Прошлой ночью ворона примостилась у узкого оконного проема Бана, крича о кровавом убийстве: Лис больше не мог игнорировать свою мать.

Поэтому он ушел до рассвета, забрав одну из отцовских долговязых лошадей.

Оказавшись за черными воротами крепости, Бан отпустил поводья, подталкивая лошадь вверх по каменистой тропе к Белому лесу Иннис Лира. Лошадь прыгнула вперед, настроенная на гонку, словно нервная энергия Бана передавалась через сиденье и седло. Бан наклонился и прижался щекой к лошадиной шее, и они ворвались в деревья с треском и шлепаньем ветвей и желтых листьев.

Когда Бан путешествовал, он выстраивал эмоциональную броню вокруг себя, чтобы, возможно, скрыть от Броны надежду, ярость и вину, которые темнели в его сердце, словно собирались грозовые тучи. Бан знал, что он стал превосходным лжецом, проведя годы как Лис, но еще со времени, когда он был мальчиком, мать всегда видела Бана насквозь.

Лошадь долго прокладывала путь по оленьей тропе, потом по руслу ручья, затем снова лихая ходьба, прыжки через упавшие ветви, животное осторожно пробиралось по замшелой земле. Бан держал путь на северо-запад, в сторону Хартфара.

Вокруг проснулся лес, щебеча и гудя последними звуками лета. Мухи, пчелы и счастливые птицы шептали ему приветы.

Он пробормотал ответное приветствие богатым теням и пышной зелени: низкие папоротники блестели росой, мох и веселый лишайник поднимались по стволам деревьев, а густой полог из листьев превратил свет в стеклянно-зеленый. Здесь, изнутри, Белый лес был единственным местом, где корни острова все еще хранили радость.

Это то, что больше всего нуждалось в восстановлении. Как только угнетающее правление Лира закончится, а его наследие разорвут на части. Сердце острова могло расцвести, и его вода корней могла распространиться везде снова. Бан был способен сделать это сам, и Моримарос мог позволить, поскольку король Аремории понимал, что такое баланс, и мог убедиться в деятельности магии корней на Иннис Лире, даже если там не было никакой веры относительно его короны.

И это было бы легко, если бы состояние отца Бана имело какие-то признаки.

Прошлой ночью Эрригал положил тяжелые руки на шею Лиса и сказал:

– Если бы не год между твоим рождением и рождением твоего брата, я бы мог удивиться, что какой-то святой подменил тебя ночью. Ты – мой настоящий сын, а Рори зарекомендовал себя как трус.

– Успокойся, отец, – сказал Бан сквозь стиснутые зубы. – Ты все еще не знаешь его истинного сердца.

Эрригал толкнул Лиса:

– Ты продолжаешь защищать его, и я могу обвинить тебя как сообщника, мальчик! Откажу вам обоим!

– Я не сообщник, милорд, я только хочу найти его. – Бан коснулся рукоятки своего кинжала, поскольку не носил меча, когда обедал с герцогом и его леди. – Трудно поверить в злодейство Рори, ведь он – мой брат.

Эта фраза напоминала слова Эрригала: «Я не могу поверить в поступок Рори, потому что он – мой сын».

Эрригал же только рвал на себе бороду и кричал:

– Что может значить для него братство, когда отцовство столь незначительно?

Бан вынужден был молчать или злобно взывать к лицемерию отца.

Герцог Коннли отвлек Эрригала доводами по экономике и отправил людей на север, как можно ближе к Дондубхану, но без прямого вызова Астору. Риган также высказалась, напомнив им, что там Гэла, и они должны избегать вызова. Бан хотел уйти, но глаза девушки остановились на нем, несмотря на ее внимание к спору. Он боролся, чтобы скрыть причину гнева на своем лице, и быть только ее магом, не высказывать никаких эмоций, помимо элементарного раздражения пьянством своего отца. В конце концов он опустил глаза, боясь, что Риган слишком многое поймет.

Теперь Бан снова думал о ее прекрасных, холодных глазах, ее грации и о том, какую опасность несло ее присутствие, о ее решительности и уравновешенности.

Было неправильно по отношению к Марсу рассматривать эту идею, но из Риган Коннли, подумал Лис, могла бы выйти отличная королева. Лучше, чем Гэла, которая вся состояла из доспехов – тупого, смертоносного оружия, и лучше, чем Элия, у которой вообще не было оружия.

Хотя если кто-то и мог отточить ее, то только Моримарос из Аремории.

В лесу на пути Бана порхали и следовали за ним синие птицы. Его взгляд поймал мерцающий бледный свет. Это мотыльки вернулись, отмечая путь вперед. Бан дружелюбно хлопнул по холке коня. Они направлялись в сторону деревни его матери.

Хартфар было трудно отыскать всем, за исключением тех, кто понимал лес или мог слышать язык деревьев. Речь шла не о логове преступников, а о людях, не вписавшихся в города или в крепости, замки Иннис Лира. Некоторые были как мать Бана – чужеродные по крови или цеплявшиеся за старые земные пути. Некоторые потеряли свои дома и семьи. Некоторые были нежелательны. Кто-то оказался вне закона скорее по политическим причинам, чем по злому умыслу. А иные просто предпочли нежное сердце леса и были не против жить рядом с дикими, святыми и духами мертвых.

Бан жил там первые десять лет, не подозревая о репутации места, в котором он родился, относительно великого мира людей и царей. Находиться в Хартфаре было приключением для любого мальчика, но в отличие от многих, живших там, Бан знал своего отца. Эрригал был ярким, ветреным, возникавшим в жизни Бана, как весенний паводок, а затем снова скачущим на коне. Он был красивым воином, смеющимся, громогласным дворянином, который мог лучше всех рассмешить мать Бана. Как и большинство детей, Бан предполагал, что ничего не изменится, что он всегда будет помогать своей матери в саду, бегать с другими детьми за грибами или диким луком, всю ночь напролет слушать скрипучий голос леса. Что он и Брона будут постоянным содружеством, и Бан вырастет продолжением ведьмы Белого леса, тенью леди из Иннис Лира. Он всегда будет ее сыном, колдуном – так он надеялся. Бан мечтал о собственных тайных именах и власти. Именно Брона привлекла внимание и торговлю в Хартфар: Эрригал и подобные Эрригалу смелые посетители из разных уголков острова, или чаще крадущиеся люди и отчаявшиеся женщины в нужде, умоляли и платили за магию Броны.

Затем умерла королева Далат, и вскоре после этого Эрригал забрал Бана из Хартфара жить при дворе короля под открытым звездным небом. Брона не стала спорить. Она больше беспокоилась за судьбу Хартфара, чем за его жизнь, и хотя ведьма любила своего сына, она выбрала не его.

Казалось, хотя и лишь какое-то время, что Бана выбрали вместо его брата и Элии, но они тоже не хотели, чтобы он был рядом и не боролись против изгнания в Ареморию.

Что же теперь увидит Брона в Бане – взрослом мужчине, после того, как прошло столько времени? Он все еще чувствовал себя непослушным мальчиком, еле волочащим ноги. Был ли шанс, что она одобрит его лирскую магию в Аремории? Впадет ли она в ярость из-за того, что он выжидал недели, прежде чем прийти к ее очагу? Какая она сейчас, с уничтоженными корнями острова, несчастная? Может ли он доверять своим детским воспоминаниям о ней?

Бан расправил плечи и сбросил плащ с левого плеча, чтобы отчетливо был виден меч, пристегнутый к бедру. Он не хотел скрывать свое оружие – только воры, преступники и шпионы скрывают имеющуюся силу. Его мать не видела Бана взрослым, а он – ее, но он не мог заставить себя притворяться. Не было смысла обрезать всклоченные волосы или приводить их в порядок. Не было смысла наслаждаться шрамами на лице и руках. Жесткие линии войны и настороженности прорезали его лицо и руки в слишком юном возрасте. Брона заметит любую ложь, если только она не потеряла способности судить людей. Он надеялся, что нет, и именно поэтому Бан послал к ней Рори. Ведьма предоставит ему убежище, вне зависимости от того, какие новости придут от Эрригала, поскольку увидит честность и доброту самого Рори. Славное Солнце для Луны Бана – братья были разделены как своим рождением, так и в самом их духе.

– Бан, Бан, Бан, – проговорили деревья. – Ты – дома!

Они затрепетали листьями и потянулись к нему. Деревья упрекали Лиса за то, что он держался от них на расстоянии, и жалобно вздохнули, потому что никто больше не говорил с ними вне леса.

– Колодцы ушли! – плакали деревья. – Наши корни жаждут питания, но только ведьма кормит нас. Только ведьма любит нас.

– Леди Риган любит вас, – сказал Бан.

Белый лес ответил:

– Риган, бедная Риган, я ей нужен, но она меня не любит.

– И то, и другое, – сказал он, нахмурившись. – Она нуждается в тебе и любит тебя.

Деревья шипели и вздыхали. Одно из них шепнуло: «Элия», и еще: «Земные святые», но прежде чем Бан смог найти то дерево, которое произнесло ее имя, эхо исчезло, и весь лес радостно запел.

Тропа к Хартфару появилась, словно во сне – на краю узкой и чистой поляны, обозначенная лишь несколькими клочьями серой шерсти, как будто полоски темного неба запутались в ветвях. Вряд ли это охотничья тропа, но она достаточна, чтобы лошадь ее могла распознавать. Путь к Хартфару после обнаружения этой тропы шел всего милю или около того.

Бан соскользнул с лошади и стоял, пораженный местами, где он вырос.

Там было, возможно, сорок домов, на десять больше, чем в последний раз, когда он был здесь. Немного хижин для скота, ряды садов, общий дом и садовый домик его матери.

Все пахло и звучало именно так, как он запомнил – брызги грязи, звон металла, смех отца Бана и тихое пение его матери: Брона размазывает кровь с ладони и что-то обаятельно произносит. Слова Бан уже не мог вспомнить, но это делало его радостным. Воспоминания были далеки, как сны, но, несомненно, реальны, поскольку во сне не могли пахнуть смятые цветы или дерьмо.

Его лошадь топнула и резко качнула головой, так что колокольчик зазвенел у нее на шее. Бан погладил животное, пробормотал что-то успокаивающее и отпустил поводья. Он смахнул с пути лунных мотыльков, стреножил лошадь и, чувствуя на своей спине взгляды, снял седло и попону, чтобы быстро протереть животное и позволить лошади свободно пастись.

Обернувшись, Бан заметил двух молодых женщин, наблюдавших за ним из ближайшего окна, и пожилого мужчину, стоящего на коленях в зарослях длинного гороха и также изучающего Бана.

Дорога через деревню была покрыта грязью. Выбежала свора гончих, лая, а сзади отчаянно кричал мальчик. Бан положил руку на меч и топнул на собак, брызгая грязью, мило улыбнулся мальчику и позволил гончим нюхать его пальцы в перчатках, запихивать свои длинные носы ему между ног, почти свалив его. Животные пахли грязью и влагой, но Бан любил грубых, громких собак.

Мотыльков не было – они парили высоко в небе.

Мальчик уставился на Бана, вернее, на меч Бана. Глаза ребенка были карие, как скорлупки ореха, а кожа – смуглой. Он, по-видимому, принадлежал клану с далекого юга Испании, и, таким образом, был связан с Лисом и его матерью. Бан задался вопросом, был ли мальчик тоже незаконнорожденным и его единственной надеждой было стать слугой.

Он сказал:

– После разговора с Броной я покажу тебе, как пользоваться мечом, если тебе это нравится, – и мальчик ухмыльнулся, обнажая щербатый зуб, и чуть не упал из-за одной из собак.

Везде были люди. Бан зашагал быстрее, пока не потерял самообладание.

Садовый домик, где жила и работала его мать, был построен из дерева и глиняных кирпичей, со свежей соломой, из которой торчали небольшие пучки розовых цветов, цветущих, несмотря на поздний сезон. Дверь была закрыта, но приземистые окна открыты, и Бан услышал мамин голос, раздающийся из сада.

Это потрясло его до глубины души, потому что она звучала так же, как и в его детстве.

– Мама, – произнес он не так громко, чтобы его услышали, скорее для себя, как напоминание. Когда Бан это сказал, облегчение расцвело в его груди. С улыбкой он шагнул за угол и нашел мать, выгоняющую цыплят из сладких гороховых лоз.

Брона повернулась, черные волосы распущены, юбки обвили голые икры. Она держала две маленькие темные сливы, спелые и блестящие. Их Бан очень любил в детстве.

– Добро пожаловать домой, – сказала мать, предлагая Лису фрукт.

Бан взял сливу, едва коснувшись, и уронил ее. Плод был замороженным.

Мать была так же невероятно красива, какой он ее запомнил.

Черные волосы Броны струились волнами, лишь тонкая безрукавка свисала с одного загорелого плеча, словно женщина только что проснулась, хотя было уже очень позднее утро. Ее юбки перехватили талию словно мост между тяжелыми грудями и бедрами. Щеки и рот покраснели, глаза были темными и влажными, словно замшелый лес, янтарные бусы обвивали ее запястья и голые лодыжки. На верху ступни виднелись пятнышки грязи, а пальцы исчезли в траве. Она была точно такой же, какой ее помнил Бан – без обязательств и свободной, словно сотворенной из самой земли. Бан почувствовал внутреннюю волну восторга, сопровождаемого горячим осознанием того, что он мог теперь видеть дорогу, которой двигался его отец. Когда он ушел, Бан был всего лишь мальчиком и имел лишь сыновьи глаза. Теперь он – воин, солдат и понимает мужскую жажду.

– Бан, – тяжело вздохнула Брона.

– Мама, – произнес Бан Эрригал.

Брона приблизилась к сыну, и ее руки нашли его грубые щеки. Большие пальцы Броны скользнули по его подбородку, поиграли густыми, неровными прядями волос сына, потянули за кожаный пиджак, который он носил. Женщина прижала ладони к его груди, и на ее глаза навернулись слезы.

– Ты выглядишь как мужчина.

Сглотнув, Бан прикоснулся к материнской талии, желая прижать мать к себе и обнять ее, пока он не забудет все произошедшее за последний месяц или за последние десять лет. Брона мыла волосы травяным мылом, и они имели постоянный острый запах сухих цветов, свисавших с ее потолка, а также трав, которые она выращивала и собирала, варила, вощила, измельчала и переворачивала, чтобы настойки пропитали ее кожу и кровь. Бан представил, что она оставила, выбрала этот запах для него. Вместо этого Бан сказал:

– Я не только выгляжу как мужчина.

Брона иронично засмеялась:

– Раздражителен, как всегда. Ах, я так много слышала о моем сыне Лисе.

Гордость росла, но Брона быстро подавила ее, добавив:

– Ты долго был на острове, не заботясь о своей матери.

– Я – я… теперь я здесь.

– Тебе не надо оставаться.

Это был не вопрос, и Брона, кажется, не печалилась.

– Хартфар – не место для меня, – пробормотал он, задаваясь вопросом, сожалела ли его мать о своем выборе и стоил ли он конкретных свобод, пришедших вместе с ее ремеслом. Брону уважали, но только в темноте, а не мужчины, связанные со звездами, то есть те, кто создал свои законы. Брона никогда не была замужем, но никогда не казалась жалкой или одинокой – Бан не смог вспомнить ее в состоянии злости, и она была опечалена лишь в день, когда Эрригал забрал с собой Бана. Опечалена, но не настолько, чтобы удержать его.

– Есть ли где-нибудь место для тебя, мой Бан?

Лис мог только смотреть на мать, ощущая начало какого-то нового понимания. Оно было слишком велико, чтобы впустить его, не чувствуя и не осматривая все углы, но в центре находилась его мать, когда-то такая же девушка, как Элия, совершающая выбор. И делающая его всем миром. Бан подумал – может, нужно присесть, и попытался замаскировать новое восприятие хмурым взглядом.

Глаза Броны прищурились, и она поцеловала его в губы.

– Такой же серьезный, такой же строгий, такой же раздражительный. Ты не увидишь этого ни в ком из нас! Возможно, у какого-нибудь старика по линии твоего отца. Ах, я скучала по твоему кислому лицу, но хотела бы увидеть на нем улыбку, прежде чем ты уйдешь снова. Входи внутрь.

Мать взяла Лиса за руку и повела к себе домой.

Освещенный только спокойным солнечным светом дом был полон сладких запахов. Бан пригляделся и увидел мужчину, сидящего на кровати в дальнем углу.

Граф Дуб, раздетый и помятый, дома у его матери.

Бан почувствовал, как он снова содрогнулся. Он слишком сильно сжал руку Броны, и она неодобрительно скривила губы.

– Бан, – упрекнула мать сына.

– Что ты делаешь здесь? – спросил Бан низким и опасным голосом графа Дуба. Кайо был красив и знаменит, силен и имел репутацию хорошего человека. Но он испортил это своей небрежной фамильярностью, и должен был быть изгнан вместе с Элией – бежать в Ареморию.

Не сводя глаз с Бана, замерзший Кайо медленно отодвинул одеяла. Когда он наклонился, чтобы достать брюки, его движения были обдуманными и безобидными. Одна нога за другой, и он надел брюки, не отрывая взгляда от Бана.

Брона недоверчиво фыркнула и отстранилась от сына.

– Ты, мой мальчик, слишком высок и взросл, чтобы притворяться, что как-то меня осуждаешь.

– Нет… – У Бана пересохло во рту. Он сглотнул, знакомая с детства боль застряла в горле. – Не осуждаю, мама, – прохрипел Лис.

– Осуждаешь, – твердо сказала мать, подчеркнув это твердым похлопыванием по щеке. – Назови это защитой, если это облегчит твое понимание. В любом случае – не надо осуждать.

Молодой мужчина сложил руки на груди, скрывая сжатые кулаки, и снова мельком взглянул на графа Дуба.

Кайо провел руками по пышным кудрям, отводя их от лица.

– Хочешь пить, Бан? – спросил он.

Брона прижалась к очагу.

– Я только поставила кипятить воду. Садись, сынок.

Он повиновался.

Солнечный свет, прохладный лесной бриз и три лунных мотылька пронеслись через открытые окна дома. Цветы и травы, потрескивающий огонь, ковры – все вместе создавало картину теплого и гостеприимного дома. Нежный цветочный и горький запахи щипали нос, несколько скамеек стояло у длинного стола Броны, покрытые заплатками из оленьего, собачьего и медвежьего меха, смягчающими сиденье. Бан оперся локтями о грубый стол, который его мать использовала и для еды, и для работы. Он вспомнил, как женщины из деревни удерживали его за ноги и руки, пока Брона зашивала порезы на его подбородке. Шрам все еще был на месте, и Бан понял, что когда сейчас он коснулся его, мать мягко улыбнулась Лису, положив недоеденную буханку овсяного хлеба, чтобы поделиться с ним.

Кайо сидел напротив него, спиной к огню. Он протянул руку и оторвал кусочек хлеба. Граф Дуб смотрел на Бана с подозрением и уважением, которое Бан вряд ли заслуживал. Кайо не мог знать ничего касательно заговора Бана, не важно, в чем признался Рори. Бан посмотрел на него и опять повторил свой вопрос:

– Что ты здесь делаешь, граф Дуб?

– Бан, – предупредила Брона, засовывая ноги в тапочки.

Кайо сжевал хлеб, уперся руками о стол и наклонился:

– Какое же обещание ты держишь перед Элией Лир, Лис?

Бан пошатнулся:

– Ты читал мое письмо? Я ведь доверил его тебе!

Граф Дуб не выглядел огорченным. Он сказал:

– Дама показала его мне и королю Аремории.

Бан больше не был голоден. Он сделал все возможное, чтобы создать впечатление неуязвимости. Он приподнял одно плечо, как это делала леди Риган:

– Вижу. Так леди выйдет замуж за Моримароса?

– За кого еще она должна выйти замуж, Бан? Что еще она должна?

Кайо небрежно отломил еще хлеба, а Брона опустилась на колени, чтобы взять горшок с огня. Ее руки были в кожаных рукавицах. Она с любопытством взглянула на Бана, пока наливала им всем настойку медовой воды. Глиняные чашки согрелись быстро, и Бан снова сел, сжимая свою чашку и вдыхая знакомый, сладкий пар. Он покачал головой, молча отвечая Кайо. Его мать села рядом с ним, достаточно близко. Их руки соприкоснулись.

Брона положила руку на колено Бана.

– Ей тоже нужно найти свое место, – сказала женщина как предзнаменование.

Бан опустил свою руку на ее. Все мысли и чувства Бана крутились в вихре, и он хотел получить ответ от Моримароса, а не только отправить это. Король находился так далеко от Иннис Лира – и телом, и духом. Потерял ли он доверие к своему Лису? Как он принял записку для Элии? Бан изучал воду: хлопья чего-то, лепестки или сухие листья Брона вымачивала, и это плавало на поверхности, создавая блестящую рябь и колеблющийся пар. Лис выпил, и расслабляющий жар распространился по всему телу молодого мужчины.

– Она была рада получить от тебя весточку, – сказал Кайо. – Элия. Хотя она волновалась, когда сказала Моримаросу, что ты обещал помощь в ее деле.

– Что же это за дело? – спросила Брона.

Бан яростно солгал:

– Я хотел вернуть ее домой.

Темные глаза матери смягчились, и она сжала колено Лиса.

– Ты ее любишь.

– Я… – Бан снова отвел взгляд. – Мы были друзьями в юности.

– А сейчас еще больше, поскольку вы уже не дети.

– Не больше, – настаивал он. – Нет. Я бы не стал. Я не такой, как. .

– Как я?

– Я хотел сказать – не такой, как мой отец, – ответил он. – Если хочешь, то да. Не как ты.

Бан свалил всю вину на Кайо. Кайо не женат, богат, титулован, а раньше так благоволил королю. «Хуже Эрригала», – вдруг подумал Бан. Эрригал по крайней мере был честен в своей области.

– Ты вернулся сюда так быстро, граф Дуб.

Он не смог сдержать осуждения в своем тоне и не хотел слышать, что Брона, возможно, помогает Кайо. Он не хотел думать об Элии, пришедшей в Ареморию за поддержкой.

– Здесь есть, чем заняться, – ответил Кайо. – Я должен обратиться к королю. Он изгнал меня. Я боюсь за него, поскольку все в руках его дочерей, Гэлы и Риган.

– Разве он этого заслуживает?

Кайо нахмурился. Это состарило его на сорок лет.

– Он был твоим королем, Бан Эрригал, не важно, что он ушел.

– Лир всегда был для меня ужасным стариком. Он никогда не пробовал и даже не пытался заслужить мое уважение. Даже если бы он это сделал, то потерял бы его, изгнав Элию – свою семью. На этом острове.

Хотя Бан боролся сам с собой, он знал – его слова дрожат от ярости и страсти.

Брона спросила:

– Как то, что Эрригал сделал со своим первым сыном?

Да, Бан кивнул.

– Где мой брат? – тихо спросил он.

– Рори? – Брона отвернулась. – Откуда мне знать?

Кайо сказал:

– Мы слышали только новости от охотников и торговцев, причем повсюду, как раз когда я приземлился на острове, то есть три дня назад.

– Что? Нет. – Бан взглянул на Брону и Кайо и увидел их истинные отношения. – Я послал его сюда. Я подсказал Рори прийти сюда. Конечно, для его собственной безопасности. Я сказал, он может скрываться у тебя, мама, чтобы он был в безопасности и ждал… пока я урегулирую этот вопрос с отцом. Если такой человек вообще может пойти на урегулирование.

Ведьма отрицательно покачала головой.

– Я его не видела, как и никто в Хартфаре.

Бан приоткрыл рот, но ничего не сказал. Рори действительно не доверял ему, раз не поехал в одиночку?

– Завтра я уезжаю в Астору, – сказал Кайо. – Мне нужно оценить там ситуацию. Я боюсь, у Астора нет ресурсов для победы над Коннли, даже с Лиром рядом. У Коннли есть Эрригал, и большая часть острова слушает его жену. Однако Коннли не может быть королем. – Кайо таинственно взглянул на Брону. Бан проигнорировал это, прежде чем снова разозлиться на их близость. Кайо перевел взгляд на Бана. – Пойдем со мной. Мы присоединимся к Лиру и построим наши планы. Там есть и другие: Росруа недоволен событиями Полуденного суда, как и Бракох. Гленнадоер будет на стороне Коннли, потому что это линия его отца, но с Лиром, Дубом, Росруа, Бракохом и Лисом Баном Эрригалом мы можем стать сильной альтернативой мощи Астора и безжалостности Гэлы, и ты должен знать – мы намерены противостоять Коннли.

Бан нахмурился. Он не знал, что нужно противостоять Коннли. Почему это Коннли был бы королем хуже, чем Лир или Астор? Возможно, Иннис Лиру требовался опасный, осторожный король, который не повиновался бы слепо звездам. Король с ведьмой вместо жены. Ближе к земным святым, чем к звездному холоду.

– Почему ты говоришь о королях, когда Гэла и Риган – королевы?

– Пока нет, они еще не готовы. Не раньше середины зимы будет завершен ритуал. До того все находится в переходном периоде. Сумеречное время. Они просто наследницы, замужем за этими честолюбивыми, антагонистичными мужчинами, не желающими сидеть сложа руки и не позволяющими своим женам править без них.

Хотя Бан оценивал Риган по достоинству, он кивнул в сторону Кайо. Это было слишком идеальное положение, чтобы тратить его впустую: Риган доверяла ему больше всего интимных тайн, а теперь и граф Дуб выдал свои планы. Бана воздвигли в центр всего этого. Он спросил:

– Ты думаешь, Лир примет твою помощь? Он еще больше зол на тебя, чем на Элию.

– Это дело Кайо, – сказала Брона своим ведьминским голосом: ровным, глубоким, призывным тоном, каким сообщала нечто услышанное от корней, от земных святых и святых костей.

Кайо вздохнул:

– Бан, я люблю Лира как брата и давным-давно выбрал этот остров для своей жизни. Я все бросил: свое имя, мою семью – королеву Тарию, мои торговые навыки и широкую дорогу. Все, мальчик. Для Иннис Лира. Для короля, который не жестокий и не глупый, а лишь обиженный и потерянный. Он позволил себе быть побежденным. Я здесь для Элии. – Кайо взглянул в окно: стоял яркий день. – Лир – мой король и все еще муж моей сестры. Отец моего крестника и ее сестры. На благо Иннис Лира и его народа все должно произойти быстро и хорошо. У нас не может быть двух- или трехсторонней войны. Нас для Аремории слишком много, и я недавно говорил с Моримаросом и его советом. Он, конечно, возьмет Иннис Лир, если мы ничего не сделаем до середины зимы.

– Моримарос – добрый король, лучший командир, – произнес Бан. – Я служил в его армии. Если он решит вторгнуться на наш остров, он победит.

Брона мягко сказала:

– Ты знаешь, что правильно, сын: ты всегда был здесь укоренен.

– Разве? Однажды ты сказала мне, что это мой путь, и так легко послала меня прочь. Как ты можешь знать, что Эрригал не изменил пути, по которому я был предназначен, или что Аремория не вылечила меня от заботы об этом куске побитой скалы? Я выучил другой язык, так как меня спасали и обожали странные деревья, слова которых меняются и смеются. Что, если я сейчас не выберу Иннис Лир? Он никогда не выбирал меня.

Он отрезал себе обратный путь, прежде чем открыто признать преданность, зашел слишком далеко.

Мать Бана изучала его долгое время. Лис сосредоточился на ритме своего дыхания и потрескивании огня в очаге.

Кайо сказал:

– Мы… не просим тебя выбирать Иннис Лир. Мы всего лишь просим тебя выбрать Элию.

– Как? – поинтересовался Бан Эрригал, причем настойчивее, чем следовало.

– Сдержать обещание и бороться за нее. Если ты хочешь помочь вернуть ее домой правильным путем, ты должен быть на моей стороне и на стороне Лира, пока Элия сама не будет готова.

– Готова к чему? – вновь спросил Бан.

Брона спокойно и просто ответила:

– Занять трон.