякие аристократы учатся, ну и наши мажорчики. Связи наладишь, ну и все такое прочее. Какие там на хрен связи?! Наглы так отдельно от нас держатся… держались, мы для них русские крейзи, варвары. Наши мажорчики тоже дерьмо – у них своя компания, а я их терпеть не могу… с их голубизной. Докапывались наглы, да. Но как пару носов своротил, так и докапываться перестали. Хм… папахен столько денег забашлял… меня ведь чуть не выгнали. Типа я хулиган! Дружил только с одним китайцем да с индусом. С ними и занимался этим самым ушу. Хорошие ребята. Жалко, если померли.

Мишка погрустнел, потом поднял глаза на Митьку:

– Вот ты говоришь, что я забыл отца… а я не забыл. Он так-то хороший был, только считал, он лучше знает, что для меня лучше. Где мне жить, чем заниматься. Мама умерла при родах, я ее и не помню. Отец больше не женился. Нет, так-то были у него женщины… всякие, – он поморщился, – но я даже имен многих из них и не помню. У меня были няни, воспитательницы, учителя… а потом закрытая школа. Вот моя жизнь!

– И при этом ты не вырос говнюком-мажором? – хмыкнул Митька. – Что-то не верится. Как так может быть?

– Всякое может быть, – криво усмехнулся Мишка и потер скулу, на которой начал наливаться кровоподтек. – Может, я в знак протеста и не стал говнюком! Может, книжки хорошие читал! Про героев там… хороших парней!

– Ну что ты до него докопался?! – снова не выдержал я. – Ну не говнюк, и ладно! Прими как есть!

– Нет-нет! – заторопился Мишка. – Все в порядке! Всякие бывают мажоры, парни. Есть говнюки, а есть и вполне ничего ребята. Мой папахен ведь тоже не сразу стал богатым. Он вообще-то начинал на севере, геологом был. У него два пальца на ноге отморожены, их ампутировали. Он начинал с самых низов! И пробился. Потому что умный, потому что слово держал и потому что ничего не боялся. И еще, ему повезло, я знаю. И он меня всегда учил – ничего не бойся, ни у кого не проси. Говоришь, смеюсь я? Да я, когда увидел, что он умер, выл, как волк! Часа два просто стоял над ним на коленях и выл! Понимаешь, у меня ведь никого не осталось! Ни родни, ни друзей! У тебя вон Андрей есть, а у Андрея – ты! А я тут один! Совсем один!

Мишка замолчал и секунд десять собирался с мыслями.

– Я вытащил отца в гостевой дом. Хотел потом похоронить. А эти твари его сожрали! Мрази… и оружия никакого нет. Сейф нашел в подвале – наверное, там ружья, но ключей нет. Папан спрятал их где-то, у него в голове почему-то засела такая идея, что я, если получу доступ к оружию, тут же начну палить по соседям. Ну так… ради хайпа. Чтобы выставить в Сеть фоты и лайки получить. Эх, папахен, папахен… как же ты плохо меня знал! А потом, как оттащил тело отца в гостевой дом, я пошел и нажрался. Пил все подряд, что было в баре. А когда очнулся, лучше бы я сдох. Теперь, наверно, никогда пить не буду. Ну а дальше вы все знаете, я рассказывал. И вот еще что, парни, можете на меня рассчитывать, я не подведу. Честно сказать, мне нечего терять. Вообще.

– А дом? А запасы еды? – криво усмехнулся Митька. – Не жалко?

– А на кой черт мне одному такой дом? Чтобы я тут в тишине и одиночестве подох? Электричество не вечно, скоро оно вырубится. Надо добывать горючее и для отопления, и для генератора. Да и продукты не вечны: как только вырубится электроэнергия, продукты начнут портиться. И что тогда делать? Одному не выжить, нет!

– Кстати, а чего ты не поехал на машине? Почему пешком-то? Что, неужели машин нет в гараже? – Митька недоуменно помотал головой.

– В гараж-то идти мимо гостевого дома, – усмехнулся Мишка, – а там эти твари. Вначале-то я и не думал уезжать, я же сказал. А потом… знаешь, какие они чуткие? Я только шаг сделал к гаражу, так гады выскочили и за мной! Еле спрятался… В общем, прогадил я возможность свалить. И опять же – а куда валить-то?! Ну и кого я знаю в городе? Честно скажу, накосячил я, натупил, это без балды. Мне надо было как следует подумать, все обстоятельно рассмотреть со всех сторон, и тогда…

– Понятно! – Я положил руки на столешницу, как бы припечатывая сказанное. – С тобой все ясно. Ну… почти все. Прости, Миша, но, пока мы с тобой как следует не разберемся, пока, так сказать, пуд соли не съедим, до конца верить не смогу. Митьку-то я давно знаю, а тебя вот… пару часов, да? Или чуть больше. А все остальное с твоих слов. Но да ладно. Главное вот что: мы с Митькой сейчас разыскиваем место для базы, скорее всего, временной базы. Возможно, что из города придется линять. Понимаешь почему?

– Балаковская АЭС? – понимающе кивнул он. – Я думал над этим. Если она жахнет, не поможет и глубинная скважина. Кстати, отец как-то насчет этого говорил. Мол, если Волга будет заражена радиацией, сдохнет все, что ниже, плюс Каспийское море. Вернее, сдохнут люди, рыбам-то и всяким водным тварям плевать на радиацию. Ролик не видели на «Ютубе»? Ну, где огромные сомы в Припяти плавают да на голубей охотятся? Так вот, сомы будут, а нас не будет.

– А почему скважина не поможет? – полюбопытствовал Митька. – Она же из-под земли воду берет!

– А ты подумай! – вмешался я. – Вода-то под землей откуда взялась? Это Волга фильтруется. Ну и с поверхности земли просачивается, само собой. Значит, и подземные пласты будут заражены радиацией. Мне папа сразу сказал, перед тем как… В общем, валить надо будет из города. Скорее всего, АЭС долго не протянет. Если только они не успели ее заглушить. Или как это там у них делается… ну, чтобы не взорвалась.

– Вообще-то атомную станцию не так просто угробить, – задумчиво сказал Мишка. – Я читал об этом. Там автоматика есть, и, если реактор пойдет вразнос, автоматика его просто заглушит. Вот с ГЭС и всякими там тепловыми станциями гораздо хуже дело обстоит. Конечно, они не заразят, но, если жахнут… кошмар будет. Плотину снесет – вода уничтожит все по берегам! А если тепловая станция на газу взорвется… эх и бамкнет! Так что вряд ли стоит так уж сильно бояться АЭС. Тут другое дело… вы сами-то думали, как жить дальше?

– Думали, – кивнул я, – правда, не очень долго. Надо будет собрать людей и возрождать цивилизацию. Только тут вот какое дело… слушай!

И я рассказал ему о происходящем на Горе. Мишка похлопал белесыми ресницами и мрачно заметил:

– И над этим я думал. Кстати, когда бежал к вам, думал: вот сейчас возьмут и саданут мне в лобешник заряд картечи! И все закончится этим самым делом.

– А что же тогда бежал к нам? – хмыкнул Митька. – Ведь запросто могло именно так и закончиться.

– Ну а что мне оставалось? Или быть сожранным парочкой мутантов, или быть пристреленным вами. Знаете, если честно, лучше быть пристреленным. Уж очень не хочется чувствовать, как тебя заживо жрут. Противно!

– Да уж… противно, – кивнул Митька и заметно поежился. – А если размножатся? Если таких тварей будет много?

– Тогда нам конец, – кивнул Мишка. – Надо выбивать их при первой же возможности! Искать и отстреливать!

– Кстати, а ты больше никаких живых не видел? Может, слышал что-нибудь, стрельбу, например? Ведь кто-то в Курдюме должен был выжить!

– Нет, не слышал. И не видел. Как я мог увидеть, сидя тут, как в крепости? – пожал плечами Мишка. – Кстати, клевая у вас тачка! Папина?

– Нет, – мотнул я головой. – Из-под мертвеца взял. А потом мы райотдел полиции подломали. Там еще есть снаряжение, патроны, надо будет завтра туда съездить. Все нужно будет выгрести. У нас там и грузовик заныкан, которым мы стену ломали. В него и продуктов нагрузим, и одежды с обувью – я магазины знаю. И строительных инструментов можно нагрести – под боком «Леруа Мерлен», а там чего только нет! Но только вначале нам нужно разобраться с теми, что на Горе бесчинствуют. Иначе они нам жить не дадут, понимаете?

Ребята кивнули, и Мишка подтвердил:

– Не дадут! Отстреливать их надо! И быстрее, пока они не вооружились. Если вооружатся, все будет гораздо хуже. И нас мало. Что мы сделаем втроем?

– Втроем тоже можем многое сделать, – возразил я. – Но меньше, чем впятером. Или вдесятером. Нужно подобрать дельную команду. Как? Не знаю. Вот тебя встретили. Встретим и еще кого-нибудь.

– И девчонок надо! – фыркнул Митька. – Андрюха мне обещал гарем! Семьдесят семь девственниц!

– Это когда я тебе обещал гарем?! – возмутился я. – Вот же брехун! Не слушай его, болтуна!

– Вообще-то насчет гарема… это хорошее дело! – ухмыльнулся Мишка. – Одобрям-с!

И они с Митькой радостно захохотали. А я посмотрел на этих «детишек» и вздохнул: трудно быть взрослым среди детей, ох как трудно! И самому-то хочется слегка эдак… в детство впасть, а нельзя! Не могу себе этого позволить!

Потом мы таскали в дом снаряжение, оружие и патроны. Распределили их по всем трем этажам, чтобы везде имелись оружие и патроны. Ну, так… на всякий случай.

Вообще этот дом мне очень понравился. На самом деле он был идеален для моей задумки – и вместительный, и сделан так, что может служить настоящей крепостью. Нас тут можно только из пушки достать или гранатометом. Или бомбой.

Мишке выделили укорот и «макаров». Под моим наблюдением он довольно-таки сноровисто разобрал и собрал автомат, набил магазины патронами, а потом мы с ним постреляли – прямо с балкона, по лежащему между клумбами цинковому ведру. И на удивление Мишка отстрелялся очень даже недурно, можно сказать, лучше Митьки. До меня он пока по точности недотягивал, но лиха беда начало! Отец мой всегда говорил, что у меня талант к стрельбе и что в армии я обязательно буду снайпером.

Да, у нас как-то никогда не было ни малейшего сомнения, что я пойду в армию. А как же иначе? Каждый должен отслужить в армии, если он мужчина, конечно! Вот только, скорее всего, я бы оказался в спортроте. Да не скорее всего, а точно бы оказался! Потому что к восемнадцати годам выполнил бы норматив мастера спорта, а мастеру спорта нечего делать на плацу или в окопах. Его дело завоевывать медали, усердно защищая родину на международных рингах.

Митька ревниво следил за успехами Мишки в стрельбе, а когда я объявил, что очень доволен результатом, ехидно заявил, что особых успехов не видит и что хорошо, если Мишка попадет в мишень размером со слона. И что ему еще трудиться и трудиться над своим стрелковым уровнем. Но мы знали, что это смешная зависть и ревность, и лишь посмеялись над Митькиными попытками принизить успехи соратника.

Пока ужинали, пока разговаривали, пока занимались стрелковой подготовкой, опустился вечер. Июньские дни длинные и будут еще длиннее, но все-таки они не вечны. Мы включили фонари, яркие, освещающие все вокруг дома и подъезд к дому. Стало светло, все видно как на ладони. И, кстати, оказалось, в доме имелись видеокамеры, просматривающие и улицу, и территорию поместья. Вся информация с камер стекалась в комнату охраны, находящуюся на первом этаже, справа от центрального входа, за углом. Там (и такое я видел до сих пор только в кино) имелся пульт со множеством экранов, и на каждом из экранов – изображение какого-либо участка территории.

Всего этой самой территории было тридцать соток – очень даже приличный размер участка. Обычный дачный размер – шесть соток, и то люди довольны, а тут целых тридцать!

Впрочем, бо́льшую часть территории занимал сам дом и всевозможные хозяйственные постройки, а также гостевой дом и бассейн.

Да, тут был и бассейн – дальше, за домом, возле беседки для барбекю. Сделано все красиво, и, честно сказать, мне было немного завидно. Вот же люди жили! А мы в своей квартирке ютились и считали, что это очень и очень круто! Вот какая славная квартирка, БОЛЬШАЯ! Ага, большая… размером с гостиную этого домины.

Жизнь вообще несправедлива, точно… и всех уравнивает только смерть. Что толку в огромном домине, если ты не можешь забрать его с собой на тот свет? Мои родители хотя бы были упокоены, а здешний хозяин… м-да. Надо будет потом устроить уборку и вывезти покойников куда-нибудь подальше. И закопать. Вот только как отделить кости хозяина дома от костей прислуги? А просто так выкинуть все куда-нибудь в мусорку совесть не позволит. Да и Мишка расстроится. Вдруг еще и крыша поедет… а парень с поехавшей крышей и автоматом в руках – это не очень хороший боевой соратник.

Кстати сказать, я вначале не хотел давать ему оружие. Мало ли что у него в голове? Может, он только прикидывается нормальным, а только получит оружие в руки и тут же нас захреначит! Но по здравому рассуждению пришел к выводу, что верить все-таки придется, иначе как жить? Если в каждом члене своей общины сразу видеть психа-убийцу, то это путь в никуда. Тем более что Мишка уже держал в руках оружие, когда забрал его у Митьки, и вполне мог тогда нас и пристрелить. Но не пристрелил ведь? Вот такая простая и единственно возможная логика. Придется ему доверять.

Мы с Митькой легли спать в одной комнате, на широкой кровати, где могли бы уместиться как минимум шестеро здоровенных мужиков. Митька сразу начал говорить по этому поводу всякие скабрезности, вспоминать о гареме, но я быстро заткнул его фонтан, сообщив, что, если он будет мешать мне спать, выкину к чертовой матери отсюда и пусть ищет себе другое место для ночевки. Как ни странно, Митька сразу замолчал и через минуту уже спал, сопя носом и дергая во сне ногами. Я же не спал еще минут десять, обдумывая завтрашний день и все наши планы на этот самый день. Руки и ноги у меня гудели – то ли от физической нагрузки, полученной за день, то ли от нервной перегрузки. Вернее, даже не гудели, а как-то странно… зудели – наверное, это ближе к правильному определению моего состояния. Ну как после соревнований, когда ты выкладываешься по полной, а еще и перегораешь нервами, ожидая боя и ожидая результатов, решения судей.

Перед сном мы хорошенько вымылись горячей водой. Мишка даже предлагал включить сауну, но я отказался. Спать надо: время за полночь, а день был тяжелым. Даже слишком тяжелым. В другой раз!

Перед тем как улечься в постель, закрыл дверь в комнату на замок. Конечно, если кто-то вооруженный автоматом захочет сюда войти, он сделает это легко и свободно. Но все-таки незаметно не войдет, придется пошуметь, а у меня на стуле стоит снаряженный «ПК» 7.62 с полным магазином, и на другом стуле, рядом, лежит укорот с двумя магазинами. Не говоря уж о пистолете под подушкой. Нас голыми руками не возьмешь! И не голыми – тоже.

– Аббас! У ментов взять оружие не получилось, там кто-то до нас уже был. Стену сломали! Оружейку мы нашли, но она запертая! А ломать нечем! Там дверь – броня! Нужны инструменты!

Ибрагим вздохнул и виновато посмотрел на молчавшего Аббаса:

– Командир, я все, что мог, сделал! Ну никак не вышло! Я вот что придумал – мы завтра поедем туда. Но вначале в магазин за инструментом пойдем. Возьмем болгарки, диски, удлинитель – мы ее распилим, эту дверь!

– Распи`лите! – Аббас фыркнул, помотал головой. – Да ты понимаешь, что там, скорее всего, уже ничего и нет?

– Почему? Она же заперта? – Ибрагим таращил глаза, и Аббасу стало смешно: вот же горный… гурон! Только из деревни, с гор спустился! Тупой, но… полезный. Дай ему автомат, скажи «убей!», он и убьет. Вот такие исполнители и нужны. А умные – они зачем? Он, Аббас, сам умный, так что обойдется без умников!

– Да потому! – фыркнул Аббас. – Раз они сломали – значит вошли внутрь райотдела. А раз вошли, нашли ключи. А раз у них были ключи – значит все забрали из оружейки! Так что не говори всякой ерунды!

– Аббас, брат… – Джамал, брат Аббаса, на год его младше, решил заступиться за соратника. – Может, и не всё вывезли. Ты сам подумай: зачем им запирать дверь, если там ничего нет?

Аббас подумал и кивнул. А дельно говорит брат! И правда, зачем запирать, если ничего нет?

– Да, брат… ты прав.

Джамал потупился, ему было приятно. Вот чем Аббас всегда отличался – он умел признавать свои ошибки. Хороший командир! Прислушивается к мнению бойцов!

Аббас снова замолчал, задумался, прикидывая:

– Вот как мы сделаем: завтра ты и твоя группа поедете к ментовке. А я с другой группой поеду в центр, на Сенную. В магазине «Егерь», мне парни сказали, есть охотничье оружие и карабины всякие. И боеприпасы. Уж магазин-то легче вскрыть, чем ментовку. Скорее всего, оружейку открывали, но всё сразу увезти не смогли. Что-то да осталось. А нам все хорошо, все на пользу. Так и поступим. Еще что-то?

– Мы телок тебе поймали! Классных телок! – Ибрагим сладострастно осклабился. – Командиру – самых лучших телок! Две телки – модели! Красотки! О-о-о… просто отпад!

– Ну… покажи! – Аббас довольно хмыкнул. Телок, пойманных ранее, назвать красавицами довольно-таки сложно. Да и потрепанные… Пришлось отдать их в пользование парням, и, хоть предупредил, чтобы рабынь не портили, но все равно выглядят теперь рабыни как бомжихи. Морды в синяках, ляжки в синяках, ну и все такое прочее… противно! Когда каждый день их используют, что от девок останется? Не дело вождя подбирать какие-то обмылки! Надо было сразу себе парочку прибрать, в свой личный гарем, но, когда задумался об этом, было уже поздно. А теперь эти «помойки» ему не нужны. Ему не нужны! А парни пусть развлекаются.

Ибрагим исчез за дверью, а потом послышалась возня, звонкие удары – били явно по голому телу, – и в дверь втолкнули двух абсолютно голых девушек. Именно девушек, а не девчонок-малолеток, которых держали в специальной комнате общежития. У тех и сисек-то нормальных не было, одни пупыры, да и рожи детские. Только рыдали да визжали, когда с ними развлекались. А эти… нет, одна-то тоже с детским личиком, хотя присмотришься – оно не детское, а какое-то… ну как у эльфов, ясное такое, светлое, и глаза сине-голубые, сияющие. А тело просто отпад! Длинные ноги – стройные, сухие, спортивные! Ни целлюлита, ни растяжек, как у взрослых баб, но одновременно все, что есть у взрослых девок, у нее есть. Та же грудь – размер второй, не меньше. И русая коса! Как из фильма! Поставить девку на колени, схватить за косу и… эхх, здорово!

Вторая повыше ее, коротковолосая, тоже голубоглазая – блондинка, точно! И тоже спортивная, поджарая – даже кубики на животе видны, как у настоящей спортсменки. Небось, по всяким там фитнесам время проводила, русская шлюха!

Обе в собачьих ошейниках, как и положено гяурским девкам, рабыням. Аббас читал, что в древности у всех рабов были ошейники, чтобы отличить раба от свободного человека. И ему понравилась эта идея, благо что собачьих ошейников в магазинах полным-полно. Водить девку на цепи – это круто!

Аббас обвел глазами обеих девушек, присматриваясь к малейшим подробностям их «рельефа», и нахмурился. А потом потянул носом воздух и недовольно спросил:

– Чего от них так воняет? Они что, обоссались от страха?

– Это мы… – Ибрагим смущенно потупил взгляд, – пацаны расстроились, что вот эта, – он кивнул на ту, что поменьше, с косой, – битой врезала Аслану так, что он на землю свалился! А вот эта Ахмеда чуть не завалила, тоже битой! Ну пацаны и расстроились, их и это… того… а потом обоссали!

– И вы мне привели обоссанных девок? – Аббас яростно взглянул на Джамала. – Вы их вначале изнасиловали, да? Я же вижу – вон у них кровь на ляжках! Все толпой их насиловали, потом обоссали и привели мне?! Это такой подарок, да? Эту мразь привели мне?! Никто их не получит! Я их сейчас пристрелю! Чтобы вы потом вытирали кровь и мозги! Я даже касаться их не буду, этих свиней, пристрелю, и все! Подарок они такой мне привели! Тупые ослы!

Аббас потянулся к двустволке, которая стояла у стены рядом с ним, переломил ее, проверил наличие патронов в патроннике, развернулся к девушкам, стоявшим с опущенными к полу глазами, медленно произнес:

– Аллах акбар…

И тут высокая девушка хрипло сказала:

– Не стреляй! Я знаю, где есть девственницы. Пять человек. Такие же, как мы. Они в квартире, в Юбилейном. Я приведу вас к ним, только сохрани нам жизнь!

– Ты врешь, сука! – резко сказал Аббас и направил ствол ей в живот. Палец его коснулся спускового крючка, но не нажал.

– Зачем мне врать? Завтра мы с подругой поедем вместе с вами в Юбилейный и все покажем! Пять девчонок, все нашего возраста, мы вместе с ними в фитнес ходили. Когда все началось, собрались у нас дома, а потом мы с подругой пошли на разведку. И нас там ждут! Все девчонки домашние, не шлюхи какие-нибудь! Чистые!

Аббас опустил ружье, задумался. А вдруг и правда есть такие девки?! Чистые, девственницы! У него никогда не было девственницы – только русские шлюхи, за деньги, грязные и мерзкие. Потому что за деньги. И потому что до него у них была куча грязных иноверцев, гяуров!

– Ты клянешься, что есть такие девки? И что ты приведешь нас к ним? – спросил Аббас вкрадчиво, почти ласково. – И что ты за это хочешь?

– Я хочу быть главной! Хочу управлять гаремом! Ты же меня не отпустишь, так? И мою подругу? Так вот, мы с ней хотим быть главными. Будем командовать твоими рабынями.

Аббас снова задумался. Честно сказать, предложение ему понравилось. Дагестанка, которая занималась русскими девками, делала это плохо. Она и по-русски плохо говорила, а уж как следует заниматься рабынями и вообще не способна. А вот если бы надсмотрщица была такая же, как рабыни, русская, прикормить ее, дать немного власти… ну как в немецких концлагерях были надсмотрщики – украинцы, русские, прибалты. Они за лишнюю пайку так тиранили своих соплеменников, что даже немцы удивлялись!

Аббас читал об этом. Он вообще много читал и много знал, хотя и выглядел настоящим гуроном, только слезшим с гор. Лохматый, понтовитый. Но он совсем не гурон! Только это афишировать было нельзя, не любят чеченцы умников. Не любят тех, кто слишком уж понтуется. Нет, понты на Кавказе – святое дело! Где понты, там и чеченец, но границы тоже надо знать. Понты ведь разные бывают. За некоторые понты и убить могут.

– Хорошо. Я согласен. Но ты поедешь одна! – ухмыльнулся Аббас. – А если ты не вернешься, сбежишь или заманишь парней в ловушку, твою подругу изнасилуют всем родом, а потом посадят на кол. И она будет умирать долго и трудно. Я не дам ей легкой смерти!

От него не ускользнуло, что девушки переглянулись, а потом та, что с косой, что-то быстро сказала подруге, и сказала по-английски, так что Аббас не разобрал. Он знал английский, но слабо, не настолько, чтобы схватывать смысл на лету.

– Что? Что ты ей сказала? – резко бросил Аббас. – О чем договариваетесь? О чем бы вы ни договаривались, я все сказал! Обманешь – умрете страшной смертью! Поняла?

– Поняла… – кивнула мрачная, потухшая девица.

Аббас удовлетворенно кивнул:

– Отведите их в душ, пусть вымоются! Одежду им не давать! Сейчас не холодно, пусть так и ходят. Рабыни не должны прикрывать свое тело. Их не трогать! Хватит вам и других девок. Завтра возьмете ее с собой, и пусть приведет вас к тем девкам. Все, работайте! И скажите Зульфии – пусть поесть принесет. Этим тоже дайте пожрать. Идите, идите! Чего встали!

Аббас дождался, когда все выйдут, и растянулся в кресле, закинув ногу на поручень. Ему нравилось быть главным. Очень нравилось. А когда он найдет оружие, все будет совсем хорошо! Чеченцы – лучшие бойцы в мире, потомственные воины! И если кто и должен взять верх в этом мире, так это они, и никто другой! И так и будет! Аллах акбар!

Их извлекли из багажника, поставили на ноги, хохоча и отпуская скабрезные шутки. Кто-то цапнул Настю за грудь, больно выкручивая сосок. Она вздрогнула и стиснула зубы, ожидая больше издевательств, больше боли. Но резкий голос позади нее, говоривший на незнакомом языке, тут же остановил мучения.

Лену поставили рядом. Она смотрела перед собой, бесчувственная, безразличная, как статуя.

Душа Насти разрывалась от горя: она переживала не за себя, опоганенную, грязную снаружи и внутри, – за Лену, которая стеснялась раздеться даже при знакомой девушке. Для Лены подобные мучения и глумление невыносимее, чем для Насти, отличавшейся здоровой и очень даже устойчивой психикой.

Им на шею надели ошейники – такие, в которых водят собак. К ошейникам само собой шли поводки, недлинные, метра по полтора, кожаные. Таким поводком можно и пороть, что и было продемонстрировано тут же. Девушек несколько раз хлестнули по спинам и ягодицам – не зло, не чтобы доставить боль, а чтобы показать этим гяурским рабыням их место.

Они с Леной теперь рабыни, и придется им совсем не сладко. Окружающие их скоты почти все время говорили по-русски и редко по-своему, на незнакомом Насте языке, наверное чеченском. И скоты уже с десяток раз с удовольствием сообщили им, что они теперь именно рабыни. А если они откажутся как следует ублажать «джигитов», то… и дальше шло описание всевозможных «развлечений» для строптивых девок.

Все было понятно с самого начала – для чего еще могут ловить девчонок подростки, да еще и кавказских национальностей, полностью вышедшие из-под контроля и власти закона? Зверьки! Мерзкие, тупые, гнусные зверьки!

Нет, они зверьки не потому, что все они кавказцы. Настя терпеть не могла ксенофобских высказываний кого-либо. И кавказцев сторонилась не потому, что считала их нелюдью. Нормальный, воспитанный человек не может быть патологическим ксенофобом – это ей вдалбливали в голову с самого детства, а в школах, где она училась, всегда было много учеников разных национальностей: и кавказских, и среднеазиатских, были даже китайцы и корейцы. Нет, она сторонилась кавказцев из-за их чуждости – другое мировоззрение, другое отношение к женщинам. Ее всегда раздражал эдакий комплекс превосходства кавказского мужчины над всеми без исключения женщинами! И пусть он абсолютный болван, который и на русском-то двух слов связать не может, не говоря уж об английском, французском и испанском. Зато он кавказский мужчина, а потому он «самый, самый, самый»!

И на хрена Насте такие приятели? Пусть тусуются у себя, в своих компаниях, покупают доступных девок, которые согласятся быть с ними за деньги. Настя же – ни за деньги, ни за любовь. Никак! Нельзя иметь с ними дело – насмотрелась…

Их с Леной потащили за собой, как собачек, на поводке. Завели на второй этаж – по длинному коридору проходили мальчишки разных возрастов и комплекций, но все или кавказской нации, или… да, было несколько парней восточного типа, вроде казахов и киргизов. Что тоже по большому счету понятно: вера-то одна, а этой банде нужно укрупняться, так почему не укрупниться за счет единоверцев? Сейчас если что и будет иметь значение, так это единая вера – нужно же как-то скреплять коллектив? Мусульмане – к мусульманам, христиане – к христианам.

В отличие от мусульман, с самого детства принявших веру и ее истово соблюдающих, христианские дети в большинстве своем были совершеннейшими атеистами и даже богохульниками. В результате многолетнего промывания мозгов либеральными «учителями», извратившими христианское учение, убеждающими молодежь в нормальности однополых браков, многие молодые люди перестали верить в Бога и даже ударились в откровенный сатанизм. Ведь свободный (либеральный!) человек имеет право верить во что угодно, и никто не в праве запретить ему служить даже Сатане.

Скорее всего, группы, которые скреплялись исламом, должны были стать гораздо более крепкими и устойчивыми, чем подобные им группы, лишенные каких-либо идеологических скреп. Но так ли это, покажет только время. С первого Дня непослушания прошло всего ничего – неделя.

Девушек грубо толкнули к стене, дернув поводок, и приказали сесть на пол. Они присели на корточки, потому что усесться на грязный, истоптанный башмаками пол мог бы только бомж, абсолютно махнувший на себя рукой, но никак не девушка, патологически заботящаяся о чистоте своего тела и думающая о ней даже сейчас – избитая, изнасилованная, грязная и полная самых что ни на есть дурных предчувствий.

Четверо из тех, кто их поймал и потом над ними издевался, остались сидеть перед ними на стульях возле стены. Настя даже прикинула, успеет ли выхватить у одного из гадов мачете и сумеет ли порубить зверенышей, прежде чем ей самой отрубят башку. Выходило, если даже и успеет выхватить, то долго она не проживет. Пацаны были жилистыми, крепкими, спортивными и выглядели старше своих лет.

Не сможет определенно. Только зря погибнет.

Сидеть пришлось недолго – минут десять, не больше. Выскочивший в коридор конвоир схватил поводки, раздавая оплеухи пленницам, и потащил за собой. Лена чуть не упала от рывка, и Насте пришлось ее поддержать. Лена благодарно посмотрела на Настю и крепко зажмурила глаза, мол, спасибо! Настя даже немного порадовалась – не сошла с ума подруга, адекватна! Соображает!

В комнате трое: тот, кто их притащил, и еще двое – один стоял, второй сидел в офисном кожаном кресле.

Тот, что в офисном кресле, явно тут главный – взгляд его холоден, рожа надменная, как у какого-нибудь восточного хана, а рядом стоит ружье как атрибут власти. Он осмотрел девушек и даже принюхался. А когда узнал и понял, что произошло, взбесился и потянулся за ружьем. И Настя поняла – вот сейчас наступит конец. Совсем конец! Навсегда! Сейчас ее убьют, а потом, как падаль, выбросят куда-то на помойку, и ее будут жрать крысы, и она никогда не отомстит тем, лица которых запомнила навсегда! Тем, кого внесла в свой список, как девчонка из «Игры Престолов», убивавшая врагов одного за другим!

И мозг Насти, работавший сейчас как суперкомпьютер, выдал единственно возможный план. И главное в нем было – чтобы Лена не раскололась и не сдала. Единственное слабое место – Лена.

Когда Настя начала излагать свое предложение, каждую секунду, каждый миг ожидая смертоносного, страшного удара свинцовых шариков, впивающихся в ее тело, она сама не до конца верила, что этот кавказец поведется на достаточно призрачное и даже глупое предложение. Неужели он поверит, что Настя на самом деле собирается стать надсмотрщицей у сексуальных рабынь в этом проклятом вертепе? У этих мерзких зверей, потерявших человеческое обличье?

Расчет был на кавказский менталитет. На их «понимание» русских женщин и вообще всех русских.

Чеченцы в основной своей массе всегда относились к русским враждебно и презрительно, считая их недочеловеками. Во-первых, генетическая память – долгие кавказские войны, со времен того самого Шамиля, их национального героя.

Потом несколько чеченских войн девяностых годов. И это тоже отложило отпечаток на множество чеченцев, особенно из числа «непримиримых».

А основное – сам по себе чеченский менталитет, когда каждый чеченец считает себя выше всех остальных просто по одному факту своего рождения, ибо только он джигит, а остальные (кроме близкой родни) – говно на палочке, ничтожные плевки на городской мостовой! А проклятые иноверцы вообще животные, недостойные жить свободными.

И о чем могут мечтать эти животные-иноверцы? Конечно, подняться выше всех остальных животных! Ведь даже «настоящие люди», нохчо, мечтают стать выше других. Все мечтают стать выше других! И эта вот девка – не исключение.

Одного только боялась Настя – того, что Лену оставят в заложниках. Она знала, что так и случится, вот только деваться ей было некуда! Если бы она буквально за считаные секунды не придумала дурацкую историю о пяти девственницах, ожидающих прихода подруг на тайной квартире, Настю с Леной точно бы пристрелили. А теперь… теперь можно будет попробовать сбежать и…

И тут же Настю пронзила ужасная мысль, после которой она едва не отказалась от идеи: Лену-то убьют! Ее точно убьют, если Настя сбежит! А перед смертью еще и как следует поглумятся, мрази! Да и куда бежать? Где искать помощи?!

Лена ее поняла и тихо, быстро, но очень разборчиво сказала на хорошем английском: «Не думай обо мне, беги! Иначе вместе погибнем! Отомсти за меня, если что».

Да, это была правда. Если они останутся здесь, им конец. Их будут долго, ежедневно мучить, насиловать, а потом просто пристрелят – ради развлечения, как при стрельбе по банкам и бутылкам. И никаких шансов выжить нет.

Если она, Настя, сбежит, попробует отыскать помощь. Любую помощь! Хоть от дьявола! Хоть… от кого угодно! Или сама попробует найти оружие и убьет этих мразей. Отомстит за себя и за Лену. Шанс. Будет хоть какой-то шанс – пусть и призрачный, пусть и совсем иллюзорный.

Их отвели в душ, где сняли ошейники (чтобы не испортились), и потом смотрели, отпуская шуточки, за тем, как девушки мылись. Настя спокойно мылась, не испытывая никакого стыда. Разве человек может испытывать стыд перед кошкой или собакой? Или перед шакалом? А эти мелкие мрази такие вот шакалы и есть. Звери. Нелюди. И глупо было бы стесняться зверей.

Им дали несвежие, серые полотенца – девушки вытерлись. А потом отвели на третий этаж, где передали одетой в черную национальную одежду хмурой девушке с остроносым, жестким лицом, которая с невероятным акцентом, едва подбирая русские слова, пояснила, что рабыни должны себя вести тихо, не устраивать скандалов, не драться и не кричать. Если они будут рыдать, шуметь, их будут бить палкой.

Им выдали по миске с кашей, по куску хлеба, по бутылке с минеральной питьевой водой, объяснили, что по надобностям они будут ходить в ведро, которое стоит у двери, и втолкнули в комнату, с грохотом заперев дверь за спиной пленниц. И на Лену с Настей уставились десять пар глаз.

– Привет, девчонки! – поздоровалась Настя и, пройдя в комнату, уселась за стол, пристроившись на старый скрипучий стул. – Ну что, знакомиться будем? Я Настя, а это Лена!

В комнате было тихо. Никто ей не ответил, и Настя, пожав плечами, приступила к еде. Ей нужны были силы, голодной не больно-то побегаешь. А поговорить с узницами можно и потом. До завтрашнего дня времени более чем достаточно…