Глава первая

Ничего не было. Иллюзии, и попытки создать историю, и желание сотворения страсти пробовали сделать что-то, но ничего быть не могло.

Миша Оно проснулся поздним утром в своей одинокой постели и изумился тут же нахлынувшему в его память целому каскаду какой-то надличностной невыносимой информации. Он вмиг ощутил все свои бывшие появления здесь – в мире поставленной свыше задачи – и эта сверхнаполненность души тайнами главной суеты, бывшими одновременно и страшными, и смешными, отягощала собственную новорожденную Мишину личность, которая, однако, была пуста, словно только что купленный портсигар.

Когда-то – Степан Яковлев, когда-то – Артем Кибальчиш, когда-то – Сергей Шульман, теперь – Миша Оно. Можно проникать в самую глубь времен и существований, даже до того, что… Впрочем, это все равно.

Однажды особь выпустили наружу. Поправив манжеты и выпив кофе, индивидуум сел в кресло и положил ногу на ногу. Все, что было, присутствовало как впервые – простая весна убивала собой любые смыслы и задачи, и можно было в самом деле придумать что-то новое и начать этот день с радости знания всех предыдущих путей.

– Чистая работа! Свершилось, – сказал то ли Миша Оно, то ли Элоиза Герасимова, любуясь на собственную явленность здесь, сейчас.

Наверное, в этом мире было воскресенье, поскольку бытовая прапамять не заставляла индивида вскакивать с места ночных сновидений и грез, чтобы мчаться производить духовный или материальный продукт в специально отведенном для этого месте, а напротив – позволяла существу отдохновение замереть в постели и размышлять о том, чем же наполнить отведенный ему сегодня отрезок существования, который был свободен от каких бы то ни было планов и задач, как джазовый музыкант, решивший сыграть что-нибудь эдакое без любых тем и нот для импровизации.

Все смешалось в голове Миши Оно. Он будто бы только что родился и осматривал свое мужественное тело с чувством удивления и любопытства. Он понял вдруг, что если он начнет вспоминать свои бывшие рождения, которые он знал превосходно, то может дойти и до некоего начала, решив попутно различные вопросы бытия, волнующие людей и богов, и отгадать тайны мироустройства, найдя исходную точку, откуда произошло все остальное, в том числе и он сам; но точка эта скрывалась где-то в далекой глубине памяти, покрытая многочисленными слоями прожитых жизней, эротических воспоминаний и правильно понятых философских систем, поэтому ее поиск был достаточно длительным и кропотливым делом, требовавшим усидчивости и внимания, а заниматься всем этим с утра пораньше было очень лень.

– Фиг с ним! – воскликнул Миша Оно, ударив рукой по постели. – Я решу тайну Всего завтра на работе. Сейчас нужно подумать о том, чем же все-таки занять самого себя.

Это тоже было не так просто. Очевидно, где-то существовали друзья и подруги – наверное, еще из прошлых жизней, и Мише захотелось найти их и провести этот день как-нибудь глупо и просто, как и подобало существу, способному знать все. Но где же эти люди, куда они все делись, где же предвкушающие беседу друзья и желающие честной драки враги; где же вся эта прелесть чужих домов, и женщин, и коньяка, и самодельных наркотиков, и любви? Миша икнул и пошел в гости.

И вот он шел по улице, удивляясь незнакомым, но хорошо понятным личностям, которые были повсюду. Все всматривались друг в друга, желая вспомнить прошлое и найти былых близких. Все люди – одно и то же, и Миша перестал их различать; даже половой признак был, в сущности, фигней, а то, что лежало в основе всего, кажется, было очень ординарно.

– Нет, я выясню это завтра! – сказал Миша, приостановив свои мысли.

– Здравствуйте, Александр Иванович! – сказал ему старик, заглядывая прямо в глаза.

– Привет, Илья! – ответил Оно, протягивая руку.

– Ну уж нет! – рассердился старик. – Когда я был Ильей, ты вообще являлся крошечной малюткой по имени Параша и умирал от изнасилования в фешенебельной больнице. Моя фамилия – Хромов, мы с вами встречались в тюрьме. Я был вашим следователем и сильно вас пытал, помните?

– Да, это было приятно, сука!.. – воскликнул Оно. – Я на целую вечность запомнил клевость твоего кастета, когда ты бил меня по черепу, пытаясь проломить его. Было нормально – прямо как в книжке.

– Я старался, – скромно сказал старик. – А помните, как я измывался над вашим половым органом? Как я резал вам мошонку?

– Это было чудно, старина! Просто прелесть! Такого блаженного страха и отвращения я, пожалуй, никогда не испытывал!

– Ну вот, я рад, что вам понравилось. А потом я вставил в ваше анальное отверстие раскаленный прут – помните, как вы замечательно кричали?

– Так ведь это было безумно больно! – расхохотался Миша. – Просто жуть! Да… Я помню эту жизнь. Я сел тогда в тюрьму за изнасилование пятилетней девочки… ух, как это было здорово! Да, Федор Федорович, это было одной из лучших жизней, прожитых мной…

– И мне очень нравится. Меня потом пришиб на улице какой-то ненормальный; перерубил мне позвоночник топориком и раскроил мне череп. Но я тогда не сдох – вот что самое приятное – и еще тридцать четыре года провел в приюте: без движения, в слепоте и глухоте!.. Представляете, какие экзистенциальные чувства я тогда испытал? Это неописуемо…

– Завидую вам! – сказал Оно.

– Желаете тоже?

– Только не сегодня. Может быть, в среду…

– Позовите меня, – вдохновенно сказал старик, – я сделаю все, как нужно. Мне тоже хочется кого-нибудь пришибить.

– Я подумаю, – мечтательно ответил Оно, погладив свою ногу. – А вообще-то, все-таки, вы – гнусный стервец, и надо бы вам отомстить, да вот как-то лень…

– Пожалуйста! – надменно сказал старик.

Миша Оно быстро оглядел его согбенную фигуру и сильно ударил его кулаком в грудь.

– Ох… – отозвался старик и плюнул в лицо Миши какими-то особо вонючими старческими слюнями.

– Ах ты, гнида! – воскликнул Миша, вытираясь; и тут же тремя резкими ударами в рожу старика поверг того на грязный тротуар, а потом стал бить его пяткой по хребту, наслаждаясь сотрясанием стариковской спины под синим плащом.

– Помогите… – стонал старик, захлебываясь слезами и соплями.

– Сейчас я тебя кончу, – жестко сказал Миша Оно, осматриваясь по сторонам, в поисках орудия убийства. Но в этот миг он увидел на горизонте улицы неприятный силуэт милиционера, который направлялся в их сторону, чтобы ликвидировать безобразное избиение старого человека. Миша коротко выругался, плюнул на тело старика и стал быстро улепетывать, чтобы его не арестовали, поскольку он не хотел сидеть сейчас в скучной камере и молиться о легком приговоре. Он был молод и был готов жить вечно. Он бежал и плакал, сознавая различие добра и зла; улицы были пусты и изумительно угрюмы. Миша Оно посмотрел назад, как в прошлое, и пошел в гости.

– Это было чудесно! – крикнул ему вдогонку оживший довольный старик. – Я жду тебя, мой милый, я хочу…

– Когда-нибудь я вернусь тебя зарезать, – тихо сказал Миша сам себе и вошел в подъезд – передохнуть и подумать.

Подъезд перед ним расцветал прелестью сторон света и был наполнен упоительно грязным воздухом пошлой любви и старых удовольствий, которые, словно детский портвейн, всегда присутствовали внутри личности душевного существа. Миша, улыбаясь, глядел на истерзанные жизнью стены внутреннего содержания подъезда; он любил их; они были самим бытием – полем боя и креслом для отдыха, всегда окружающим тебя простором, который не может предать, словно настоящая любимая, и вдохновенным уголком уединения, первых признаний и новых тайн.

– Да здравствует то, что здесь! – с некоторой грустью сказал Миша Оно и вышел из подъезда.

И он шел дальше по грязной улице, где стояли мусорные баки, внутри которых сверкал разноцветный и разнообразный мусор, отражающий мир, произведший этот мусор на белый свет в таком виде, и где все дома, окаймляющие улицу, были обшарпанными, одинаковыми и безобразными; и в окнах были видны злые жители, желающие съесть обильный обед и уснуть, хлопнув жену по заднице, и эти жители мрачно смотрели на путь Миши Оно, узнавая в его лице надменного неприятеля своих прошлых жизней. Миша очень любил эту часть окружающей его действительности и с наслаждением ступал ногами по искореженному асфальту, желая остановить нынешний вдохновенный миг своего существования, который был сейчас с ним и который собирался уже сгинуть и уйти неизвестно куда, как и все прочие моменты, бывшие раньше законной собственностью того, кто их переживает.

– Все бесполезно, все в прошлом, – печально проговорил Миша, вспомнив какие-то свои прогулки здесь, во время, когда он был старенькой бабушкой, болеющей тромбофлебитом.

Через несколько метров улица кончилась, и Миша вышел на некий пустырь, где лежали трубы, пустые бутылки и бумажки. Он пересекал этот пустырь, представляя себя космонавтом, который идет по чужому грунту и изумляется фактом своего истинного присутствия там.

– Замечательный пустырь! – отметил Миша эту секунду одной из своих жизней и подошел к невысокому серому дому, имеющему множество подъездов, столь же гениальных, как и уже описанный. Миша открыл дверь и вошел внутрь. Через какую-то часть времени он уже нажимал кнопку звонка квартиры на пятом этаже, справа от лифта.

Женская особь открыла дверь и посмотрела вперед.

– Здравствуй, моя милая, моя позапрошлая любовь, моя трагическая невеста, мой лучший античный друг! Я так ждал этой встречи; ты словно не существуешь для меня; ты есть ты, ты есть восторг, история и цель, я знал твои глаза, и губы, и твою дружбу, мы столько всего делали вместе, мы пили, целовались и шли по длинной дороге ночью; мы входили в города и обнимались в мрачных подъездах, мы дрались на шпагах и были готовы дать друг другу яд, мы смотрели друг на друга пронзительным взглядом истинного бытия, мы читали одну книгу в постели, мы воевали в пустыне с племенем умных и злых негров, и мы опять есть! – сказал Миша Оно.

– Это не я, это Петрович, – ответила женщина, отходя в сторону от дверного прохода. Миша ворвался в коридор и увидел Петровича, сидящего где-то рядом с окном. Он был очень стар и почти спал.

– Я обижен! – гневно сказал Миша, проходя в комнату.

В ней находились:

Семен Дыбченко (в прошлом – Андрей Узюк, Леопольд Христос, Анна Дай, Петя Жуев, Эрдэнэ Болт, Катя, Пуки-Пуки, Жэлдо Мора Куинджи Петер— Долмач, Свиньин-сын-Власа, Владимир Ильич Коваленко, Миша Росляков, Параша Нефертити, Сергей Шульман, Любомудр Вереск, Сиявуш ибн Алейкум, Жу-Жу, Ва-Ва, Хакни— Дохни, У, Бе-Ме, Прр, Вввв и так далее),

Ольга Викторовна Коваленко (в прошлом – Константин Устинович Черненко, Леонид Ильич Брежнев, Анька Сопливая, Джон Иванов, Мирза Каку-Таку, Ааоуи, Уиооааа, Дыр Бул Щыл, Эжен Вальжан, Аркадий Заяицкий, Толька Тен, Сашка Ленин, Аристотель, А. Коваленко и другие), Степан Петрович Верия (в прошлых жизнях – Никитка, сэр Лондон Уатт, Дерсу Недала, Великий Мудда, Илья Кибальчиш, Пу Ли Со, Веселый Дер-Дер, Сука Пи-Си, Анастас Фоменко, Надя Украинка, Арап Абрам, Сулейман ибн Давид, Го Му До, Ра, Жадов и тому подобные),

Тоня Коваленко (в прошлых рождениях – Накасума Светлова, Гриша Оно, Аджубей Персидский, Ван Дер Грааф, Колька Жадобин, Тара-Бара, мистер Вест, Зигмунд Шнобель, Софрон Укачин, Хедже, Аллах, Федот Андреевич Яковлев, Иаков Ильич Лебедев, Змеесос, Сережа Нечипайло, Егор Радов, Джур-Джур и прочие),

Петрович (в других воплощениях – Строптивый Софрон-Кулустуур, Алексей Максимович Парщиков, Раиса Лигачева, Алла Веске, Аммоний Лысенко, Н. Николайчик, Джон Ницше, Бер-Му-Бей, Супьянат Смородина, Червенко Кант, Артюр Марков, Баба-Шах, Ути-Пути, Го Мо Ро итак дальше).

Миша Оно смотрел на сидящих здесь персонажей и знал абсолютно все про них. Кто-то из них когда-то был богом. А может быть, нет. Миша подошел к окну и взглянул вниз. Образ некоей задачи, которую ему нужно совершить, пронзил его задумчивый ум. Но было все равно.

– Все это известно, все это прошлое, вся эта муть. А что же дальше? Я хочу вперед, в будущее, к себе, – тихо сказал Миша Оно. Никто не отвечал ему; все смотрели на него.

– Здесь нет ничего интересного, – громче проговорил Миша и раскрыл окно. Он встал на подоконник, почувствовав ветер снаружи и жгучий интерес внутри самого себя. Никто не мешал ему.

Миша Оно упал из окна и разбился.