Стоя перед дюжиной агентов и руководителей из ФБР в просторной главной галерее музея Фонда Барнса, я указал на современную картину с изображением мужчины и женщины, несущих цветы.

— Это «Крестьяне», — сказал я. — Это Пикассо, современный художник, но в его творчестве видно влияние Микеланджело. Видите ступни и пальцы ног? Мускулистые руки? Мускулистые ноги? Так изображают героев.

Через четырнадцать лет после годичного курса в школе искусств Барнса я вернулся, чтобы помочь провести однодневный семинар для агентов ФБР из недавно сформированной команды по расследованию преступлений в сфере искусства.

— Любая современная галерея — место, где можно многому научиться, — сказал я коллегам из ФБР. — Четыре ее стены — классные доски. Это планы уроков. Каждая картина учит нас чему-то новому в плане света, очертаний, цвета, форм и пространства. Кстати, в одном только этом помещении вы сейчас видите произведения искусства стоимостью не меньше миллиарда долларов.

Мои ученики, похоже, были ошеломлены. Мало кто из агентов разбирался в искусстве, и неудивительно, что суммы их поразили.

— Не пугайтесь, — продолжал я. — Мы здесь не для того, чтобы узнать, как обнаружить подделку или узнать стоимость картины. Когда будет нужно, вы об этом узнаете. Сегодня мы здесь для того, чтобы понять главное. Чтобы ваши глаза привыкали. Чтобы вы учились видеть.

Группа перетекла во второй зал галереи. Я показал рукой на несколько картин и сказал:

— Удивительно, что здесь, в одной этой галерее, вы смотрите на стену и видите Сезанна, потом еще Сезанна, и еще, и еще — одного Сезанна за другим. В этом музее семьдесят его работ.

Я встал перед портретом Ренуара.

— Посмотрите на цвет. На палитру, силуэты людей, как она написана. Видите? А теперь обратите внимание на Сезанна. Видите, как он выписывает складки на скатерти? Это один из самых сложных моментов. Сравните палитры. Ренуар — розовые, ярко-синие, кремовые, телесные тона. Сезанн — темно-зеленые, фиолетовые, пурпурные, приглушенные.

Группа вошла в следующий зал.

— Сможете ли вы сами показать в этом зале, где Сезанн, а где Ренуар?

Осмелевшие слушатели начали выкрикивать ответы, и меня распирало от гордости. Я уже не единственный агент ФБР, кому интересны преступления в сфере искусства.

В истории борьбы ФБР с преступлениями в сфере искусства наступила новая эпоха. Создание соответствующего отдела было большим шагом вперед для бюро. И совершенно естественным после наших успехов в громких делах Роквелла, Копловиц, Antiques Roadshow и Билля о правах.

ФБР назначило в команду по борьбе с преступлениями в сфере искусства восьмерых агентов по всей стране, а меня — старшим следователем. Агенты будут заниматься искусством не полный рабочий день, как я, но станут браться за дела по мере их появления в своих регионах и будут готовы к немедленным действиям. Новая инициатива ФБР не шла ни в какое сравнение с итальянским отделом по борьбе с преступлениями в сфере искусства: там таких специалистов триста человек. Но для начала неплохо.

Похоже, прошли времена, когда ФБР обходилось одним-двумя агентами, проявлявшими интерес к таким преступлениям. Тогда сотрудник вроде Боба Базена брался за дело, а потом неофициально передавал его кому-то вроде меня. Я знал в ФБР всего двоих экспертов в этой сфере, кроме начальника, и оба работали в Нью-Йорке. В шестидесятые и семидесятые это Дональд Мейсон, пожалуй, получивший наибольшую известность благодаря возвращению похищенного Кандинского, а в семидесятые и восьмидесятые — Томас Макшейн, который однажды нашел украденного Ван Гога под навесом для машин на нью-йоркской автозаправке.

В поддержку новому отделу Министерство юстиции выделило группу прокуроров, одним из которых был Боб Гольдман. Им дали особые полномочия для судебного преследования по делам о художественных преступлениях в любой точке страны. С большой помпой и серией публичных выступлений ФБР объявило о создании сайта Art Crime Team, логотипа и даже сувенирных монет. Множились публикации в прессе и похвалы. Незадолго до официального создания отдела по борьбе с преступлениями в сфере искусства я был удостоен высшей награды Смитсоновского института за защиту культурных ценностей — премии имени Роберта Бёрка. Два года спустя такая же честь выпала Гольдману. Конечно, мы приветствовали шумиху в СМИ, но я старался держаться в тени, чтобы и дальше работать под прикрытием. Я никогда не позволял себя фотографировать, а во время пресс-конференций всегда сидел в глубине комнаты. Всякий раз, когда меня снимали для телевидения, мне затемняли лицо.

Несколько месяцев после появления отдела мы занимались мелкими делами, поднимая уровень мастерства. В Пенсильвании я обнаружил восемь вавилонских каменных печатей с надписями, купленных американским морским пехотинцем как сувениры на блошином рынке под Багдадом. Это был первый случай, когда ФБР обнаружило иракские артефакты в США. В ходе операции в одном из гостиничных номеров Сент-Луиса я арестовал фальшивого арабского шейха, который пытался продать мне подделку Рембрандта за миллион долларов. В зале федерального суда в Филадельфии мы с Гольдманом выступили против двух торговцев антиквариатом, обманувших богатого коллекционера во время продажи старинных револьверов Кольта.

А главное — мы заполучили двух серьезных и высокопоставленных сторонников в вашингтонской штаб-квартире. Первым была Бонни Магнесс-Гардинер, ветеран и специалист по культурным ценностям Государственного департамента с докторской степенью по археологии Ближнего Востока. Она стала руководителем программ нашего отдела. Магнесс-Гардинер прекрасно разбиралась в вашингтонских отношениях и в международной дипломатии и, ко всему прочему, была женой профессионального художника. Она мастерски руководила мероприятиями по информированию граждан и давала консультации в ходе расследований.

Второй толчок в развитии нашего дела произошел, когда руководителем Главного подразделения по борьбе с кражами (именно оно курировало отдел по борьбе с преступлениями в сфере искусства) был назначен Эрик Айвс, дальновидный руководитель с большим опытом расследования самых разных преступлений против частной собственности. Айвс попросил меня приехать к нему в Вашингтон в первую же неделю в новой должности. Я встретился с ним в кабинете без окон на третьем этаже здания имени Эдгара Гувера и через несколько минут понял, что мы станем отличными партнерами, несмотря на разницу в возрасте и опыте. Это был бывший морской пехотинец с коротко стриженными песочными волосами и пронзительными зелеными глазами, которому не терпелось заняться делом. До того как Айвс пришел в ФБР, он работал с сетью магазинов Target — ловил крупных воров. Став агентом в Лос-Анджелесе, он начал охоту за такими же ворами и придумал маркетинговый трюк, который помог поймать парочку. Чтобы раскрыть преступления, он разместил фотографии подозреваемых на билбордах вдоль шоссе, полагая, что это отличный способ показать снимки наиболее вероятным свидетелям — дальнобойщикам. Вскоре мы с Айвсом обнаружили, что нас объединяет страсть к раскрытию краж и оправданному риску.

В Вашингтоне Айвс придумал другой подход. Он предложил активно продвигать — по сути, рекламировать — наш отдел для других сотрудников ФБР и простых граждан.

— В бюро работают тринадцать тысяч агентов, а у нас меньше дюжины частично занятых сотрудников, — сказал он мне. — Нам нужно использовать в своих интересах два момента: во-первых, идею о том, что ФБР было основано в 1908 году, чтобы помешать перевозке краденого имущества между штатами; во-вторых, романтичный флер преступлений в сфере искусства, голливудский ракурс, как в фильмах «Афера Томаса Крауна» и «Сокровище нации».

Он знал, что голливудские фильмы — карикатура, но считал, что мы можем использовать это в своих интересах. В рамках первого пиар-проекта мы с Айвсом и Магнесс-Гардинер составили список десяти самых интересных преступлений в сфере искусства. Наша десятка самых опасных преступников по версии ФБР вызвала приятную, умеренную волну шумихи. Мне понравился стиль Айвса: он руководил, но мыслил не как бюрократ. К тому же он помогал мне «продавать» нас.

Мы с Айвсом общались раз в два-три дня, и он ездил как куратор по тайным делам, прикрывая мою спину, — редкая роль для такого начальника. Обычно руководители подразделений в центральных офисах выполняли административные и надзорные функции и редко сами участвовали в деле. Но Айвс проявлял особый интерес к преступлениям в сфере искусства. Мой прямой руководитель в Филадельфии, Майкл Карбонелл, проявил мудрость и невозмутимость, позволив мне работать самостоятельно и с Айвсом. Для Карбо это не всегда было просто: его начальство в Филадельфии, которое платило мне зарплату, постоянно приставало к нему с расспросами, где я, чем занимаюсь и какое отношение эта чертова кража картины имеет к задачам местного подразделения. Карбо, легендарный охотник за беглецами и отличный босс, выбрал тот же девиз, что и я: просто делай свою работу, не обращая внимания на офисные дрязги.

К осени 2005 года, заручившись поддержкой Карбо, мы с Айвсом были готовы реализовать свои амбиции.

А они были огромны.