6. Обряды и ритуалы
Я слышал, что раньше она говорила. Еще мне сказали, что другие Божества видели ее лицо, ее глаза, улыбку и она говорила с ними — иногда дружелюбно.
Но теперь она молчит. Я видел только ее странную холодную маску — и как же я ненавидел это безмятежное выражение, эту пародию на лицо. И вечное молчание ее безглазого взгляда.
Императрица могил, Королева горя, Та, что расколола мир надвое.
Я надеялся, что никогда не услышу голоса Вуртьи.
Из воспоминаний святого Киврея, жреца и 78-й супруги-мужа Жугова, примерно 982 г.
Мулагеш направляется в частный клуб ЮДК не в самом радужном настроении. У нее нет ответов, зато то и дело возникают вопросы, один другого сложнее. Сначала она ломала голову над тем, как Сумитра Чудри могла предсказать эти убийства до того, как они случились. Теперь у нее из головы не выходят слова Гожи…
Невысокая женщина. Наглухо замотанная в плащ.
Чудри приехала сюда восемь месяцев назад. Убийство в Гевальевке случилось семь месяцев тому назад. А еще через два месяца Чудри исчезла. Все одно к одному — и все же кто поручится, что Чудри сейчас не прячется в Вуртьястане?
Так, не будем спешить с выводами. Она распахивает дверь. Выводы напрашиваются, но все равно не будем спешить.
Она садится, и дрейлингский юноша с тонкими усиками выскальзывает из потайной двери и ставит перед ней тарелку: печенье, ассорти копченой и присоленной рыбы и какое-то темно-зеленое месиво, которое Мулагеш не опознает да и не хочет опознавать как суп.
Который час? 19:00 уже есть. А Сигню нет.
Она вытаскивает папку и принимается перебирать листы, которые нашла в комнате Чудри. Перед ней — портрет Валлайши Тинадеши. Интересно, в какой могиле она лежит здесь, в чужой земле?
— Почему вы читаете о Тинадеши? — говорит кто-то над ее плечом.
— А?
А вот и Сигню — дрейлингка стоит над ней с планшетом под мышкой. Серый шарф повязан на шее, а в руках — хрупкая фарфоровая чашечка с черным, как чернила, кофе.
— Ах, это… Ну… Чудри о ней читала.
— Чудри наверняка хотела пополнить свои знания об этих землях, — говорит Сигню, присаживаясь. — Но я не ожидала, что ее интересы настолько широки. Тинадеши пропала… сколько? Пятьдесят лет тому назад?
— Шестьдесят с чем-то.
— Что ж, об этом я могла с ней поговорить. Знаете, Тинадеши была моим детским кумиром. Великий инженер. И у нас с ней имелось кое-что общее…
— И что же?
— Нам обеим пришлось прозябать в Вуртьястане, разве нет? — Лицо ее на мгновение озаряет улыбка, затем она смотрит на часы — сложную и хитро устроенную штуку. — У нас есть чуть больше пятидесяти минут. Что вы хотели обсудить со мной, генерал?
— Что ж, теперь у меня есть кое-что новенькое. Тема эта… щекотливая.
— Насколько щекотливая?
— Насколько возможно.
И Мулагеш начинает пересказывать то, о чем говорил Бисвал, но Сигню, как она и предполагала, быстро прерывает ее.
— Бомба? — ужасается она.
Мулагеш поднимает руку — подождите, мол, и дожевывает печенье.
— Ну, если смотреть на вещи реалистично, то несколько бомб.
— Несколько бомб?
— Пятнадцать фунтов взрывчатки… Рванет так рванет. Но логичнее распределить взрывчатку между несколькими закладками. Или использовать понемножку — там подорвать, сям подорвать, пока мы не измотаемся вконец.
Сигню в ужасе вскакивает на ноги:
— Вы… вы это серьезно?
— Абсолютно серьезно. Бисвал требует, чтобы вы обеспечили охрану объектов.
— Требует! — шипит Сигню. — Как мило и вежливо с его стороны!
— Сядьте. И успокойтесь. Я сейчас скажу кое-что, что может вас успокоить, но… я могу быть уверена, что вы отнесетесь к этой угрозе с абсолютной серьезностью?
— А я что, несерьезно отношусь? — орет дрейлингка. Да уж, в таких растрепанных чувствах Турин Сигню еще не видела. Гавань — ее детище, и вот ей угрожает опасность.
— Садитесь, — резко говорит Мулагеш. — Я закончу, и вы сможете пообщаться с вашим замом по безопасности. Но я хочу, чтобы вы сначала меня выслушали.
Сигню садится. Лицо у нее красное от гнева.
— Давайте посмотрим, когда все это случилось, — невозмутимо говорит Мулагеш. — Полтора года назад на поезд нападают. Предшественник Бисвала проводит операцию по поиску бандитов и в ходе нее прощается с жизнью. А теперь, буквально на днях, мы обнаруживаем, что возвращенная на склад взрывчатка — кукла, а настоящая находится непонятно где.
— И что? — спрашивает Сигню.
— А то, что тот, кто получил эту взрывчатку, так и не пустил ее в дело за полтора года, — говорит Мулагеш. — Что очень странно. Если уж красть, то надо использовать украденное, пока хозяин не хватился. А если долго ждать, то хозяин примется за расследование, и тогда добычу вообще невозможно будет использовать. Собственно, этим мы и занимаемся.
Сигню закуривает.
— И что?
— А то, что что-то не складывается. Это не ситуация из серии «усыпи бдительность врага». Мы месяцами ничего не подозревали, а они ничего не предпринимали. Я смотрю на это, и сдается мне, что эта взрывчатка — не в руках мятежников. Во всяком случае, сейчас. Племена ведь сражаются друг с другом не первый месяц, так?
— Естественно.
— Значит, вы хотите сказать, что больше чем за год мятежники не нашли применения пятнадцати фунтам мощной взрывчатки? Не пустили ее в ход против врага?
— Похоже, вы правы.
— И вообще, зачем им нападать на гавань? — продолжает Мулагеш. — Уже сейчас идет нешуточная борьба за деньги, которые вы, ЮДК, и местные получите, если порт заработает. Вы же ничем не задели горные племена, правда?
И тут Сигню ведет себя очень интересным образом. Она не делает ничего. Не поджимает губы, не заламывает бровь, даже зрачки не шевелятся. Даже дыхания не видно.
Наконец она глубоко затягивается сигаретой и говорит:
— Ну это просто смешно.
— Естественно, — и Мулагеш рассматривает ее. Сигню встречается с ней взглядом: холодные голубые глаза за завесой дыма даже не смаргивают. — Поэтому обсудите вопрос с безопасниками. Вам немедленно надо приняться за дело. А когда закончите, поговорим дальше. Нам есть о чем побеседовать.
— Неужели?
Сигню морщит нос, глядя, как Мулагеш запихивает в рот половину копченого рыбного филе.
— Мне невероятно сложно было убедить вас пообщаться, — говорит Мулагеш. — Так что я так просто вас не отпущу.
* * *
Сначала Мулагеш боится, что Сигню не вернется. И тут ее трудно в чем-то винить: обеспечение безопасности — серьезная проблема. Но, к облегчению Турин, Сигню приходит ровно тогда, когда Мулагеш заканчивает есть.
— Итак, — говорит Сигню. — И о чем же вы хотели со мной побеседовать?
Мулагеш вытирает рот салфеткой.
— О Вуртье.
— Что?
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Вуртье.
— Вуртье? Но почему?
Она открывает папку и пододвигает ее Сигню.
— Потому что вот это вот было нарисовано на стенах комнаты Чудри. Я не художник, но… Вы теперь можете оценить ее состояние.
Сигню перебирает рисунки с весьма тревожным видом:
— Значит, она… она нарисовала это на стенах?
— Да, — подтверждает Мулагеш.
— Что ж… Я говорила, что она была какой-то странной. А вообще, раньше за это и арестовать могли. До того, как Комайд стала премьер-министром.
— Но теперь вы можете обсуждать это, — отвечает Мулагеш. — И вы вуртьястанка. В каком-то смысле. Ну так что? Давайте побеседуем?
Не отводя глаз от рисунков, Сигню вынимает из пачки сигарету, зажигает спичку и прикуривает. Движения ее плавны и давно отработаны.
— Хм. Ну ладно. Интересно, что вы это сейчас мне принесли. Похоже, мисс Чудри общалась с бо́льшим числом моих сотрудников, чем я думала. Один из наших топографов, прочитав мою ориентировку, пришел ко мне. Она говорила с ним, была очень мила, хотя он не знал, кто она. Я даже допускаю, что он немного влюбился. Впрочем, она из агентов министерства, а значит, была умелым манипулятором.
Мулагеш мрачно вздыхает — да уж, тут Сигню попала в самую точку.
— Так или иначе, но она расспрашивала моих людей на предмет геоморфологических характеристик берега. Я это уже вам говорила. И я не знаю почему, но она обсуждала это с топографом.
— И?
— Чудри сказала, что разыскивает какое-то захоронение. Или то, что от него осталось, малейший знак того, что эта могила существует. Топограф, разумеется, ничего о захоронении не знал. А я знаю.
— Зачем Чудри понадобилась эта могила?
— Вопрос сложный. Сложнее, чем вы думаете. Это все связано со смертью, историей и жизнью после смерти.
И она стряхивает сигарету в чашку с остывшим кофе.
— В самом начале, когда Божества только стали проявляться в мире, Вуртья была чем-то из ряда вон выходящим.
— В вас случайно не местечковая гордость говорит?
— Нет, нет. Я училась в Фадури. И они подтвердили, что Вуртья первой из всех Божеств мобилизовала своих почитателей — причем мобилизовала для нескончаемой череды войн. А это непросто, как вы можете понять. Она требовала, чтобы ее адепты тренировались месяцами, а потом оставили свои дома, отправились в неведомые земли и — скорее всего — приняли там смерть. Так что она создала то, что ни одно Божество не делало, — посмертие.
— Да ну? Я думала, у каждого Божества было такого навалом — дюжина адов, раев и чистилищ, в которых мог оказаться человек после смерти, разве нет?
— К концу, да, один Колкан наделал что-то вроде сорока адов для своих последователей. Но Вуртья была первой и, в отличие от других Божеств, ничего не меняла: данное ей посмертие существовало более тысячи трехсот лет — или дольше — ее правления. Если человек становился ее адептом, если пролил кровь — свою или чужую, ей было все равно — так вот, если адепт умирал, то после смерти его душа на корабле переправлялась через океан на белый остров. Там Вуртья собирала всех своих последователей. Это место называлось Город Клинков.
— Я думала, Вуртьястан был Городом Клинков. Сейчас его так все называют.
— Их издавна путают, — объясняет Сигню. — Путешествующие вуртьястанцы так много об этом говорили, так стремились попасть в посмертный Город Клинков, что континентцы решили, что они описывают свой родной город. И это имя за ним закрепилось.
Мулагеш, ворча себе под нос, записывает и это.
— А когда бы она собрала на острове в Городе Клинков самых преданных и праведных, все самые могучие души, то они поплыли бы через океан в смертные земли, причем каждый вернулся бы «туда, куда пал их меч». Где они погибли в бою. Во всяком случае, так рассказывают. И они должны были развязать войну против всего мира, обрушив небо, и звезды, и солнце, истребить даже море — пока все творение не будет уничтожено. Они называли это Ночью Моря Клинков.
— Подождите-подождите, — машет рукой Мулагеш. — Вы хотите сказать, что другие Божества смирились с этой угрозой?
Сигню пожимает плечами:
— Вуртья создала свое посмертие, когда Божества еще не объединились. Что ж, такие идеи весьма притягательны. Их нельзя просто так взять и забыть. Это традиция. А традицию трудно отменить, даже если мир вокруг тебя поменялся. Вуртья и ее адепты заключили между собой завет, обетование. А Вуртья и ее последователи очень серьезно к такому относились. В этом Вуртья снова отличается от других Божеств — за исключением Олвос, ни одно Божество не снисходило к смертным и не заключало с ними равноправный союз. А может, она отдала себя им, словно это посмертие было и для нее тоже, словно бы она создала его из себя, из своего тела. Все это не очень ясно — но с Божествами всегда не очень ясно.
— А при чем здесь тогда могила?
— Чисто теоретически где-то тут — место захоронения вуртьястанцев. Всех, сколько их там было.
Мулагеш присвистывает:
— Это, небось, такая могила, которую ни с чем не спутаешь.
— Есть такая мысль, да. В поэме «О Великой Матери Вуртье на Клыках Мира» кладбище описывается как заполняющее собой всю середину мира. Может, так оно и есть. Поэты всегда преувеличивают, как я по опыту знаю. Но представьте себе — обнаружить могилу времен чтящей смерть культуры! Я думаю, это будет серьезным открытием для тех, кто интересуется историей Континента.
— Но… но почему Чудри-то ее искала? — удивляется Мулагеш. — Какое отношение могила имеет… ну, ко всему этому?
— Кто знает? Она, похоже, сошла с ума. Это прямое доказательство ее безумия, — и Сигню показывает на папку с рисунками.
— А отчего она сошла с ума?
Сигню выдыхает сигаретный дым через нос.
— Это место… думаю, оно как-то влияет на тех, кто слаб разумом. Люди здесь меняются. Из Мирграда правили миром, но именно Вуртья поспособствовала установлению мирового господства. Если бы не адепты Вуртьи, Божественная империя просто развалилась бы. И хотя от Вуртьястана мало что осталось, я думаю… я думаю, что камни и холмы его помнят.
Возможно, так все и есть, думает Мулагеш, однако Чудри явно не относилась к числу людей с неустойчивой психикой. Она не раз сталкивалась с агентами министерства, и это были железные, крепче гробового гвоздя люди. Правда, они удачно маскировались среди окружающих… Но что точно — они проходили спецподготовку, умели пытать и допрашивать. А судя по досье Чудри, она была прямее стрелы. Такого солдата захотел бы иметь под своим командованием любой офицер.
Но какая связь у могилы с изначальной миссией Чудри — тинадескитом?
Впрочем, очевидно какая: металл добывают из-под земли, могилы тоже находятся под землей… А что, если захоронение как-то повлияло на тинадескит? Или даже вовсе вызвало его к жизни? И хотя это очевидный ответ, все равно непонятно: как копать шахту и не заметить, что роешься в древней могиле? И кто не заметил? Сайпурская армия, которая делает стойку на любой знак присутствия божественного — и делает, надо сказать, не зря.
И все-таки… чем эта могила сумела заинтересовать Чудри? Ну да, она могла быть божественного происхождения, но разве все чудесные свойства не утратились разом, когда Вуртья получила пулю в лицо во время Ночи Красных Песков? Нет, в прежние времена она могла чем-нибудь удивить, но сейчас-то могила — просто демонова дырка в земле?
— Неужели один агент стоит стольких усилий?
— В смысле?
— В смысле она просто одна из агентов. У министерства их сотни, если не тысячи. И что, она стоит того, чтобы вызвать сюда генерала на ее поиски?
Мулагеш захлопывает папку.
— Мы искали служителей, и она согласилась. Мы попросили ее поехать на край света, и она согласилась. Мы попросили ее рискнуть жизнью ради нас — и она согласилась. Мне плевать, сколько агентов у министерства. Она того стоит.
Сигню удивленно поднимает брови. Можно подумать, она не знала, какой это болезненный вопрос.
— Бисвал сказал, что в вас стрелял снайпер из местных, — произносит Мулагеш.
— А, да. Было дело.
— Вы говорите об этом так равнодушно…
— Он меня подстриг, — сообщает Сигню и дотрагивается до своего хвостика. — Я повернула голову в крайне неудачный для него момент, и пуля срезала волосы на дюйм или два. Моя охрана изрешетила халупу, в которой он находился. Впрочем, там находился еще и курятник. Кругом перья летали — то еще зрелище.
— И оно того стоило? Вы чуть не погибли. Гавань — она того стоит?
Сигню кивает: да, мол. Стоит.
— Есть ли у вас другие вопросы, генерал?
Мулагеш чуть было не говорит «нет», и тут ее осеняет:
— Вы, похоже, много знаете о божественном. Во всяком случае здесь.
— Странно было бы, если бы я не знала.
— Потому что вы вуртьястанка, да? Во всяком случае, приемная дочь племени. А кстати, у какого племени вы жили?
Сигню состраивает такую гримасу, словно Мулагеш спрашивает ее о чем-то крайне неприличном.
— А что такого? Я же не насчет вашей сексуальной ориентации поинтересовалась или чего-то в этом роде?
— Во имя всех морей… Грубее вопроса вам не задать!
— Так с кем вы жили? С горцами? Или с береговыми племенами?
Сигню меряет ее гневным взглядом:
— Мы жили у Язло. У горцев. Они нас приняли в племя.
Так. Что там ей аптекарь такое говорил?
— С очень традиционным укладом, нет?
— Очень традиционным.
— Давайте-ка освежим вашу память. Если у кого-то есть розмарин, сосновые иглы, сушеные черви, могильная земля, сушеная лягушачья икра и порошок из человеческих костей… какой божественный ритуал этот кто-то может провести?
Сигню надолго задумывается. Неужели откажется отвечать? Но нет:
— Думаю, лягушачья икра все объясняет. Это реагенты для совершения ритуала «Окно на Белые Берега».
— Чего?
— Белые Берега — это и есть собственно Город Клинков. С помощью ритуала туда открывается окно, и можно заглянуть в Город Клинков и посоветоваться с покойными друзьями или родственниками.
— А как его провести?
— Если память меня не подводит, все компоненты нужно положить в дерюжный мешок, завязать его сухими водорослями и поджечь. Но ритуал уже не работает — как и все остальные чудеса Вуртьи. Я видела, как пытались такое провернуть и не вышло. Почему вы спрашиваете? Какое отношение это имеет к делу?
Вот оно что. Надар тогда говорила в лаборатории: кто-то из рабочих заметил, что в одной из штолен кто-то что-то жег… И выглядело это, словно кто-то сложил костерок из трав. Или листьев. Растений, в общем. И ткани. Что-то в этом роде.
Мулагеш медленно втягивает в себя воздух.
Чудри спускалась в шахту, где добывали тинадескит. И провела там этот ритуал.
Но все равно остается вопрос: зачем? Чего сама Чудри ждала от ритуала в шахте? Ведь она знала: он точно не сработает! И если чудеса Вуртьи больше не происходят, значит, созданное ею посмертие тоже не существует. И — и это очень серьезный вопрос — как Чудри сумела проникнуть на охраняемый объект?
Тинадескит обнаруживается в халупе во многих милях от шахты. Причем на месте преступления, о котором Чудри что-то знала. А теперь выясняется, что она и в шахты сумела пробраться…
Да уж, оказывается, Сумитра Чудри была той еще темной лошадкой…
— С вами все в порядке, генерал? — спрашивает Сигню.
— Нет, — хрипло отвечает Мулагеш. — Совсем не в порядке.
* * *
Следующие четыре дня работа движется все медленнее и наконец вовсе останавливается. Мулагеш перечитывает все бумаги, оставшиеся от Чудри, всю ее переписку с Галадешем. В основном это запросы на документы и рекомендации. Она вытаскивает шифровальную книгу и прогоняет через нее все тексты Чудри, которые ей попали в руки. Никаких результатов. Впрочем, а чего ей еще ожидать: все эти письма министерство получило, и там наверняка сделали то же самое, что делает она теперь.
А вот интересно, если бы она была агентом, не заметила бы она потайных кодов на полях страниц? И разве не знала бы, как пробраться в шахту незамеченной? А кто его разберет… Она же что угодно, только не агент. Она просто потрепанный жизнью солдат, который каждый раз упирается лбом в стенку.
Четыре дня Мулагеш проводит в гавани, наблюдая за работой служащих ЮДК. Сначала это было просто праздное времяпровождение, чтобы убить время, плюс она хотела увидеть, как Сигню и сотрудники безопасности отреагировали на сообщение о возможной угрозе подрыва. Но чем больше она смотрит, тем более убеждается, что она такое уже видела — на боевой подготовке, когда командир неравномерно распределил силы.
Она тут же распознала наиболее уязвимые точки: это ангар с топливом, который приводит в движение всю стройку; плюс еще три сборочных цеха, куда то и дело с утра до поздней ночи кто-то заезжает: грузовики, погрузчики и так далее. Что там производится, она не знает — что-то для кранов и кораблей, наверное, — но если случится диверсия, стройка если не встанет совсем, то уж точно не сможет работать в прежнем темпе.
Однако около этих объектов она видит всего лишь несколько новых охранников. Их только четверо или пятеро: трое стоят у ворот и еще двое досматривают технику. Это вообще несерьезно.
Охранники сосредоточены в основном у испытательно-сборочного цеха, который находится с другой стороны гавани, вдали от собственно стройки. Мулагеш проводит два дня, с утра до вечера наблюдая за тем, как дюжина новых охранников — все бандитского вида дрейлинги с винташами на плече — занимают места вдоль рельсов, которые ведут в цех. С ними постоянно находится зам по безопасности Сигню — Лем злобно посматривает по сторонам, не убирая руку от оружия.
Вечером пятого дня, перед тем как отправиться на встречу с предводителями племен вместе с Бисвалом, Мулагеш проникает на стройку и прячется там среди сложенных поддонов. Работники ЮДК видели ее вместе с Сигню, так что большинство спокойно переносит ее присутствие. Однако одно дело — быть вместе с инженером и другое — следить за дверью в цех из прижатой к глазу подзорной трубы.
Проходит несколько часов. Ничего нового. А тут появляется Сигню с планшетом в руке. Лем тут же выступает ей навстречу. Они перекидываются парой слов. Сигню нервным жестом отбрасывает сигарету, останавливается перед дверью и что-то просматривает на планшете. Какая бледная и осунувшаяся, словно отравилась чем…
Да нет. Она… встревожена. Да что там — она в ужасе…
Сигню разворачивается и кивает охраннику, стоящему у двери в сборочный цех. Тот быстро отдает ей честь — как интересно-то, ведь это же гражданский объект — и на что-то нажимает в своей будке.
В двери, должно быть, какой-то механизм — она медленно открывается. Похоже на дверь в банковское хранилище… А за порогом ее…
Вторая дверь. Очень похожая на первую.
Сигню заходит внутрь и смотрит, как медленно-медленно закрывается первая дверь. И только когда та уже почти захлопнулась, она разворачивается, чтобы открыть вторую.
Да уж, похоже, эти ребята вообще не хотят никому показывать, что там у них внутри.
Первая дверь прихлопывается с гулким звуком.
Испытательно-сборочный цех — как же, не смешите меня.
Назад: 5. Составные части
Дальше: 7. Из глубин
