Бог лезвий

Бог Лезвий стал для меня наваждением, и я, мягко говоря, расстроился, когда выяснилось, что быстрая публикация «Пронзающим ночь» не светит и что мир не скоро узнает об этом монстре. Вскоре мне пришла идея посвятить ему отдельный короткий рассказ, и, хоть его нельзя назвать лучшим образцом моей прозы, «Бог Лезвий» худо-бедно производит эффект. Его перепечатывают, даже выпустили радиоподкаст на его основе – мне результат очень даже понравился. Возможно, из истории получится классный эпизод недавних «Мастеров ужаса» от «Шоутайм», но, так или иначе, здесь, в книге, она представлена на пике формы – прозаической. Наслаждайтесь.

Ричардс прибыл около восьми. Полная луна светила ярко, несмотря на завесу из облаков, и дом предстал перед ним во всем своем отсутствующем великолепии. Именно таким его описал хозяин – старый, полуразрушенный, до неприличия безобразный.

В нем было что-то готическое, что-то – от плантаторского особняка, а что-то – от расколоченного ящика из-под апельсинов. Задумавший его архитектор то ли не смог до конца определиться с воплощением своей фантазии, то ли напился перед сдачей проекта, то ли питал странную любовь к непостижимым углам.

Достав вверенный ему ключ из кармана, Ричардс зашагал к дому, надеясь, что поездка не окажется напрасной. Уже не раз его охота за антиквариатом превращалась в ловлю водяной струи ситом. В этот раз все могло закончиться тем же. Хозяин, болезненный старик по имени Кляйн, не бывал в доме уже двадцать лет – за это время со всем, что внутри, многое могло произойти, несмотря на замки и заколоченные окна. Кто-то мог забраться внутрь и что-то украсть, или фундамент сточили термиты, в стенах завелись крысы, начала протекать крыша. Любой из этих факторов, поодиночке или с чем-либо в сочетании, был способен превратить лучшие образцы фурнитуры в опилки и материал на растопку. Но игра стоила свеч. Если внутри дом уцелел, Ричардса, вероятно, ждала удача.

Когда плотная темная туча закрыла луну, Ричардс, подсвечивая путь фонариком, взобрался на скрипучее крыльцо, снял с двери экран и повернул в замке ключ.

Оказавшись внутри, он пошарил лучом по сторонам. Кругом, казалось, были только пыль да тьма, но давешняя туча миновала, и столбики лунного света проникли в дом через прорехи в заколоченных окнах, нарисовав замысловатый частокол. Глазам Ричардса предстали отклеившиеся обои, свисавшие почти до пола, подобно ветвям плакучей ивы.

По левую руку от него вверх поднималась широкая винтовая лестница. Посветив туда, Ричардс заметил, что перила местами держатся лишь на добром слове.

А прямо напротив была дверь, узкая и побитая временем. Рассудив, что здесь, в первом помещении, ничего интересного на глаза не попалось, Ричардс решил начать осмотр дома с того, что за ней. Особой разницы выбор отправной точки, видимо, не давал.

Следуя за лучом фонарика и смахивая по пути паутину, он подошел к двери и открыл ее. Поток холодного воздуха окутал его, увлекая за собой кисловатый душок, как от холодильника, где долго лежало тухлое мясо. Его почти хватило, чтобы вывернуть желудок Ричардса наизнанку, и на долю секунды он был почти готов закрыть дверь и забыть, что за ней. Но представив себе залы, полные скрытых полумраком ценных вещиц, он решился на повторный, более уверенный шаг. Если уж, миновав все препоны, выторговал ключ от этого места и приехал сюда в поисках антикварной мебели, придется тут все хорошенько осмотреть – и плевать на запах.

Подсвечивая себе фонариком, на помощь которому пришел лунный свет, Ричардс убедился, что нашел вход в подвал. Ступени, ведущие вниз, казались древними и небезопасными, да и пол при взгляде сверху выглядел странно-стеклянным.

И все же Ричардс рискнул. Аккуратно поставив ногу на первую ступеньку, он не спеша перенес на нее весь свой вес. Та сдюжила, не хрустнула и не провалилась. Сойдя еще на три ступеньки вниз с большой осторожностью, он наслушался скрипов и стонов, но остался цел.

Дойдя до шестой ступеньки, Ричардс ощутил безотчетный дискомфорт. По спине у него пробежал холод, будто какой-то шутник, стоявший сзади, налил ему за шиворот ледяной воды.

Теперь он понял, почему пол показался стеклянным: его и видно-то не было. Всему виной стоявшая в подвале вода. Исходя из общей подвальной площади, Ричардс прикинул, что глубина тут должна быть минимум шесть-семь футов. Или того больше.

Что-то проскочило в луче фонарика, и он попытался отследить движение. Оказалось, здесь сновала огромная крыса. Улепетывая от Ричардса вплавь, она тащила что-то перед собой – что-то вроде старого, частично сдувшегося волейбольного мячика. Так ли это, он не мог сказать наверняка. Непонятно было и то, пытается крыса забраться верхом на этот странный объект или обгрызть его.

Какая, к черту, разница. Только две вещи вызывали у него мурашки – крысы и вода, а тут, как назло, было и то и другое. И бонусом ко всему шел размер крыс: таких огромных тварей поискать. И вода такая грязная, насколько возможно. В нее будто годами сливали масло и всевозможные отходы, и все это основательно протухло.

Сгустилась тьма, и Ричардс понял, что луну снова закрыла туча. Что ж, все равно тут больше не на что смотреть. Развернувшись, он стал подниматься назад. И замер.

Огромный мужской силуэт заслонил проем.

Рывком подняв луч фонаря вверх, Ричардс с облегчением убедился, что виной всему игра теней. Не такой уж и крупный неожиданный визитер. Да и шляпы на нем не было. Поначалу Ричардсу казалось, что шляпа есть, и какая – настоящий высокий цилиндр, но теперь ошибка очевидна. Голова у парня была непокрыта, непослушные темные космы ничто не стесняло. Черты его лица – молодого лица – казались расплывчато-никакими. В них с равным успехом мог вписаться любой характер. Когда Ричардс опустил фонарик, ему показалось, что он заметил блеск скоб на зубах незнакомца.

– В этой части страны подвалы – сплошное разочарование, – сообщил юноша. – Наверное, глупые янки заявились сюда и сделали все через одно место. Тот, кто строил этот дом, явно не знал ни об уровне грунтовых вод, ни о здешней погоде в целом.

– Я не знал, что тут есть кто-то еще, – сказал Ричардс. – Тебя Кляйн послал?

– Не знаю никакого Кляйна.

– Он хозяин дома. Одолжил мне ключ.

Юноша ненадолго умолк.

– Луна зашла за тучу – обратил внимание? Тучи меняют вид ночи. Как люди меняют свою одежду, настроение, выражения лиц – так свой вид меняет ночь.

Ричардс неловко переступил с ноги на ногу.

– Знаешь, – продолжил молодой незнакомец, – этим утром я не смог побриться.

– Чего-чего?

– Когда попытался заправить лезвие в бритву, увидел, что на нем – глаз. И этот глаз моргал, часто-часто. Прямо как… а, тебе же снизу не видно, да? Да, очень часто. Я ее уронил, бритву, она прокатилась по краю раковины, упала на пол, взобралась как-то оттуда на край ванной и шлепнулась в мыльную воду. Тогда глаз закрылся, но она стала мяукать – как кошка, просящая молока. У-у-у-у-у-у-ува-а-а-а-а, у-у-у-у-ува-а-а-а, – вот как это звучало на самом деле, но я почему-то подумал о кошках. Я, конечно, знал, что ей нужно. Им всем нужно одно, всем этим острым штукам. Но мне от самой мысли стало плохо, и я блеванул в унитаз. И выблевал лезвие. На нем тоже был глаз – он моргал до тех пор, пока я не смыл. А когда смыл, бритва в воде стала петь, громко, как блаженный у церкви. Я знал, как эта штука попала в меня. – Юноша поднес руку к гортани, помассировал ее пальцами. – Вот здесь утром был маленький красный след, сейчас уже почти сошел. Пара-тройка всегда найдет способ в тебя попасть. Иногда это гвозди. Пока я сплю, они ввинчиваются мне в ступни. Но теперь я сплю, не снимая ботинок, и им в меня не попасть.

Ричардс ощутил, как по коже, вопреки сырости подвала, бежит пот. Он прикидывал, что разумнее – сбить парня с ног и убежать или просто попытаться обойти его, но потом осознал, что хлипкие ступени явно не сдюжат неожиданный маневр. Может, этот сумасброд просто выговорится и пойдет дальше по своим делам.

– Им наплевать на все мои ухищрения, – продолжал юноша. – В конце победа всегда за ними.

– Думаю, мне лучше подняться, – сказал Ричардс, стараясь говорить непринужденно.

Юноша присел на корточки. Лестница протестующе заскрипела, содрогнувшись. Ричардс пошатнулся и чуть не рухнул в воду.

– Эй, осторожнее! – вскрикнул он.

– Одна труха, – покачал головой юноша. – Тут много над чем надо попотеть. Еще лучше – заново отстроить.

Восстановив равновесие, Ричардс вернул себе и относительное самообладание. Он не мог понять, чего в нем сейчас больше – злости или испуга, но подниматься он пока точно не собирался. Позади – вода и откормыши-крысы, впереди – прогнившие ступеньки и мистер Лунатик собственной персоной. Те самые молот и наковальня.

– Может, туч соберется много и пойдет дождь, – задумчиво произнес юноша. – Как думаешь? Будет сегодня ночью лить?

– Мне-то откуда знать, – нашелся с ответом Ричардс.

– Тучи серые, хмурые, дождь недалек. Кстати, я рассказал тебе о Боге Лезвий? Я, без шуток, хочу все кому-нибудь выложить как на духу. Он правит острыми предметами и покровительствует тем, кто живет на грани. Мой друг Донни молился ему. А ты знал, что и Джек-потрошитель ему молился?

Запустив руку в карман, юноша в мгновение ока извлек что-то блестящее, и его рука метнулась от плеча к плечу, будто он осенял себя незавершенным крестом – одной лишь поперечной перекладиной. Даже тусклого света луны хватало, чтобы предмет в его руке заиграл серебристыми бликами.

Ричардс снова поднял луч на незнакомца. Юноша вытянул руку перед собой, будто пытаясь лучше рассмотреть то, что лежало у него в кармане. Ричардсу все и так было ясно – то была опасная бритва внушительных размеров.

– Досталась мне от Донни, – сообщил юноша. – Он купил ее на блошином рынке. В Глейдуотере вроде как. Она из набора брадобрея. А сам набор был куплен в Англии. Так сказано в описании. Посмотри, какая у нее ручка – слоновая кость! На ней такая тонкая резьба – все эти символы и рисуночки. Донни нашел, что они значат. Их геометрия служит для призыва демонов. Знаешь, а ведь Джек-потрошитель был совсем не врачом, как считают, а брадобреем. Я знаю наверняка, потому что едва у Донни появилась эта бритва, его стали посещать видения. О том, как к Джеку-потрошителю являлся Бог Лезвий, как они разговаривали. Как он объяснил ему, для чего она нужна. Донни сказал, что они обратили на него внимание, потому что как-то раз он ею порезался, когда брился. Кровь пробуждает магию, магия открывает врата. И Бог Лезвий миновал их и поселился в голове у бедняги Донни. А сам Джек-потрошитель сказал ему, что сталь, из которой выковано лезвие, закалили еще друиды на жертвенных алтарях.

Юноша умолк, рука с бритвой безвольно упала. Он оглянулся через плечо.

– Туча такая темная… она движется медленно. Думаю, будет дождь. – Он обернулся к Ричардсу. – Я же спрашивал у тебя насчет дождя?

Ричардс понял, что не может вымолвить ни слова, будто язык проглотил. Но юношу наверху, судя по всему, его молчание не очень и волновало.

– После видений Донни только и говорил, что об этом доме. В детстве мы тут играли. Доски на одном из задних окон расшатаны, их можно было раздвинуть и сюда пролезть… до сих пор так. Донни говорил – когда ты здесь, тупые углы твоего ума острятся. Теперь просекаю, что это значит. Тут уютно, правда?

Ричардс, ни капли уюта не ощущавший, промолчал. Просто стоял не двигаясь, с направленным вверх фонариком, слушал и потел от страха.

– Донни говорил: когда на небе полная луна, углы остры сполна. Я не понимал тогда, о чем он толкует. Не понимал ничего о жертвах. Может, ты помнишь? Все газеты шумели, даже по телевизору об этом говорили. Палач – вот как его прозвали.

– Это был Донни. Я сразу неладное заподозрил – когда он странно начал себя вести, говорить о Боге Лезвий, Джеке-потрошителе, этом доме с углами. Дошло до того, что за несколько дней до полнолуния – и в само полнолуние, – он вообще не показывался. А когда луна на убыль шла, он менялся. Успокаивался. Я повадился следить за ним, но все без толку. Он отъезжал к Сэфвэю, оставлял машину и куда-то шел. Быстро и юрко, как кошка. Стряхивал меня с хвоста за здорово живешь. А потом я призадумался… вспомнил все его речи про дом… и в одно полнолуние я затаился здесь, стал ждать его, и он прибыл. Ты знаешь, что он делал? Приносил головы сюда и бросал в подвал, в воду. Как те индейцы в Южной Америке, которые заполняли распотрошенными трупами жертвенные ямы… Все дело в уголках дома, понимаешь?

Снова ощутив спиной холод страха, Ричардс вдруг понял, что именно подвальная крыса волокла по воде. И что пыталась с этим сделать.

– Все семь голов нашли место здесь, похоже, – продолжал вещать юноша. – Я видел сам, как он топил одну из них. – Он указал бритвой. – Стоял почти там же, где ты сейчас. Когда обернулся и увидел меня, ринулся вверх. Я замер, не мог пальцем шевельнуть. Он бежал ко мне, казался таким незнакомым… чужим. Порезал мне грудь – глубоко, сильно. Я упал, а он завис надо мной с бритвой в руке, вот так. – Юноша занес руку с бритвой над Ричардсом. – Я вроде кричал. Но он не стал меня больше резать. Будто какая-то часть старого Донни, моего друга, отвела руку. Он встал, выпрямился, будто заводной солдатик, спустился обратно в подвал. И когда я посмотрел вниз, он, глядя мне прямо в глаза, перерезал себе глотку. Чуть голову сам себе не отсек. Упал в воду – и утоп как топор. Бритва выпала у него из руки. Осталась лежать на последней ступеньке. И как я не пытался отыскать тело, вытащить его из подвала, все без толку, будто никакого Донни и не было. А бритва осталась, и я слышал ее. Слышал, как она всасывает его кровь, как младенец молоко. В секунду все в себя вобрала – ни капельки не осталось. Я поднял ее. Она так блестела… чертовски ярко. С ней я пошел наверх и там потерял сознание от кровопотери.

Поначалу мне казалось, что я сплю или брежу, потому как лежал в конце темной аллеи – между мусорными баками, привалившись спиной к стене. Из баков торчали чьи-то ноги, словно манекены выбросили. Но это были не манекены. Из пяток у них торчали гвозди и бритвенные лезвия, все было в крови. А потом я услышал такой шум… будто кто-то в медицинских тапочках вышагивал по деревянному полу. Шлеп-шлеп-шлеп. И вот я увидел его. Бога Лезвий.

Сначала передо мной не было ничего, кроме теней, а потом – раз, и он уже передо мной. Высокий и черный. Не негр… но черный, как обсидиан. Глаза словно куски битого стекла, зубы будто полированные шпильки. На голове – цилиндр, с тесьмой из хромовых лезвий. Плащ и брюки выглядели так, точно были сшиты из человеческой кожи, и из карманов у него обглоданные пальцы торчали, что твои объедки. А откуда-то с подкладки часы свисали… старые такие, с крышкой… знаешь, на чем? На человечьей кишке. И те шлепки, знаешь, что их издавало? Его тапки. У него были маленькие-маленькие усохшие ножки. Всунутые в рты отрубленных голов. Одна из них была женской. Пока он шел, ее длинные черные волосы мели тротуар.

Я все твердил себе – просыпайся. Но не выходило. Откуда ни возьмись – кресло, из костей сделанное, с чехлом из скальпов. И он на него уселся, одну ногу на другую закинул, и давай покачивать. Эта голова на его ноге у меня прям перед лицом маячила. Потом смотрю – у него кукла, как у чревовещателя, ни дать ни взять из воздуха нарисовалась. И была она копия Донни, даже одежка – та самая, в какой я его последний раз видел, там, на лестнице. Он усадил Донни на колено, тот открыл глаза и заговорил со мной. Эй, приятель, сказал, как дела? Что думаешь об укусе бритвы? Если от него не умираешь, он как вампирский, сечешь? Придется ее поддерживать. Острые штуки тебе скажут, когда ей надо – и если упрешься, они тебя доконают, и ты порежешь сам себя, и угодишь сюда, во мрак, ко мне, Джеку и остальным. Пойду я, присоединюсь к компашке. Мы с тобой еще поговорим – у тебя в голове.

А потом он как бы обмяк у Бога на колене, и Бог снял цилиндр. Через всю лысую голову у него шла молния-застежка – посередке, можешь представить? Он ее приоткрыл, и оттуда дым повалил, и шум пошел такой, будто машины вдалеке сталкиваются, и вопит кто-то истошно. Взял он Донни, тряхнул – тот совсем мелким сделался – и забросил внутрь. Будто датского дога собачьей печенюхой покормил. Потом застегнулся по-старому и надел шляпу. Ни слова не проронил. Зато вдруг резко подался вперед и ткнул мне под нос свои часы. Вместо стрелок у них – костистые пальцы. И еще там было лицо, прямо под стеклышком циферблата, расплющенное… мое лицо. Хоть я и не слышал, рот у него был распахнут – оно кричало. Потом все это – и Бог, и темная аллея, и ноги, торчащие из мусорных баков, – исчезло. И порез на моей груди исчез. Залечился полностью, даже следа не осталось.

Я тогда ушел отсюда. И ни одной живой душе не сказал. А Донни меня не обманул – его голос с тех пор часто у меня в голове звучал, и бритва ночами пела мне песни, как поют морякам сирены. А в каждое полнолуние какие-нибудь острые штуки стенали и втыкались в меня. Тогда я знал, что нужно делать. Этой ночью я тоже все сделал. Быть может, пойди сегодня дождь, мне не пришлось бы… но было слишком ясно.

Юноша на мгновение пропал из поля зрения, наклонившись к полу. Распрямился – и Ричардс обомлел. В занесенной над лестницей руке он торжественно держал отрезанную голову девушки-подростка, прямо за светлые волосы.

Облачная завеса спала с луны, и жуткое зрелище озарилось ее светом.

Замахнувшись, парень бросил голову прямо в Ричардса. Страшный снаряд поразил его в грудь, и он уронил фонарь. Голова ударилась о ступеньки у ног Ричардса и скатилась в воду, погрузившись с тихим всплеском.

– Послушай… – начал Ричардс, но слова застряли у него в глотке.

В переливах лунного света юноша, вытаращив глаза, стал спускаться по лестнице, держа перед собой бритву словно боевой штандарт.

Ричардс испуганно заморгал. На мгновение ему показалось, что на голове парня – странный головной убор… высокий цилиндр, темная громада с отливающей металлом тесьмой. И ростом парень стал будто выше. Улыбка обнажила серебристые зубы, больше напоминающие иглы.

Шлеп-шлеп, звучали его шаги. То ли тени так падали, то ли лицо юноши почернело, будто покрывшись сажей. Шляпа и прибавка в росте не стали единственными переменами в его облике – что-то стало с его ногами. Они словно торчали из двух небольших тыкв… вот только на тыкве никак не могли расти длинные темные волосы.

Ричардс закричал. Звук отскакивал от стен подвала мячиком.

Из-под полей цилиндра на него победно взирали глаза-осколки, глаза-звезды. На угольном лице расцвела сардоническая улыбка, переливающаяся серебром. Темная рука с бритвой устремилась к нему, рассекая воздух со свистящим звуком.

Он уклонился от ее зловещего блистания, неловко отступив назад. Нога угодила в воду, но нащупала ступеньку. Правда, устоять на ней не получилось. Гнилое дерево треснуло, и Ричардс, вывихнув лодыжку, рухнул в холодное, плохо пахнущее подвальное болото.

Перед тем как по глазам, будто по иллюминаторам тонущего корабля, ударила вода, он увидел, как монстр, коим обернулся юноша, Бог Лезвий собственной кошмарной персоной, занес над водой ногу, обутую в отрезанную голову, и ступил следом за ним.

Крутнувшись, Ричардс попытался отплыть от наваждения, руками размашисто загребая воду. Его пальцы случайно ткнулись во что-то холодное, липкое и податливое, напоминающее тухлый плод.

Вдобавок ко всему прямо перед его глазами на поверхности воды все еще плавала голова девушки-блондинки. На ней громоздились две крысы, жадно приникшие мордами к глазницам.

Внезапно в сторону ее оттолкнула восстающая из-под воды громада цилиндра – оба грызуна с возмущенным писком свалились в мутную воду.

Прямо на Ричардса несся страшный лик Бога Лезвий. Распахнутая акулья пасть с туго оттянутыми назад краями губ не сулила ничего хорошего. Рванувшаяся следом рука монстра ударила его под подбородок, намертво вцепилась в воротник. Бог дохнул на него смрадом склепа, демонстрируя игольчатый оскал, напоминающий радиаторную решетку какого-то авто из ада, и Ричардс в страхе обмяк.

Над ним взмыла готовая к удару бритва.

И тут луна зашла за густую темную тучу.

Никакой шляпы и страшных зубов – мучнисто-белое лицо под шапкой буйно-взлохмаченных волос. Юноша вцепился в Ричардса, отведя тонкую руку с бритвой.

Почувствовав надежду, Ричардс вырвался из захвата и оттолкнул парня. Тот упал, но быстро оправился. Они схватились в мутной воде. Подвернулась удачная возможность, и Ричардс вышиб из рук парня бритву. Вскрикнув, молодой сумасброд нырнул в воду, ища свое оружие, и тогда оценщик всем весом налег на него и стал топить.

Юноша запаниковал, забился под ним. На секунду его голова оказалась над водой.

– Я не умею плавать! – провизжал он. – Не умею…

Ричардс навалился снова, не давая ему всплыть. Вскоре все было кончено. Что-то коснулось ноги Ричардса под водой, и он, отпустив обмякшее тело, одним отчаянным рывком достиг ступенек. Застойная взвесь быстро улеглась.

Стараясь не обращать внимания на белокурую голову девушки, осажденную уже четырьмя крысами, Ричардс ухватился за свободно свисающий планшир и подтянул себя наверх. Старая доска держалась на одном расшатанном гвозде, но сдюжила Ричардса до самого верха лестницы, и лишь когда он снял с нее руку, та со стоном обрушилась в воду, присоединившись к гниющей древесине, отрезанным головам, утопленникам – словом, ко всему мрачно-увядшему наследию Бога Лезвий.

Поднявшись, Ричардс заполз в комнату на четвереньках, перевернулся на спину… и что-то мелькнуло у него под ногой. Это была бритва. Она прилипла к подошве его ботинка. Видимо, именно ее прикосновение он ощутил под водой – утонувший убийца напоследок задел его. Быть может, ненамеренно.

Сев, Ричардс осмотрел ручку из слоновой кости. Высвободил лезвие. Встал кое-как на ноги и направился к двери. Лодыжка чертовски болела после вывиха – едва получалось идти.

А затем он почувствовал, как липкая, теплая влага сочится из его ноги, смешиваясь с хлюпавшей в ботинке холодной водой – и понял, что порезан.

Но мысль быстро ушла. Ушли все мысли и даже боль. Луна выкатилась из-за облака бесцветным оком, и Ричардс застыл, разглядывая свою тень на лужайке… тень невероятно высокого человека в цилиндре и с тыквами на ногах, сжимающего в длинной руке чудовищную бритву.