Глава 15
Течения

Драконы не остановились на берегу реки. Одни решительно устремились на мелководье. Другие попытались идти по берегу, заваленному плавником и прочим речным мусором, но густой подлесок и этот мусор загнали их в реку. Однако все они упрямо и решительно шли вверх по течению.

Хранители – и среди них Тимара – торопливо садились в свои лодки и отплывали следом. Тимара надеялась попасть в пару с Татсом – он был силен и опытен в обращении с лодками, а кроме того, делал бы не только свою часть работы, но и немного больше. На берегу у одной из лодок ждала Джерд.

Выбежав на берег, Тимара радостно помахала Татсу:

– Я уже собрала твой заплечный мешок, копуша. Вперед! Твоя зеленая рванула в воду первой.

– Извини, Тимара, – пробормотал Татс и покраснел.

– За что? – спросила она.

Но он уже не слышал. Он торопился столкнуть в воду лодку Джерд. Почти все прочие лодки уже были загружены и спущены на воду, и в каждой сидело по два или три хранителя. В единственной оставшейся лодке устроился Рапскаль, одинокий и грустный. Он увидел Тимару, и лицо его просветлело.

– А, значит, ты будешь моей напарницей, – сказал он.

И как это ни разозлило Тимару, она кивнула ему. Извинение Татса еще звучало у нее ушах. Он знал, что обидит ее, он даже извинился, но все равно не переменил намерения. Крыса помоечная!

– Сейчас, вещи захвачу, – сказала она Рапскалю и припустила бегом в опустевший лагерь.

Тимара схватила свой мешок и вернулась. Рапскаль сидел в лодке, уже спущенной на воду, с веслом наготове. Девушка прыгнула с берега в лодку, и та закачалась, но ног Тимара не замочила. Схватив свое тяжелое отполированное весло, она направила лодку на глубину. Под ногами лежали запасные весла. Тимара задумалась – уже не в первый раз, – сколько выдержат эти весла в реке и на сколько хватит самой лодки. Последнее время река была спокойна, вода в ней оставалась серой. Как и все выросшие в Дождевых чащобах, Тимара знала, что опаснее всего молочно-белая река. Если упасть в такую воду, она обожжет тебе всю кожу, да и глаза будет не спасти. Темно-серая же вода, вроде сегодняшней, грозила не более чем зудом, но и ее следовало опасаться.

Тимара первый раз плыла в одной лодке с Рапскалем. К ее удивлению, он знал свое дело и быстро подстроился под нее, так что они стали грести в одном ритме. Рапскаль ловко обводил лодку вокруг коряг и отмелей, а Тимара продвигала ее вперед. Они держались у края реки, в тени деревьев, там, где течение самое медленное, и вскоре нагнали остальных. Грефт плыл в большой лодке с Бокстером и Кейзом и орудовал своим веслом в основном как рулем. Тимара с Рапскалем легко их обогнали. Девушка ощутила некоторое удовлетворение. Рапскаль заговорщицки подмигнул ей, и это здорово подняло ей настроение.

Лодки других хранителей плыли впереди неровным строем. Сильве сидела в лодке с Лектером, Варкен – с Харрикином. Алум и Нортель, похоже, гребли в согласии друг с другом. Татс и Джерд шли первыми, как будто вели всех прочих, хотя это вряд ли было нужно. Драконы оставили заметный след и на речных отмелях, и на топком берегу. Они втоптали подлесок в илистый берег, а на мелководье в глубоких отпечатках их ног стояла серая вода.

– До чего быстро идут! – с воодушевлением заметил Рапскаль.

– Сейчас да. Сомневаюсь, что они продержатся долго, – ответила Тимара, работая веслом.

Драконы двигались по-прежнему стремительно и упорно. Тимара удивлялась такой скорости. Она думала, что легкие лодочки легко удержатся с ними вровень, но каждый раз, когда она смотрела вперед, драконы оказывались все дальше. Даже серебряный и медный вприпрыжку бежали рядом с остальными. Она заметила, что серебряный держит хвост над водой, и надеялась, что не опустит. Ее угнетало, что они не успели перевязать рану. А еще больше ее угнетало, что Небозевница ушла, ничего не сказав ей. Тимара явно мало значила для синей королевы.

– Ты сегодня виделся со своим драконом? – спросила она у Рапскаля.

Тимара вошла в ритм гребли. Она знала, что сначала будут болеть мышцы. Потом она втянется, и некоторое время все будет идти гладко. Девушка боялась того мига, когда мышцы снова заболят, потому что остановка будет только вечером, на ночевку. За те несколько дней, что хранители плыли по реке, они окрепли и освоили азы плавания, но Тимара предчувствовала, что, пока не привыкнет, ей будет плохо. Она сильнее налегла на весло.

– Ага, конечно. – Рапскаль подлаживался к гребле. – Как поел, сразу пошел к Хеби. Убрался за ней, и мы малость поучились летать. Потом я смотрел, как Хеби ест. Разозлился ужасно. Большие драконы забирают себе лучшую еду. Ей досталось меньше, чем им. Когда остановимся на ночь, я пойду поймаю ей рыбу или еще кого-нибудь. Кстати, меня вот что тревожит. Если драконы будут идти так быстро, нам придется все время грести, и когда же мы будем охотиться для них или ловить рыбу?

– Ну, говорили, что на баркасе будут припасы для нас, и еще есть сушеное мясо для драконов. Мы же не знаем, долго ли они будут так идти. Может, через несколько часов остановятся, и у нас будет время поохотиться. – Тимара тряхнула головой. – Мы еще много чего не знаем. Наверное, узнаем по дороге.

– Я видел охотников на этом баркасе. Они вроде бы должны помогать нам добывать еду для драконов.

– Я их не видела. Хорошо, что они добрались туда до того, как драконы решили идти. Но если охотники позади нас, как они будут охотиться?

– Хороший вопрос. Что там впереди?

Тимара прищурилась против солнца, отражавшегося в реке:

– Похоже на здоровенную корягу, торчит из воды, и плавник сверху позастревал.

Рапскаль ухмыльнулся:

– Придется выйти на быстрину, чтобы ее обойти.

– Нет. Давай ближе к берегу. Если что, обойдем волоком. Не хочу на быстрину.

– Боишься? – Рапскаль, похоже, радовался случаю рискнуть.

Тимара оглянулась через плечо, он широко улыбнулся в ответ. Когда он улыбался, вся его чудаковатость словно уходила и он становился просто симпатичным парнем из Дождевых чащоб. Тимара отрицательно покачала головой.

– Да, боюсь, – твердо ответила она. – Мы не пойдем в быстрое течение. Пока я не научусь лучше управлять этой лодкой.

И Рапскаль вдруг показался ей не такой уж плохой заменой Татсу.

Лефтрин ждал, пока Элис поднимется на борт. Он знал, что следует сосредоточиться на погрузке и поскорее спустить Смоляного на воду. Никто ведь не ожидал, что драконы так рванут с места. По плану баркас должен был идти первым, за ним – хранители на лодках, погоняющие и подбадривающие драконов. А теперь драконы исчезли из виду, и вскоре последняя лодка скроется за поворотом. А он тут сидит на берегу, и сушеное мясо, галеты, соленая свинина и прочее еще грузятся. Если какая-нибудь из лодок хранителей опрокинется, Лефтрин никак не сможет им помочь. А от этих юнцов только и жди какой беды.

Ну, теперь остается лишь волноваться за них, пока все припасы не будут загружены. Потом он спустит баркас на воду и поплывет вверх по течению. Лефтрин попробовал избавиться от мыслей об Элис. Не время думать о том, как хорошо было бы сидеть с ней на камбузе и беседовать за чашкой чая. Он гордился, что Элис дала отпор Седрику, когда тот попытался отговорить ее от плавания. Всю дорогу до баркаса она шла с выражением суровой решимости на застывшем лице. Лефтрин взобрался по сходням следом за ней, гадая, найдет ли он время сказать ей, какое сильное впечатление она на него произвела.

Но, поднявшись на палубу, капитан увидел не только сваленный в кучу груз, но и трех чужаков, слонявшихся вокруг него. Элис застыла на месте, прислонившись спиной к фальшборту. Лефтрин, повинуясь внутреннему побуждению, встал между ней и чужаками. Он окинул взглядом их поклажу. Копья, луки, еще один тяжелый лук для дальней стрельбы. Тщательно уложенная сеть. Несколько колчанов со стрелами. Охотничье снаряжение. Так это их тут ждали, это они и есть охотники, нанятые Советом! Один повернулся к нему, усмехнулся, и только сейчас Лефтрин узнал Карсона – тот отпустил бороду. Карсон протянул Лефтрину мозолистую лапищу:

– Бьюсь об заклад, ты не ждал меня тут увидеть! А может, ты меня увидеть и надеялся? Такое наше счастье, что несчастье всегда нас найдет. Поэтому нечего удивляться, что мы оба подписались на это дело.

Он произносил обычные слова, что говорят старые друзья при встрече, но у Лефтрина внезапно похолодело внутри. Ему очень бы хотелось, чтобы за приветствием не скрывался второй смысл, чтобы сказанное приятелем оказалась просто совпадением. Он надеялся, что в записке шла речь не о Карсоне. Только не он!

Лефтрин выдавил ответную усмешку и спросил:

– С какой это стати мне надеяться увидеть на моей чистой палубе пьянчугу вроде тебя?

– Потому что трезвый или пьяный, а я лучший охотник, которого видала эта проклятая река. Так что, если хотите, чтобы эти драконы не сожрали друг друга или вас, вам без меня никуда. Это Дэвви, он подает надежды, но иногда его нужно лупить. Он мой племянник, но пусть это тебя не останавливает, если потребуется надрать ему уши. А это Джесс, мы встретились только сегодня утром, но он вроде как думает, что может за мной угнаться. Ну да я ему скоро разъясню, что почем.

Первый был юношей со свежим, как у жителя Удачного, лицом, но с плечами хорошего лучника. Он был очень похож на дядю – с такими же непокорными каштановыми волосами и темными глазами. Парень пожал Лефтрину руку и с улыбкой посмотрел ему в глаза. Лефтрин был готов побиться об заклад, что, если Карсон и впутался в темные делишки, Дэвви ничего не знает.

– Ты видел Скелли? Вон та, с черной косой до задницы. Выглядит она как девица, но она мой матрос и моя племянница. То есть не девица.

Дэвви, похоже, эти слова вполне устрашили, но Карсон лишь покачал головой и улыбнулся:

– Положись на мое слово, Лефтрин, на этот счет Дэвви тебе хлопот не доставит.

Парень потупился и залился краской.

Охотник постарше, Джесс, нахмурился, выслушав уничижительный отзыв Карсона о племяннике, и лишь вежливо кивнул Лефтрину. Капитану он сразу не понравился и доверия не вызвал. Лефтрин не подал Джессу руку, и тот сделал вид, будто не заметил неучтивости.

– Эй, – встрял Карсон, – не хочешь представить меня и объяснить, что этот нежный цветок делает на твоем вонючем корыте?

Лефтрин забыл, что за его спиной стоит Элис. Он обернулся, улыбнулся ей и возразил Карсону:

– Вонючее корыто? Вонь появилась, когда ты взошел на борт, Карсон. Элис Финбок, боюсь, я должен представить вам своего старого друга. Это Карсон Лупскип. Охотник, хвастун и пьяница, в любом порядке. Карсон, это Элис. Она знаток драконов и Старших, прибыла из Удачного и любезно согласилась давать нам советы и делиться знаниями по дороге.

Он думал, что развеселит ее. Но Элис лишь кивнула и хрипло сказала:

– Прошу меня извинить. Мне нужно еще кое-что сделать до отплытия.

И не успел Лефтрин ничего сказать, как она заторопилась в свою каюту и закрыла за собой дверь. Там наверняка было темно и жарко, но она все равно ушла. И хотя Лефтрин плохо понимал женщин, он подозревал, что она ищет уединения, чтобы поплакать. Ох, ну и дурак же он! Мог бы и сообразить, что столкновение с Седриком ее расстроило. Сам-то Лефтрин был только рад, что Седрик решил остаться. Без него Элис быстрее справится с сомнениями. Капитан больше всего на свете хотел пойти к ней и утешить, если она позволит. Но не мог, пока на палубе толклась эта троица со своим снаряжением. Лефтрин обернулся к Карсону. Старый друг смотрел на него с пониманием.

– Она небось не только в драконах разбирается? – поддразнил его Карсон.

– Не знаю! – огрызнулся Лефтрин. Потом, смутившись, сказал помягче: – Добро пожаловать на борт, Карсон. Может, вечерком у нас будет время обсудить бородатые новости. А сейчас, пожалуйста, вы все трое найдите себе место на корабле и приберите свое добро, чтобы не мешалось под ногами. Сварг! Остальной груз еще не на борту? Нам надо поспешить, чтобы угнаться за драконами.

– Такой скорости они долго не выдержат, – сказал Карсон. – После полудня…

Охотник вдруг замолк на полуслове, глядя за спину Лефтрину. Капитан обернулся и увидел, что на борт неуклюже карабкается Седрик. Одной рукой он прижимал к груди свою сумку.

– И кто же это такой? – тихо спросил Карсон, улыбаясь.

– А, этот… – Лефтрин постарался придать тону безразличие. – Ходит по пятам за Элис. Вроде как присматривает за ней.

– Экая неприятность, – тихо пробормотал Карсон.

– Заткнись! – с чувством ответил Лефтрин.

Дэвви метнулся к сходням и попытался взять у Седрика сумку, чтобы помочь. Тот огрызнулся, покрепче прижал ее к себе и неуклюже перевалился через борт. Выпрямившись, он поправил одежду и направился к капитану:

– Где Элис?

– Ушла в свою каюту. Мы скоро отчаливаем. Тебе лучше поскорее собрать вещи, если хочешь взять их с собой на берег. – Лефтрин старался говорить спокойно.

Седрик стоял и разглядывал его. Он не заскрипел зубами, лишь стиснул их на мгновение.

– Я не схожу на берег, – сказал он, развернулся и бросил через плечо: – Я не оставлю Элис одну на этом баркасе.

«И тем более не одну, – мысленно добавил Лефтрин и едва удержался, чтобы не усмехнуться. – Этот скользкий тип хотел сказать, что не хочет оставлять Элис наедине со мной, но духу не хватило высказаться прямо».

– Одна она и не останется, знаешь ли. А мы ей ничего плохого не сделаем.

Седрик снова посмотрел на него.

– Я несу за нее ответственность, – сказал он.

Потом открыл дверь своей каютки и хлопнул ею так же громко, как Элис. Лефтрин постарался ничем не выдать своего раздражения.

– Не слишком ли он громко лает для сторожевого пса? – заметил Карсон. Лефтрин бросил на него сердитый взгляд, и тот добавил: – Ой не думаю, что он стережет по велению сердца. Похоже, у него другое на уме.

– Убирай свое добро с моей палубы. У меня нет времени на болтовню. Надо спускать корабль на воду.

– Это точно, – признал Карсон. – Дел много.

В каюте было тесно и темно. Элис сидела на полу и смотрела в потолок. Не было сил даже зажечь свечу, не говоря уж о том, чтобы забраться в гамак. Комнатушка, которую она прежде находила уютной и милой, теперь казалась детским шалашом на дереве. А сама она ощущала себя ребенком, который прячется от неминуемого наказания.

Почему она бросила вызов Седрику? Откуда эта вспышка безрассудной отваги? Зачем вообще так переживать – ведь все равно взять назад свое обещание невозможно? Она отправится и без него. Да, без него. Вверх по реке, на корабле, полном матросов и прочих грубиянов, неизвестно куда. А когда она вернется – что тогда? Тогда Лефтрин обнаружит, что Гест не намерен выплачивать ее долги, и даже если она приобретет какие-то знания, в Удачном и Трехоге ее будет ждать позор. У нее больше нет дома, ей некуда возвращаться. Что сделает Гест с ее кабинетом и бумагами, когда поймет, что она сбежала? Уничтожит. Кому, как не Элис, знать, каким мстительным может быть ее муж. Он продаст ценные древние свитки – вероятно, в Калсиду. И сожжет ее переводы. Нет, вдруг с горечью подумала она. Он выставит их на аукцион вместе со свитками. Как бы Гест ни был зол, он никогда не упустит возможности получить прибыль.

Элис стиснула зубы, на глаза навернулись жгучие слезы. Интересно, догадается ли он, насколько ценны ее заметки? Или они сгинут в библиотеке досужего коллекционера, не подозревающего, какое сокровище он приобрел? Или, еще хуже, кто-нибудь выдаст ее работу за свою. Использует ради собственной выгоды знания о драконах и Старших, добытые ею с таким трудом.

Думать об этом было больно. Нет, нельзя допустить, чтобы так обошлись с плодами ее усилий. Нельзя сломать себе жизнь таким дурацким, детским способом. Она должна вернуться домой. Вот и все.

Понимание это ранило ее словно острый нож в сердце, и Элис горько заплакала. Она плакала так, как не плакала много лет, всхлипывая и содрогаясь, и ей казалось, что вместе с нею содрогается весь мир. Наконец шторм остался позади. Элис чувствовала себя совершенно избитой, как будто ее поколотили или она упала с высоты. Взмокшие волосы прилипли ко лбу, из носа текло, голова кружилась. Она встала. Все тело болело. Слепо пошарив вокруг, Элис нашла свою рубашку и вытерла лицо, нимало не заботясь о том, что пачкает ее. Какая теперь разница? Что вообще сейчас имеет значение? Элис снова вытерла лицо сухой частью рубашки и бросила ее на пол. Слезы ушли, не принеся облегчения, – как обычно. Она вздохнула. Время сдаваться и отступать.

В дверь решительно постучали. Руки Элис непроизвольно поднялись к лицу. Она вытерла щеки и пригладила волосы. Ее не должны видеть такой. Она откашлялась и постаралась, чтобы голос ее звучал всего лишь заспанно:

– Кто там?

– Седрик. Элис, могу я поговорить с тобой?

– Нет. Не сейчас, – ответила она не задумываясь.

Печаль вдруг снова обернулась яростью. Вернулось головокружение. Элис оперлась о стол. За дверью была тишина.

Затем опять раздался напряженный голос Седрика:

– Элис, боюсь, я вынужден настаивать. Я вхожу.

– Не надо! – воскликнула она.

Но он уже распахнул дверь, и комнату залил послеполуденный свет. Элис отпрянула и отвернулась:

– Что тебе нужно? Я пакую вещи. Скоро буду готова.

Конечно, она лгала.

Седрик был безжалостен. Он широко открыл дверь. Элис наклонилась поднять с пола рубашку – так, чтобы оказаться спиной к нему, – потеряла равновесие и чуть не упала. В два шага Седрик оказался рядом и подхватил ее. Она с благодарностью ухватилась обеими руками за его предплечье и призналась:

– У меня кружится голова.

– Это баркас плывет по реке.

И тут Элис поняла, что баркас действительно движется. В дверном проеме она увидела, как плывут назад гигантские деревья. Головокружение объяснялось тем, что у нее под ногами плавно покачивалась палуба. И оно прошло.

– Мы отчалили, – удивленно сказала она.

В это невозможно было поверить. Элис возразила Седрику и выиграла. Баркас нес ее вверх по реке.

– Да. Отчалили, – отрывисто ответил он.

– Мне жаль.

Элис удивилась произнесенным словам. Она не была виновата ни в чем и все же извинялась. Когда для нее стало естественным просить прощения, если она хотела что-то получить?

– Мне тоже, – ответил Седрик.

Он глубоко вздохнул, и Элис вдруг ощутила, как близко к нему стоит. Это почти объятие. Она чувствовала исходящий от него запах – пряный аромат мыла. Удивительно! Этот запах вмиг напомнил о Гесте, и она отступила на шаг. Странно: Гест и Седрик пользуются одинаковым мылом. Эта мысль заставила ее задумчиво нахмурить брови.

Ее размышления прервал тихий, полный сожаления голос:

– Элис, это безумие. Мы только что отправились в плавание неизвестно куда, в места, которые даже на карты не нанесены. Это затянется на недели, если не на месяцы! Как ты могла? Как ты могла так просто отказаться от своей жизни?

На нее снизошло спокойствие, а потом и радость, от которой вновь закружилась голова. А мягко покачивающийся баркас закружился вокруг нее. Седрик прав. Она оставила все позади.

– Отказаться от своей жизни, Седрик? Я с радостью сбежала бы от того, что ты считаешь моей жизнью. Часами сидеть за столом, царапать пером, жить тем, что случилось столетия назад. Обедать в одиночестве. Ложиться в постель в одиночестве.

Горечь этих слов явно потрясла Седрика.

– Ты вовсе не должна обедать одна, – хрипло проговорил он.

– Я и в постель не должна ложиться одна. Выходя замуж, женщина ожидает, что за обедом и в постели с ней будет ее муж. Когда Гест сделал предложение, я решила, что мне больше на надо бояться одиночества. Я думала, он будет со мной.

– Так Гест и так бывает с тобой, когда может. – Седрик возразил неуверенно, возможно, потому, что знал, что это ложь. – Он торговец, Элис. Ты ведь понимаешь, его занятие предполагает поездки. Если он не будет ездить по делам, то не сможет заработать и обеспечить тебе ту жизнь, которую ты ведешь…

Элис не дала захлопнуться этой словесной ловушке – слишком часто она туда попадала в первые годы замужества. Затягивающаяся петля неизбежно служила доказательством, что, жалуясь на одиночество, она думает только о себе – ночь за ночью, неделя за неделей.

– Ты не понимаешь, Седрик. Дело не в том, что он столько времени проводит в разъездах. Меня это больше не волнует. Я не тоскую по нему. Знаешь, Седрик, что хуже всего? Что я рада, когда его нет. Не потому, что мне нравится быть одной, я к этому привыкла. У меня это хорошо получается – быть одной. Когда его нет, я не думаю о нем. Я не гадаю, с кем он и как с ней обращается.

Элис внезапно умолкла. Она обещала Гесту, что больше никогда не обвинит его во лжи, никогда не выскажет ему таких подозрений. Седрик был при этом и слышал ее обещание. Элис плотно сомкнула губы.

Ее слова смутили Седрика. Элис ощутила, что он слега подвинулся, как будто хотел отстраниться от нее, но не знал, как поделикатнее высвободиться из ее рук. А она внезапно поняла, что ее подозрения небезосновательны. Сейчас у Геста кто-то есть, и Седрик об этом знает. Знает – и чувствует себя виноватым в том, что покрывает Геста. Элис решила избавить его от этой вины.

– Не переживай, Седрик. Я пообещала, что никогда больше об этом не заговорю, и сдержу слово. Меня больше не волнует, что женщины в Удачном узнают, как редко он бывает в моей постели. Если он им нравится – пусть берут. Я устала от его жестоких слов, жестокого сердца, жестоких рук.

Она почувствовала, что Седрик напрягся.

– Жестоких рук? – спросил он со страхом. – Элис, но он же не… Гест тебя бил?

– Нет, – тихо призналась она. – Нет, он никогда меня не бил. Но мужчина может жестоко обходиться с женщиной и без битья.

Элис вспомнила, как Гест схватил ее за руку, когда хотел уйти с одного вечера, а она недостаточно быстро ответила на его учтивое предположение, что пора ехать домой. Вспомнила, как он иногда забирал у нее разные вещи – не просто брал себе, а вырывал из рук, как у непослушного ребенка. Она не хотела вспоминать о том, как его руки хватали ее за плечи и оставляли синяки, как будто она могла убежать, – хотя она никогда не сопротивлялась его попыткам зачать ребенка.

Седрик откашлялся и отодвинулся от нее.

– Я давно знаю Геста. Он вовсе не плохой, Элис. Он просто… – Седрик запнулся, подыскивая слово.

– Он просто Гест, – закончила она за него. – Он жестокий человек. С жестокими руками, жестоким сердцем. Он не бил меня. У него не было необходимости. Когда ему перечат, ему хватает жестоких слов. Он может унизить меня взглядом. Он может избивать меня словами и улыбаться, как будто не понимает, что делает. Но он понимает. Теперь я готова это признать. Он точно знает, как сильно и как часто ранит меня. – Элис отвернулась от потрясенного взгляда Седрика и стала смотреть на проплывающий мимо берег. – Прости меня, – наконец сказала она. – Прости за то, что спорила с тобой и что мы плывем вверх по реке. Я знаю, это глупо и опасно. Я боюсь. Боюсь идти и боюсь того, что ждет меня дома. Но я не чувствую за собой вины. Я не отказываюсь от своей прежней жизни, Седрик. Я ищу возможность получить хоть немного жизни для себя. Мне правда жаль, что я потащила тебя с собой. Знаю: ты бы так не поступил. И я не хочу, чтобы Гест сваливал на тебя эту ответственность. Но признаюсь, я рада тому, что ты вернулся на баркас, что ты здесь. Раз я собираюсь творить безрассудства, лучшего спутника, чем ты, не найти.

Он пробормотал что-то в ответ. Элис сказала то, что ему неловко было слышать, то, что ему, видимо, никогда не говорили о его хозяине и благодетеле. Она попыталась пожалеть об этом и не смогла, а лишь понадеялась, что сказанное не испортит отношений Седрика с Гестом. Ей даже захотелось, чтобы Седрик обнял ее, пусть даже на один миг, по-дружески. Когда ее в последний раз обнимали с чувством? Вспомнились прощальные торопливые объятия матери. А мужчина ее когда-нибудь обнимал?

Никогда.

Седрик взял ее руки в свои и осторожно пожал, прежде чем отпустить. Высвободившись, он неловко попытался сгладить размолвку:

– Ну, наверное, это должно меня утешить. Но не утешает. – Слова были резкими, но улыбнулся он грустно. Впрочем, улыбка быстро угасла, словно у него не было сил ее удержать. Седрик покачал головой и сказал: – Пойду приведу в порядок свою каморку. Похоже, мне придется прожить в ней дольше, чем я думал.

Он ушел, как только позволили правила приличия. Скрылся в своей конуре, стремясь не подавать виду, что сбегает от Элис.

Закрыл дверь в крохотную комнатушку, предварительно отворив вентиляционные щели в верхней части стены. Назвать эти дыры окнами язык не поворачивался. Расположенные слишком высоко, они были настолько узкими, что через них не удавалось ничего разглядеть. Но они пропускали свежий воздух, хоть и приправленный запахом реки, и немного света. На потолке крохотной каюты играли блики, отбрасываемые рябью на воде. Седрик сел на свой сундук и уперся взглядом в запертую дверь. Сумка с драгоценным грузом лежала на полу. Эти обрезки стоят целого состояния, а он плывет с ними вверх по реке, прочь от денег и от того, что заставило его мечтать об этих деньгах. Остается надеяться, что соль и уксус сохранят эту разлохмаченную плоть – его последний шанс на жизнь без лжи. Седрик опустил лицо и закрыл его руками.

Гест… Ах, Гест… Что мы сделали с ней? В каком жестоком деле я участвую!

У Геста жестокие руки.

Седрик не хотел думать об этом – но не мог остановиться. Он не желал воображать, как руки Геста касаются Элис. Он знал, что Гест должен быть с ней, что он должен своему отцу ребенка от нее. Седрик зарекся представлять, как это происходит, и гадать, нежен ли с ней Гест, страстен ли… Он не хотел знать, не хотел, чтобы это его волновало. Это не имело никакого отношения к ним с Гестом.

Но Седрику никогда не приходило в голову, что Гест будет груб с Элис. А он, конечно, был. Это же Гест. Человек с сильными руками. Длинные пальцы и короткие ухоженные ногти. Несложно, пусть и больно, представить, как эти руки держат ее за плечи и как ногти впиваются в ее кожу. От них потом остаются полукруглые следы. Седрик знал это. Его руки сами собой поднялись к лицу, к плечам. С тех пор как Гест оставлял на нем такие следы, прошли уже недели. Седрику их не хватало.

Он думал в одиночестве, не скучает ли Гест по нему. Вряд ли. Гест безжалостно отталкивал Седрика в последние дни перед отъездом. И одновременно был уверен, что секретарь уладит все мелочи с теми с его новыми сопровождающими. Гест сейчас не один и почти наверняка не думает о нем. Реддинг. Проклятый Реддинг, так явно заинтересованный в том, что он, Седрик, утратил. Реддинг, с его пухлым ртом и вечными насмешками, с его маленькими руками, то и дело приглаживающими курчавые волосы. С ним Реддинг.

В горле застрял противный комок. Слезы бы помогли, но Седрик совершенно не мог плакать. Гест. Гест…

– Гест, – вслух произнес он, и это было утешение, режущее подобно ножу.

Гест единственный знал, каков Седрик на самом деле, он единственный понимал его. И он бросил его, отослал с дурацким поручением – сопровождать нелюбимую жену. Жену, которую он лапал своими жестокими руками. Эти же самые властные руки схватили Седрика за плечи и заключили в то первое отчаянное объятие.

Седрик тогда был юнцом, едва начавшим бриться и бесконечно несчастным. Он вечно ссорился с отцом и уже не мог быть откровенным с матерью и сестрами. Он вообще ни с кем не мог быть откровенным. И теперь он с горечью понимал, как успешно Гест теперь погрузил его в ту бездну одиночества, из которой сам же некогда и спас. Что он хотел доказать Седрику? Что может вернуть его в прошлое, снова сделать его тем, кем он был много лет назад?

Впервые они повстречались на собрании торговцев, в день зимней свадьбы. Женихом семнадцатилетней невесты был сосед Мельдаров, парень немного старше Седрика. Этот сосед учил его калсидийскому языку – Седрик занялся им по настоянию отца. Наставник вел себя с учеником мягко, терпеливо и дружелюбно, его уроки были куда приятнее, чем уроки счета, истории и основ навигации у другого учителя. Того, другого, наняли в складчину несколько семей торговцев для своих сыновей. Он был настоящим чудовищем, и его ученики развлекались, грубо подшучивая друг над другом. А как они хохотали, когда учитель тонко высмеивал ответы Седрика. Седрик ненавидел эти уроки, его страшили насмешки и издевательства. Удивительно, что он вообще там чему-то научился. Приттус был совсем другим. Седрик дорожил общением с ним.

И теперь он мрачно смотрел, как Приттус произносит брачные клятвы. У него больше не будет времени заниматься с Седриком, он начнет помогать своему отцу в торговле пряностями и заживет своим хозяйством. Единственный островок дружеского общения тонул в море одиночества.

Приттус стоял прямо в своем простом официальном одеянии торговца, свет играл в его блестящих черных волосах. Клятвы были произнесены, он повернулся к девушке и посмотрел ей в лицо с улыбкой, которая была так хорошо знакома Седрику. Лицо девушки порозовело от радости. Приттус протянул ей руки, и она вложила в них свои. Седрику пришлось отвернуться, его душила зависть – у него такого никогда не будет! Новобрачные развернулись к гостям, и те захлопали в ладоши, поздравляя их.

Седрик не хлопал. Когда хлопки затихли, он залпом выпил вино и поставил свой бокал на край одного из накрытых столов. Зал был полон людей, все они улыбались, разговаривали и горели желанием поздравить молодоженов. У дверей несколько юношей переговаривались вполголоса, обмениваясь шутками. Седрик уловил чьи-то слова об ожидающей Приттуса ночи, после чего парни непристойно захихикали. Седрик извинился, протискиваясь мимо них, и вышел из душного Зала Торговцев на свежий воздух. Плащ он не взял, ему хотелось освежиться. Настроение к тому располагало.

Надвигалась буря, из тех, которые обрушивают ледяной дождь вперемешку с мокрыми снежными хлопьями. Ветер утих, потом поднялся снова. Низкие тучи превратили конец дня в вечер. Седрик не обращал на это внимания, шагая мимо карет и тепло одетых кучеров.

В саду никого не было. С деревьев пооблетали листья, и ничто не сдерживало порывов холодного ветра. Мощеные дорожки покрыла опавшая листва. Седрик инстинктивно направился под защиту рощицы хвойных деревьев. Там ветра почти не чувствовалось. Седрик поднял глаза к холодному зимнему небу, пытаясь найти в нем хоть одну звезду. И не смог. Он опустил голову и стер со щек капли дождя.

– О, слезы на свадьбе? Ну что ты за сентиментальный дурак!

Потрясенный Седрик обернулся. Он не думал, что в такую погоду кто-то еще выйдет на улицу. Изумление усилилось, когда юноша понял, что перед ним Гест и что он, должно быть, шел за ним следом. Гест стоял в той компании у дверей. Седрик знал его имя и репутацию, но не более того. Богатый молодой торговец, всеобщий любимец, он вращался в кругах на несколько ступеней выше, чем Седрик. Непонятно, зачем Гест пошел за ним. Длинный темно-синий плащ торговца казался в сумерках почти черным. Воротник был высоко поднят и обрамлял лицо.

– Это дождь. Я вышел проветриться, выпил многовато вина.

Гест молча слушал, насмешливо склонив голову набок. Он поднял брови, словно упрекая во лжи.

– Я не плакал.

– Правда?

Гест подошел к Седрику. Дождь перешел в снег, крупные хлопья оседали на его темные волосы.

– Я видел, как ты смотрел на счастливую пару, и подумал: вот отвергнутый влюбленный, который смотрит, как разбиваются его мечты.

Гест приближался. Седрик настороженно следил за ним.

– Я ее едва знаю, – ответил он. – А Приттус был моим наставником. Я пришел поздравить его.

– Как и все мы, – легко согласился Гест. – Наш дорогой друг Приттус начинает сегодня новую жизнь. Он принял на себя обязанности мужа. И любящие друзья, хоть и желают ему счастья, с сожалением признают, что будут видеть его куда реже.

В небе сверкнула молния. Здесь, под елями, зимний день стал еще темнее. Цвета были уже почти неразличимы, лицо Геста казалось игрой теней и выступов. Он улыбался. И с этой изящной улыбкой спросил Седрика:

– И чему же Приттус тебя учил?

– Калсидийскому. Мой отец говорит, что каждый торговец должен знать калсидийский и говорить на нем без акцента. Приттус владеет им, как родным: у него учителем был калсидиец.

Гест подошел вплотную к Седрику.

– Калсидийский? – Он улыбнулся еще шире, показав зубы. – Да. Я согласен с твоим отцом. Каждый торговец должен знать калсидийский. Говорят, что они всегда будут нашими врагами. Я бы сказал, что это веская причина изучать их. Не только язык, но и обычаи. Враги или нет, они будут торговать с нами. И обманывать тех, кто для них уязвим. Но тебе понадобится не только знать язык. Можно говорить на чужом языке, но, если не знать обычаев, всегда будешь выглядеть чужаком. А это никуда не годится. Согласен?

– Наверное. Да.

Седрик решил, что Гест пьян. Они стояли так близко, что юноша чувствовал запах спиртного в его дыхании.

Взгляд Геста блуждал по лицу Седрика.

– Итак, дай-ка я послушаю, есть ли у тебя акцент, – сказал Гест, облизнув губы. – Скажи что-нибудь по-калсидийски.

– Что?

– Это не по-калсидийски, – усмехнулся он. – Еще раз.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал?

Седрик чувствовал себя в ловушке. Этот человек издевается над ним или пытается завязать знакомство? В разговоре он балансировал между насмешкой и дружелюбием.

– А, вот это подойдет. Да. Скажи: «Чего ты желаешь, господин мой?»

Седрик мысленно перевел фразу, а потом произнес слова без запинки. Но Гест покачал головой и недовольно скривил губы:

– О нет. Не так. Нужно шире открывать рот. Они очень болтливы.

– Что?

– Скажи это снова, только открывай рот пошире. Не сжимай губы.

Он издевается, теперь Седрик был в этом уверен.

– Я замерз. Пойду в зал, – отрывисто сказал он.

Но когда проходил мимо Геста, тот вдруг схватил его за плечо и резко развернул, так что невысокий Седрик чуть не столкнулся с ним.

– Скажи еще раз, – велел Гест. – На любом языке, на каком хочешь. Скажи: «Чего ты желаешь, господин мой?»

Его пальцы впились Седрику в плечо. Седрик попытался вывернуться.

– Пусти! Что тебе нужно? – воскликнул он.

Но Гест в ответ схватил его за другое плечо и резко дернул, чуть не повалив. Теперь они стояли вплотную, Гест прижимал его к себе, глядя прямо в глаза.

– Что мне нужно? Хм… Это, конечно, не «Что ты желаешь?», но сойдет. Ты должен бы спросить, чего ты хочешь для себя, Седрик. Интересно, ты когда-нибудь задавал себе этот вопрос, я уж не говорю – отвечал на него? Потому что мне ответ очевиден. Хочешь ты вот этого…

Одной рукой Гест ухватил Седрика за парадную рубашку под горлом, другой вцепился в волосы на макушке. Потом наклонился и прижался губами к губам Седрика, словно хотел пожрать его. Седрик был слишком потрясен, чтобы сопротивляться, даже когда Гест крепко прижал его к себе. Он ощутил внезапный жар, желание, которое не мог ни скрыть, ни отрицать. У губ Геста был вкус вина, а его щека, хоть и чисто выбритая, царапнула щеку Седрика, когда тот попытался отстраниться. Седрик задыхался, разрываясь между жаждой поцелуя и осознанием того, как плохо иметь такие желания. Он уперся руками в грудь Геста и оттолкнул его, но не сумел вложить в это движение достаточно силы. Гест легко удержал его, и его смех отозвался у Седрика в груди. Наконец Гест прервал поцелуй, но не отпустил Седрика.

– Не бойся. Борись сколько угодно, если считаешь, что должен сопротивляться. Я не дам тебе победить. С тобой будет то, о чем ты давно мечтал. Кто-то должен же был обуздать тебя..

– Пусти меня! Ты сумасшедший или просто напился? – Голос Седрика дрожал.

Ветер усилился, но он едва замечал это. Гест без усилия прижал его руки к телу. Он был выше и сильнее, и он приподнял Седрика – не так, чтобы ноги оторвались от земли, но так, чтобы показать, что он это может. Потом он крепче прижал Седрика к себе и проговорил сквозь зубы:

– Седрик, я не пьян и не сошел с ума. Просто я честнее тебя. Мне не нужно спрашивать: «Чего ты желаешь, господин мой?» Чего желаешь ты, было написано у тебя на лице, когда ты смотрел на счастливую пару. Ты не по невесте страдал, а по Приттусу. А кто бы не страдал? Такой милый парень. Но теперь он не достанется ни тебе, ни мне. Так что придется довольствоваться тем, что есть.

– Неправда, – предпринял он жалкую попытку солгать. – Я не знаю…

Гест снова начал целовать его, жестко, терзая губы, пока Седрик не сдался и не подчинился ему. Непроизвольно он тихо всхлипнул, и Гест засмеялся ему в рот. Потом внезапно разжал объятия и отступил на шаг. Седрик чуть не упал. Он отшатнулся от Геста. Ночная рощица шла вокруг него в хороводе. Седрик прижал ладонь к саднящим губам и почувствовал соленый вкус крови.

– Не понимаю… – пролепетал он.

– Правда? – Гест снова улыбнулся. – А я думаю, что понимаешь. Все будет куда проще, когда ты признаешься, что понимаешь.

Он подошел вплотную, и Седрик не отступил. Гест снова потянулся к Седрику, и тот не убежал. У Геста были сильные, крепкие руки.

Седрик тогда закрыл глаза – сейчас, вспоминая, он снова сидел с закрытыми глазами. Вся та безумная ночь под холодным штормовым небом была свежа в памяти. Она не давала ему покоя, она проявляла его сущность. Гест оказался прав. Когда он признался, чего хочет, стало легче.

Гест был безжалостен. Он дразнил, причинял боль, гладил и утешал. Он был груб и нежен одновременно, жестко требовал и тут же мягко настаивал. Над ними неслась буря, ветер гнул деревья, но холода не чувствовалось. Они упали на толстую подстилку из игл под низко опущенными вечнозелеными ветвями – от слоя сухой хвои хорошо пахло. Они укрылись плащом Геста. Время, семью, весь остальной мир – все унесло бурей.

Незадолго до рассвета Гест оставил Седрика у подъезда к дому. Седрик явился домой в грязной и порванной одежде, всклокоченный, с кровоточащими губами. Он проспал допоздна – сколько позволил отец. Потом, стоя перед отцом в кабинете, Седрик поведал длинную басню насчет выпивки, падения в воду по темноте и долгого пути домой. У него болели все мышцы, губы опухли. Три мучительных дня Седрик сидел в отцовском доме тише мыши. Почти все время он прятался у себя в комнате, или сгорая от стыда, или пялясь в темноту и воскрешая в памяти каждый миг встречи. В нем боролись сожаление и желание.

Утром на четвертый день пришло приглашение от Геста – на верховую прогулку. В большом конверте серо-голубого цвета, надписанном размашистым почерком Геста, лежала записка на тонкой серой бумаге. Отец удивился. Он был польщен тем, что у сына завелись связи в высшем обществе. Мать тут же озаботилась состоянием выходного костюма Седрика. Отец одолжил ему лошадь – единственное приличное средство передвижения, которым располагала их семья. Напутствуя, отец предупредил, чтобы Седрик не уходил с вечеринки первым, а задержался, если Гест будет к нему благорасположен.

Гест и правда оказался благорасположен. Седрик был единственным гостем на этой «верховой прогулке», и уехали они недалеко, до маленькой заброшенной фермы, принадлежащей Финбокам. Все комнаты ветхого домика были пыльными и неубранными, кроме одной спальни, хорошо обставленной, со стойкой, полной спиртного.

Седрик быстро понял, что в «верховых прогулках» Геста лошади далеко не главное. Вскоре Гест стал для него целым миром. В его присутствии свет, краски, звуки делались ярче, сильнее. Гест погрузил его в мир искушений и удовольствий, избавил от страхов и скованности и научил новым потребностям – они заменили те смутные желания, в которых Седрик боялся кому-либо признаться. Вспоминая то время, Седрик улыбнулся. Они тогда обедали вместе, потом проводили вечера с друзьями Геста. Друзья Геста – вот где была настоящая школа! Богатые торговцы, кто моложе, кто старше, кто одинок, кто женат, – все они вели жизнь, полную радостей, какие только можно было купить за деньги. Седрика поразило, как они потворствуют своим прихотям, потрясла постоянная погоня за всяческими удовольствиями. Когда он сказал об этом Гесту, тот рассмеялся и ответил: «Мы же торговцы, Седрик, по рождению и по наследству. Мы находим то, чего люди желают больше всего, и получаем за это деньги. Нам становится известно о самом желанном – и мы хотим его для себя. И обретаем его за те деньги, что заработали. В этом-то и состоит наша цель: приумножить деньги и использовать их себе во благо. Что в этом плохого? Иначе зачем так тяжко трудиться? Мы работаем, чтобы насладиться плодами своего труда». Седрик не знал, что возразить.

Под влиянием Геста он стал меняться: старший друг говорил ему, как причесываться, одежду какого цвета и покроя носить, где покупать обувь. Когда Седрик с его скромным бюджетом не смог угнаться за вкусами Геста, тот дарил ему одежду, а потом, когда отец Седрика начал задавать вопросы, придумал должность, которая требовала, чтобы юноша жил с ним в одном доме. Гест изменил не только его жизнь – нет, он преобразил его самого. Седрик не только научился ценить хорошее вино и изысканные яства, но и привык к ним. Он уже не терпел плохо сидящую одежду. И что теперь станет с ним? Если, вернувшись, он узнает, что Гест нашел ему замену, – что тогда? Седрик закрыл глаза и попытался представить себе жизнь без Геста. Жизнь без денег Геста и его развлечений – да, это он мог представить. Но жизнь без его прикосновений?

Баркас неравномерно покачивался в течениях реки. Седрик вернулся в реальность. Команда носилась туда-сюда. Наверное, ставили парус – если ветер благоприятный. Как движется баркас, оставалось для Седрик загадкой. Ему казалось, что такое большое судно невозможно вести вверх по реке только на веслах – однако они плыли.

И Седрику приходится плыть.

Нет, только не сдаваться. Упрямство Элис – достойный образец для подражания. Она не намерена раскаиваться в том, что ухватилась за возможность. Он может вести себя так же. Пусть себе Гест гадает, где они и почему не вернулись. Малая толика сомнений и неудобств пойдет ему на пользу. Седрик не сомневался, что жизнь Геста станет чуть менее приятной без жены и секретаря, хлопочущего о всех тех досадных мелочах, которых сам Гест стремился избегать.

Что до его собственных планов, то их следует выполнить. Если уж ему придется находиться в компании драконьих хранителей и их подопечных, то наверняка появится шанс собрать побольше материала на продажу. Седрик присел на пол. В основании его сундука был потайной ящик. Гест когда-то заказал этот сундук, чтобы хранить в тайнике особо ценные вещи и деньги. Знал бы он, для чего будет использовать тайник его секретарь!

Седрик открыл тайник и стал разглядывать два стеклянных флакона, которые наполнил сегодня. В сумраке было плохо видно. В ящике ожидали своего часа другие флаконы и керамические сосуды – одни пустые, другие с жидкостями и солью. Седрик тщательно продумывал все мелочи с того самого мига, как понял, что наказание, которое планирует для него Гест, он может обратить к собственной пользе.

Был там и аккуратно составленный список образцов, которые он надеялся добыть, и их примерная стоимость. Кровь. Зубы. Когти. Чешуйки. Внутренности. Селезенка. Сердце. С каким волнением он смотрел, как та девушка обрезает края раны. Надо будет последить… Если какое-нибудь из животных поранится или умрет, он должен под любым предлогом сразу оказаться рядом. Так изгнание может положить начало его успехам.

Седрик аккуратно сложил свои образцы и закрыл сундук.

«Никаких сожалений», – мысленно повторил он.

Не сожалеть и не медлить.

Синтара вместе с другими драконами спустилась к воде. Их вел Меркор. Удивительно, но все драконы приняли его лидерство, даже Кало, всего несколько часов назад кичившийся своими размерами. Возбуждение, которым они заразили друг друга, побудило их к действию. Вперед, вперед немедля!

Все утро они шли по отмелям у берега. Течение тут было слабее, сопротивление воды меньше. Синтара предпочла бы шагать по суше, но густая растительность Дождевых чащоб подступала прямо к воде, а иногда спускалась и в воду – всюду были переплетенные корни, упавшие стволы. Драконам хватало силы проломиться через такие препятствия, но к полудню им пришлось выйти на глубину, чтобы обогнуть огромную корягу, перегородившую реку.

Ствол был необъятным – Синтара даже не могла увидеть, что скрывается за ним. Едкая речная вода уже пожирала павшего гиганта, но все равно, чтобы его обойти, надо было забраться на такую глубину, где лапы отрывались от дна. Какая неожиданность! Сначала Синтара забарахталась, пытаясь найти опору, и подняла тучу брызг. Фенте, небольшая зеленая драконица, пронзительно затрубила. Ее подхватило течение, и она дико замолотила по воде, пока не миновала поваленное дерево, а потом торопливым галопом поскакала к отмели. Там Фенте поплелась дальше и еще долго не могла восстановить дыхание. Синтара порадовалась, что она выше и сильнее, чем Фенте. Ей не пришлось плыть. Драконы умеют плавать, но делают это только по необходимости.

Едва Синтара подумала о плавании, как в памяти что-то смутно шевельнулось. Первое воспоминание было о страшном случае – край высокого обрыва обрушился, и она упала в глубокий холодный фьорд. Ей пришлось плыть, потому что взобраться на отвесные скалы вокруг фьорда было невозможно. К тому времени, когда нашлось место, где можно было вылезти из воды, она так замерзла, что едва смогла расправить крылья и отряхнуть их, чтобы взлететь.

Обнаружились и другие воспоминания о пребывании под водой, и с некоторым усилием Синтара связала их с Кельсингрой. Она поразмышляла над ними, складывая осколки в цельную картину. Там был город на берегу, прекрасный город, сияющий на солнце, а перед ним текла глубокая и широкая река. Течение, толкавшее в грудь, помогло вспомнить. Да. Кто-то летел над городом, описывая круги – один, другой, третий. Не для красоты, хотя полет понизу или переворот в воздухе могли вызвать крики восторга у Старших, населявших город. Нет, это было уведомление всем, драконам и Старшим, о том, что летящий дракон собирается сесть. Чтобы рыбацкие лодки успели освободить место. Потому что лучший способ приземлиться в Кельсингре – это пройти низко над водой, потом плотно прижать крылья, вытянуть шею и нырнуть под воду. Река смягчала посадку. Оказавшись в воде, драконы не плыли, а выходили вброд на берег, их чешуйчатые шкуры сверкали на солнце. Вышедших из воды ожидало развлечение. Там всегда их встречали Старшие, чьей обязанностью было…

Синтара споткнулась о крупный камень на дне, и тонкая ниточка воспоминаний оборвалась. Она в отчаянии попыталась поймать эту ниточку вновь. Было так приятно думать о чем-то хорошем, а теперь воспоминание ускользнуло. Вокруг нее, фыркая и отдуваясь, брели против течения драконы. Ближе к берегу река была мельче и течение помедленнее, но приходилось тяжело месить глубокий ил. Синтара решила, что лучше медленно ковылять по грязи, чем идти на глубине. Она обогнала нескольких драконов, потом ускорила шаг, пока впереди не остались только Меркор и Ранкулос.

Золотой дракон упорно шагал вперед. Он не был так велик, как Кало или Сестикан, но в реке казался длиннее. Может быть, потому, что он вытянул вперед шею и поднял над водой хвост.

– Меркор! – окликнула его Синтара.

Она знала, что дракон слышит ее, но он не повернул головы и не замедлил шага. Алый Ранкулос всего на шаг или два отставал от него.

– Меркор! – снова позвала она и в отчаянии оттого, что он не отвечает, потребовала: – Скажи, что ты помнишь о том, как Старшие приветствовали нас, когда мы достигали Кельсингры? Я знаю, что мы делали три круга над городом, чтобы предупредить их о прибытии…

– Они трубили в рога на башнях, когда видели нас. Серебряные трубы и медные рога. Они предупреждали рыбацкие лодки, чтобы те освободили место на реке. – Это сказал не Меркор, а Ранкулос. В серебристых глазах красного дракона вращались водовороты радости. – Это я только что вспомнил, когда ты сказала о трех кругах над городом.

– И я помню!

Это Верас вспенила воду, пытаясь догнать их. Золотые искры на ее зеленом теле, раньше почти всегда скрытые под слоем грязи и пыли, теперь сверкали.

– А я не помню, – тихо призналась Синтара. – Но я помню, как опускалась на реку и погружалась под воду, в глубину, куда не достигает солнце. Там песчаное дно. И помню, как выходила на берег. Там всегда нас ожидали несколько Старших. – Она умолкла, надеясь, что еще кто-нибудь что-нибудь скажет. Но все молчали, а Меркор настойчиво двигался вперед. – Я помню, что потом было что-то приятное. Какое-то особое приветствие…

Синтара намеренно умолкла на полуслове. Однако никто не подхватил разговор. Только река шумела, да слышались плеск воды и тяжелое дыхание драконов, идущих против течения. Впереди темнело еще одно бревно, хоть и не такое большое, как первое. Вернулось уныние. Она уже чувствовала усталость.

Вдруг Меркор поднял голову. Ноздри его раздувались, он остановился на полушаге. Огляделся вокруг, изучая реку справа и густой лес слева. Потом вдруг выдохнул. Укороченный воротник из ядовитых выростов на шее, голубовато-белый на фоне золотого тела, встопорщился.

– В чем дело? – спросила Верас.

Она тоже остановилась и оглядывалась.

– Речная свинья, – сказал Сестикан. – Чую ее навоз.

И словно по зову, речные свиньи вдруг вынырнули из воды. У них были серые, как вода в реке, шкуры и длинная шерсть. Бревно укрывало их от течения.

Синтара не успела принять решение. За нее это сделали другие драконы, чей возраст не поддавался исчислению. Она бросилась вперед и раскрыла пасть, целя в самую крупную речную свинью, до которой могла достать. Животное метнулось, не дожидаясь, пока в него вонзятся зубы, и попыталось нырнуть. Синтара все же успела ухватить его, но укусила не так глубоко, как намеревалась. Случись все, как было задумано, ее зубы вонзились бы свинье в позвонки и обездвижили ее. Но Синтара захватила лишь слой жира, толстую шкуру и шерсть. Пьянящее сопротивление плоти, горячая кровь во рту подействовали ошеломляюще. Речная свинья отчаянно боролась за жизнь.

Другие драконы были заняты тем же, чем Синтара. Некоторые еще ловили свиней, трубили, бросаясь за визжащей добычей. Быстрые и верткие на глубине, эти животные были не столь проворны на отмели и на заросшем берегу. Кто-то из драконов чуть не врезался в Синтару, гонясь за добычей, а три речные свиньи едва не сбили ее с ног, пытаясь перебраться на глубину.

Всего этого Синтара не замечала. Ей еще никогда не приходилось сжимать челюстями живую добычу. Ее наследственная память хранила охоту за скотом или за дичью – там драконица сначала сшибала животных на землю, а потом, полуоглушенных, убивала. А эта тварь у нее в пасти отчаянно билась, она была живой, она была в своей родной стихии. Голова Синтары на длинной шее моталась в разные стороны. Вес добычи клонил ее голову к воде. Инстинктивно она закрыла ноздри и глаза, уперлась в мягкое дно передними лапами и попыталась поднять свинью над водой. И у нее получилось. Свинья извивалась, дико визжала, била острыми раздвоенными копытами, даже пыталась достать до Синтары своими мелкими клыками, но не могла. Драконица перевела дух.

Но она едва удерживала добычу.

Ей нужно стать сильнее. Шея должна быть толще, с развитыми мышцами, как у настоящего хищника, плечи – тяжелее.

«А у меня мышцы вялые, как у коровы в стойле», – с отвращением подумала Синтара.

Добыча такого размера должна доставаться ей легко. Если сейчас приоткрыть пасть, чтобы схватить свинью поудобнее, та вырвется. А если держать так, как есть, то добыча измотает ее борьбой. Надо бы оглушить ее. Свинья все же заставила Синтару опустить голову, и драконица не успела перекрыть ноздри и выдохнула в воду.

И тут же откуда-то взялись силы вытащить свинью из воды. Отчасти случайно, отчасти намеренно она сумела ударить ее о бревно, перегородившее реку. Добыча обвисла. Потом опять задергалась и заверещала, и Синтара снова изо всех сил стукнула ее. Потом бросила тушу на бревно и в долю секунды перехватила ее пастью. Свинья дернулась в последний раз.

Она убила! Впервые она убила животное!

Передней лапой Синтара прижала тушу к бревну и вцепилась в мясо. Никогда ей не доводилось пробовать ничего вкуснее. Кровь была теплой, мясо – свежим. Синтара вырвала из туши внутренности. Куски мяса падали в реку, Синтара ловила их в воде.

Она не обращала внимания на то, что творится вокруг, пока не съела все. Многие тоже были с добычей. Верас загнала свою свинью на берег и убила ее там. Два мелких дракона рвали друг у друга визжащую тушу, пока не разодрали пополам. Кало доедал одну свинью, прижав когтистой лапой другую. Синтара стала оглядываться в поисках оставшихся речных свиней.

– Стадо разбежалось, – тихо сказал Меркор.

Золотой дракон чистил когти. Он облизал их и выковырял из-под одного кусочек мяса. Значит, тоже успешно поохотился. Как и она. Память снова рвалась наружу. Она убила! Она, Синтара, убила первую жертву. И съела ее. Это так важно! Охота вдруг все изменила. Синтара посмотрела на реку и других драконов. Зачем она бездумно идет за другими, как корова в стаде? Драконы так не делают. У драконов нет погонщиков, прислужников или даже хранителей, они не полагаются на людей, приносящих им еду. Драконы охотятся в одиночку и убивают самостоятельно!

Синтара расправила плечи и подняла крылья. Ее обуяло стремление улететь отсюда, еще раз поохотиться, убить и сожрать добычу, а потом найти солнечный склон или каменистое лежбище и отдохнуть. И дело было не в мясе, хотя мясо оказалось очень хорошим, а в желании убивать, в торжестве охотницы. Синтара не могла ждать, ее снедало желание снова убить и сожрать свою добычу.

Но расправленные крылья были просто смешны, они лишь хлопали ее по спине. В них не было силы. Разозлившись, она вспомнила, как тяжело было бороться с этой тупой речной свиньей. Она убила не так, как следовало, в ее драконьей памяти никто так не убивал речную свинью. Синтара – слабак, недостойный жизни. Ее содержали в загоне, как корову. Пора покончить с такой жизнью.

– Вот потому-то, – сказал Меркор так спокойно, как будто бы слышал ее мысли и следил за ними, – вот потому-то мы и должны были уйти. Отправиться все вместе вверх по реке и найти Кельсингру. Чтобы в пути стать драконами. Или умереть, пытаясь стать ими. Он поднял голову и протрубил: – Время отправляться!

И, не оглядываясь на других, двинулся на глубину, чтобы обогнуть бревно.

Синтара пошла следом.