Малышка Канна стояла в окне и смотрела на юго-восток. В этот миг, босая, покрытая чуть влажной простынкой, с липнущими к коже волосами, она напоминала потерянного ребенка, двенадцатилетнюю девочку, которая требует опеки и помощи. Нужно было немало сильной воли, чтобы помнить, с кем имеешь дело в ее случае.

Йатех сдержал импульс, не подошел к ней и не обнял ее.

– Мы должны ее отыскать, – обронила она, не оглядываясь.

– Кого?

– Третью сестру. Я знаю, где ее можно найти. Готовься.

Когда он возвращался в свою комнату, Канайонесс все стояла и смотрела вдаль.

Некрополи любой страны и города окружает схожая аура тишины и задумчивости. Словно присутствие мертвых таится в воздухе и на земле, заставляя живых на минуту замирать.

Единственное – могли удивить небольшие размеры этого места. В городе, что насчитывает сотни тысяч жителей, кладбище должно быть покрупнее, чем пространство, которое заняли бы три больших жилых дома, пусть бы даже это и кладбище, приписанное к одному лишь району.

– Перестань осматриваться с таким выражением. – Канайонесс дернула его за руку. – Бóльшая часть горожан выбирает морские похороны. Плата Храму Близнецов за то, чтобы жрец выплыл на лодке в море, произнес молитву и сбросит тело в волны, ниже годового налога на место для надгробия. Говорят, акулы научились различать погребальные лодки и плывут за ними, едва те покинут пристань.

– Зачем ты мне это говоришь?

– А это хорошая аналогия. Теперь мы – такая лодка, а под нами плывут чудовища.

– А кто труп?

– Возможно, тоже мы. Будь осторожен.

Несколько растущих тут деревьев отбрасывали глубокие тени на надгробья: скромные, но уж точно не дешевые. Украшали их разновидности полированного мрамора в темных тонах, медные навершия, барельефы, порой – даже золочения. Эти покойники не принадлежали к местной бедноте.

– Тут лежат, главным образом, матриархисты, потомки меекханских купцов и дворян. Они не любят похорон в море. А если ничего не изменится, скоро придется расширять кладбище для последователей Баэльта’Матран. Остановись.

Малышка Канна встала подле ближайшей могилы. Каменная плита носила гордую, хотя для кредо не слишком-то удачную надпись: «Пока память обо мне не исчезнет, весь я не умру». И одинокое имя: «Умнарус». Девушка склонила голову и сплела руки:

– Не спрашивай меня, знала ли я его. – Изо рта ее раздался шепот, который стороннему наблюдателю, что не слышал бы слов достаточно хорошо, мог показаться сдавленной молитвой. – Я не знала, хотя он и умер у меня на руках. Душа у него была – словно кусок чистейшего света, а сердце размером с этот город. Он умолял меня… когда мы еще разговаривали, чтобы я изменила планы.

– Это ты его убила?

– В определенном смысле – я. Но погиб он за дело той, что сейчас тут появится.

«Появится». Прекрасное определение того способа, каким женщина оказалась рядом с ними. Словно вылепилась из теней, отброшенных раскачивающимися ветками дерева.

– Приветствую, Канайонесс. Рада тебя встретить.

Йатеху пришлось прищуриться, чтобы увидеть пришелицу отчетливей. Она носила коричневое платье, простое и лишенное украшений, волосы же ее свободно ложились на спину. Улыбнулась. Когда он отвел от нее взгляд и попытался вспомнить подробности ее лица, цвет глаз, губ, форму носа – встречал лишь пустоту.

– У нас есть что сказать друг другу, Огевра.

Третья сестра. Огевра, Госпожа Несчастий. Последняя ножка табурета, на котором восседает Владычица Судьбы. Китчи-от-Улыбки, которая приносит счастье в игре, любви и на войне, Лабайя из Биука, с которой можно все выиграть или все проиграть, и Огевра, неудачный бросок костей, стрела, нашедшая единственную прореху в кольчуге, скользкий камень, на котором ты подвернешь ногу, когда тебя преследуют. Ничего странного, что ее можно встретить на кладбище.

Женщина взглянула на надгробие, у которого они стояли.

– Ты все еще винишь меня за его смерть.

– И никогда не перестану. Ты об этом знаешь. Но я не буду мстить. И это ты тоже знаешь. Я пришла не за тем.

– Твой спутник… Он интересный. Убивает, когда не должен, а когда должен – сомневается.

Йатех заставил себя взглянуть в глаза Госпожи Несчастий.

– Это твое дельце?

– Нет. – Улыбка женщины выглядела как мазок плохого художника, а глаза ее… О, Госпожа, да она же боялась. Была безумно испугана. – Я только имя, которое вы дали собственным дурным решениям, неверным подсчетам и всему, что рушится на вас по причине обычной глупости, упорства и нахальной убежденности в собственной исключительности. Но кто-то должен это имя нести.

– Я уже объясняла это ему. Человечность. – В фырканье Малышки Канны можно было почувствовать нетерпение. – Я пытаюсь его от этого вылечить. А ты ничего не говори, просто слушай. Как и твоя госпожа. Я знаю, что она смотрит. Что случилось вчера пополудни? Далеко на северо-востоке, на равнине, омытой кровью?

Тишина растянулась в воздухе, как густая вуаль.

– Не знаю. – Голос Огевры едва сумел сквозь нее пробиться.

– Не знаешь? Ты не знаешь? Была битва, я видела ее тень. А во время битвы люди возносят молитвы к богам. К твоей госпоже столь же часто, как и к Реагвиру.

– Это была схватка между последователями Галлега и Лааль. К моей опекунше молитв обращалось не много. Я знаю уже результат, се-кохландийцы потерпели поражение. Лабайя ближе всех, она гонит туда, чтобы разобраться в деле подробней.

Малышка Канна повернулась так, чтобы посмотреть на женщину прямо, а глаза ее напоминали… Воспоминание о замечании насчет чудовищ, плавающих в глубине, возникло само собой.

– Я видела это. Я поднималась, а тварь живьем пожирала мое тело. И были ду´хи. Много духов – больше чем должно быть, даже если бы сотни тысяч воинов столкнулись лицом к лицу. Знаешь, что это может означать? Знаешь? Если это какая-то игра Эйфры, то я клянусь: она пожалеет.

Огевра дернулась так, словно стальной клинок ткнулся ей в спину. В долю мгновения изменилась. Тело ее, казалось, принялось расти и словно обретать глубину.

– Не грози мне, дитя.

– Это не угроза – всего лишь предупреждение.

Йатех отступил на полшага назад. Два чудовища, скрытые в телах смертных, смотрели друг на друга с расстояния в три шага, а воздух между ними стонал.

То, что повыше – чудовище в коричневом платье, – широко ухмыльнулось, словно акула, похваляющаяся комплектом зубов.

– Знаешь, то, что ты только что сказала, – предельная банальность. Более затертого оборота, пожалуй, и не бывает. «Это не угроза – всего лишь предупреждение», – повторила она драматическим шепотом. – И оно было таким, уже когда я открыла глаза в первый раз. А слово – не вино, со временем вкус у него не улучшается.

– Тогда проигнорируй его, если отважишься.

Улыбка угасла.

– Так уже лучше. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы это сделать. Что ты хочешь?

– Знания. Что именно произошло в Степях?

– Не знаю. Но узнаю. Я послала туда Лабайю. Волна идет дальше, пробуждая все, что имеет уши. А если это она – я буду знать.

– И что ты сделаешь? Что сделаешь, если это она? Встанешь передом или спиной?

– Ох… «Встанешь передом или спиной»… Ты даже не представляешь, как долго я не слышала этого вопроса. А если я встану сбоку и понаблюдаю?

– Как всегда. – Канайонесс кивнула и отвернулась от надгробия. – Ничего другого я и не ожидала. Поведаешь ли мне, что она тебе еще сказала?

– Кто?

Госпожа Несчастий встала лицом к плите с надписью. По кладбищу повеял легонький ветерок: словно гигант медленно выпустил воздух, слишком долго сдерживаемый в груди.

– Она. Когда ты встретила ее впервые. Мне она не подарила ни слова, но с другими же она разговаривала, я знаю. Что еще сказала тебе, кроме проклятий? Потому что должна была что-то сказать.

– И зачем тебе это?

– Я собираю ее слова, хочу их помнить. Помнить все ее слова, чтобы узнать ее саму. Скажи мне… прошу.

Гигант снова задержал дыхание.

– Она сказала… – Старшая женщина сжала ладони в кулаки, а после с видимым трудом выпрямила пальцы. – Сказала… Край щита тоже может убить.