Всякий знает, что Шанхай поразительно быстро разрастается и преображается. Менее чем за тридцать лет поля, где обитали сверчки, практически исчезли. Теперь во все стороны тянутся плотные розовые и серые шеренги гигантских многоквартирных домов – продолговатых коробок с барочной и неоклассической отделкой; они расползаются там, куда еще не дошли новопостроенные линии метро и куда еще не ходят даже пригородные автобусы.

Символ того, что Шанхай стремится завладеть будущим, – эффектная набережная в Пудуне с неоновыми огнями – существует не больше пятнадцати лет, но уже реконструируется. Я изумляюсь нагловатой дерзости телебашни «Восточная жемчужина», этого разноцветного кинетического звездолета, который и впрямь стал жемчужиной на ослепительном горизонте Шанхая, а про себя думаю: «В Нью-Йорке совершенно невозможно возвести нечто не только столь же смелое, но и причудливое». Майкл и его друзья, ребята студенческого возраста, смеются.

– Вообще-то нам это немножко надоело, – говорит Майкл.

Но и они знают, что такое ностальгия. Всего лишь несколько лет назад они – словно бы на другой планете – помогали своим отцам и дядьям ловить и выращивать сверчков в своих родных кварталах, в тесном дружеском кругу, забегали друг к другу домой, гуляли в переулках, объединенные тем бытом, который уже исчез в квартирах в многоэтажках. В деловом центре можно увидеть осколки прежней жизни – лоскутки, которые пока не перестроены или не превращены в тематические парки.

Но иногда жители упрямо пережидают, окруженные развалинами соседских домов: сопротивляются принудительному выселению в далекие предместья, когда правительство сносит еще больше жилых домов (в данный момент это делается, чтобы пустить миру пыль в глаза на «Экспо-2010»).

В восемнадцати километрах от центра Шанхая, в пятнадцати минутах езды в переполненном автобусе от «Синьчжуана» – гигантской конечной станции метро, есть совершенно иной квартал – городок Цибао. Это официальный исторический памятник, туристическая достопримечательность, возможность погрузиться в мир прошлого, который китайцы старались крушить в годы культурной революции, проклиная феодализм, а теперь восхваляют его как кладезь национальной культуры и фольклора. Цибао блистает своим новообретенным изяществом: тут есть каналы и мостики, узкие пешеходные улицы, вдоль которых выстроились воссозданные здания династий Мин и Цин, магазинчики, где шанхайцы и гости из других мест покупают всевозможную еду для перекуса, чай и изделия народных мастеров, а также группа типичных зданий, умело реконструированных и превращенных в живые музеи: храм, объединивший в себе архитектурные особенности династий Хань, Тан и Мин, ткацкая мастерская, старинный чайный домик, знаменитая винодельня, а также (в доме, который специально выстроил для этого вида спорта Цяньлун, великий император династии Цин) единственный в Шанхае музей бойцовых сверчков.

Все эти сверчки пойманы здесь, в Цибао, говорит Мастер Фан, директор музея, стоя позади стола, где расставлены сотни серых глиняных горшков, а в каждом горшке – один бойцовый самец (иногда в сопровождении самки, с которой он спаривается). Сверчки из Цибао славились на всю Восточную Азию, говорит он, это потому, что здесь очень плодородная почва. Но после того, как в 2000 году здешние поля были распроданы, отыскать сверчков сложнее. Две помощницы Мастера Фана, одетые в белую униформу, наполняют водой из пипеток миниатюрные миски в клетках сверчков, а мы, люди, пьем вяжущий, но приятный на вкус чай, приготовленный по рецепту Фана из семи целебных трав.

Мастер Фан производит большое впечатление. Поля его белой парусиновой шляпы лихо заломлены, на шее у него нефритовый кулон, на пальцах – кольца, взгляд пронзительный, рассказывает он упоенно, смеется гортанно. Мы с Майклом, моментально подпав под его обаяние, внимаем каждому его слову. «Мастер Фан – повелитель сверчков, – говорит нам по секрету его помощница госпожа Чжао. – У него сорокалетний опыт. Никто не научит вас всему о сверчках так, как он».

В музее все поглощены подготовкой к фестивалю сверчков «Золотая осень в Цибао». Это мероприятие длится три недели: серия показательных матчей, чемпионат; все матчи транслируются по телевидению. Цель затеи – популяризация боев сверчков как излюбленного вида досуга, а не как азартной игры, с которой они столь прочно ассоциируются в наше время, напоминание людям об огромной роли этого спорта в истории и культуре, а также пропагандирование его за пределами той демографической группы, которой сейчас ограничивается его притягательность, – мужчин старше сорока лет.

Все говорят мне, что еще двадцать лет назад, до того, как строительство «нового Шанхая» пожрало первоначальные ландшафты, во времена, когда городские районы были лоскутными одеялами из полей и домов, люди и животные жили бок о бок. Многим скрашивали жизнь цикады («певчие братья») или другие насекомые-музыканты, которых люди держали в бамбуковых клетках и узких карманных коробочках, а на боях сверчков играла молодежь, а не только люди среднего возраста: учились распознавать Три Расы и Семьдесят Две Личности, как определить перспективного чемпиона, как тренировать бойцов, чтобы они полностью реализовали свой потенциал, как, орудуя тоненькими кисточками из травы элевзины или мышиных усов, стимулировать челюсти насекомых и провоцировать их на бой. Они изучали азы Трех Начал, вокруг которых строится любое руководство по сверчкам: оценивание, работа тренера и бой.

Ирония в том, что, хотя простых любителей, гарантирующих дальнейшее существование спорта, становится всё меньше, сами бои сверчков сейчас переживают в Китае возрождение. Правда, среди молодежи гораздо популярнее компьютерные игры и японские манга, но среди старшего поколения бои сверчков в фаворе. И всё же это хрупкое возрождение, и мало кто из любителей ему рад. Пусть даже рынки сверчков процветают, пусть даже культурные мероприятия набирают обороты, а игровых салонов становится всё больше, многие говорят о сверчках с преждевременной ностальгией, с ощущением, что и это, как и многие другие черты повседневности, которые всего несколько лет назад казались совершенно обыденными, уже практически ушло в прошлое, унесено ветром – не впервые на памяти нынешних поколений – на свалку истории.

Мастер Фан достает с полки за своей спиной необычный горшок для сверчка и проводит пальцем по надписи, вытисненной на его поверхности. Начинает звучно декламировать, с расстановкой, с драматизмом классической оратории. Вот Пять Добродетелей, объявляет он, пять качеств человека, имеющиеся у лучших бойцовых сверчков, пять добродетелей, которые роднят сверчка и человека.

Первая Добродетель: когда придет время петь, он будет петь. Это надежность (синь).

Вторая Добродетель: повстречавшись с врагом, он без колебаний бросится в бой. Это храбрость (юн).

Третья Добродетель: даже тяжелораненый, он не сдается. Это преданность (чжун).

Четвертая Добродетель: потерпев поражение, он не будет петь. Он знает, что такое стыд (чжи чи).

Пятая Добродетель: когда ему станет холодно, он вернется в свой дом. Он мудр и смиряется с фактами, обусловленными его положением (ши ши у) [101].

На своих хрупких спинах сверчки несут груз прошлого. Чжун — не просто преданность, а преданность императору, готовность отдать за него жизнь, не уклоняясь от своего высшего долга.

Юн — не просто храбрость, а тоже готовность пожертвовать своей жизнью, причем охотно.

Это не просто старинные добродетели, а разметка нравственного компаса, кодекс чести. Как скажет вам всякий, эти сверчки – «воины», а те из них, кто побеждает в чемпионатах, – «генералы».

Надпись на горшке Мастера Фана – цитата из текста, который для любителей сверчков, безусловно, бесценен, – «Книги сверчков» (Cù zhï jïng) XIII века, написанной Цзя Сыдао (1213–1275) [102]. Цзя не был рядовым любителем: его доселе помнят как «министра сверчков» императорского Китая, главного министра – подлинного сибарита – на закате южной династии Сун, человека, который так увлекся своими сверчками, что государство прозябало в небрежении, разорилось, погибло, подпало под власть монгольских захватчиков. Вот что поведал его официальный биограф:

«Когда стало ясно, что осада города Сянъян неизбежна, Цзя Сыдао сидел, как обычно, на холме Ко, занимаясь строительством домов и пагод. И, как всегда, он привечал самых красивых куртизанок, уличных девок и буддистских монахинь, чтобы те любили его за деньги, как всегда, он предавался своим обычным увеселениям. <…> Только старые игроки-бандиты, которым хотелось поиграть, подступались к нему; больше никто не осмеливался даже заглядывать в его резиденцию. <…>

Он сидел на земле на корточках, окруженный наложницами, и предавался боям сверчков» [103].

Историк Сюн Пин-Чэнг отмечает: что бы ни говорил этот инцидент о чувстве ответственности и личной добродетели Цзя, эта сценка характеризует его как человека, чьи неисправимые недостатки, по крайней мере, чисто человеческие, в чьей страсти к сверчкам есть некая демократичная упертость. С того момента Цзя «был провозглашен в Китае божеством азартных игр, – пишет Сюн Пин-Чэнг. – Столетиями его имя украшало обложки всех книг о сверчках, как бы вы ни назвали эти книги: собраниями, историями, словарями, энциклопедиями, – литературу об отлове, содержании, разведении, боях и, конечно, ставках на бои сверчков» [104].

Этих сверчков окружает крайне двусмысленный ореол – даже в этой отдельно взятой истории. Столько всего сплелось: печальная повесть, в которой сверчки – лишь еще один символ феодального упадка, противоположность социалистической современности и готовая аналогия текущих несправедливостей; предостережение, без обиняков указывающее, как помешательство на боях сверчков действует на нравственность индивида и общества; чарующая история, где проблема желания – вечно сопряженная с угрозой пагубного пристрастия или другого расстройства – неотделима от волшебной силы сверчков, от чар, которыми они опутывают главного человека в империи, чар, которые одновременно увлекают и порабощают. А если вернуться с небес на землю, эта история – отражение культуры в самом упрощенном смысле, которая проходит сквозь века, доказывая важную социальную роль сверчков в истории: они были подлинными вершителями судеб.

И, если бы этого еще было недостаточно для одного человека (у которого, естественно, была и другая общественная роль – весьма значительного политика), есть «Книга сверчков», подлинный фундамент науки о сверчках, тот неуказываемый источник, на который опираются все: Мастер Фан, господин У, Начальник Сунь, когда говорят мне, что культура работы со сверчками – это сюэ вэнь хэнь шэн, очень глубокое знание, которое пришло к нам напрямую из древних книг. Мы можем выразить это на другом языке – попросту сказать, что «Книга сверчков» Цзя Сыдао – это не только самое раннее из существующих руководств для любителей сверчков, но и, возможно, первая в мире книга по энтомологии [105].

В письменных источниках зафиксировано, что бои сверчков устраивались в Китае уже при династии Тан (618–907). Но только когда появилась «Книга сверчков» Цзя – кладезь детальных познаний о насекомых, мы можем быть уверены, что выращивание сверчков и бои между ними сделались широко распространенным и изощренным развлечением. Собственно, за триста лет, которые отделяют южную династию Сун – времена Цзя – от среднего периода династии Мин, развивается организованный рынок сверчков и всего, что с ними связано [106]. В пору своего величайшего расцвета – при династии Цинь (1644–1911) – этот рынок объединил город с деревней в области коммерции и культуры, а также поощрил производство поразительно красивых принадлежностей и клеток [107]. Роль бойцов затмила более древнюю роль сверчков как «певцов-компаньонов»; появилась разветвленная сеть игорных домов, где были квалифицированные сотрудники и сложные правила; государство энергично, но в основном малоэффективно пыталось запретить бои, а люди всех возрастов – словно повинуясь экстравагантным желаниям Цзя – вовлеклись в деятельность, которая была доступна всем общественным слоям и в течение нескольких столетий пользовалась подлинной популярностью, что четко видно по картинам и стихам, а также по классическим рассказам типа «Сверчка» Пу Сунлина – знаменитой истории о гнете бюрократии и таинственных превращениях, истории глубокой, тонкой и сатирической, известной всем моим шанхайским знакомым; сам я отыскал ее на лотке букиниста в виде изящно нарисованного комикса начала восьмидесятых годов ХХ века (форма комиксов когда-то была в Китае не менее популярна, чем сегодня в Японии и Мексике) [108].

Но не будем пока терять из виду нашего знакомца Цзя Сыдао. Его книга сыграла огромную роль и очень интересна. Она объединяет в себе самые разные вещи: философию и литературу, медицину и практическое руководство, а также познания, которые подпадают под нынешнее более узкое понимание естествознания; по своему размаху она напоминает грандиозные компендиумы о насекомых Нового времени: шестую книгу De animalibus (1602) Улиссе Альдрованди и Insectorum sive minimorum animalium theatrum (1634) Томаса Моффета – первые европейские книги, целиком посвященные насекомым (заметьте, эти книги увидели свет спустя почти четыреста лет после «Книги сверчков»).

Цзя преследовал совсем иные цели, чем европейские натуралисты: он пишет не с тем безудержным желанием собрать воедино вселенную природного мира и в некотором роде стать ее властелином, а с более скромным устремлением послужить сообществу игроков (к ним он обращается «jün zî» – «благородные мужи»), к которому принадлежал и сам. Подобно томам Альдрованди и Моффета, «Книга сверчков» – плод компиляции и систематизации. Но в Европе, когда наступила эпоха Просвещения, европейская натурфилософия разделилась на научные дисциплины, что обрекло энциклопедии Альдрованди и Моффета, изобилующие фантазиями, на долгую безвестность. Напротив, подход Цзя – строго эмпирический, он столь четко адаптирован к нуждам его собратьев – любителей сверчков, что (хотя в современном сообществе сверчкистов критически смотрят на классическую эрудицию и периодически сетуют на ненаучные ляпсусы Цзя) его детальное руководство по выявлению сильных бойцов на основе морфологических черт и ныне служит основой познаний о сверчках. Когда Мастер Фан и другие специалисты пытались объяснить мне, какие признаки помогают им судить о боевых способностях сверчка, просто наблюдая за ним в горшке, они ссылались на таксономию, которая впервые появляется в «Книге сверчков» Цзя, а на протяжении веков видоизменяется и дополняется, но не отменяется.

Система до ужаса сложная. Всё начинается с цвета тела. Цзя выделяет и ранжирует четыре цвета тела. Первый – желтый. За ним следуют красный, черный и белый. На авторитетном сайте любителей сверчков xishuai.com к этому списку добавлены лиловый и зеленый (последний цвет сверчкисты непременно называют древним словом «цин»), но ранги этим цветам не присвоены. Напротив, почти все специалисты по сверчкам, с которыми я разговаривал в Шанхае, описывают всего три цвета: желтый, цин и лиловый. Желтые сверчки слывут самыми агрессивными из всех трех разновидностей, но не обязательно наилучшими бойцами, поскольку насекомые цвета цин, хоть и ведут себя относительно смирно, лучшие стратеги, и (если верить чунпу – ежегодному иллюстрированному списку сверчков-чемпионов) среди них больше всего «генералов».

Цвет – первый из критериев, по которым подразделяются сверчки, он наделяет насекомое первоначальной идентичностью, которая, как мы можем видеть, якобы соответствует различиям в поведении и характере. Но помимо этих широких разграничений существует разделение на индивидуальные «личности». Часто утверждается, что «личностей» семьдесят две [109]. На взгляд энтомологов типа моей приятельницы – профессора Цзинь Синбао, эти «личности» отражают только индивидуальные и, следовательно, незначительные в таксономическом смысле вариации среди сверчков. Количество «официальных» видов, к которым принадлежат бойцовые сверчки, весьма невелико. По классификации Линнея, которую предпочитает Цзинь Синбао, большинство боевых сверчков в Шанхае принадлежат либо к виду Velarifictorus micado (это черные или темно-коричневые сверчки, которые вырастают до тринадцати-восемнадцати миллиметров, в дикой природе яро отстаивают свою территорию и весьма агрессивны), либо к столь же воинственному виду V. aspersus [110].

Классификация профессора Цзинь, идентифицирующая популяции для размножения сверчков и эволюционные взаимоотношения, очень важна, например для сохранения вида. Однако, как я подозреваю, Цзинь сама согласится, что эта классификация не принесет особой пользы тренерам сверчков, которым нужны способы выявить потенциальных чемпионов. Их система классификации основана на аккумуляции многочисленных физических переменных и сложных скоплений черт [111].

Длина, форма и цвет лапок, брюшка и крыльев насекомого – всё это систематически анализируется, как и форма головы (в современных руководствах может упоминаться семь или больше вариантов), как и различия в количестве, форме, окраске и ширине «боевых линий», которые продольно пересекают «корону». Специалисты также учитывают силу усиков, форму и цвет «бровей» насекомого (их цвет должен быть «противоположностью» цвета усиков), форму и размер шейного щитка, окраску, относительную прозрачность и силу челюстей, форму передних крыльев и их угол в состоянии покоя, степень заостренности кончиков крыльев, волоски на брюшке, ширину грудной клетки и морды, толщину лапок, общую осанку насекомого.

«Кожа» насекомого должна быть «сухой» – то есть отражать свет своей толщей, а не поверхностью; она также должна быть нежной, как у младенца. Походка сверчка должна быть резвой и непринужденной, он не должен переваливаться при ходьбе. В целом сила важнее, чем величина. Развитость челюстей – решающий фактор.

Не счесть руководств, посвященных выявлению самых перспективных сверчков. Книги полны цветными фотографиями таких выдающихся личностей, как «Лиловая голова, золотое крыло», «Вареная креветка», «Бронзовая голова и железная спина», «Крыло Инь-Ян» и «Силач, которого никто не может обидеть». Но, как указывает профессор Цзинь, это идеальные типы – сверчки-индивиды, проявляющие ценные комбинации черт, которые вряд ли возникнут у других сверчков именно в этой форме.

Хотя с точки зрения естествознания этот метод, возможно, отличается неточностью и таксономической путаницей, он ближе к зоологической классификации, чем может показаться на первый взгляд. Система сверчкистов – чисто практическая, направленная на выявление признаков бойцовских качеств и распространение этих признаков в сообществе сверчкистов во имя демократической учености. Это также в своеобразном смысле нравственная система, учебник архаичной (пожалуй) мужественности (правда, глупо думать, что эти черты ценятся в мужчинах только потому, что за них ценят сверчков). Чтобы овладеть подобными знаниями, могут потребоваться десятилетия их усердного применения на практике и изучения книг; эти познания всесторонни и одновременно интуитивны; новичку они по большей части недоступны.

Научная классификация, хотя возникла она намного позже и преследует иные цели, обладает многими из этих черт и тоже основывается на типичных образцах: на первых особях данной категории, которые были добыты и описаны, и на том образце, с которым будут сопоставляться все последующие особи. Более того, в обеих системах индивидуальные вариации, не выходящие за рамки заданных параметров, игнорируются. Таксономия не просто требует способности оценивать, но и сама является набором оценок. И это ключ к задаче раздобыть самых лучших насекомых, которая встает ранней осенью. Как вновь и вновь втолковывали нам с Майклом, умение судить о качестве сверчка основывается на глубинных знаниях. И всё же способность оценивать – лишь одно из Трех Начал познаний о сверчках, и для Мастера Фана оно не столь важно, как тренерская работа, которой посвящены две недели в середине осени между бай лю – завершением отлова сверчков – и цю фэнь – началом официального сезона боев.

Мастер Фан объясняет мне, что дело тренера – опираясь на уже существующие врожденные добродетели, развивать в сверчке боевой дух (доу син). Это необходимое качество проявляется исключительно в момент, когда насекомое выходит на арену. Хотя сверчок, возможно, во всех отношениях похож на чемпиона, хотя все его физические черты, возможно, оценены верно, может оказаться, что ему недостает духа соперничества. И этот недостаток, уверяет Мастер Фан, обусловлен не столько характером конкретного сверчка, сколько неправильным уходом. Дело тренера – укреплять силы сверчка, кормя его пищей, которая соответствует его стадии роста и индивидуальным потребностям, излечивая его от недомоганий, развивая его физические способности, поощряя его добродетели, стараясь преодолеть его врожденное отвращение к свету, приучая его к новой, непривычной среде. По сути, говорит Мастер Фан, тренер должен создать условия, в которых насекомое может жить счастливо. Если сверчка любить и хорошо о нем заботиться, он это чувствует и отвечает на это преданностью, храбростью, послушанием и проявлениями тихого довольства жизнью. На практическом уровне это обмен услуги на услугу, так как счастливый сверчок поддается обучению, а когда при попечении тренера состояние его здоровья улучшается, умения совершенствуются и уверенность в себе растет, укрепляется и его боевой дух.

И, объясняя мне всё это, описывая режим половой жизни, который он обеспечивает сверчку, перечисляя многочисленные симптомы нездоровья, которые надо высматривать, демонстрируя очищенную воду, пищу домашнего приготовления, различные горшки, разъясняя, что всё держится на способности договориться со сверчком и что трава элевзина – мост между ним и насекомым (то есть, другими словами, они понимают друг друга, общаясь на языке, который вне всех языков), Мастер Фан снял крышку с одного из своих горшков и, экспрессивно отвечая на мои всё более банальные вопросы, взял сухой стебель элевзины и принялся отрывисто отдавать приказы сверчку, словно солдату: «Сюда! Туда! Сюда! Туда!» – а насекомое – к глубокому изумлению нас с Майклом – реагировало без заминки, поворачивало влево, вправо, влево, вправо, выполняя комплекс упражнений, который, как позднее объяснил Мастер Фан, развивает в бойце гибкость; так сверчок продемонстрировал, что человек и насекомое понимают друг друга на языке команд – и не только на нем. При тренировках сверчка задействованы диетология, медицина, гигиена, физиотерапия и психология. Каждая из этих наук затронута Цзя Сыдао в «Книге сверчков», и, как и принципы оценки бойца, все эти знания передаются среди сверчкистов из поколения в поколение и обновляются, дополняются, пересматриваются. Диетология, гигиена и медицина (сверчков) в наше время опираются на принципы как китайской медицины (устранение дисбаланса между пятью элементами с помощью лечебных ванн и подходящей пищи), так и научной физиологии (то есть необходимо подбирать не только «охлаждающие» и «согревающие» продукты питания, но и пищу, которая богата, например, кальцием, полезным для наружных покровов насекомого).

А вот что рассказал мне Мастер Фан в нашу последнюю встречу. Дикий сверчок всегда превосходит того, кто выращен из яйца в неволе. А когда я спросил почему, он ответил мне, что дикое животное впитывает особые качества из своей родной земли. Я сразу же подумал, что он указывает на особенность дикой природы, в которую мне тоже хочется верить, – на некое невыразимое, холистическое свойство, ускользающее от молекулярной логики. Услышав его ответ, я вспомнил селение Игарапе Гуариба (ту деревушку на Амазонке, которую заполонили желтые летние бабочки) и то, что делал сеу Бенедито, когда заболевал: он сам готовил себе лекарства и на несколько дней оставлял их, перелив в бутылку от газировки и закрыв крышкой, у реки, чтобы они впитали ночной воздух. Это произвело на меня огромное впечатление, потому что в моем понимании раз бутылка была закупорена, то ничего не могло в нее попасть, но для сеу Бенедито эти дни под изменчивым небом были важнейшим ингредиентом, столь же важным для рецепта, как любой корень и лист в этой смеси. Но когда я спросил у Мастера Фана, что именно сверчок впитывает из своей среды: может быть, он крепнет, борясь с тяжелым климатом или негостеприимной землей? может быть, в атмосфере есть какие-то духи, закаляющие его боевой дух? – в ответе не было никакой мистики: лучшие сверчки растут не на суровой почве, а на самой плодородной, их характерные физические качества формируются при питании в раннем возрасте, так что, прежде чем ловить сверчка, посмотри на почву: ты должен знать качество земли, на которой родилось насекомое, и соответствующим образом прописывать ему ванны и пищевые добавки.

И, как иногда случалось, когда тема становилась узкоспециализированной, мы с Майклом обнаружили, что в этом аспекте мнения специалистов расходятся. Сяо Фу, недавно вернувшийся из Шаньдуна, где он ежегодно ловит сверчков, пояснил, что северные сверчки сильны именно потому, что вынуждены бороться с суровым сухим климатом. Господин Чжан, который великодушно водил нас целый день по городским рынкам сверчков (нас очень впечатлили его блестящее умение торговаться и огромные познания о сверчках и связанной с ними культуре), тоже предпочитал диких сверчков домашним, но пояснял, что дикие насекомые впитывают свой дух и «душу» из стихий, в которых они вырастают, – из земли, воздуха, ветра и воды.

Спустя несколько месяцев, читая «Книгу сверчков» Цзя Сыдао, я обнаружил, что термины, в которых Цзя описывал экологическую взаимосвязь земли и насекомого, трудно конкретизировать: Цзя оставил простор для всех вышеперечисленных точек зрения, но, как и большинство людей, с которыми мы обсуждали эту тему, он тоже настаивал на важности первоначальной среды обитания для боевых качеств сверчка. Его разбор этого аспекта похвалил редактор нашего времени: хоть он и не замедлил раскритиковать ненаучные ляпы в восьмисотлетнем тексте, он вставил лишь примечание, что на самом деле биотопы сверчков варьируются сильнее, чем это было известно Цзя. Редактор – несомненно, благоразумно – не попытался рассудить спорящих экспертов.