Брона Хартфар всегда знала, что наступит день, когда Эрригал приедет в ее деревню не для любовных утех, а чтобы забрать сына.

Понимая неизбежность этого, она испытывала благодарность даже за самые мельчайшие моменты. За вспышки привязанности, любви, взросления. Солнце на хрустящем зеленом весеннем листе, который сжимал Бан своими грязными маленькими пальцами, прежде чем положить его в корзину для сушки. Его редкий смех – не неспешный и мягкий, с которым он освобождал глупых жуков или брызгал птичьим пометом, а тот, который поражал всех, даже его самого – с внезапным приливом силы. Впервые Бан спрятался от матери в ее собственном лесу, выйдя из низкого, умирающего дуба, когда она уже проходила мимо. В его глазах блестело ликование, таких похожих на ее собственные и совсем не похожие на глаза Эрригала. Часто Брона спрашивала себя, кем станет Бан после того как покинет лоно Хартфара, в мире, где люди слишком много брали друг у друга и редко отдавали корням.

Только его страсть защитит Бана Эрригала. По крайней мере, это то, что он получил от матери и отца.

Если бы был способ не дать этим чувствам перерасти в гнев, Брона пожертвовала бы ради него чем угодно. Не важно, в какое время года или под какую луну она бросила святые кости – все равно не видела пути, который не окрасил бы жизнь ее сына в горькие цвета.

Его день рождения был шесть дней назад с того времени, когда пришел Эрригал. Из-за цикличности времен года и звезд было то самое раннее утро, когда Луна с драконьим хвостом, под которой Бан родился десять лет назад, висела на рассвете мучительно серебристая в сочащемся розовом небе. Серп для сбора урожая сердца Броны, которое она всегда считала своим.

Несмотря на морозное утро, Бан все еще спал, свернувшись клубочком в саду. Он поселился в дупле, полном грязи и корней, где позже взовьются виноградные лозы. Небольшой костер горел в неглубокой обсидиановой чаше еще бабушки Броны, которую она привезла с собой из Испании. Пламя танцевало на черном камне живой нитью магии, связанной с Баном, дыханием и силой Белого леса. Это немного согревало Бана, а магия поддерживала работу тела молодого человека.

Брона сидела на табурете, прислонившись к кирпичной стене их дома. Она завернулась в толстое шерстяное одеяло и прижимала к себе миску. В ее руках были последние зимние соты.

Свет медленно распространялся по саду, пробуждая корни и крошечные побеги травы, которые тянулись в направлении солнца. Некоторые из более выносливых растений были зелеными: остролист с его острыми листьями и маленькое можжевеловое дерево, которые напоминали Броне о Далат. Зимняя капуста и лук начинали пробиваться, потому что пришла весна. За ними скоро пойдут чеснок и репа. Когда свет коснулся грязных густых волос Бана, то со щеки Броны на соты упала слеза.

Мгновение спустя ведьма услышала приближение нарушителя ее тишины. Эрригал, должно быть, покинул замок задолго до рассвета. Он не планировал оставаться здесь надолго, намереваясь, конечно, отъехать подальше от Хартфара до конца дня. Его шаги были такими же громкими и размашистыми, и, как всегда, нетерпеливыми и небрежными. Как обычно, он оставил свою лошадь в начале деревни.

Брона отщипнула ячейку от сот и, оставив миску возле Бана, прошла в переднюю часть дома.

Эрригал улыбнулся, увидев ведьму. Его дыхание вспыхнуло мелкими белыми затяжками, и восходящее солнце осветило в его золотистых волосах и жесткой бороде звездные амулеты, которые он заплел, сверкая кольцами и яркой пряжкой его толстого ремня. Ветер раздвинул верхушки деревьев, и солнце ударило ему в лицо. Любовник Броны не колебался и не переставал улыбаться. Утро, выдавшееся блестящим, превратило его глаза в осколки чистого света.

Брона встретила Эрригала у арочной решетки, которая обозначала вход в ее двор, и положила ячейку с медом ему в рот.

Эрригал приоткрыл губы, и медовая ячейка проскользнула в него, позволяя мужчине насладиться ее сладостью после нескольких быстрых нажатий языком, а затем он слизал остатки меда с пальцев.

Брона, конечно, предпочла бы, чтобы он находился здесь только для любовных утех.

– Что за прелесть содержится в этом меде? – спросил он, обнимая ее за талию.

Женщина загадочно улыбнулась. Пусть думает, что хочет, но Брона предложила ему мед, зная, чего ожидать.

– Ах, любовь моя. – Эрригал рассмеялся и легко поднял ее, откинувшись назад. Ведьма прижалась к его груди. Он не поцеловал ее, а только обнял: одна рука вокруг талии, другая обхватывает ее ягодицы. Брона обняла его за шею. Она ждала.

– Я пришел за Баном, – сказал он.

– Не хочу, чтобы ты его забирал, – ее голос был мягким, но властным.

– Он мой сын, и его следует воспитывать с людьми и слугами. Достаточно с ним нянчиться.

Ведьма ничего не сказала, но неодобрительно склонила голову.

Со вздохом Эрригал позволил ей сползти по его телу.

– Я знаю, ты его не балуешь, но ведь ты – женщина, и здесь находятся одни женщины, а еще ведьмы, сироты, беглецы. Мой сын не таков.

– Не напоминай мне об этом.

– Хорошо, девочка, не буду, – сказал он, зная, что Брона уже целую вечность как не девочка. Он поцеловал ее – Брона позволила. Она сжала пальцы вокруг его пояса, потянула с достаточной силой и шагнула назад, к дому.

– Отвлекая меня, ты только задержишь наш отъезд, – сказал Эрригал, охотно ее целуя.

Брона приподняла одно плечо, как будто ей было все равно, и потащила его в дом. Она бы забрала его время, а он заберет взамен ее сердце.

Самой прекрасной чертой в Эрригале был его энтузиазм. Из-за присущих ему выносливости и инстинктивной щедрости он был лучшим любовником, каких только знала Брона. Даже если бы они не зачали Бана, Брона ложилась бы и ложилась с Эрригалом в одну постель. Его жизнь вне Хартфара не волновала ее, так как ведьма уже давно упивалась каждой радостью, какую только могла найти, и принимать любовь во всех ее проявлениях. Иннис Лир не насаждал подобные вещи, а вычищал их. Такова была природа острова, затянутого между голодной землей и холодными звездами.

Брона считала себя эмиссаром этой дикой, голодающей земли, и всепожирающая сила графа Эрригала, которую она принимала в себя, была благословением, ритуалом, чтобы снова сплести звезды и корни.

Никто другой даже не пытался этого делать, с тех пор как умерла последняя королева.

Потный и улыбающийся, Эрригал потянулся под ней, когда они были готовы заняться любовью, и Брона расположилась на его бедрах, словно ведьма на престоле.

– Это все, – сказала она.

Эрригал протянул руку и царапнул пальцем вдоль изгиба ее груди.

– Я не об этом.

– Тогда оставь моего сына со мной.

– Нет.

Брона положила руки ему на грудь и впилась в нее ногтями, скользя ладонями вдоль мягких волос, скрывающих его молочную кожу.

– Это все.

Он кивнул, но обхватил руками ее запястья:

– Я позабочусь о нем.

– Нет, не сможешь, – Брона знала очень хорошо. Эрригал не понимал потребностей сына и не мог воспитать радость в осколках страсти, которые дико врезались в их сына.

– Брона, я смогу, – настаивал Эрригал.

Она слезла с него, взяла одеяло и завернулась.

– Он принадлежит мне, и я должен заботиться о нем. – Граф с шумом натянул брюки. Он дернул бородой, когда Брона попыталась его удержать, почувствовав момент, когда от Эрригала могла исходить угроза.

– У тебя нет выбора. Я забираю его с собой.

Это было правдой. Брона слишком хорошо знала, в какой опасности находится Хартфар – сердце корневой магии, беглецов и тех, кто прячется от звезд короля Лира. Одно слово Эрригала или Лира могло сровнять его с землей. Пока что пророчества спасали их, звезды, которые обещали, что остров нуждается в этом крошечном центре корней. Пока Лир не возражал. Но только пока.

– Я знаю, – прошептала она. – Но мне больно, Эрригал.

Его бычье красивое лицо исказилось, и он подошел к ней:

– Ах, девочка, я бы не стал вредить тебе.

– Навредил.

– Так должно быть.

Эрригал поцеловал ведьму, грубо вытирая большими пальцами ее щеки, хотя Брона не плакала.

– Отец.

Оба повернулись к сыну. Он стоял в дверях, маленький, тощий, с темными волосами и серьезными глазами. Грязь темнела на левой стороне его лица, и рубашка была в разводах. Его пальцы на ногах были голыми. Какой-то лесной гоблин.

– Как ты ужасен! – рассмеялся Эрригал. Он наклонился и обнял Бана. – Мы приведем тебя в порядок, а потом ты отправишься со мной в Летнюю резиденцию. Твой брат будет там, и мы найдем тебе меч, хорошо?

Взгляд мальчика нашел Брону за широкими плечами Эрригала.

– Что такое Летняя резиденция, мама?

– Она полна волшебства, и там огромная пасть каменных зубов. Они будут охранять тебя, Бан.

Он нахмурился:

– Ты не пойдешь с нами?

– Место Броны здесь, в Хартфаре, – заявил Эрригал стоя. Он положил руку на шишковатое плечо Бана.

– И мое тоже, – сказал Бан, все еще не отводя молящего взгляда от матери.

Его отец взъерошил волосы Бана.

– Нет, мальчик, нет. Твое место – с отцом и братом, с королем и с его людьми. Ты здесь находился с цветами слишком долго, а теперь должен увидеть звездное небо.

Бан отошел от Эрригала.

– Я хочу остаться в лесу. Я хочу остаться с мамой.

– Бан, – Брона опустилась перед ним на колени. Одна рука крепко сжала одеяло вокруг ее плеч, другая вытянулась, но не решалась прикоснуться к милому лицу. – Ты должен пойти со своим отцом.

Боль ударила в лоб Бана, и маленький рот сморщился.

– Ты не хочешь, чтобы я остался.

– О нет, о корни и черви, дорогой, нет! – Она обняла его, не обращая внимания на свою наготу, отчаянно желая доказать обратное. – Я хочу, чтобы ты остался, но твоя судьба – находиться в двух мирах. Ты должен уйти от меня сейчас, поскольку отец любит тебя и хочет, чтобы ты познал его мир.

Бан не поверил ей. Он замер в объятиях матери. Крючок в ее сердце врезался еще глубже.

Эрригал снова накрыл Брону одеялом, присел рядом, словно хотел поддержать.

– Пошли, Бан, – сказал граф. – Делай, как тебе сказано.

Мальчик вырвался, повернулся к ним спиной и бросился к сундуку с одеждой, на котором лежало единственное его пальто. Мальчик, сегодня ставший старше, надел пальто, смыл грязь с лица и принялся шаркать вокруг, пытаясь найти сапоги.

Эрригал начал было говорить, но Брона коснулась его руки. Стояло молчание.

Прежде чем они ушли, Бан позволил своей матери поцеловать его. Это заставило его расплакаться. Он тихо плакал, несчастный и неподвижный, пока Эрригал не хлопнул его по спине и не приказал ему прекратить – в новом доме не место горестям.

Когда звуки их шагов затихли и ведьма осталась одна, Брона вышла из Хартфара в Белый лес голая, с разбитым сердцем. Она смыла все в холодном, призрачном ручье, в тени ясеня.

Она прошептала пеплу: «Не разрешай Бану забыть ветер и корни. Не разрешай Бану забывать меня».