Часть четвертая

Остров задрожал, когда Элия Лир вновь ступила на него.

Рассвет отбрасывал на нее бледно-фиолетовую тень, протянувшуюся вдоль белого пляжа. Крошечные песчинки сдвинулись, скользя к волнам, будто привлеченные невидимым приливом.

– Элия Лир, – шептал остров сначала себе, а потом и ей. – Элия дома!

Три дня спустя остров еще не умолк.

Ей нужно было просто слушать.

В течение многих лет Элия только наблюдала, словно ее глаза были всем: смотрела, как меняются звезды в своих идеальных узорах, наблюдала, как ее отец учился, проповедовал и становился все более хрупким, смотрела, как ее сестры наступают и отступают с соответствующими ожиданиями и потерями, наблюдала, как ее собственное «я» уменьшается, пока не стала ничем, видя только разочарование ее сестер, одержимость отца и небо с единственной угасающей звездой на севере.

– Как насчет звезд, учивших тебя забыть ветер? – давил остров. – Был ли момент, когда ты перестала слышать наш шепот?

Элия сидела на утесе, глядя на бурлящее море, слушая и слушая голоса на ветру, и не могла точно вспомнить, что это было за время. Потеря была столь постепенной, что она ее даже не осознала.

Медленно формирующийся туман, изнуряющая болезнь.

Остров рассказывал девушке истории, чтобы наполнить ее больную грудь: первым словом Элии на языке деревьев было спасибо. Когда-то она знала имена каждого дерева вдоль дороги между Дондубханом и Летней резиденцией и двенадцатилетняя рифмовала их. Ее любимой игрой было находить созвездия в пятнах лишайника на старом дереве. Девушка сплела плащ из изумрудных жуков, чтобы носить рядом с мальчиком щит из золотых бабочек. Истории в голосе ветра вернулись к ней, и Элия погружалась в воспоминания все дальше и глубже, воссоздавая легенду для себя, пока искала ответ на вопрос острова.

Ее отец сказал: «Мы могли бы вернуть его домой, если когда-нибудь такой путь обнаружится звездами».

Так что Элия перестала слушать ветер и полностью погрузилась в звезды, чтобы выследить этот путь – спокойно, сосредоточенно и с доверием. Она была так спокойна, так сосредоточена, так полна доверия только к звездам, что голоса острова затихли и зачахли. Они и были тем, что остров показал ей, теперь, когда Элия снова могла слышать, хотя она все еще шла, упираясь ногами в корни. Элия позволила отцу поставить границы своей магии, построить крепостные стены, такие тонкие и сильные, что она подумала – это был ее собственный выбор.

– Он сделал это не нарочно, – прошептала девушка на языке деревьев.

– Но он сделал это, – сказал ветер.

– Я позволила ему, – ответила Элия, – я не заметила. Он был моим убежищем, сильным отцом, любившим меня, выбравшим меня… из моих сестер. – Улегшись на спину в клочковатой траве и дроке на вершине утеса, Элия смотрела на полдничное небо, на вздымающиеся тяжелые белые облака, и думала, что могли сказать звезды, если бы могли поговорить с ней. Как могли звучать их голоса.

Ветер дул, ветер дергал.

– Расскажи мне о Бане, – сказала она.

– Бан громок.

Элия тоже громко засмеялась и удивилась своей смелости.

– Разговариваешь сама с собой? – произнесла Аифа, задыхаясь и поднимаясь по крутой тропинке. Они остановились здесь в маленьком заброшенном домике, который им предложили жители порта Комлак, где они впервые гуляли после прибытия. Конечно, Элию можно было легко узнать: она даже испугалась внезапных появлений некоторых горожан, поскольку они все слышали поразительные сказки о бегстве в Ареморию из Полуденного двора Лира. Все они предлагали Элии и ее сопровождающей еду и ночлег, а кто-то – даже целый дом. Элия отказалась, хотя и с большой благодарностью. Она сказала, что пришла домой и хотела бы сделать все правильно, но принцессе был нужен лишь уединенный отдых. Знали ли они о свободном месте для ее сна, месте, которое снова почти стало частью земли? Там она могла бы общаться с голосом Иннис Лира?

Остров требовал ее, но Элия ничего не заслуживала от своих людей.

– Да, – сказала Элия Аифе, все еще лежащей на спине. Острое голубое небо обожгло глаза. – Я разговариваю сама с собой, хотя думаю, что остров слушает.

Без сомнения странными, как ей казалось, были те, с кем она сталкивалась, но Элия все еще верила в дух острова и почитала святые земли. Им нравилось слушать дочь Лира, ту, что им была дана звездами и говорила с корнями.

Она с Аифой была направлена к этому старому дозорному маяку, брошенному, когда новый маяк возвели на мысу чуть севернее, тот, который мог светить дальше по побережью от порта Комлак. Построенный из камня, в одну комнату, старый дом тихо примостился на краю известняковой скалы, обрывающейся в море. Покрытый соляной коркой, он имел только древний очаг, стол и каркас кровати, который Элия и Аифа заполнили собранной травой, чтобы спать вместе. У Элии была кипяченая вода, и девушка помыла все вокруг, в то время как Аифа приготовила суп из запасов Ла Фара, разделив их, и следила за огнем. Первый вечер Элия смотрела в окно, слушая свист ветра и грохот волн. Она не говорила на языке океана, хотя принцессе было интересно, скрыты ли слова в порыве соли и воды.

После Аифа провалилась в сон, а Элия написала письма отцу и Бану Эрригалу в пепле на камне, но потом стерла их.

Она еще не знала, что написать сестрам.

Всю первую ночь Элия не спала, прижавшись плечом к плечу Аифы и уставившись на вересковую солому, которая висела густо, но растрепанно между стропилами. Лунный свет струился в окно, и Элия слушала.

Взошло солнце, и девушка вышла на утес, чтобы услышать больше. Остров пел длинные строки и предлагал стихи о вещах, ей известных, но забытых, и о том, о чем она никогда не догадывалась – о жизни шмелей и черных дроздов. Остров знал Элию и дарил ей нежные песни. Элия узнала, где найти новую жилу рубинов на севере; так принцесса получила слово для мимолетного света между тенями на лесном ветру. Она узнала о смерти прекрасной призрачной совы. Ее кровь пролилась в землю вместе с жестокой магией. Элия рассказала сове шутку, которую та не совсем поняла. Элия все равно смеялась, чтобы сделать остров счастливым, потому что во всех других отношениях Иннис Лир был несчастен.

Остров был расколот, его народ разрывался между преданностью и верой. Все находилось в конфликте: что важнее всего? Король должен по крайней мере услышать свой народ, который, в свою очередь, услышит остров, но Лир уничтожил все это и слушал только звезды. Деревья уже много лет не вырастали с сильными новыми корнями, с тех пор как был король, говоривший с ними. Ее отец закрыл колодцы с водой корней, чтобы люди острова не могли ею делиться, и остров забыл вкус людской крови и слюны, поэтому как же отец мог узнать свою собственную? Ветер бушевал или замирал, неуверенный и расстроенный, без сильных деревьев, болтавших с умными птицами, поднимавшимися высоко. Он забыл о танцах узоров – лучшем способе подготовить животных к смене сезонов. Ее сестры, шептал остров, не доверяли ветру, даже та, кто жаждал корневой воды, потому что истекала кровью на корни острова, словно она могла обеспечить его всем необходимым. Как будто их можно пополнить тем, кто забрал больше, чем она могла дать, окутанная собственной потерей.

– Мы помним, когда вы родились, и твоя мать смеялась, пела песни со словами, которые мы не знаем сейчас.

– Как мне сплести все это вместе? – спросила Элия.

И остров сказал: «Будь всем».

Невозможный ответ на несправедливый вопрос.

И так Элия слушала в течение всего второго дня, пока Аифа не вернулась ночью с очередного рейда в порт Комлак и вдоль внешнего края сельхозугодий. Она спрашивала всех, кого встречала о короле или его Дураке, о слухах, преданности и даже просто мнения о чем угодно, узнав только, что отряд слуг Лира разбил лагерь у южного подножия Белого леса.

– У меня есть свежая рыба!

Улыбаясь, Элия смотрела, как ветер развевал юбку Аифы, когда девушка упала на землю и маленькими пальчиками дразнила Элию за мочки ушей и дергала ее волосы. Принцесса понюхала рыбу и сказала:

– Я помогу тебе приготовить.

– Уже чистая, готовая к приготовлению, так как никто из нас не может сделать лучше. – Аифа хлопнулась рядом с Элией с пакетом рыбы на коленях. – Мы бы подавились крошечными косточками, если б попробовали. В некоторых областях жизни мы беспомощны.

Элия повернула голову, чтобы коснуться ее колена:

– Причем я больше, чем ты.

– Верно, но это прерогатива принцессы.

Девушки приготовили рыбу в камине и съели ее. Аифа спросила, когда они поедут, и Элия ответила:

– Скоро. Наши отцы пока что в безопасности. Деревья говорят, что Лир и его Дурак находятся в Хартфаре с Броной и графом Дубом.

– И с моей мамой, – радостно сказала Аифа, сгребая угли. Они продолжали светиться, пока девушки ели.

– Аифа… – принцесса заколебалась, протянула руку и коснулась подруги. – Ты постоянно разжигаешь огонь.

Брови Аифы взлетели высоко. Она щелкнула и прошептала огонь на языке деревьев, и искры зажглись на кончиках ее пальцев. Они горели мгновение и погасли.

– Ты тоже волшебница? – прошептала Элия. Она так не думала, но должна была спросить.

– Нет. Я только разжигаю огонь, и, честно говоря, иногда, когда я не с тобой, это не срабатывает. Я не смогла остановиться.

– Почему?

– Мне нужно было напомнить тебе, что такие вещи возможны.

Усталая и расслабленная Элия спала в ту ночь, проваливаясь в дрему под колыбельную острова.

На рассвете Элия снова забрела в низины, где трава росла высоко над краями дороги Иннис, над длинной тропинкой, ведущей от Летней резиденции на юго-западе к Эрригалу на юго-востоке. Дорога когда-то была выложена камнем, но теперь на ней выросли трава и сорняки, а плоские камни были погружены в землю. Вереск рвался во все стороны, стелился по холмам и долинам, как низкий пурпурный туман, а валуны и грубые скалы выступали, разрушая сельхозугодья. Это были пастбища для сбора больших звездных камней. Суровая, красивая и любимая Элией часть острова. В отличие от скалистых утесов Летней резиденции, в отличие от яростного океана и от изумрудных холмов на севере Дондубхана или даже густых влажных теней Белого леса, эти южные болота давали ей ощущение полета. Ничто не замедляло порывистый ветер. Он ревел яркой жизнью.

Когда Элия отдала свое сердце звездам, она стала не так сильно любить свой остров.

Темные тучи сгущались далеко на севере, в дальнем конце Белого леса. Сегодня днем все впадало в ярость. Пока ветер пел, коснувшись руками бородатой пшеницы, девушка вспомнила: ей очень нравилось это ощущение – почти разговор, ропот между ее кожей и землей. Бриз подул, снова привлекая внимание девушки: на полпути к вершине холма стоял боярышник, наклонившийся и придавленный постоянным ветром. Она поднялась к нему и схватилась за шелушащуюся кору. Большинство листьев опало, и ярко-красные ягоды уже виднелись вдоль ветвей.

Дерево содрогнулось от ее прикосновения. Элия тоже вздрогнула.

– Что бы вы сказали мне, древняя леди?

– Вы были потеряны, – прохрипело дерево, медленно и очень тихо.

Слезы выступили у девушки на глазах, и она закрыла их, прижимаясь лицом к грубому стволу. Элия знала, что дерево имело в виду не только этот месяц, когда она ушла в Ареморию. Значит, слова дерева распространялись и на то время, когда она была ребенком, пела по-магически дуэты с корнями. Элии было грустно за себя и за ее отца, который никогда не делал таких вещей. А потом и за всех людей, которые не слышали деревьев, живших в одиночестве и в тишине.

Опустившись на колени, Элия заплакала громче. Она дотронулась до щек и поднесла слезы с пальцев к боярышнику. Ее плечи тряслись, боярышник тоже зашевелился, и девушка наклонилась. Это не было всепоглощающее, непостижимое горе из прошлого. Нет, теперь она поняла, что потеряла и почему. В ее сердце росло дикое дерево. Его корни сплелись, распространялись по ее кишкам червями смерти и перерождения; оно тянуло свою корону в яркое, открытое пространство в ее сознании, где она поклонялась сияющей звезде.

Боярышник пошевелил стволом, наклонился к девушке, свернувшейся калачиком. Элия плакала. Она отпустила много вещей, даже те, у которых не было имен. Вместо этого девушка назвала их словом, обозначающим свет между тенями, и отпустила все.

Когда Элия закончила, она лежала тихо и успокаивалась, очищенная, как кора в шторм. Она думала, что сможет наконец заполнить себя новым, тем, что она на этот раз выбрала сама.

Боярышник прошептал: «Ты готова?»

Элия вздрогнула и поцеловала боярышник.

– Готова к чему, бабушка?

Порывистый ветер дергал Элию за кудри, привлекая ее внимание к надвигавшейся буре.

Остров ответил: «Чтобы стать королевой».