Глава 5
Напряжение первых дней сентября отпустило уже в среду, сменившись обычной учебной рутиной, пусть и со спецификой крупнейшего университета страны. Громадье домашних заданий, выдававшихся бесстрастным тоном, совершенно равнодушным к стонам и стенаниям с первых рядов. Список учебников, страницы которых нужно было прочитать, чтобы понимать тему следующей лекции. И отдельно в их числе — список учебников, которые для начала было бы неплохо найти. Потому что в интернете ничего нет — и это знает каждый, кто хоть раз сталкивался с узкой специализацией.
Оптимисты бежали по книжным магазинам, и у некоторых особо везучих даже получалось раздобыть свежие, новенькие издания — последней редакции, страницы в которой не совпадали с заданными, а темы шли иным порядком.
Реалисты же шли в библиотеки, и пожелтевшие страницы фундаментальных трудов находили нового читателя.
В конце каждой лекции непременно шли бесконечные тестовые задания, затрагивающие как пройденное, так и то, что мы должны были уже знать. Словно вступительные экзамены были собеседованием на работу, которое мы успешно прошли — но собеседование проводили те, кому люди с кафедры не верили ни на грош. Теперь профессора хотели знать истинный уровень наших знаний, а так же способности учиться, причем быстро и самостоятельно.
Где-то посреди всей этой кутерьмы потерялся из виду Артем, у которого были наверняка свои проблемы и интересы. Личные проекты удавалось продвигать только поздно ночью, оставив проработку общего замысла аналитикам. Говорят, потом будет проще — но до этого «потом» предстояло еще добраться.
Утром четверга в нашей группе появилась Ника, тихонечко заняв место в противоположном от меня конце аудитории. А уже к вечеру в ее глазах плескался хтонический ужас. Потому что медик четвертого курса, с ее уже забытой школьной программой, смотрел на символы высшей математики на доске, как туземцы на Боинг. На лекциях же взгляд Ники стекленел к первому получасу — словно у олененка, очутившегося посреди потока машин на МКАДе, отчаянно надеющегося, что весь этот кошмар скоро кончится, и можно будет сбежать. А первый же вызов к доске обернулся побелевшим лицом, заламываемыми пальцами с мелом в руке и единственным символом интеграла, который куда больше походил на скрипичный ключ.
— Ну что же вы, милочка. Эдак вы на первой сессии из университета вылетите, — поцокал седовласый профессор, прописывая «неуд» в своем журнале.
В зачетку, разумеется, пойдет результат экзамена или зачета, но до них еще следовало получить допуск, который двоечнице не светил, о чем ей было тут же сообщено.
И тут глаза Ники все-таки посмотрели в мою сторону, полные гнева и желания придушить на месте. Добро пожаловать на РТФ моя дорогая — в юдоль мрака и отчаяния любого гуманитария
Я с показным сочувствием покивал головой и легонько развел руками. Не то, чтобы я был злопамятен, но полагал, что для любого прощения нужна веская причина. А висеть вниз головой, привязанным за ноги, мне очень не понравилось — но как-то все еще не было даже обычного «прости».
И да, я мог устроить ее к легкомысленным искусствоведам, наверняка в это же время рассуждающих о сорте зеленого чая, более подходящего для обсуждения картин позднего ренессанса. Мог устроить к экономистам, твердо настроенным научиться разумно тратить папины деньги. И даже на факультете стран Африки и Азии ей было бы гораздо проще — раз умеет похищать, то и сама вряд ли окажется в морском контейнеровозе Москва — Сомали.
В пятницу девчонки с потока уже перешептывались, что такая тупица забыла у них на курсе, и как вообще умудрилась поступить. Перешептывались в традиционной для дам манере — вроде как меж собой, но чтобы объект обсуждения обязательно уловил пару фраз и общий смысл, переспросил, но получил лишь «ничего-ничего!». С Никой такой номер не прошел — та вломилась в девичий строй, как кабан в камыши, и четко сообщила, какие именно кости им сломает, если услышит что-то подобное за своей спиной еще раз. И ладно бы просто «ноги», но ведь «большой вертел бедренной кости», «малоберцовую кость» и «надколенники»… Сразу видно медика.
В общем, в субботу Нику обсуждали по-прежнему, но теперь только убедившись, что ее рядом нет. А там отчего-то вскрылось, что Еремеева есть в картотеке психоневрологического диспансера, и ребята стали подумывать о коллективном письме на имя ректора.
— Угомонись, — усталым голосом произнесла Ника, остановившись возле моего места в столовой.
Ее попытка одеваться похоже на одногруппниц — практично, немарко и недорого, как сегодня: в темное платье без выреза — все равно потерпела фиаско. Потому что одежда стоимостью в машину — это не тот фактор, который может сблизить с окружающими. Смешно, но чтобы купить что-то более скромное (или вообще что-то купить), у нее наверняка не было денег, а имеющийся гардероб был сформирован относительно давно и без оглядки на цену. Единственное, что при ней было бюджетного — это томик Ландау-Лившица, зажатый под локотком, с бумажной закладкой где-то ближе к первой трети.
Сила целителя не давала Нике выглядеть измотанной, и бессонные ночи с учебниками выдавала только слегка небрежная прическа. Пожалуй, она честно пыталась понять, что нам преподают, но за короткое время и не имея мощной базы это было адски сложно. А когда весь поток дружно отворачивается и не желает помогать — практически нереально.
— Добрый день, — отставил я вилку на салфетку. — Что-то случилось?
Сегодня подавали изумительное пюре с котлетой по-киевски. Занятно, что подавали ее во всех столовых главного корпуса, кроме диетической — но ценник отличался в разы. В этом заведении она стоила в пять раз больше, чем парой этажей выше. А вот в ресторане для благородной публики — в двадцать. Вернее, ресторан не имел ограничений на вход по сословиям, но мало кто из простых мог позволить себе такие цены ради антуража и серебряной посуды. Просто богатые хотели обедать с богатыми, равно как общаться и жить, — и цена была тем ограничительным фактором, который действовал гораздо эффективнее обидных окриков с запретами.
В этой столовой никаких благородных не было. Тут переплачивали за отсутствие толпы у касс и наличие свободных мест. Блюда подавали на той же керамике с синим цветочным орнаментом, что и в обычной бюджетной столовой, разве что в чуть большем размере — и это несомненно радовало глаз.
— Пожалуйста, прекрати травлю. — Отвлекла Ника от созерцания парящего дымком блюда.
Я пробовал его вчера, и искренне надеялся, что сегодня его совершенство останется на прежнем уровне.
— Ты заблуждаешься, — с укоризной ответил я. — Разве стал бы я…
— Ты ничего не делаешь. — Перебила она.
— Рад, что ты это заметила, — отметил я, вновь поднимая вилку.
— Тебе достаточно ничего не делать, чтобы все делали, что ты хочешь!
— Диалектика, — поцокал и попробовал кусочек законного обеда.
Под это слово, котлета показалась с избытком масла. Не надо его будет больше повторять.
— И присядь, будь добра, — указал я на стул напротив себя. — На тебя уже смотрят.
Ника украдкой обернулась, уловила пару заинтересованных взглядов, и предпочла последовать моему совету.
Всего в помещении было двенадцать столиков, и ближайший к нам занятый отстоял на шесть метров — расстояние, достаточное, чтобы скрыть тихую беседу, но никак не разговор в полный голос.
Подняв ладонь в предупреждающем жесте, отвлекся от еды, достал из кармана брюк пирамидку артефакта, защищающего от прослушивания, положил по центру столешницы и активировал его импульсом силы. Звуки кафе тут же отсекло.
— И как, по-твоему, я должен угомониться, если ничего не делаю? Но главное — зачем? — Не дал я вставить ей фразу, наверняка резкую и вспыльчивую.
— Это ты меня сюда зачислил.
— Нет, это одна девушка согласилась сюда поступить, — терпеливо ответил я. — Я ее в мешке, привязанной за ноги, сюда не тащил.
— Но ты обещал, что все будет просто. — С горечью произнесла она.
— Мы уже договорились, что просто в этом мире — только когда сидишь на моем плече. Тихо, смирно, не похищая среди ночи.
— То есть, ты мстишь?
— Позволяю прийти в чувство. — Сделал я ценное уточнение. — Успокойся, и все наладится. Забудь о моих выдуманных проблемах, и перестань пытаться их лечить.
— А что, если проблема есть?
— Ты теряешь причинно-следственную связь. — Невольно добавилось в голос раздражения. — Императором я планировал стать задолго до…
— Тише, — шикнула она, опасливо посмотрела по сторонам и с надеждой — на пирамидку артефакта. — Не произноси это вслух.
— Что опять не так? — Спросил я немного обескураженно.
— То, что ты уже не дома. Не у себя в княжестве, и тебе не тринадцать лет, чтобы к этому относились с улыбкой. — Произнесла она жестко.
— Послушай. Даже если мне восемнадцать. Или девятнадцать по другим документам… Ну какая разница, кто что говорит? — Отнесся я с недоумением.
Что только не говорят на улицах, в самом то деле. К словам неблагородных совершенно пренебрежительное отношение — если, разумеется, это не деятельный призыв устроить баррикады посреди улицы.
— Разница в том, что у тебя есть, что отнять. У тебя достаточно сил, чтобы тебя боялись. И у тебя могущественные враги, которые раздуют из слов заговор и имперское преступление.
— И все же, ты перегибаешь палку, — поморщился я.
— Что из того, что я перечислила, неправда? — Смотрела она строго.
— Начнем с того, что у меня ничего нет. — Вздохнул я. — Совсем ничего.
— Это не будет иметь никакого значения. Твой дом, твой бизнес — все отнимут, и не важно, на кого оно записано.
— Да ну? Станут отнимать имущество у заграничных компаний?
— Есть преступления, которые выводят человека из под власти закона. — Приблизила лицо Ника, и в глазах ее замерцала тревога. — Они заберут все, что покажется им твоим. Заберут все, до чего только смогут дотянуться. Потом предложат доказать, что это не твое, но не станут верить.
— Это ж узаконенный разбой, — не мог я в такое поверить.
— Тебе папа разве не говорил в детстве, что наверху самые главные разбойники?
— У меня родного папы вообще не было. — Нахмурился я.
А приемный как-то очень далек от всей этой кутерьмы наверху.
— Извини. — Сбилась Ника, но продолжила. — Просто мой объяснял, что мир — он сейчас очень маленький. Все уже имеет своих хозяев. Поэтому им нужно у кого-то что-то отнять, чтобы прибавить себе или подарить детям.
— И как твое… «Лечение» должно помочь? — Кисло отозвался я.
— Пусть будут доказательства, что это все у тебя несерьезно. — Просто произнесла она и пожала плечами. — Никто не воюет с блаженными и сумасшедшими.
— Тут скорее доказательство, что все «серьезно» у тебя, — покрутил я пальцем у виска.
— А ну и пусть, — излишне бодро отозвалась она. — Меньше подозрений. Ты сумасшедший, я сумасшедшая, подумаешь! Лучше выглядеть забавными, чем мертвыми.
— Почему бы тебе просто все это не объяснить с самого начала?
Тут впору за голову схватиться от чужого рвения.
— А ты бы отказался от своего желания?
— Нет, разумеется, но…
— Никаких «но», — покачала она пальцем. — Ты не умеешь смеяться над собой!
— Поэтому это делаешь ты, да? — Пробурчал я.
— Кому-то другому ты бы за это шею свернул, — пожала девушка плечами. — А меня просто на курсе травят, переживу, — добавила она легкомысленно.
— Послушай, Ника, — стало неудобно мне и я неловко положил руку ей на локоток, чтобы не думала убежать. — Ну я же не знал.
Тихое геройство — делать, страдать, молчать и надеяться, что об этом как-то узнают.
— Мы слишком взрослые, чтобы мечтать вслух. — Произнесла она искренне и очень грустно. — Не забывай об этом.
— Ладно, я подумаю, — проворчал я, чтобы оставить за собой последнее слово и отключил артефакт.
И окружающие звуки вновь наполнили пространство.
— Давай лучше выберем, кого я привезу из-за границы! — Бодро произнесла Ника.
Я чертыхнулся и вновь потянулся к артефакту.
— Ну нельзя же так, а? — С укоризной произнес я, оглянувшись.
Вроде, никого.
— Да не включай, — отмахнулась Ника, хлопнув своей ладонью по моим пальцам. — Мы просто обсудим имена.
После чего раскрыла учебник теорфизики, который был у нее при себе.
Закладка в учебнике оказалась списком «кандидатов».
— Я ж еще ничего не присылал. — Мягко говоря, удивился я, глядя на столбик с именами.
— Да? А я думала, почта потерялась. Вот и поискала в семейной базе!
— А там-то откуда? — Чуть обескураженно произнес я, поворачивая список к себе.
— Так пополняется же, — повела Ника плечами, будто так и должно быть.
Немного уязвленного самолюбия разбавило кипучую смесь ощущений от сегодняшнего обеда. Даже у среднего рода есть информация по загранице, а мне приходится покупать.
— Список большой, можешь просто галочку рядом поставить. Те имена, которые обведены, мне уже нравятся. Но ты не обращай внимания! — Затараторила девушка. — Ты, кстати, кого больше хочешь, мальчика или девочку?
Что характерно — никакой информации рядом! Вот так выбирать, просто по имени? А как же характер, род занятий? Фотография, наконец!
Но не успел я закономерно возмутиться, как пришло совсем иное понимание, начисто отметающее любое желание обсуждать кандидатуры.
Понимание, что медведи могут подбираться к цели очень и очень тихо.
— Знаете, вы на самом деле очень большие молодцы! — Произнес за спиной у нас Артем очень добрым, умиляющимся тоном.
Мы аж подскочили на месте. А я стал лихорадочно просчитывать, с какой именно секунды он тут стоит и что мог услышать. Выходило, что максимум два последних предложения, и что именно он там себе надумал — неизвестно.
— Вы сидите, сидите. — Легли руки нам на плечи, не давая встать. — Прошу прощения, что отвлекаю в столь ответственный момент. Как никто другой, я понимаю, как это важно, и насколько лично.
На лице Ники отразилось недоумение.
— Простите? — Повернулась она к нему.
— Ну, я про свадьбу и имя первого ребенка, — оказывается, это огромное тело способно смущаться.
— Про свадьбу Долгорукого Игоря, — тут же пояснил я Нике, сделав тайком страшные глаза в адрес друга. — Артем все верно понял, мы подбираем имена для его будущих детей. Вот, будем рекомендовать.
Рядом поддакнула Ника — и ее способность паниковать и не думать одновременно была тут как никогда кстати.
— А-а, — кивнул Артем, вроде подыгрывая мне. — Эм, Луис-Карлос Эрнесто? — Поведя взглядом, все-таки уцепился он за верхнее имя в списке, тут же насторожившись.
Я немедленно прикрыл список учебником.
— Не подглядывай. Потом свои придумаешь, — строго произнес я.
— Не слишком ли сложное имя для малыша?
— Зато уникальное, не ошибешься! У нас вон в группе, веришь, две Ники! Так я когда одну окликаю, вторая вздрагивает. Неудобно! А тут очень удобно, вот.
— Ну, может быть, — с сомнением протянул княжич. — А на ком Игорь женится? То есть, я знаю, что женится, но вот имя невесты не уточнял.
— Так на Ховриной Марие.
— Ховрина? Дочь казначея? — Впечатлился Шуйский.
— Именно так, — поддакнул я. — Пятьдесят четыре килограмма и семьсот сорок два грамма очарования!
Рядом недоверчиво покосилась Ника.
— Постой… Ты специально их поженил, чтобы попасть в сокровищницу империи? — Будто озарением осветилось лицо Артема.
Ох уж это их недоверие и ложные мотивы! Вот чем я заслужил такое отношение? Я уж собрался жестко откреститься от такой мысли… Но внезапно обнаружил ее манящую привлекательность. Там ведь наверняка полно интересного, а я же просто посмотреть…
— Максим, зачем тебе эта сокровищница? — Внезапно воркующим шепотом оказался в правом ухе голос Ники. — Вот станешь императором мира, все-все тебе будет принадлежать!
— Ну, тогда ладно, — признал я резонность такого довода.
— Это терапия, — словно извиняясь, улыбнулась девушка Артему.
И Артем, вот паразит, понятливо кивнул.
— Ты меня искал? Что-то случилось? — Махнув на это дело, поспешил перевести я тему.
— Да ничего, все нормально. Можем отойти на секунду? Ника, извините, — чуть поклонился он даме. — Скучные мужские дела.
Та изобразила, что все нормально и открыла учебник на середине — пока вставал с места, снова отметил нарастающий ужас непонимания в ее глазах. М-да, надо спасать.
— В самом деле, мелочи, — успокоил меня Артем, стоило отойти к выходу. — Хотел пригласить тебя к нам в поместье сегодня. Машина будет ждать возле университета.
Формулировка, в общем-то, не предполагала отказ и сходу вызывала неприятие свободолюбивой натурой. Но напряженность в глубине его глаз, которая контрастировала с мягким и спокойным тоном, не позволили отговориться множеством дел (которых и в действительности было немало). Видимо, что-то действительно случилось, несмотря на все его заверения.
— Хорошо, буду, — отзеркалил я его неспешный и добродушный тон.
— Тогда до вечера, — пожав мне руку и улыбнувшись Нике, покинул он помещение кафе.
Я же вернулся за свой столик, размышляя — доковыривать ли остывшую котлету, или попросить разогреть. Или вовсе оставить ее в покое, потому что аппетит куда-то подевался.
— Так что решаем? — Выдвинула Ника список с кандидатами из-под учебника.
— Я не хочу, чтобы ты этим занималась, — честно и прямо ответил я ей. — Может быть, я действительно хожу по лезвию. Но я умею по нему ходить.
— Открою тебе тайну, — шепотом начала Ника. — Приглашать людей пожить у нас — это специализация моей семьи. То, как ты проснулся пару дней назад — не случайность. У многих, знаешь ли, на моем месте ничего бы не получилось! — С гордостью подняла она подбородок. — У тебя очень хорошие артефакты!
И вроде, комплимент мне сделала, и одновременно — себе рекламу.
— Мне нужно, чтобы они были готовы сотрудничать, — отрицательно покачал я головой. — А не так, как это было со мной тем утром.
— Ну сейчас ты же доволен?
— После всех твоих объяснений, я кое-как понимаю причину твоего поведения. — Пусть и не одобряю, но пусть. — Так что тут другой случай.
— У них тоже будет другой случай, — похлопала она глазками. — И они тоже будут довольны!
Никуда ее не пущу.
— Короче, никаких мальчиков, — хмуро поиграв желваками, забрал у нее список. — Выберу — сообщу.
С тем и отправился на лекцию. Из плюсов: список. В минусе: пожеванное чувство самолюбия и осознание грядущих сложностей. И пюре с котлетой — тоже в минусе…
На ближайшей практике вызвался к доске, быстро прорешал что-то несложное и на сэкономленное время попросил у преподавателя минуту времени, чтобы сделать объявление. К просьбе отнеслись благосклонно.
— Господа! Как вы все знаете, в наш дружный коллектив перевелась Еремеева Ника. Ника, прошу, выйди к доске. — Попросил я девушку.
Та было запаниковала, но все же смогла преодолеть себя и вышла степенно, с достоинством. Хотя шепоток этот процесс сопровождал тот еще — злорадный, и даже предвкушающий. Надо будет запомнить эти голоса…
— Ника медик, окончила четвёртый курс. К сожалению, она не успела выполнить формальности для перевода на пятый, потому что в это время участвовала в спасении пассажиров рухнувшего самолета в княжестве Мещерских.
По рядам прошел удивленный шепот.
— Вы, возможно, слышали про это происшествие в новостях. И да, вы не ослышались. Кроме того, что Ника закончила четвертый курс, она еще и Целитель подтвержденного ранга «ветеран», поэтому оперативная помощь пострадавшим оказалась ей по силам.
Удивление сменилось заинтересованностью. Потому что целитель в друзьях, да и вообще рядом — это очень выгодно и полезно.
— Увы, но нашлись люди, которые были настроены против тех, кого она спасла. — Сообщил я чистую правду.
Потому что Вера меня мягко говоря недолюбливает.
— Мелочные, злопамятные личности. Из-за их вероломства, Еремееву не допустили к продолжению обучения, — добавил я грусти в голос. — Но позитивные силы этого мира пошли Нике навстречу! Она отучится у нас один семестр, после чего сможет восстановиться у себя на курсе и продолжить лечить людей!
Особо впечатлительная барышня всплакнула в среднем ряду.
— Так давайте же поможем нашей Нике, поддержим ее в этот семестр. Отнесемся к ней по-доброму, вернем веру в хороших людей и поможем пройти этот сложный период в ее жизни. Что до успеваемости, то Нику могло немного контузить и…
Я успел переставить ногу, так что острый каблучок вонзился совсем рядом.
— …Ее успехи могут у кого-то вызывать иронию. Но давайте будем учитывать, что главные способности Ники сосредоточены в деле лечения людей, и не станем судить ее строго.
Это для преподавателей — лектор наверняка разболтает среди своих.
— Я верю в то, что у нас очень дружный и отзывчивый коллектив! И мы вместе докажем это Еремеевой Нике! Потому что злым и недружным место в травмпункте с переломом лучезапястной кости!
— Сустава, — скромно поправила Ника.
— Вот. Верно говорю, господа?
И коллектив тут же понял, что кто-кто, но он точно дружный и отзывчивый.
Да и вообще люди стали смотреть на Нику совсем иначе — с симпатией, с сочувствием и даже интересом. Компенсируя последнее, прямо на лекции пересел к Нике. Мало ли…
И точно — на перемене один особо романтичный и впечатлительный юноша принес ей шоколадку. Которую я при нем же развернул и начал есть самолично, глядя ему в глаза.
Более никто ничего не приносил.
Ну а вечером перед университетом меня действительно ждал черный заграничный седан с княжеским гербом вместо номера. Дав отбой своему водителю, погрузился на заднее сиденье и принялся терпеливо ждать, пока автомобиль минует Воробьевское шоссе, участок третьего транспортного кольца и выйдет на Звенигородское.
Покуда в давние времена все крупнейшие кланы рвали жилы и пытались выстроить терем повыше, крупнее и ближе к центру, род Шуйских в обмен на неизвестную мне услугу попросил себе у хозяев земли русской целый остров, в последствии нареченный Серебряным бором. Ранее это место было далековато от Кремля, а значит — никому толком не нужно, и плата тогдашним правителям показалась весьма умеренной. Все-таки, это не серебро, которого всегда было мало, да и остальные действовали куда наглее, запрашивая уделы либо ближе к центру, либо гораздо больше размером, да еще плодородной, черноземной земли, а не чащобы с плохой почвой.
Да и потом границы города далеко не сразу подобрались острову. Но старые семьи умели смотреть в будущее — так что теперь участок земли в более чем три квадратных километра, омываемый водами Москвы-реки, продолжал быть в полной собственности клана Шуйских, как и участок берега на противоположной стороне водоема — его тоже в свое время уступили, о чем сейчас наверняка кусают локти…
Против амбиций недалеких людей и особо хитрых застройщиков территорию назвали заповедником, введя соответствующие охранные зоны и огородившись забором по границе собственности — чтобы у праздно любопытствующих с другого берега не было шанса заглянуть в жизнь острова с помощью подзорной техники. Ну и запустили на остров диких животных, разумеется — основательно строиться у клана все равно не было никакого желания, потому что случись война — дома можно восстановить, а вот лес, который наверняка походя пожгут, будет жалко. Да и поохотиться по случаю куда интереснее. Пара-тройка домов резиденции на такую территорию и застройкой назвать-то сложно.
Главными же, самым редкими и необычными обитателями заповедника, разумеется, были сами Шуйские.
Замерев на пару секунд возле сдвоенного тамбура откатных ворот на кордоне, машина вкатилась внутрь по хорошо асфальтированному полотну и замерла возле бревенчатого гостевого домика в два этажа.
— Велели передать, — подал голос до того молчавший водитель. — Пройти за дом и по тропинке вглубь леса. Не ошибетесь, милгосударь.
— Хорошо, — кивнул я, выбираясь из машины.
Тропинка оказалась вытоптанным в траве направлением — без указателя, гравия или асфальта, но во внезапной плотной чащобе, которую странно было увидеть прямо со входа, она действительно была единственной возможностью пройти куда-то дальше в лес. Небо над головой закрывали кроны сосен — деревья, почти лишенные ветвей у земли, тянулись всем своим существом к небу, сотворяя под собой полумрак даже в ясный день. С учетом сентябрьского вечера, выходила полная темень.
Я создал пару звездочек и отправил их вперед себя, освещать путь.
Был ли в этом какой-то глубинный смысл или желание ошарашить возможного гостя, но дорога, виляя из стороны в сторону, шла более километра, а светло стало только к последней сотне шагов — сияла, освещенная электрическими фонарями, широкая зеленая поляна с прямоугольным деревянным столом, заставленным яствами. Вдоль стола, по обе его стороны, тянулись две лавки — и на дальней, лицом ко мне, сидели и ужинали Артем с дедом по правую его руку.
Одеты они были по простому — в белые рубахи, с алым узором по канту, призванному по поверьям защитить от злых духов, и обычные просторные брюки. Причем — босиком на траве.
— Добрый вечер, — поздоровался я и выдержал колючий взгляд Александра Олеговича.
Который, вот удивление, все же обозначил короткий кивок в мою сторону и вернулся к куску жареного мяса на своей тарелке. Ужинали без столовых приборов, отрывая куски от общего блюда руками.
— Присаживайся и отужинай с нами, пожалуйста, — поприветствовав жестом руки, указал Артем на место слева от себя. — Все дела потом.
Пока обходил стол, с края полянки появилась девушка с ковшом воды в руках и полотенцем — омыть руки.
Единственную попытку завести застольный разговор тут же прервали шиканьем — еда, это серьезно. Пожав плечами, компенсировал себе и пюре, и котлету, и вообще наелся так, что чувство насыщения встретил с неким сожалением — потому что на столе было еще полным-полно всякого-разного ароматного и очень вкусного.
— Пойдем, поговорим, — уловив мое состояние, пригласил Артем.
Вновь подошли барышни с ковшиками, чтобы омыть руки, после чего мы двинулись по одной из тропок, ведущих с поляны. Всего троп было около шести — условно, с восточного направления пришел я; примерно оттуда же, но чуть севернее, вышли слуги, принявшиеся прибирать стол. Дед Артема, тем временем, умудрился незаметно для меня исчезнуть. Ну и славно.
Тропинка вышла на очередную полянку, залитую светом. Отчего-то хотелось назвать ее «гостевой», хотя отнести это слово к двум искусно вырубленным креслам из монструозных пней и неказистому столику меж ними, можно было с натяжкой. Желтый свет давали два фонаря по обе стороны кресла, а небо вновь скрывали исполинские кроны деревьев. Удобно, впрочем — сверху никто не подсмотрит, но крыша над головой все равно была бы надежней.
— Присаживайся, — Артем занял правое кресло.
Оставшееся место оказалось на удивление удобным и теплым.
— Слушаю, — обозначил я полное внимание.
Потому что обменяться мнениями о погоде мы могли бы и в университете, равно как о иных свойственных началу разговора мелочах.
— Для начала, по твоему делу. — Сосредоточился он.
И было это настолько серьезно сказано, что я не сразу и вспомнил — по какому это.
— Сватовство осложняется тем, что у нашего папы, по всей видимости, есть другой кандидат.
Новость отозвалась болезненно, но не так, чтобы критично. Кандидаты приходят, кандидаты уходят, и как говорится — царствие им небесное…
— Но это не проблема, — тоже был согласен со мной Артем. — Главное, на порог к нему зайти, а там договоримся, какой жених лучше.
— Не пускает? — Озадачился я.
— Не хочет согласовывать день визита. Поговорил с ним по телефону, так тот не отказался, но сказал, что уточнит время. А потом и сам трубку не берет, и его канцелярия отговаривается то отъездом, то совещанием. В общем, не беда — надо лично поехать, не отвертится.
— Просьба заранее сообщить, когда поедешь. Попробую тебя усилить.
— Кем? — Иронично поднял он бровь. — Я, между прочим, деда уговорил сватать ехать.
Ничего себе — невольно вышел вздох удивления.
— Так что сватовство выйдет исключительно представительным, — заметив мою реакцию, усмехнулся Артем.
Это ж целый князь, да еще из старых… Впрочем, кашу маслом не испортить.
— И все же, подскажи. — Настоял я. — Мне ведь своих людей тоже надо будет послать. Финансы, опять же.
— Да в следующую субботу к нему и поеду, — вздохнул Артем. — Прямо в его поместье подмосковное. Часам к девяти — он в это время всегда на месте. И да, попробуй Нику куда-нибудь отослать на этот день. Есть у нее талант, нет у нее таланта, но если вы к тому времени опять разругаетесь, будет некрасиво… Можно было бы сегодня — вы вроде мирно сидели… Но эту субботу, извини, упустили, — нахмурился Шуйский и помрачнел.
— Что-то случилось? — Отметил я его реакцию.
— Да, кое-что случилось. Так что теперь к моим делам, если не против, — выдохнув, снова вернул себе миролюбивый вид Артем. — Не плохое случилось, нет. Скорее… Даже слово не подобрать, — цокнул он.
— Говори, как есть. — Развел я руками. — Можно валом слов, можно эмоциями, можно без имен.
— Да не все так скверно, чтобы эмоциям быть. Но и без них никак, — завозился на месте друг. — Маятно просто… В общем, что ты знаешь про закрытые клубы?
— Смотря какие. Это ближе к студенческим братствам или религиозным орденам?
— Скорее, первое. — Задумавшись, качнул головой Шуйский. — Никаких ритуалов, все вокруг университета. Приглашают не всех, опять же — тайна, закрытые вечеринки для своих. Потом студенты вырастают, становятся князьями и крупными чиновниками, судейскими стряпчими и высшей имперской аристократией. Клуб при этом остается на месте. Знаешь, вроде смотришь со стороны — ну ничего не связывает двух людей, кроме одного университета. А потом — оп! — и имперская судебная тяжба не в твою пользу, по каким-то косвенным доказательствам… Или, вон, к примеру…
— Я понял, — оборвал я его. — Так что случилось-то?
— Зовут в клуб, — поджал он зубами нижнюю губу. — Меня, как княжича. Девушку тоже можно взять с собой. Веру, то есть.
— Это хорошо? — Осторожно уточнил я.
— Это очень, невероятно хорошо. — Согласился он. — Но один ритуал в этом клубе все-таки есть. Посвящение, испытание. Короче, надо ограбить банк, — выдохнул он, словно в воду холодную нырнул.
— О, так я могу посоветовать хорошего специалиста! Если мы сложимся, то два тоннеля точно будут со скидкой!
— Разбойное ограбление, Максим. — Покачал головой Артем. — Посреди бела дня.
— Они с ума сошли, такое предлагать? — Недоуменно посмотрел я на друга. — Это же имперское преступление.
Потому что деньги — это всегда очень серьезно.
— Клуб элитарный, — произнес он, словно через зубную боль. — Ощущение вседозволенности… Быть хищником… И другой бред.
— Смахивает на подставу.
— А то я не вижу, — с усталостью, говорящей о многих размышлениях на эту тему, отозвался Шуйский. — Говорят, что банк принадлежит простолюдину — какому-то купцу из шестой тысячи, и возможные последствия они замнут.
— Банк в Москве? — Сделал я важное уточнение.
— В Москве. Не в центре, но и не на окраине.
— Купец из шестой тысячи? — С иронией уточнил я.
Банки — это очень большие деньги. Чужие, в основном — а значит, их не доверят абы кому. И если встречается исключение, то выводы могут быть, как о качестве этих денег, так и об истинных хозяевах банка.
— Я тоже это вижу. — Хлопнул Артем по подлокотнику. — Но не могу отказать.
— Не можешь или уже не смог?
— Уже, — как-то обескураженно пробормотал друг. — Так получилось. Перспективы действительно громадны, — принялся он оправдывать свое решение передо мной. — Такого шанса не бывает во второй раз! Плюс я пойду не один, там будут еще кандидаты.
— Из равных тебе по титулу?
— Смеешься? Равные уже в клубе…Но некоторые господа — из весьма уважаемых семейств. — Артем задумался, стоит ли говорить, но все же произнес. — Пашку помнишь? Вот он тоже пойдет. И еще пара ребят.
— Пашка то как? — Сдержанно удивился я. — Он же плотно под Черниговскими.
— Да те уже в клубе, почти самые главные. — Пожал тот плечами. — Видимо, к себе через испытание тащат.
— Девушек с собой берете? — Пока напряженно думал, озвучил я пустяк.
— Нет, они пойдут довеском.
— Что от меня нужно? — Спросил я напрямик.
— Совет. Не знаю, — как-то даже расклеился Артем. — Мне запрещено просить помощи у клана, и я дал в этом свое слово. Даже аналитиков — и тех не привлечь.
— Давай так, — сосредоточился я. — Ситуация мутная. Отказаться не можешь. Новое задание не дадут. Все верно?
— Абсолютно.
— Если все сорвется, и вас повяжут, будет на тебе имперское преступление.
— Так.
— Последствия для тебя? — Уточнил я крайне важное.
— Не могу сказать точно, — постучал он пальцами по деревянному подлокотнику. — Плаха для остальных — без вариантов. Пашку, может, еще откупят. Меня не тронут, — все же ответил он, но без уверенности.
— А если это ограбление не сможет произойти? — Сдержанно улыбнулся я.
— Как это? Если мы все струсим?
— Нет. — Терпеливо ответил я. — Если, к примеру, этот банк случайно ограбят на день раньше.
И лукавая улыбка была мне ответом.
— Я думаю, им все же придется придумать что-то другое, — выдохнул он с облегчением. — Блин, на поверхности же! Только грабить не надо! Просто прорыв воды или канализация там. Максим, ты гений! — Совсем уж успокоился Шуйский и, подняв голову вверх, улыбнулся. — А там, на новое испытание я и отказаться смогу без урона чести.
— Ты же хотел в клуб?
— Да не то, чтобы очень. Просто вышло, что согласился, а раз так — то и о перспективах можно подумать, — невольно поморщился Артем.
— Вера при этом была?
— Да при чем тут она! — Чуть было не вспылил Шуйский, но мигом успокоился. — Никогда не знаешь, как пойдет разговор. Согласился — и ладно. Если выручишь меня с этим — скажу спасибо. Мне, к сожалению, никак лично или через моих людей этого делать нельзя. Засмеют, если вскроется, — чуть беспомощно посмотрел он на меня.
— Не беспокойся, не засмеют, — ответил я успокаивающей улыбкой. — Все будет хорошо.
— Но ты же не будешь грабить этот банк? — Через облегчение, словно на всякий случай, спросил друг. — Просто прорыв водопровода, верно?
— Артем, — с укоризной ответил я. — Меня сегодня обвинили, что я не умею шутить над собой.
— А, то есть, это ирония. У тебя начало получаться! — Хохотнул Шуйский. — Зная тебя, я даже поверил!
И да, я не умею.
Обратно домой меня отправили на той же машине, сопроводив добрыми пожеланиями. Артем, расчувствовавшись, даже пообещал убедить деда взять на сватовство кого-то из своих давних друзей — словом, был мне обязан заранее и не сомневался в результате задумки. Потому что грабить они собрались уже на следующей неделе, в среду…
Предстояло целое воскресенье, чтобы проработать все и этого не допустить.
Но до того…
— Димка, привет. Устрой мне встречу с князем Панкратовым. Как-нибудь незаметно, через ту же больницу — мол, конфликт у нас с руководством, и без его внимания не решить… У нас же финансовые показатели хорошие, доход мы ему приносим? Аж на две трети его расходы снизились? Ну, это мы конечно, щедро, но сейчас в кассу. В общем, делай, но обязательно на следующей неделе. На понедельник — идеально. До связи.
Потому что коллектив по увещеванию отца Ники надо усиливать со стороны. Деду Артема я вообще ни на грош не верю — врун еще тот. Разобьют лицо будущему тестю, дом сожгут, медовуху всю выпьют — а виноват я, ага. Или фонарный столб мне вместо Ники сосватают — а мне его даже поставить некуда, потолки низкие… Так что пусть будет кто-нибудь высокопоставленный, кто сможет его сотоварищи урезонить. Мне этому Панкратовому есть, что предложить. И Игорю надо еще позвонить — точно! Пусть рассчитывается за семейное счастье и торт.
Пока же, вернемся к нашим заморским гостям.
Я оглядел разложенные на столе отпечатанные приглашения на несколько сотен персон.
«Конференция по новым компьютерным технологиям и защите компьютерных программ», Нью-Йорк, Федерации Америки.
Приглашения без имен, подлинные и много — хватит на целый класс. Каждый — работает как авиабилет туда и обратно и гарантирует проживание в отеле на две недели. Сейчас их, разделив на партии, отправят через Америку в те университеты, где учатся нужные мне гости. Там приглашения, разумеется, отдадут в самые передовые группы, достойные представлять заведение — то есть, в самые родовитые. Кто-то из списка Ники, разумеется, не поедет. Кто-то не сможет, или приглашение пройдет мимо. А кто-то поедет на чужбину, где совсем несложно со всеми этими выставками, лекциями и размахом мероприятия потеряться на две недели. А потом найтись — на радость всем родным, которые далеко не наивные ребята, и знают толк в поиске с применением спутников и Силы. Но половина земного шара — это половина земного шара…
— Одним словом, Велкам ту зе Юнайтед Федерейшн.
* * *
Александр Олегович Шуйский стоял возле внутреннего озера Серебряного бора и смотрел на блеклую полоску света, что легла на воды от высокой луны. Блеклую — потому что сиял вокруг острова огромный город, подавляя своим свечением ночное небо — не только беззвездное, но словно выбеленное, подернутое бежево-коричневым цветом, будто кофе с молоком.
В его времена такого не было. В его времена многого не было, причем настолько, что становилось страшно, как же он стар.
Уж точно не случалось такого, чтобы Юсупов по крови умирал за Шуйского. И совсем неслыханно — чтобы Шуйский признал Юсупова братом перед старейшим в роду, но запретил об этом говорить нареченному родичем.
Но даже это мелочи, сравнивая с тем, что происходило вокруг, пока он бродил по родовой чащобе и добывал вкусного и жирного оленя, забывшись на десятилетия в этом сладком чувстве всемогущества.
Нет больше старейших союзов, нет протектората сильных над слабыми, уничтожены шесть древних семей — за полсотни лет! Семей, которых никто не смел бы уничтожить, будь даже они в кровниках — и если последний представитель бросился бы с утеса вниз головой, его подхватил бы злейший враг и заставил жить. Потому что не только Сила Крови в их венах — но статус существования их семей сам по себе обеспечивал целый механизм договоренностей и соглашений. Нет Борецких, вырезаны — и те, кто это сделал, даже не представляет масштаб беды, потому что гарантии им давали как бы не треть старших семей, включая пунктом в более крупные документы, которые теперь просто ничтожны… Нет Збаражских, нет Судских, нет Фоминских… Это в последние годы своего существования они были слабы, но сотней лет раньше в том числе их подписями скреплялся вечный мир с османами… А раз мертвы — то когда-нибудь, кто-то догадается перечитать древний документ из архива и поймет, что нет в нем больше силы…
Он помнил былое, он мог сравнить — для него события не происходили медленно, как подъедает река острый обрыв. Он пришел уже после обрушения берега в воду.
Сошел ли мир с ума? Совсем недавно он сам практически сошел, поддавшись звериной природе, когда чуть не приговорил родного внука — надежду и будущую славу всего рода. Так почему бы этого не сделать целому миру?
Другое дело, что его вылечили, но кто же сделает это с целым миром…
Никто. Никому не под силу — и мир вновь заболеет тяжелой болезнью войны.
Александр Олегович уже видел признаки будущего конфликта — и дело даже не в творящемся вокруг бардаке. Достаточно посмотреть на его внука в окружении названного брата и их подруг. Достаточно прислушаться к их Силе, отражению рангов — и его внука, и этого непонятного мальчишки в котором была сила Юсуповых, но и нечто иное, совсем им несвойственное; девушки, при виде которой скрипит песок на зубах, и другой, ощущаемой застоявшейся водой у берега…
Когда-то мощи этих четверых было достаточно, чтобы начать войну, а сейчас — одни из многих. Они этого не видят, они этого не понимают. Но жутчее всего, что где-то за рубежом могут тоже стоять в тени деревьев и на жарком солнце такие же парочки. Уже есть, кому воевать за тех, кто захочет чужими жизнями оплатить груз собственных ошибок.
Он знал, как будет. Вначале последует слово — зажигательное, призывающее на подвиг и напоминающее о старых обидах. Затем — провокация или честная причина пролить первую кровь.
А потом придет большая война. Слова и причины перестанут быть нужны, и все станет, как раньше. Война перемелет все вокруг обратно, в его родной и знакомый девятнадцатый век. И он перестанет удивляться.
