Вее комнате не изменилось ничего. Словно Деана покинула ее лишь вчера. Кто-то даже регулярно стирал пыль и подметал пол. Она улыбнулась. Похоже, для главы Дома Женщин то, что дикая воительница исчезла из дворца, значения не имело. В царстве Овийи порядок должен сохраняться, несмотря на такие мелочи, как присутствие или отсутствие кого-то.

Деана закрыла дверь, стянула верхние одежды. Отложила пояс с оружием на стол. Налила себе воды в миску и обмыла лицо. Нашла штуку медового шелка и инструменты для шитья. Каждую из этих вещей она делала медленно, внимательно и без спешки.

Зеркало ждало.

Она уселась перед ним, скрестив ноги и кладя ладони на колени, выровняла дыхание, потянулась к сани. Тот появился сразу, словно последние часы она провела в глубоких медитациях и тренировках дыхания.

Взглянула на женщину в зеркале. Удивилась, глядя на синяки под глазами, на заострившийся нос, на более резкий, чем она помнила, рисунок подбородка и скул. Лицо, словно вырубленное несколькими ударами долота не слишком умелым ремесленником, который к тому же ужасно спешил. Дни, проведенные на пляже, и тяжелые тренировки вместе с диетой, характерной для бедных рыбаков, сделали ее тело стройным. Подумать только, она раньше полагала, что худа. Вот разве что глаза…

Глаза того, кто уже совершил свое паломничество.

Она улыбнулась, странно несмело и экономно. Некогда она слышала рассказ о человеке, который учил Законам Харуды, объяснял их и истолковывал. И вот однажды завистники стали распространять сплетню, что он не настоящий мудрец, поскольку никогда не совершал паломничество в Кан’нолет. Старец на те слова улыбнулся и произнес: «Был ли Кан’нолет святым местом до того, как Харуда туда прибыл?» Нет, ответили они. «А разве тогда не мог он провозгласить Законы в любом другом месте в этом мире?» Верно, ответили они. «Тогда что важнее – место или истина? Камень, из которого выстроено мало кому известное поселение, или слово, что создало нас, иссарам?» Завистники опустили головы, пристыженные, и вернулись к себе.

Смысл паломничества не в том, чтобы куда-то пойти и совершить некий ритуал, поклониться сто раз некой фигуре или принести вола в жертву дальнему храму. Дорога, которую ты преодолел своими ногами, тысячи шагов, сделанных по скале, камням и песку, – это лишь символ.

Ты совершаешь ошибки, расплачиваешься за них, падаешь, встаешь, получаешь удары, зализываешь раны. Твоя жизнь – не средоточие вселенной. Даже и близко не средоточие. Но она – твоя, а потому ты должна жить как можно лучше, не проспать свое время, не растратить его. Чтобы, когда ты встанешь перед вратами Дома Сна, не пришлось плакать по утраченным дням.

Молитва сто первая. Садери. Молитва тех, кто отыскал свою цель.

Я Деана д’Кллеан, ависса в дороге к Кан’нолет. Я отправилась в паломничество, чтобы не уступить воле старейшин и найти собственную дорогу в жизни. Ладонь Матери послаал меня на конец мира, к людям, которых я не понимаю, хотя течет в них точно такая же кровь. Я сражалась, убивала, любила, – отражение ее улыбнулось одобрительно, – оставаясь ничем большим, как только блуждающим во тьме ребенком. Завтра мужчина, с которым я хочу быть, умрет из-за дел людей глупых и жадных. А потом из-за дел тех же людей умрут тысячи детей Великой Матери. Потому утром…

Женщина в зеркале выглядела теперь по-настоящему чужой, глаза ее пылали, а губы кривились в дикой гримасе.

Она глубоко вздохнула:

– Вот мой Кан’нолет. Моя дорога и цель, – сказала она громко.

Встала и направилась в сторону постели, где волной медового золота стекал лучший коноверинский шелк. Конец паломничества требует соответствующей оправы.

Вечером она еще раз зашла в комнаты отравителя. Его не было. Овийя как-то узнала, что Деана во дворце, потому что, когда та вернулась к себе, застала на столе ужин и бутылку вина. Именно то, что ей и нужно было. Говорят, что Владычица плетет свое полотно руками неосознающих это людей.

Деана поела и выпила несколько глотков напитка цвета встающего над горами солнца и вкуса плодов, под тем солнцем созревающих, села помедитировать. Ждала.

Он пришел к ней почти в полночь. Один. Когда он встал в дверях, Деана на миг лишилась дара речи. Не знала, оделся он так специально или случайно, но были на нем вещи тех самых расцветок, что он носил в те дни, когда она увидела его впервые. Он несмело улыбнулся, встряхнул маленькой бутылочкой, которую держал в руке.

– Ты вернулась, – сказал он на ее родном языке. – Сухи прислал мне весточку.

– Я вернулась. Тут много чего случилось, пока меня не было.

– Это правда.

Он не спросил, почему она сбежала, поскольку не был дураком. Должен понимать, где она оказалась в то утро. А от отравителя теперь наверняка услышал, что она знает и про Варалу.

Он подошел к столу, поставил напиток, сел:

– Ты не должна была возвращаться.

– У каждого своя дорога. А я всегда делаю то, что хочу.

– Я это успел заметить. – Осторожными движениями он отыскал на столе два серебряных кубка, наполнил их, опорожняя бутылку. – Выпьешь со мной?

– Да.

Она подняла кубок к губам, сделала глоток. Вино было терпким и густым, оставляло на языке послевкусие горьких плодов и старого дерева.

– Я опоздал, – проговорил он.

– С чем?

– Со всем. Говорят, я и в мир пришел через десять дней после срока. Потом опоздал на важную аудиенцию и, поскольку не мог туда войти, шарил в комнатах отца, где попробовал вино, которое должно было отобрать его жизнь. Опоздал, ища укрытия во время нападения на караван, и бандиты с легкостью схватили меня. А теперь, – он вдруг махнул рукой, переворачивая стоящий перед ним кубок, но, казалось, даже не заметил этого, – когда я стал князем, опоздал со всем. С облегчением судьбы рабов, с подавлением сопротивления жрецов, с тем, чтобы напомнить Родам Войны, кто они такие. Со всем.

Деана не отводила взгляда от кровавого пятна, появившегося на скатерти. Если бы иссарам верили в знаки, она бы сейчас заплакала. Бог знамений, если такой существовал когда-либо, наверняка смеялся бы до истерики.

– Ты что, причитаешь над самим собой?

– Нет, – сжал он губы. – Не над собой.

– Вот и славно. Ты пролил вино. Налью тебе еще. – Она пододвинула ему кубок, тот, который его ждал. – Я поговорила с Сухи. Он бы ничего не сумел сделать. Эти сети сплетали долгие месяцы, а может, и годы. А ты слишком веришь в разум. Ты был бы прекрасным властелином во времена мира в сильной и богатой стране, но сейчас? В первый же день после возвращения ты должен был приказать бросить всех старых жрецов в Око, вызвать к себе и пленить командиров Соловьев, Буйволов и Тростника, провозгласить новые законы для невольников.

Он глотнул напиток и искренне улыбнулся:

– Твое – лучше. Слепцу непросто выбрать вино без помощи и сложно без помощи править. Собственно, это ты должна бы править этим гнездом змей, что притворяется княжеством. Выпьем за это.

Она потянулась за своим кубком, и тогда бронзовый звук большого гонга огласил полночь, а она удержала кубок на половине дороги к губам и лишь смотрела, как он пьет.

– А кем бы тогда был ты?

– Твоим переводчиком, помощником, слугой. Самий возил бы нас на Маме Бо по всему княжеству, толпы неистовствовали бы, а число платков, брошенных под ноги, было бы таково, что старушка не шла бы, а плыла медленно, словно лодка по спокойному озеру. Люди почитали бы тебя, целовали бы землю, на которую падала твоя тень.

– Вероятно, за исключением жрецов Огня и аф’гемидов Родов Войны, – причмокнула она. – И, естественно, владельцев плантаций. И управляющих ткацкими мастерскими и красильнями. И Деменайи, потому что – что за Королева Невольников без невольников?.. Знаешь, если хорошенько подумать, пришлось бы мне ездить на слоне в бронированной башенке, которую, как говорят, вы надеваете на них перед битвами. А еще – в кольчуге и шлеме, со щитом в руках, а мои тальхеры никогда бы не засыпали.

– Ты была бы лучшей владычицей в такие скверные времена.

Он сделал большой глоток вина, стукнул кубком о стол, прикрыл глаза. Не улыбался.

– Не иди завтра в храм, – прошептал он изменившимся голосом. – Не покидай дворца. Когда все закончится, возникнет замешательство. Тогда ты потихоньку выйдешь и растворишься в городе. Первым же караваном…

– Ты лжец.

Женщина, которая нашла свой Кан’нолет, произнесла это без злости, спокойно.

– Я? Нет. Что…

– Ты обещал мне наполненный сокровищами караван, тысячу верблюдов и лошадей, а теперь приказываешь красться, словно воровке. Может, мне еще и вынести что-нибудь отсюда, чтобы оплатить путешествие?

– Я… Не стану так с тобой разговаривать.

– Как?

– Словно ничего не произошло. Словно завтра не наступит. Что это вообще? Варварская философия? Пусть весь мир рушится, а мы станем петь, размахивая окровавленным железом? – Он стиснул кулаки, побелевшие костяшки выглядели словно вырезанные из слоновой кости. – Убегай… Прошу, убегай.

– Хорошо…

Он вздрогнул, словно не поверив в то, что услышал.

– Хорошо, – повторила она. – Но ты убежишь со мной. Сейчас. Ты знаешь каждый уголок дворца, не говори, что это не так. В четверть часа мы можем покинуть город. Что скажешь? Выедем отсюда вместе, ты и я.

Он развернул к ней лицо, и она могла бы поклясться Великой Матерью, что пристально в нее всматривается. И улыбается, словно безумец.

– Я слышал о ваших обычаях… Новая кровь в племени платит зрением за право войти к иссарам. Кажется, я идеальный кандидат. Но нет, Деана д’Кллеан, не фыркай на меня и не кривись. Я не сбегу, пусть бы мне это и предлагал… не поверишь кто. Для некоторых лучшим решением было бы, окажись я трусом, подлецом, недостойным своего титула. Я князь Белого Коноверина, последний этой линии крови Агара. Я не могу… Я просто не могу, понимаешь? И проклинаю эту невозможность, потому что будь я кем другим, то отправился бы с тобой хоть на край света, чтобы чувствовать тебя, слышать и прикасаться все то время, которое нам останется.

Она заморгала. Поэт, чтоб его.

– Обязанности прежде всего?

– Не прежде всего. Прежде многого. Понимаешь? – спросил он мягко. – Скажи, что понимаешь.

Кто, как не иссарам, понимает законы обязанностей? И все же она почувствовала раздражение.

– Понимаю. Но знаешь, это может не иметь значения. Через сто, да что я говорю – через десять лет никто об этом и не вспомнит. Твой выбор оценят на основании того, что запишут в книгах такие, как Оглал из Физ, а они напишут то, что диктует им собственный интерес. Если – чтобы понравиться новому владыке – выставят тебя идиотом и трусом, который дал себя зарезать, словно жертвенное животное, то так оно и станет. Потому что истории о прошлом плетут те, кто выжил, дурень. Понимаешь? Скажи, что понимаешь.

Он засмеялся, и сразу слетела с него вся злость. Это был смех переводчика, ученого, поэта. Мужчины, который был с ней в пустыне, когда они убежали от бандитов.

– Я же говорил, что это тебе должно быть владычицей Коноверина. Прославляли бы твою мудрость и проницательность, а я, как князь-консорт, правил бы в сиянии славы своей госпожи.

Своей госпожи. Он это сказал. Впервые сказал открыто.

– Мечты, – прохрипела она.

– Именно. Мечты. Выпьем же за них, – он опустошил свой бокал несколькими длинными глотками. – Обещай мне… хотя бы, если что-то случится и ты не сможешь… если все закончится… ты убежишь, чтобы рассказать правду хотя бы кому-то.

– Ничего такого не случится, ты об этом знаешь.

– Знаю. Но вдруг?

Она вздохнула, чувствуя усталость, словно вот-вот закончила многочасовую молитву, без сна и отдыха.

– Ладно… Не станем об этом говорить, хорошо? Завтра тебе понадобятся все силы.

– Я знаю…

Он вдруг резко поднялся – так, что опрокинутый стул ударился о пол.

– Пойду. Я должен идти. Если останусь…

– То что?

– Ничего. Могу не найти в себе достаточно отваги, чтобы встать в Оке. А тебя могут убить за эту последнюю ночь.

– Потому что новый лев станет принимать гарем?

Он поднял брови:

– Не понимаю.

– Неважно. Ступай. Увидимся завтра на рассвете.

Он улыбнулся именно так, как улыбался ей в пустыне, и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Деана отставила едва пригубленный кубок. Миновала полночь, с этой минуты она не должна ничего ни есть, ни пить, чтобы встретить конец своего паломничества, согласно обычаю. Снова уселась на постели, оглаживая красивую та’чаффду из темно-желтого шелка. Взглянула на свои сабли. Ей осталось сделать еще одну вещь. В Кан’нолет нельзя позволять себе ни единой фальши.