Антропоморфные божества
Теперь мы от животных переходим к божествам уже антропоморфным. И начинаем мы, разумеется, с нашего дорогого русского домового, в которого, как я уже обмолвилась, многие верят до сих пор. И действительно, просто могу сказать по личному опыту по жизни в глухих деревнях во время экспедиций, что иногда в таком хорошем старом доме происходят явления, которые не поддаются рациональному объяснению. Но если объяснять их тем, что вот за печкой живет домовой и ему надо приезжим нравиться, куражиться, шутки шутить, достаточно беззлобные, но не особо приятные, то вот этим всё объясняется очень легко. Значит, если вдруг почувствуете присутствие домового, то имеет смысл ему сказать: «Дедушка домовой, не обижай меня, не шали… Я дам тебе кашки, молочка…» Как говорит мой личный опыт, вполне достаточно такого обещания, кашку с молочком даже не обязательно ставить. Короче говоря, поверья о домовом живут и процветают. В конце XX века были опубликованы городские поверья о домовом, те, что дали нам теперь уже в фольклоре городском барабашек. Кстати, я однажды с большим интересом обнаружила в книжке по вековой славянской мудрости, что, дескать, барабашка – это исконно древний персонаж славянского фольклора, хотя при желании можно просто поднять газетные материалы и посмотреть, в каком именно году и в какой именно газете был опубликован текст о барабашке, который немедленно очень широко разошелся.
Итак, место-обиталище домового – печь, за печкой, под печью и так далее. Как мы с вами прекрасно знаем, печь, очаг – это место контактов с потусторонним миром, это место контакта с миром предков, и печь связывается и с ушедшими, и с еще не рожденными, и с младенцами, потому что под печью хранили, например, молочные зубы детей или же первые срезанные детские волосики, так вот домовой тоже там обитает. Следующий любопытный момент – то, что мы неоднократно записывали от наших информантов в фольклорных экспедициях, – это то, что домовой может быть на одно лицо с хозяином дома и, независимо от его внешности, домовой может ночью прийти, как выражались наши бабушки, давить хозяйку. Это не соитие, это ощущение навалившейся тяжести. И она может определить, что это ни в коем случае не ее муж, а вовсе даже домовой, потому что у него руки в меху, то есть он обладает этой самой волосатостью, которая является признаком потустороннего существа. Следующий момент – это то, что изображения домовых в свое время создавались у разных славянских племен, и там, где они зафиксированы, они представляли собою столбик с головой бородатого мужчины в верхней части. На удивление, такие изображения схожи с греческими гермами, и поскольку и образ домовых является своеобразной трансформацией культа предков, и, собственно говоря, греческие гермы связаны точно так же с культом предков (с Гермесом как представителем душ умерших, он связан с богом дорог, но это дороги, ведущие в том числе и в мир мертвых), то действительно сходство изображений домовых с гермами весьма и весьма значительно.
Далее. Такие изображения могли называться «чуры». Собственно, слово «чур» – это восточнославянский вариант слова, которое нам известно больше в форме церковнославянской и с приставкой – я имею в виду слово «пращур». Пращур – это далекий предок. Есть отец, дед, прадед, а что дальше прадеда? А дальше – пращуры, то есть предки. Собственно говоря, «пращур» и означает «предок», и как раз, кстати, как нам говорил академик Толстой, корень этого слова восходит к корню «кур», означающему просто-напросто «фаллос». Связь культа предков с фаллическим культом и плодородием много где отмечена, и славяне в этом смысле – не исключение. Отсюда и выражение «чур меня», то есть буквально призыв к предку «охрани меня», «обереги меня», и, кстати, поскольку этимологически это опять же имеет и непристойное значение, то непристойность считалась очень мощным оберегом от нечисти. Нечисть боится мата и поэтому в случае прогоняется им.
Далее. Есть тексты, когда записывается прямо-таки существование целой семьи у домового: дедушка-домовой, бабушка-домовушка, сейчас мы еще и домовенка из советского мультика вспомним. Мультик, конечно, прекрасный. Но какое он имеет отношение к славянской мифологии? Такие тексты – это периферии народной культуры. Широкого представления о том, что у домового есть вот такая семья, – этого представления нет. Да, кстати, еще один момент, связанный опять-таки с современной мифологией, с современным представлением о домовом и записанный у студенток УНИКа, которые опять же дальше излагали этот текст абсолютно на полном серьезе, – это то, что в современных квартирах обиталище домового (понятно, что печи уже нету, а жить за батареей – это никто не согласится) – это веник. (Домовой связан с лохматостью-мохнатостью, откуда связь с лохматым веником очевидна.) И если в современной квартире происходят какие-то малообъяснимые явления типа постоянно срывающихся кранов и неработающих компьютеров и т. д. и приобретают они затяжной, массовый характер, то надо задать себе простой вопрос: а чем хозяйка квартиру чистит, потому что мы сейчас чистим пылесосами, а может быть, просто-напросто домовому нужен нормальный веник? И более того, как-то раз мне рассказали о случае, когда вот покупка веника в квартире, которую чистят пылесосом, оказалась разрешением проблем с тем, что в этой квартире не работали компьютеры. Я не призываю к подобного рода утверждениям относиться со всей серьезностью, относиться к ним можно как угодно. Но безусловно то, что невозможно отрицать: они являются фактом современной мифологии. А верить в это или не верить – это уже личное дело каждого. Но веник на всякий случай лучше завести, а также отметить связь домового с лохматостью.
Другим персонажем фольклора, связанным с крестьянской усадьбой, был банник. Во многих крестьянских хозяйствах еще по крайней мере двадцать лет назад бани топились по-черному, это было совершенно нормальным явлением. И вашей покорной слуге неоднократно доводилось такими банями в экспедициях пользоваться. Но раз это так, то в такой бане есть серьезный риск угореть. И в частности, этот риск персонифицировался в образе банника, существа жестокого, в отличие от домового. Домовой – проказливый, домовому нравится просто так хулиганить, из любви к искусству. Банник – совершенно другое. Банник хочет человеку навредить. И навредить он хочет просто по причине скверности своего характера. Соответственно, баннику, после того как люди мылись, оставляли воду, мыло, мочалку, чтобы сам банник мог помыться. В некоторых случаях (и это не из книг, это действительно живые фольклорные записи) бани населялись целым сонмом отрицательных персонажей, из которых самым страшным, даже страшнее банника, был обдериха. Это зловредный персонаж, который приходит в баню в «третий пар». «Третий пар» – это третья очередь мытья, когда там уже, естественно, очень влажно, по-прежнему еще очень жарко, и если у человека есть хоть какие-то проблемы с давлением, то для него это может кончиться обмороком, а обморок в такой атмосфере может привести к сколь угодно отрицательным последствиям. Баня, в принципе, всегда была местом нечистым. Если угодно, она была своеобразным зафиксированным каналом в потусторонний мир, чтобы держать контакты с вот этим миром, с миром нечисти, темным миром, нижним миром смерти и так далее. То есть чтобы для них было вполне определенное место, которое до некоторой степени гарантирует отсутствие этих контактов в других местах.
Как вы прекрасно знаете, в бане во все времена гадали. Гадание – процесс опасный, гадание – процесс страшный. Если бы гадание не было страшным, то зачем бы оно было нужно? Я замечу, что при тогдашнем очень высоком уровне смертности было вполне нормальным делом при гадании получить известие о том, что тебя ждет смерть. Допустим, в подблюдные песни, что распевались на Святки зимние, входило обязательно несколько песен, предвещающих тому, чье кольцо вынется, смерть. Понятно, что когда те же самые студентки филологического факультета, которые всё это учили по программе курса фольклористики, в шутку или всерьез, или для концерта, или как-то еще начинают гадать или изображать гадание, то они, естественно, такие песни опускают. А при реальном, живом гадании эти песни были непременно. Очень хорошо известно гадание с двумя зеркалами, когда ставятся два зеркала друг напротив друга, ставится свеча, и, соответственно, то, что ты увидишь в самом дальнем отражении самого дальнего зеркала, это тебя ждет. И можно там увидеть гроб, ну и прочие-прочие страшности, а иначе будет неинтересно. Так вот местом гадания всегда была баня. В традиционной русской деревне в бане рожали, потому что новорожденный человек (считалось, что он появляется на свет из потустороннего мира) нечист и роженица нечиста, и поэтому роды проходили в бане. Опять же, естественно, тут был и чисто медицинский момент (жарко натопленная баня облегчает процесс родов). В бане, как вы знаете, снимали крест в обязательном порядке. В языческое время, видимо, снимали обереги. Одним словом, как я уже сказала, локализованное место для контактов с нечистью. Если говорить об архитектурном убранстве, то баня никогда, ни при каких обстоятельствах, не имела узоров, поскольку любые узоры (наличники и так далее) – это всё своеобразные обереги, а баня, понятно, место, в котором как раз оберегов быть не должно, наоборот.
Из других персонажей. Мы уже выходим за пределы усадьбы. Дальше, конечно, будет леший. Образ лешего – это в значительной степени антропоморфный образ медведя как хозяина леса. Образ лешего позже, во-первых, будет сочетаться с образом бога Велеса, а еще позже под влиянием христианства – с образом святого Николы. Все былички, все рассказы о контактах с лешим делятся на две группы. В одних случаях говорится, что человек заблудился, его попутал такой-сякой леший, и дальше это для человека кончилось более или менее плохо, и в этих случаях, то есть в тех текстах, которые мне доводилось записывать, фигурирует именно леший. А в других случаях человек чудесным образом выбрался, ему встретился странного вида старичок и указал дорогу, то есть мы имеем дело с положительным образом лешего. И в таком случае, скорее всего, тут будет фигурировать святой Никола, святой Николай – по-разному могут его называть. Тут у них просто произошло расслоение образов. Признак лешего, независимо от того, благой он или отрицательный, – это то, что у него одежда запахнута на левую сторону. То есть это опять-таки отчетливый признак персонажа из потустороннего мира.
Из духов природы, пожалуй, надо отметить еще водяного. Поскольку водяной связан с Нижним миром, то персонаж будет крайне негативный. И кстати сказать, таким же негативным персонажем, как и водяной, будет человек, который с ним непосредственно взаимодействует, – это мельник. Мельница водяная, понятно, она ставится там, где удобно для мельницы, не для мельника. Поэтому, как правило, мельница на отшибе, поэтому мельник живет в стороне, он, как правило, человек нелюдимый. А трудно быть общительным, если ты большую часть своей жизни ничего не слышишь, кроме звуков мельничного колеса. Так что мельник в фольклоре канонизирован как персонаж магический, демонический, отрицательный. Фактически мельник является ипостасью водяного. Водяной требует себе жертв. Хорошо, когда удовольствуется черной курицей, черным петухом, иногда зверюшкой покрупнее – одним словом, вполне логично, что образ, связанный с нижним миром, с водным миром, – это будет образ чрезвычайно мрачный. Но нас больше интересует даже не водяной, нас интересуют другие персонажи, нас интересуют русалки. Первое и главное заблуждение относительно русалок, которое необходимо развеять, – это то, что касается их хвостатости. Хвостатая русалка – это существо импортное. Это существо, завезенное к нам из Польши, где действительно она представлена. В народном русском искусстве хвостатая русалка встречается очень поздно, в основном скорее на севере, и будет она там называться интересным словом – «фараонка». И можно записать поверье о том, что некогда был народ фараонов. И их поглотило море. И все они – мужчины, женщины – превратились в существа с рыбьими хвостами. Библейские корни этого замечательного утверждения, естественно, хорошо видны. Как из фараонова народа получился народ, название которого «фараоны». Но нам сейчас просто важно отметить, что русалка-фараонка, то есть русалка с телом женщины и рыбьим хвостом, – это персонаж, который встречается в народной русской резьбе и немножко в росписи, но я как раз-таки видела практически только в резьбе и очень мало. Но это персонаж, которого нет в русской мифологии, потому что он слишком поздний, потому что заимствованный. Зато мы знаем по Пушкину, что там «русалка на ветвях сидит». Вопрос: на каких она ветвях сидит и как она сидит? И как она выглядит? Обычно когда я прошу эту русалку описать, то если я так категорически возражаю, что у нее есть рыбий хвост, то мне говорят, что у нее распущенные волосы, которые она расчесывает. Это совершенно верно, потому что признаком русалки являются ее волосы. Распущенные волосы с точки зрения народной русской культуры – это признак не человеческий, это признак принадлежности к потустороннему миру.
И я могу рассказать один случай… На самом деле для меня это тогда было просто трагедией, потому что я, будучи студенткой-первокурсницей, была в своей первой экспедиции и имела несчастье пройтись через дальнюю деревню, у меня были распущенные волосы, причем это было в полуденную жару. Никого нигде у домов не было, я не думала, что меня кто-то увидит, кто-то обратит внимание, а скандал был в итоге на три деревни. Потому что это совершенно недопустимо, чтобы у девушки были распущенные волосы, и мне пришлось очень долго извиняться. Я даже боялась, что больше ни одна бабка меня не пустит к себе в дом, чтобы я у нее записала какие-нибудь фольклорные тексты. У меня есть и второй очень забавный случай из моей собственной биографии, тоже связанный с русалками. И в общем-то, я думаю, что уже пора, поскольку прошло десять лет, поехать в ту дерев ню, изобразить из себя чуждого этой исходной ситуации фольклориста, попробовать записать местный фольклор, потому что я думаю, что за десять лет он там нарос. История была сравнительно похожа на первую, но несколько более забавная и уж во всяком случае не трагичная. Я тогда жила на Селигере, брала у хозяина лодку и уходила гулять по озеру на десять – двенадцать часов за приличное количество километров. И когда я находилась на берегу и, естественно, абсолютно не ожидала, что тут кто-то из людей появится, я считала это место абсолютно безлюдным. Естественно, у меня были распущены волосы, на мне еще была очень хорошая одежда: белая длинная юбка и какая-то зеленая кофточка. Но вдруг я обнаружила, что неподалеку идут два мужика, видимо охотники, и я, естественно, испытала вполне логичные чувства для женщины, которая уверена, что она в лесу одна, а оказывается, рядом идут двое мужчин. Мне стало не по себе. Но они проходили сравнительно недалеко, и один из них сказал другому (я так и не поняла, то ли в шутку, то ли всерьез): «Смотри, русалка стоит». Тот ответил: «Ага», – и они очень-очень быстро потопали от меня подальше. Это был один-единственный известный мне случай, когда одинокая девушка испугала двух мужчин. Потом я сообщила об этом ученому, который писал работу по русалкам, он очень радовался, потому что действительно это были прекрасные примеры из современной мифологии. Так что – «я фольклорный элемент, у меня есть документ».
Основные поверья о русалках связаны с тем, что, собственно, русалку видят. Видят ее обычно в пограничное время суток, в сумерки, ни в коем случае не ночью и уж тем более ни днем. Видят ее на берегу, у нее непременно распущенные волосы, которые она может расчесывать, и при виде человека, согласно быличкам, она обычно скрывается – бросается в воду. Поверья о русалках были очень тщательно исследованы нашим выдающимся ученым, Константином Дмитриевичем Зелениным, который относил русалок к очень большой группе мифологических персонажей, связанных с неестественной, преждевременной смертью. Иными словами, как я уже говорила, в народном сознании человеку отпущен некий определенный объем всего, в том числе и жизненных сил, в том числе и срока жизни. Если человек умирает до этого срока, особенно умирает от насильственной причины, то он переходит в очень неприятную категорию фактически вампиров, упырей и так далее, то, что в народе называется «заложные покойники». То есть он должен дожить свой срок, но ему, естественно, надо откуда-то брать жизненные силы, и он их начинает тянуть из окружающих. Бороться с ним очень трудно, практически невозможно. Что касается девушек, то если девушка утонула или утопилась (утопилась – это скорее фольклорный случай), то она таким образом превращалась в русалку, в общем, фактически должна была доживать свой срок в этом качестве. Далее. Сюжет с русалками – эротический. Это то, что у нас русалка на ветвях сидит. И действительно, в фольклоре русалки представляются чаще сидящими на прибрежных деревьях, и, более того, они звали парней с ними на ветвях, выражаясь куртуазно, колыхаться. Так это говорится в народе. И если парень поведется на это и станет возлюбленным русалки, то ничего хорошего из этого не выйдет, потому что она с ним поиграла и бросила его, а он потом будет по ней сохнуть и на обычных девушек смотреть не захочет, и всё кончится плохо. Так что с русалками ни в коем случае нельзя связываться.
Отдельная категория русалок – это те, что связаны не с реками и водоемами, а с полем. Потому что считалось, что русалки живут и на полях, они придают силу колосу, они придают силу поднимающимся всходам; такие русалки называются «полудницы», и теоретически их можно увидеть в полдень, хотя, кстати, это очень устойчиво, что в фольклоре встреча с русалкой – это негативно. Пример с моей селигерской историей есть тому подтверждение. Так вот о полудницах рассказывал наш академик Толстой, и рассказывал примерно следующим образом. Говорил с величайшим аристократическим достоинством (всё-таки потомок Льва Николаевича Толстого, графская кровь), и вот он говорил несколько церемонно: «Ну я человек уже пожилой, и я могу вам сказать, что у полудницы такой большой бюст, что, когда она бежит, она его закидывает за спину». Действительно, такой образ очень широко распространен в мировой мифологии, у самых разных народов встречается. Героиня с такой огромной грудью, что ей приходится за спину ее закидывать, – представительница очень большого мифологического семейства таких вот гиперэротичных женских персонажей.