Ворон распростер черные широкие крылья – дуги тьмы против ярко-зеленого утра. Затем он спрыгнул с груды камней и, пролетев мимо полога леса, взмыл в глубокое голубое небо. Один крик мага, и он исчез на востоке, по направлению к Аремории и ее королю.

Бан уселся на руины, о которые споткнулся, – на останки какого-то давно умершего лорда. Мох окаймлял осыпающийся каменный фундамент, в трещинах росли небольшие папоротники и кусты ежевики. Он опустил голову на руки. Кожа его на ощупь была влажной, вытертой осколками стекла. Это было последнее послание, которое Лис Бан мог бы отправить Моримаросу из Аремории. Он не был создан для порядка и служения, для парящих шпилей чистого, осторожного Лиониса. Бан был диким, и этот яростный остров владел его сердцем.

Однако молодой человек сожалел, что причинил боль Марсу, и был эгоистично рад, что его не заставили находиться там в момент, когда король поймет, что Бан его предал.

Бан провел руками по бедрам. Руины – вот в чем больше всего нуждался этот остров: места для деревьев, чтобы поглотить башни и валы, для затопления колодцев, чтобы некому было читать звезды в течение ста лет. Сровнять замки Лира с землей, позволить ей восстановиться и развеять семя над королевскими дорогами. Продемонстрировать людям холодных пророчеств страх по отношению к этой земле, которую бы они тогда быстро покинули. Корни заслуживали большей любви. Сбросить эти стоящие камни в океан.

Вот что бы сделал Бан, будь он достаточно могущественным магом.

Риган может ему позволить.

Хотя Гэла предпочла бы убить его.

Бан содрогнулся от этой мысли.

Пять лет назад Бан чуть не умер в Аремории, лишь те сострадающие деревья спасли его, окутав его корнями и напомнив ему, что такое сила. Бан думал, его миссия состоит в том, чтобы повысить свою репутацию, стать великим, а потом вернуться домой. Доказать свою состоятельность, показать Лиру, своему отцу и всем им, что Бан выше любого пророчества. Заставить их понять факт: он был бастардом, но станет могущественным благодаря земляным червям и проклятым звездам в небе.

Теперь-то Бан понял, как именно он мог себя проявить – принять их звездно-сумасбродные убеждения, использовать им понятный язык и взять в руки то оружие, которое они использовали против Лиса Бана.

Впрочем, такие вещи не вызывали тепла в его венах и не давали дышать его духу.

Он пойдет к Гэле Астор, как и просила Элия. Бан пойдет, но он покажет Гэле, как сжечь остров дотла. Станет воином с дикой, естественной силой, в котором она больше всего и нуждалась. Риган доверяла Бану: он ей нужен, она согласится. Он поможет им начать новую империю в мире, не запятнанном отцами. Он скажет: «Да, вы должны послушать Элию, хотя она просит невозможного, а затем удержать ее при себе в то время, пока мы разрушаем все, что когда-то создал ее отец. Я сделал это дважды, поскольку мой собственный отец мертв. Я бросил единственного короля, который когда-либо уважал меня».

Если Бан смог это сделать, то это же доступно и им. Теперь он был свободен. Свободен, чтобы стать лидером острова и вернуть магию, возрождение на голодную землю. Однако его первая миссия была местью за разорение, которое совершил Лир.

Лес согласился и в доказательство вернул потерянный меч Бана, выкованный из перешептывающейся стали Эрригала. Подарок в помощь его намерениям. Деревья и ветер пели молодому человеку, ведя его к грязному холму, где Бана ждал меч, вонзившийся в землю, сверкающий и словно очищенный пятнистым солнечным светом.

Бан снова коснулся рукояти, и меч жадно вздохнул.

Кто-то еще вздохнул.

Не дерево, но…

Бан погрузился в безмолвие и прополз по суглинистому участку мертвых зимних листьев, навстречу звуку.

Еще один вздох.

И еще.

Ритмично. Кто-то спит и храпит. «Земной святой, – подумал Бан, испытывая головокружение. – Может быть, даже старый каменный гигант или лесной дракон».

Сердце Бана забилось сильнее. Он даже не рискнул бы шепотом спрашивать деревья. Они привели его сюда, так как знали, чего ждали, и не открывали до сих пор – словно вели с ним некую игру. Бан достиг мягкого, небольшого луга. Последние капли дождя виднелись на грязной траве, и в тяжелом течении ручей изгибался по краю.

Старик спал, прижавшись к покрытому мхом гранитному валуну у ручья. На нем был изодранный халат, а его волосы были спутанными и сырыми. Длинное лицо его склонилось в тяжелом сне.

Земля качнулась под ногами Бана. Кровь ударила ему в уши. Он стоял, ошеломленный.

Это был король Иннис Лир.

Бан резко развернулся, но поблизости больше никого не было. Щебетали птицы, и лесной полог приятно дрожал, разбрасывая крошечные капли дождя на лоб Бана. Он шагнул на солнечный луг, обхватив рукоять своего меча. Другую руку он поднял ладонью вверх, словно спящий старик был диким кабаном, львом или смертоносным медведем.

Бан медленно подошел и стал улыбаться.

Он мог сделать все что угодно с этим глупцом, оставшимся в одиночестве в сердце леса. Воткнуть голодный клинок в кишки Лиру. Ударить его по голове зубчатым обломком скалы. Разбудить его шепотом, прежде чем мягко задушить. Попросить у ясеня разрешения похоронить короля глубоко в земле, пока его не съедят черви.

Это очень сильно повредит Элии.

Бан стиснул зубы и зашипел, но этот старик, ужасный король заслужил это и многое другое за то, что он сделал: не только из-за Бана, его дочерей, его королевы, возможно… даже из-за того, что король сделал с этим островом. Воды корней должны быть освобождены.

Такого шанса может больше и не представиться, но если Лис Бан убьет его тайно, без последствий, то ничего не сделает для острова, ничего никому не докажет.

Он наклонился и поднес руку ко рту Лира, чтобы почувствовать его слабое дыхание.

«Иногда я не могу даже дышать, когда он рядом, – говорил король Бану, отмахиваясь от самого его существования. – Зловоние его звезд рождения загрязняет этот воздух».

Бан знал, что именно он предпримет.

Колдун Бан притаился между двумя молодыми боярышниками на краю чистого, стремительного ручья. Обнаженный для корней и ветра, он нарисовал грязные линии на груди, по спирали вниз по рукам и ногам, и с помощью крошечного ножа. Затем он вытравил свое имя рядом с именем бывшего короля, сверкая кровью, капающей с его собственной кожи.

Боярышники дрожали от возбуждения. В них столько лет не было магии, что они ничего не поняли. Это была магия смерти, магия червей, питающихся корнями, магия, приносящая пищу миру, распад и возрождение, избыток жидкости.

Маг выдохнул в ладони, где лежали соединенными вместе две скорлупы грецкого ореха. Не хватало ядра. Он заменил орехи собственной кровью и украденными серебряными волосами.

«Дыхание и смерть», – прошептал он ореху на языке деревьев, радуясь, что дневной свет затмил все звезды, и они не смогут стать свидетелями его поступка. А может, они все равно увидят – маг не знал. Он знал лишь кровь земли и шепот листьев.

«Дыхание и смерть», – прошептал он снова, и боярышники отозвались эхом.

Заклинание будет его последним оружием, утешением, куда бы он ни пошел.

Защитой, торжествующим смехом. Последним словом, которое нужно запомнить.

Этого ему не простят.