Проблемы всплыли через неделю, почти в самом начале нашей первой официальной встречи с французской полицией по делу музея Гарднер.

Начальник ФБР из Бостона — назовем его Фредом — начал с хамского требования:

— Мы будем вести наружное наблюдение, поэтому должны быть вооружены.

Фред говорил громче, чем нужно, неуклюже произнося каждый слог. Чтобы французы лучше его поняли, он поднял большой и указательный пальцы, изобразив пистолет.

— Нужно сразу это обговорить, не откладывая в долгий ящик.

Фреду нравилось командовать, а в силу священных протоколов ФБР он считался главным руководителем по делу музея Гарднер: еще в 1990 году эту кражу отдали бостонскому отделу по борьбе с ограблениями банков и насилием, а Фред теперь возглавлял его. Он работал в ФБР семнадцать лет, но все это время командовал спецназом и ловил грабителей банков, а не занимался преступлениями в сфере искусства и не проводил международные секретные расследования. Это была его первая поездка за границу. Ему даже не приходило в голову, что мы в гостях, на чужой территории.

— Мы здесь, чтобы вернуть свои картины, — сурово сказал Фред, как будто его показная решимость поможет выполнить работу. — Люди, у которых наши картины, будут вооружены. И мы тоже.

Его слова были настолько возмутительны, что все присутствующие — шестеро французских полицейских, шестеро агентов ФБР и американский прокурор — проигнорировали их. Фред насмотрелся фильмов про полицию. Насколько я знаю по своему опыту в Бразилии, Дании, Испании и других местах, в большинстве стран иностранным полицейским не разрешено носить оружие.

Один из агентов ФБР, служивший в посольстве, вежливо оборвал Фреда, вернувшись к обсуждаемому вопросу — совместной американо-французской спецоперации под прикрытием.

Благодаря этой первой важной встрече ставки поднялись для всех. Французская полиция оценила ситуацию и организовала мероприятие в новом музее на набережной Бранли, где выставлены артефакты коренных народов Азии, Австралии, Северной и Южной Америки, Африки и Полинезии. Это был один из самых интересных и разнообразных музеев, какие я видел. При его проектировании основной темой стали джунгли: снаружи он утопает в зарослях деревьев и травы, внутри устроены темные переходы, экспозиции слабо освещены. Легко заблудиться.

Руководил собранием подполковник жандармерии Пьер Табель, начальник отдела по борьбе с преступлениями в сфере искусства. Андре, офицер под прикрытием, который подарил мне первую зацепку, дал Пьеру хорошую оценку: восходящая звезда жандармерии, мудрый, понимает тонкости политики, будущий генерал. Он занимался деликатными делами, его отдел нередко участвовал в международных операциях и расследованиях, где жертва была знаменитой, богатой или связана с видными политиками. Пьер понимал, что тут нужны осмотрительность и нестандартный подход. Судебные органы готовы были смотреть на это сквозь пальцы.

Мы с Пьером обсуждали наши дела по телефону с сентября, и он мне нравился. У нас сложились тесные рабочие отношения, и я чувствовал, что мы добьемся успеха. Я сразу понял, что Пьер хороший начальник: поощряет своих людей, не сует всюду нос без причины и не чинит бюрократических препятствий. Он понимал, что дела в сфере искусства нельзя расследовать так же, как другие секретные дела, и мы оба думали, что цель — вернуть бостонские картины, а не во что бы то ни стало арестовать кого-нибудь во Франции. Вдобавок, как он объяснил мне, максимальное наказание во Франции за кражу любого имущества — всего три года тюрьмы.

Накануне Пьер встретил меня по прилете в аэропорт Шарль-де-Голль из Филадельфии — жест одновременно вежливый и мудрый. Он перехватил меня до того, как я успел поговорить с кем-то еще, в том числе с коллегами из ФБР в посольстве США, и по дороге в город мы обсудили дело, побеседовали о результатах моей работы под прикрытием в Штатах и успехах Пьера в прослушивании телефонных разговоров и наружном наблюдении и решили, что Санни и Лоренц, вероятно, организуют продажу картин из музея Гарднер где-нибудь во Франции.

Пьер уже предупреждал, что не сможет контролировать все нюансы операций здесь. По его словам, в таком громком деле захотят засветиться многие руководители самых разных служб: постоять на трибуне на пресс-конференции, сфотографироваться. «Все захотят кусок этого пирога», — повторял Пьер. Он предупредил меня, что начальник отдела секретных операций SIAT, скорее всего, потребует главную роль. Поскольку французское законодательство не так давно стало регулировать работу под прикрытием, шеф SIAT предпочитал действовать осторожно, и это иногда досаждало авантюристам, занимающимся преступлениями в сфере искусства. Я же предупредил Пьера о субординации и протоколах в ФБР, и мы оба согласились, что войны за власть и внутриведомственное соперничество по обе стороны Атлантики могут усложнить ситуацию.

Конечно, на франко-американской встрече в тот день глава SIAT выступил сразу за Фредом: он объявил, что планирует вовлечь в дело французского офицера под прикрытием. Я объяснил, что Санни, скорее всего, будет сопротивляться появлению четвертого человека. Я даже набросал на бумаге тот самый треугольник и пояснил его словами Санни: «Здесь должны быть только мы трое». Руководитель SIAT ответил, что это невозможно.

— Во Франции есть ордер на арест Лоренца, — сказал он, — он не может сюда приехать. — И усомнился, что мне разрешат работать под прикрытием во Франции. Он пояснил, что новый французский закон о работе под прикрытием очень сложный.

— Конечно, я понимаю, — ответил я, стараясь не спорить на виду у такой толпы. Если то, что сказал глава SIAT, правда, две трети нашего треугольника — Лоренц и я — не смогут участвовать в сделке во Франции. Ничего хорошего это не предвещало.

Самые обнадеживающие новости сообщили два офицера из ведомства Пьера, руководившие группами прослушки и наружного наблюдения. Одна из них (дама) заявила, что «на девяносто девять процентов уверена»: картины из музея Гарднер у банды, с которой общается Санни.

Пьер добавил:

— По телефону они общаются с человеком в Испании условным шифром. Но его легко понять. Они говорят о поиске квартир для кого-то по имени Боб. Одна, по их словам, на улице Вермеера. Вторая — на улице Рембрандта.

— Вы знаете того, с кем разговаривает Санни? — спросил кто-то.

— Да, — сказал французский наблюдатель. — Это корсиканцы, известная банда.

Корсика, французская территория в Средиземном море, кишела организованными преступными группировками, а сотрудников национальной полиции там не жаловали, как и агентов ФБР в Пуэрто-Рико.

После встречи Фред подошел к Пьеру. Я услышал, как бостонский начальник снова упомянул о пистолете, и Пьер ответил: «Извините, но…» Я подошел к Пьеру и отвел его в сторону, чтобы извиниться.

— Нет проблем, — сказал Пьер и понизил голос. — У меня тоже неприятности. То, что сказал мой босс из SIAT, — будто ты не сможешь работать во Франции, — неправда. Но он босс, и я не могу выставить его на посмешище перед американцами.

Я покачал головой. Слишком много поваров. Слишком много контор ФБР. И французских правоохранительных органов. И конкурирующих сторон. Это не сулит ничего хорошего для такой сложной операции под прикрытием, требующей скорости, гибкости, творческого подхода и риска.

Пьер, казалось, почувствовал, о чем я думаю, и произнес:

— Как я уже говорил, в этом деле у нас будет много начальников. Каждый хочет кусок пирога.

Когда мы вернулись в США, ответственный за дело агент в Бостоне, Джефф Келли, собрал необходимые документы для серьезного секретного расследования: форму на семь страниц под названием FD-997. Он определил стоимость картин из музея Гарднер в пятьсот миллионов долларов, подытожил многочисленные мероприятия ФБР, направленные на их поиски, начиная с 1990 года, и изложил план операции под прикрытием во Франции.

Вдобавок Джефф дал этому делу название: операция «Шедевр».

Через несколько недель после парижской встречи Лоренц позвонил мне и сказал, что мы будем покупать картины в Испании, а не во Франции.

Для меня смена места была кстати. Я обзавелся множеством друзей в испанской полиции еще во время операции в Мадриде — в их содействии можно было не сомневаться. У меня на стене висела медаль от испанского правительства, и самая богатая женщина страны была передо мной в долгу.

— Хорошо, нет проблем, — ответил я Лоренцу. — Люблю Испанию.

— Санни хочет знать, какая тебе нужна сначала: «большая» или «маленькая».

Я не знал, имеет ли он в виду миниатюрного Вермеера, стоившего намного больше, или гигантского Рембрандта, чья цена была ниже.

— Я хочу обе, так что это не важно, — сказал я. — О чем речь? О Мадриде? Барселоне? Через пару недель?

Лоренц ответил:

— Я тебе сообщу.

Я позвонил Эрику Айвсу в Вашингтон и передал ему хорошие новости. Мы запланировали поездку в Мадрид через десять дней. Накануне Эрик организовал телефонную конференцию между всеми участвующими в деле офисами ФБР — Вашингтоном, Парижем, Бостоном, Майами, Мадридом и Филадельфией. Разговор не задался.

Фред с места в карьер объявил, что поездка в Мадрид отменяется. Это застало врасплох всех, кроме агентов ФБР в Париже. Особенно это смутило нашего агента в Мадриде: он уже активно сотрудничал с испанской полицией, обеспечивая спецназ, наружку, разведку и поддержку тайных агентов. Бостонский начальник сослался на некие «проблемы с безопасностью» в Испании, предположив, что местная полиция не заслуживает доверия.

Фред дал понять: его бесит, что я договариваюсь о чем-то, не согласовывая каждую деталь с ним.

— У нас проблемы с коммуникацией, — сказал он. — Надо, чтобы все были в курсе. — Фред отчитал меня за прямой контакт с агентом ФБР в Мадриде. Я напомнил ему, что Эрик уже получил согласие штаб-квартиры на то, чтобы я установил контакты в Испании, и я знал нашего человека в Мадриде по делу Копловиц. Но Фреду было все равно. — Это не твоя работа, Уиттман. Я тут главный.

Я решил пока отступить. Меня не волновало, что эти парни взъелись на меня. Главное — двигаться вперед, остальное неважно.

Но я знал, что мы никогда не вернем картины из музея Гарднер, если у нас будет толпа руководителей.

После телефонной конференции мне нужно было подышать. Я отправился бродить по офису и оказался за столом моей приятельницы, спецагента Джерри Уильямс, проработавшей в конторе двадцать пять лет и представлявшей ФБР в Филадельфии. Она сменила Линду Визи, которая вышла на пенсию.

— Выглядишь не очень, — сказала Джерри.

Я рассказал ей о телефонной конференции. Она нахмурилась.

— Похоже, у нас начинается грязный дележ полномочий всякий раз, когда в деле другие организации.

Она была права. Основные федеральные правоохранительные органы — особенно ФБР, Управление по борьбе с наркотиками, Служба внутренних доходов, Управление по борьбе с незаконным оборотом алкоголя, табака и оружия и Служба иммиграционного таможенного контроля — почти всегда сражались друг с другом за контроль над совместными расследованиями. Вы удивитесь, узнав, как часто разные правоохранительные органы прячут друг от друга улики или пытаются друг друга оттеснить. Джерри спросила:

— Штаб-квартира не очень-то вам помогает?

— Стараюсь, но…

— Ну, ты же понимаешь, Бостон ни за что не откажется от такого дела.

В следующие недели мое беспокойство усилилось: я часто связывался по телефону с Эриком в Вашингтоне, Фредом и Джеффом Келли в Бостоне и агентами в посольствах США в Европе. Поскольку мне нужно было проверить слова Санни и Лоренца, я общался с Пьером, чьи следователи по делам о преступлениях в сфере искусства прослушивали их телефоны. Мы договорились связываться каждый четверг утром. В ходе одного из таких звонков он предупредил меня: его французское начальство не радо, что операция может переместиться в Испанию. Они будут яростно сопротивляться.

Я даже не стал спрашивать Пьера, почему французы против. Это было очевидно. Если дело провернут в Испании, победная пресс-конференция состоится в Мадриде и все награды достанутся испанской полиции, а не французам.

Но начальству Пьера не стоило так волноваться.

В конце ноября 2006 года, вскоре после того, как Санни вернулся в Майами, Лоренц позвонил и сообщил мне, что план снова изменился: теперь Санни предлагал продать все одиннадцать картин из музея Гарднер во Франции, а не в Испании.

— Сколько ты готов заплатить? — спросил Лоренц.

— Тридцать миллионов, — ответил я. Это была стандартная цена на черном рынке — пять — десять процентов от рыночной стоимости.

— Наличными?

— Если я куплю их в США — да, — сказал я. — Иначе банковским переводом.

Лоренц спросил, смогу ли я подготовить финансовые отчеты, чтобы доказать серьезность наших намерений. Нужны доказательства, что у нас найдется тридцать миллионов.

— Думаю, это можно устроить, — ответил я.

— Magnifique, — сказал Лоренц. — Прекрасно. Если сможешь найти деньги и помочь мне попасть во Францию, думаю, мы получим картины через шесть дней.

Это была великолепная новость. Деньги — не проблема. Тридцать миллионов — просто цифра. Да, большая, но все равно цифра на бумаге: деньги временно перемещались с одного счета на другой. Речь шла не о наличных, которые надо было предъявить. Миллионы остались бы в банке.

Я сообщил Пьеру:

— Думаю, мы едем во Францию, — и бегло изложил новые детали.

— Хорошо, хорошо, — сказал Пьер. — Как считаешь, сможем мы использовать нашего секретного агента?

— Пока не знаю, — произнес я, уклоняясь от прямого ответа. — А ты сможешь добиться отмены ордера на Лоренца? Похоже, он нам понадобится во Франции.

— Стараюсь, друг мой, стараюсь.

Пьер снова встретил меня в аэропорту Шарль-де-Голль, когда я прилетел на вторую большую американо-французскую встречу в конце ноября 2006 года. Мы опаздывали, и Пьер включил мигалку и сирену, чтобы утренняя пробка расступилась перед нами.

Пока мы ехали по центру города, Пьер рассказал, что ему пытались помешать.

— Ты пропустил отличный ужин вчера вечером — с Джеффом, Фредом и твоими парнями из посольства.

Что за черт? После ночного перелета я с трудом соображал и подумал, что неправильно его понял.

— Ужин?

Пьер улыбнулся.

— Просто интриги, друг мой, — сказал он. — Офисные интриги. Они приехали на день раньше, чтобы встретиться с нами без тебя. Мне кажется, они тебя боятся.

Пьер поймал мой хмурый взгляд.

— Не волнуйся, мы отвезли их в дешевый ресторан, — пошутил он. — Сегодня вечером мы поедим куда лучше.

Пьер высадил меня у гостиницы, но мой номер еще не был готов. Я принял душ в фитнес-центре, а когда вышел, увидел приятную картину: Пьер болтал с Эриком Айвсом из Вашингтона. Эрик, глава отдела по борьбе с преступлениями в сфере искусства, кипел от негодования: он узнал, что и его тоже не позвали на тайный американо-французский ужин Фреда.

Брифинг собрали в строгом конференц-зале в современном здании Министерства обороны. Пьер кратко описал ситуацию и быстро повернулся к старшему своей группы наружного наблюдения. Офицер сообщила, что Санни встречался с известными корсиканскими бандитами на углу улицы в Марселе, а в прослушанных разговорах он упоминал «рамы для Боба».

Затем мы поломали голову над насущной проблемой: как доставить Лоренца во Францию. Высокопоставленный чиновник тамошней полиции, присутствовавший в зале, настаивал: ордер на арест Лоренца десятилетней давности отменить нельзя. Французский ордер, добавил он, действителен почти во всех странах Евросоюза, поэтому Лоренц не может поехать и в Испанию. Но французский чиновник задумался вслух: а что, если мы позволим Лоренцу въехать во Францию под вымышленным именем с поддельным паспортом США? Американцы переглянулись. Почему бы и нет.

Потом я отвел Пьера в сторону:

— Почему вдруг твое начальство хочет впустить Лоренца во Францию?

Он ответил с легкой улыбкой:

— Беспокоятся, что вы заберете дело в Испанию. Они хотят, чтобы аресты произошли в Париже.

Казалось, теперь все срастается. Вернувшись в гостиницу, я позвонил Лоренцу и велел ему готовиться к вылету в Париж через несколько дней.

— Хочу поскорее все закончить, — сказал я. — Моему покупателю уже не терпится. Он вывел деньги из бизнеса, чтобы собрать тридцать миллионов, и теперь они в банке, не приносят особых процентов. Пока мы тянем волынку, он несет убытки.

Лоренц подтвердил, что готов и очень хочет заключить сделку — при условии, что это не помешает его горнолыжным каникулам в Колорадо.

— Так, может, лучше сделать это в январе, после праздников?

Я впал в ступор и не знал, как реагировать. Так что просто сказал:

— Куда ты собираешься, в Вейл?

— Крестед-Бьютт. Только что продал там комплекс, но оставил одну квартиру для себя.

Пока я, сидя на кровати, переваривал услышанное, потирая виски в недоумении, позвонил агент ФБР из посольства. Он сообщил, что бюрократы против плана выдать Лоренцу фальшивый американский паспорт. Но агент придумал новую идею: что, если мы заключим сделку в Монако? Лоренц мог бы полететь из Нью-Йорка без пересадок в Женеву, а затем на частном вертолете преодолеть воздушное пространство Франции и попасть в крошечное независимое княжество на Ривьере. Поскольку ни Швейцария, ни Монако не входят в Евросоюз, французский ордер там не действует.

«Хм, — подумал я. — Неплохая идея, очень неплохая».

Ожидая, когда в Париже, Бостоне, Вашингтоне, Марселе и Майами согласуют все административные и политические вопросы по делу Гарднер, мы с Эриком планировали небольшую поездку — тайную миссию по спасению сокровищ, украденных из Африки.

Наш самолет вылетел в Варшаву на следующий день, рано утром.