Плащ анархии
Я сидел у могучего дуба прямо посреди бывшей автомагистрали Сан-Диего, касаясь голой спиной перекрученного ствола с шершавой корой. Темно-зеленая тень была пронизана лучами солнца цвета белого золота. Высокая трава щекотала мне ноги.
В сорока ярдах на широкой лужайке росло несколько вязов. Под ними устроилась на зеленом полотенце миниатюрная пожилая женщина. Она жевала травинку и казалась частью пейзажа. Я почувствовал в ней родственную душу, поймал ее взгляд и покачал указательным пальцем. Она помахала в ответ.
Мне пора, придется вставать. Джилл будет ждать меня у Уилширского входа через полчаса. Но я шел сюда от съезда на бульвар Сансет и чертовски устал. Еще минутку…
Отличное место, чтобы сидеть и смотреть, как вращается мир.
И денек подходящий. На небе ни облачка. В такие жаркие ясные летние дни в Королевском свободном парке всегда многолюдно.
Похоже, в главном полицейском управлении об этом знали. Над головой летало вдвое больше гляделок, чем обычно. Золотые точки размером с баскетбольный мяч на высоте двенадцати футов. В каждом мяче – телекамера, звуковой парализатор и модуль связи с полицейским управлением. Вот и вся охрана парка.
Никакого насилия.
Запрещено поднимать руку друг на друга. Это единственный закон, который здесь действует. Жизнь в свободном парке так и кипит.
Я посмотрел на север, в сторону бульвара Сансет. На пластиковом ящике стоял паренек с квадратной челюстью и вещал о термоядерной энергии и проблеме теплового загрязнения. Даже сюда доставала его убежденность и одержимость. Перед ним расхаживал человек с белым прямоугольным плакатом, чистым с обеих сторон.
На юге несколько ребят с криками швырялись камнями в гляделку. Ими руководил размахивающий руками мужчина с растрепанными черными волосами. Золотой баскетбольный мяч лениво уворачивался от камней. Наверное, коп на том конце развлекался, дразня молодежь. Интересно, где они взяли камни? В Королевском свободном парке мало камней.
Черноволосый показался мне знакомым. Я наблюдал за ним и его бандой… но мгновенно забыл о них, когда из вязовой рощи вышла девушка.
Она была хороша. Длинные стройные ноги, темно-рыжие волосы ниже плеч, лицо надменного ангела и столь совершенные изгибы тела, что они казались нереальными, как мечта подростка. Ее походка была упругой, словно у модели или танцовщицы. Из одежды на ней был только плащ из переливчатого синего бархата.
Плащ длиной пятнадцать ярдов был каким-то чудом прикреплен к обнаженным плечам двумя большими золотыми дисками. Он струился за ее спиной на высоте пяти футов, извивался и изгибался, следуя за ней меж деревьями. Девушка казалась ожившей картинкой из волшебной сказки, если вспомнить, что изначально эти сказки не предназначались для детей.
Как и она. По всему парку захрустели сворачиваемые шеи. Даже те парни перестали кидаться камнями и уставились на нее.
Она чувствовала внимание, слышала его в шелесте вздохов. Для того и пришла. Со снисходительной ангельской улыбкой на ангельском лице она вышагивала не слишком нарочито, плавно. Поворачивала, где хотела, не обращая внимания на препятствия, и плащ длиной пятнадцать ярдов прихотливо струился за ее спиной.
Я улыбнулся, глядя ей вслед. Вид сзади тоже был что надо, с ямочками.
Через несколько шагов к ней подошел мужчина, который руководил парнями, кидавшими камни. Растрепанные черные волосы и борода, впалые щеки, глубоко посаженные глаза, неуверенная улыбка и неуверенная походка… Рон Коул. Ну конечно!
Я не слышал, что он сказал девушке в плаще, но видел, как он сжался, отвернулся и поплелся, глядя себе под ноги.
Я встал и пошел ему навстречу:
– Не принимай на свой счет.
Он вздрогнул от моих слов и, подняв взгляд, с горечью спросил:
– А на чей?
– Она отказала бы любому. Она как картинка из журнала. Смотри сколько влезет, но не трогай.
– Ты ее знаешь?
– Впервые вижу.
– Тогда…
– Ее плащ. Теперь-то ты его заметил?
Край плаща как раз скользил мимо, складки переливались изумительно глубокой, насыщенной синевой. Ткань мазнула Рональда Коула по лицу, и он улыбнулся:
– Ага.
– Отлично. Итак, допустим, ты начал к ней подкатывать и она оказалась не прочь. Что дальше? Учитывая, что она не может остановиться ни на секунду.
Рон немного поразмыслил и спросил:
– Почему?
– Если она остановится, эффект будет уже не тот. Плащ повиснет, как хвост, а он должен развеваться. Если она согласится перепихнуться, все будет еще хуже. Плащ парит на высоте пяти футов, ныряет в кусты и лихорадочно дергается…
Рон беспомощно засмеялся фальцетом.
– Дошло? – спросил я. – Над ней будут смеяться. Она пришла не за этим.
Он посерьезнел:
– Если бы она и вправду хотела, ей было бы все равно… Впрочем… Конечно. Она, наверное, кучу денег выложила за этот эффект.
– Наверняка. Она не стала бы его портить даже ради самого Джакомо Казановы.
Я злился на девушку в плаще. Могла бы отказать и повежливее. Рональд Коул – ранимая душа.
– Где вы взяли камни? – спросил я.
– Камни? Нашли дорожный разделитель и отбили пару кусков бетона.
Рон посмотрел вдаль. Паренек только что попал по золотистому шару.
– Получилось! Идем!
Самыми быстрыми торговыми судами были клиперы, но их строили всего двадцать пять лет. Настал век пара. Пароходы были быстрее, безопаснее, надежнее и не требовали столь большого экипажа.
Автомагистрали служили Америке почти пятьдесят лет. Затем современные транспортные системы положили конец загрязнению воздуха и автомобильным пробкам, но поставили нацию в затруднительное положение. Что делать с десятью тысячами миль неприглядных заброшенных автомагистралей?
Королевский свободный парк был частью автомагистрали Сан-Диего от бульвара Сансет до развязки с автомагистралью Санта-Моника. Несколько лет назад бетон засыпали землей. Обочины и раньше были обсажены деревьями. В наши дни парк полностью зарос зеленью, как и намного более старый Свободный парк Гриффита.
В Королевском свободном парке царит что-то вроде упорядоченной анархии. У входов людей обыскивают. В парк нельзя проносить оружие. Над головой, вне зоны досягаемости, летают гляделки, но это единственное проявление власти закона.
Гляделки следят за соблюдением одного-единственного правила. Любое выражение насилия влечет за собой одинаковое наказание для нападающего и жертвы. Подними руку на соседа – и золотистый баскетбольный мяч оглушит вас обоих. Очнетесь вы в разных местах под присмотром гляделок. Обычно этого хватает.
Естественно, люди швыряются камнями в гляделки. Это же свободный парк.
– Получилось! Идем!
Рон дернул меня за руку. Охотники толпились вокруг упавшей гляделки.
– Надеюсь, ее не разломают. Я сказал им, что мне нужна целая, но они могут и не послушать.
– Это же свободный парк. И это их добыча.
– Но камни – мои!
– Кто эти парни?
– Не знаю. Они играли в бейсбол. Я подошел и сказал, что мне нужна гляделка. Они пообещали помочь.
Я припомнил все, что знал о Роне. Рональд Коул был художником и изобретателем. Мог бы грести деньги лопатой, но был не таков. Он изобретал новые художественные формы. Из припоя и проволоки, дифракционных решеток и пластмассовых деталей, а также обширной коллекции разнообразного мусора Рон Коул творил невиданные предметы искусства.
Новые художественные формы не пользовались особой популярностью на рынке, но время от времени удавалось что-нибудь продать. Этого хватало, чтобы пополнять запасы сырья, тем более что бо́льшую часть материалов он находил в подвалах и на чердаках. Изредка ему даже случалось на время разбогатеть после особенно крупной сделки.
У него была забавная черта: он знал, кто я, но не помнил моего имени. У Рона Коула были дела поважнее, чем помнить, кого как зовут. Имя – всего лишь ярлык, способ завязать беседу. «Рассел! Как поживаешь?» Имя – это сигнал. Рон придумал ему замену.
Когда в разговоре случалась короткая пауза, он говорил: «Смотри!» – и показывал чудеса.
Однажды это был прозрачный пластмассовый шар размером с мяч для гольфа на полированной вогнутой серебряной поверхности. Когда шар вертелся, в кривом зеркале плясали фантастические отражения.
В другой раз это был извивающийся морской змей, выгравированный на бутылке пива «Микелоб» – симпатичной пузатой стеклотаре, какие производили в начале тысяча девятьсот шестидесятых. Такие бутылки не помещались в обычные холодильники.
А в третий – две полоски тусклого серебристого металла, неожиданно тяжелого.
– Что это?
Я держал их на ладони. Они были увесистее свинца. Платина? Но никто не таскает с собой столько платины.
– Уран двести тридцать пять? – пошутил я.
– А что, они теплые? – неуверенно спросил Рон.
Мне чертовски захотелось отшвырнуть их и спрятаться под диваном.
Но они были платиновыми. Я так и не узнал, зачем Рон носил их с собой. Какой-то неудачный проект.
Гляделка лежала на траве. Зеваки обступили ее полукругом. Она выглядела целой, возможно, потому, что над ней стояли два жизнерадостных здоровяка и никого не подпускали.
– Отлично, – сказал Рон.
Он опустился на колени рядом с золотистой сферой и покрутил ее в длинных пальцах художника.
– Помоги открыть, – попросил он.
– Зачем? Что ты задумал?
– Через минуту скажу. Помоги… хотя уже не надо.
Полусферическая крышка отошла. Я впервые увидел внутренности гляделки.
Она оказалась устроена до смешного просто. Я узнал парализатор по параболическому отражателю, камеры и тороидальную катушку, которая, вероятно, была частью летательного механизма. Источника питания не было. Наверное, сама оболочка служила антенной для питающего луча. Если оболочка треснет, ни одного идиота не убьет электрическим током.
Рон изучал диковинные внутренности гляделки, стоя на коленях. Он достал из кармана какой-то предмет из стекла и металла.
Внезапно он вспомнил, что я стою рядом, и протянул предмет мне:
– Смотри.
Я ожидал сюрприза, и я его получил. Это оказались большие старинные карманные часы с цепочкой и крышкой. Такие были в ходу пару веков назад.
Взглянув на циферблат, я заметил:
– Отстают на пятнадцать минут. Ты не до конца отладил механизм?
– Дело не в этом.
Он отщелкнул заднюю крышку.
Механизм выглядел современным.
– Батарея и камертон? – предположил я.
– Охранник тоже так подумал. Разумеется, я взял их за основу, но стрелки не двигаются, я установил текущее время перед обыском.
– Ясно. И что они делают?
– Если все получится, они вырубят все гляделки в Королевском свободном парке.
Я с минуту хохотал как сумасшедший. Рон наблюдал за мной, склонив голову набок. Он явно подозревал, что я принял его слова за шутку.
– То-то повеселимся, – с трудом выдавил я.
Рон закивал:
– Разумеется, все зависит от того, угадал ли я, какие электросхемы они используют. Смотри: гляделки не должны быть неуязвимыми. Они должны быть дешевыми. Если гляделку собьют, это не должно ударить по карману налогоплательщиков. Либо можно сделать их дорогими и неуязвимыми, но это многих разочарует. Нехорошо разочаровывать людей в свободном парке.
– И что?
– Есть дешевая схема системы питания. Если используется она, я смогу вырубить все гляделки. Посмотрим.
Рон вытащил из манжеты рубашки кусок тонкой медной проволоки.
– Сколько времени тебе нужно? – спросил я.
– Полчаса.
Для меня это стало решающим фактором.
– Я пойду. Мне нужно встретиться с Джилл Хейз у Уилширского входа. Ты ее знаешь, такая крупная блондинка моего роста…
Он не слушал.
– Ладно, до встречи, – пробормотал он, засовывая пинцетом проволочку в гляделку.
Я ушел.
Где одна толпа, там и вторая. Через несколько минут я наткнулся еще на один полукруг зевак, и мне стало интересно, на что они смотрят.
Лысеющий мужик со впалыми щеками собирал какую-то старинную машину с лезвиями и небольшим бензиновым мотором. Неокрашенная деревянная ручка в форме буквы Т выглядела совсем новой. Металлические детали были тусклыми, – похоже, их только что отчистили от многолетней ржавчины.
Толпа переговаривалась полушепотом. Что это? Не деталь автомобиля, не подвесной мотор, хотя в нем есть лезвия, для мотороллера маловато, для моторизованного скейтборда великовато…
– Газонокосилка, – произнесла седовласая леди рядом со мной.
Она была похожа на птичку. Такие люди с годами высыхают и живут вечно. Я не понял, что она имеет в виду, и собирался переспросить, когда…
Мужик со впалыми щеками закончил работу, что-то повернул, и мотор взревел. Повалил черный дым. Мужик триумфально ухватился за ручку. В большом мире его посадили бы за использование двигателя внутреннего сгорания. Здесь…
С блестящими от восторга глазами он покатил свою адскую машину по траве. За ним оставалась полоса коротко подстриженной травы. Что ж, это ведь свободный парк.
Запах почуяли все одновременно. В воздухе повисла черная гарь, вонючие полусгоревшие углеводороды щипали нос и глаза. Я закашлялся. В жизни не нюхал такой гадости!
Толпа взревела и сомкнулась.
Мужик завопил, когда у него отобрали машину. Кто-то щелкнул выключателем. Два парня конфисковали набор инструментов, вооружились отверткой и молотком и взялись за дело. Владелец был против. Он схватил тяжелые плоскогубцы и замахнулся.
Гляделка шарахнула его и парня с молотком. Оба рухнули как подкошенные. Остальные зеваки разобрали газонокосилку и погнули или разломали детали.
– Даже жаль немного, – заметила старушка. – Порой мне не хватает стрекота газонокосилок. Отец подстригал газон по воскресеньям утром.
– Это свободный парк, – сказал я.
– Тогда почему ему нельзя строить все, что хочется?
– Можно. Он ведь построил. Он может строить все, что хочется, а мы можем ломать все, что хочется.
«Например, гляделки», – мелькнуло у меня в голове.
Рон умел работать руками. Меня ничуть не удивило бы, если бы ему хватило знаний, чтобы вырубить всю систему.
Возможно, кто-то должен его остановить.
С другой стороны, сбивать гляделки не запрещено. Их постоянно сбивают. Это же свободный парк, здесь все позволено. Если Рон может вырубить все гляделки, то…
Возможно, кто-то должен его остановить.
Я прошел мимо стайки школьниц. Им было лет по шестнадцать, они оживленно щебетали. Наверное, впервые оказались в свободном парке. Я оглянулся, чтобы еще раз полюбоваться их хорошенькими личиками, и обнаружил, что они с благоговением и восторгом глядят на дракона на моей спине.
Пройдет всего несколько лет, они пресытятся и перестанут что-либо замечать. Джилл потратила на него почти полчаса сегодня утром. Великолепный красно-золотой дракон изрыгал огонь у меня на плече. Языки пламени словно светились изнутри. Чуть ниже были нарисованы принцесса и рыцарь в золотых доспехах. Принцесса была привязана к столбу, рыцарь улепетывал со всех ног. Я улыбнулся девчушкам, и две из них помахали мне в ответ.
Короткие светлые волосы, золотистая кожа. У нее не было даже сумки на плече, как у других нудистов. Самая высокая девушка в поле зрения, Джилл Хейз стояла прямо перед Уилширским входом и явно недоумевала, куда я запропастился. Было пять минут четвертого.
Не так-то просто жить с адептом здорового образа жизни. Джилл настаивала, чтобы я привел себя в форму. Для этого мне нужно было каждый день заниматься спортом и к тому же проходить половину Королевского свободного парка пешком.
Впрочем, быстро ходить я отказывался. Кто же быстро ходит по свободному парку? Так ничего не увидишь. Джилл дала мне час, я сторговался на трех. Это был компромисс, как и хлопчатобумажные слаксы, которые я носил, несмотря на увлечение Джилл нудизмом.
Рано или поздно она найдет себе качка или меня вновь одолеет лень, и мы разойдемся. Но пока… мы неплохо ладили. Вполне разумно позволить ей завершить мою тренировку.
Она заметила меня.
– Рассел! Сюда! – крикнула она так громко, что услышали, должно быть, на обоих концах парка.
В ответ я медленно поднял и опустил руку, подражая семафору.
И все гляделки в Королевском свободном парке упали с неба.
Джилл озиралась по сторонам и видела удивленные лица и россыпи золотистых шаров в кустах и траве. Ко мне она подошла с некоторой опаской.
– Это ты сделал?
– Ага. Сейчас взмахну рукой – и они снова взлетят.
– Взмахни, – сухо сказала она.
Джилл отлично умеет делать непроницаемое лицо.
Я величественно взмахнул рукой, но, разумеется, все гляделки остались лежать.
– Интересно, что с ними случилось? – спросила Джилл.
– Это работа Рона Коула. Помнишь его? Он разукрасил несколько старых бутылок из-под пива «Микелоб» для музея стекла…
– Конечно. Но как?
Мы отправились на поиски Рона, чтобы спросить у него.
Накачанный студент взвыл и опрометью промчался мимо нас. Он пнул гляделку, как футбольный мяч. Золотистый корпус развалился. Парень снова взвыл и запрыгал на одной ноге, держась за ступню.
Везде были разбросаны мятые золотистые кожухи, сломанные резонаторы и погнутые параболические отражатели. Раскрасневшаяся женщина с гордым видом нацепила на руку несколько медных тороидов. Ребенок собирал камеры. Возможно, надеялся продать их за пределами парка.
После первой минуты я не увидел ни одной целой гляделки.
Но не все в парке усердно ломали их. Джилл уставилась на группу цивильно одетых людей с плакатами: «УМНОЖАЙ НАСЕЛЕНИЕ ЧЕРЕЗ СОВОКУПЛЕНИЕ» – и пожелала узнать, не шутят ли они. Предводитель группы, мрачный тип, протянул нам брошюры, в которых говорилось, что попытки человечества вмешаться в генокод и инкубировать детей, как цыплят, суть зло и богохульство. Если он и притворялся, то весьма убедительно.
Мы прошли мимо семи маленьких человечков, от трех до четырех футов ростом, в компании высокой хорошенькой брюнетки. На всех были средневековые наряды. Мы изрядно удивились, но я заметил на их лицах макияж, и тут явно не обошлось без антизагара. Африканские пигмеи. Возможно, группа туристов от ООН, а девушка, видимо, экскурсовод.
Рона Коула не было там, где я его оставил.
– Наверное, смылся от греха подальше, – предположил я. – Еще никто никогда не сбивал все гляделки.
– Это не запрещено.
– Не запрещено, но это уже чересчур. Его могут как минимум не пускать больше в парк.
Джилл потянулась на солнышке. Она была большой и золотистой. Будь она поменьше, могла бы стать звездой мужского видеожурнала.
– Пить хочется, – сказала она. – Есть тут поблизости фонтанчик?
– Конечно, если его не заткнули. Это же…
– …Свободный парк. Ты хочешь сказать, что даже за питьевыми фонтанчиками никто не следит?
– Стоит сделать одно исключение, и все посыплется. Если кто-нибудь ломает фонтанчик, его чинят ночью. Если я увижу, что кто-нибудь ломает фонтанчик, я ему накостыляю. И не только я. Шарахнет раз-другой парализатором, глядишь, поумнеет.
Фонтанчик был цельным бетонным кубом с четырьмя кранами и металлической кнопкой размером с ладонь. Ее было сложно нажимать и сложно испортить. У фонтанчика стоял Рон Коул с растерянным видом.
Он обрадовался, завидев меня, но уверенности в себе у него не прибавилось.
– Это Джилл Хейз, вы знакомы.
– Конечно. Привет, Джилл.
Употребив ее имя по назначению, он немедленно его забыл.
– Мы думали, ты смылся, – сказала Джилл.
– Я пытался.
– И?
– Вы же знаете, как сложно устроены выходы. И это правильно, а то через них мог бы проскочить кто попало.
Рон запустил обе пятерни в волосы, но его прическа ничуть не изменилась.
– В общем, все выходы перестали работать. Наверное, были подключены к той же схеме, что и гляделки. Я этого не ожидал.
– То есть мы заперты, – подытожил я.
Досадно. И в то же время я испытывал странный трепет.
– Как по-твоему, это надолго?
– Без понятия. В парк нужно прислать новые гляделки. А еще починить систему лучевого питания, разобраться, как я ее поломал, и закрыть лазейку. Наверное, мою троянскую гляделку уже разобрали на части, но полиция этого не знает.
– Да сюда попросту направят копов, – сказала Джилл.
– Посмотри по сторонам.
Повсюду валялись детали гляделок. Ни одна не уцелела. Только совсем тупой коп полезет в свободный парк.
Не говоря уже о том, что это испортит атмосферу парка.
– Надо было захватить поесть, – сказал Рон.
Справа от меня мелькнул плащ. Синяя бархатная лента, переливаясь, парила на высоте пяти футов, словно ковровая дорожка. Я не обратил на нее внимание спутников, чтобы не расстраивать Рона. Он и не заметил.
– Вообще-то, я даже рад, что так вышло, – с воодушевлением сообщил Рон. – Мне всегда казалось, что анархия – жизнеспособная форма общественного устройства.
Джилл из вежливости одобрительно хмыкнула.
– В конце концов, анархия – всего лишь крайнее проявление свободного предпринимательства. Что такого может правительство, чего не могут сами люди? Защитить нас от других стран? Если бы анархия царила повсюду, мы бы не нуждались в армиях. В полиции – возможно, но полиция вполне может быть частной.
– Пожарные команды работали по этой модели, – припомнила Джилл. – Их нанимали страховые компании, чтобы защищать дома своих клиентов – и только.
– Точно! Итак, нужно просто купить страховку от кражи и убийства, и страховые компании наймут полицейских. Клиент носит с собой кредитную карту…
– А если грабитель заберет и карту?
– Он не сможет ею воспользоваться. Идентификация по сетчатке глаза.
– Но без кредитной карты клиент не сможет натравить копов на вора.
– Действительно, – осекся Рон. – Ну…
Я уже знал его доводы и потому слушал краем уха, всматриваясь в синий бархат. На одном конце плаща было пусто, на другом – обнаружилась рыжая красотка. Она беседовала с двумя мужчинами, одетыми не менее эксцентрично.
Кому-то может показаться, что свободный парк – это один большой маскарад. На самом деле нет. В костюмах щеголяют не больше десяти процентов посетителей, но они бросаются в глаза.
Эти ребята нарядились полуптицами.
Вместо бровей и ресниц у них были крошечные перышки: у одного – зеленые, у другого – золотистые. На головах торчали хохолки из синих, зеленых и золотистых перьев покрупнее. Обнаженные торсы Джилл сочла бы вполне удовлетворительными.
Рон продолжал читать лекцию:
– Какая вообще польза от правительства для тех, кто в нем не служит? Раньше существовали частные почтовые компании, и они были дешевле, чем современные. Все, что правительство подминает под себя, немедленно дорожает. Нет ничего такого, с чем способно справиться правительство и не способна частная инициатива…
– Боже мой! – ахнула Джилл. – Какая прелесть!
Рон обернулся.
Словно по команде, девушка в плаще ударила одного из птицеликих по губам. Она попыталась врезать и второму, но он перехватил ее запястье. Все трое замерли.
– Видишь? – сказал я. – Она отказывает всем. Ей не нравится даже просто стоять на месте. Она…
И в этот миг я понял, почему они застыли как вкопанные.
В свободном парке девушки легко отказывают парням. Если парень не понимает человеческого языка, достаточно влепить ему пощечину. Парализатор оглушит обоих. Очнувшись, каждый отправится своим путем.
Все просто.
Девушка первой сообразила, что к чему. Она ахнула, выдернула руку и пустилась наутек. Вместо того чтобы утруждать себя погоней, один из птицеликих вцепился в плащ.
Дело принимало серьезный оборот.
Девушка дернулась, остановилась, поспешно оторвала большие золотые диски от плеч и побежала. Птицеликие со смехом погнались за ней.
Рыжая не смеялась. Она улепетывала со всех ног. С ее плеч текли две струйки крови. Я хотел было остановить птицеликих, но пока прикидывал расклад сил, они уже промчались мимо.
Плащ висел в воздухе, словно ковровая дорожка, и оба его конца были пусты. Джилл поежилась и обхватила себя руками.
– Рон, что нужно сделать, чтобы нанять частных полицейских?
– Ну… нужно время, чтобы они появились.
– Идем. Может быть, получится выбраться.
До людей доходило с трудом. Все знали, что делают гляделки. Никто особо не задумывался почему. Два парня в перьях гонятся за хорошенькой голой девицей? Чудесное зрелище. Зачем вмешиваться? Если она против, нужно просто… что? А больше ничего не изменилось. Ряженые, фанатики, задиры, зеваки, шутники…
Парень с пустым плакатом присоединился к компании с плакатами: «УМНОЖАЙ НАСЕЛЕНИЕ ЧЕРЕЗ СОВОКУПЛЕНИЕ». Его розовая рубаха в пятнах от травы странно контрастировала с их цивильными костюмами, но лицо было столь же неестественно серьезным. Тем не менее, похоже, они были не рады его обществу.
Возле Уилширского выхода собралась толпа. По озадаченным и разочарованным лицам стало ясно, что он закрыт. В крошечном вестибюле скопилось столько народу, что мы даже не пытались посмотреть, что с дверями.
– Пожалуй, не стоит здесь торчать, – встревоженно сказала Джилл.
Я обратил внимание, что она обнимает себя за плечи.
– Ты замерзла?
– Нет, – снова поежилась Джилл, – но в одежде мне было бы спокойнее.
– Хочешь кусок того бархатного плаща?
– Конечно!
Мы опоздали. Плащ исчез.
Теплый сентябрьский день клонился к закату. Я ни капли не мерз в своих хлопчатобумажных слаксах.
– Надень мои слаксы, – предложил я.
– Спасибо, милый, но ты же не нудист.
Однако Джилл продолжала обнимать себя обеими руками.
– Держи. – Рон протянул ей свой свитер.
Она с благодарностью взглянула на него и смущенно повязала свитер на талию.
Рон пришел в замешательство.
– Ты знаешь, в чем разница между обнаженным и голым человеком? – спросил я.
Он покачал головой.
– Обнаженный человек – это художник. Голый – беззащитная жертва.
Нудизм был популярен в Королевском свободном парке, но в тот вечер мало кому хотелось разгуливать голым. Обрывки плаща разлетелись по всему парку. Я лично насчитал не меньше четырех. Один был повязан, как килт, два – наподобие саронга, третий – вместо бинта.
Обычно вход в Королевский свободный парк закрывался в шесть. В парке разрешалось оставаться на ночь, но народ расходился по домам за отсутствием фонарей, которые можно бить. Немного света давали городские огни. Над головой летали гляделки, оборудованные инфракрасными датчиками, но большинство из них работало в автоматическом режиме.
Сегодня вечером все будет иначе.
Солнце уже село, но было еще светло. К нам направилась разъяренная сморщенная старушка, тяжело топая ногами. Я решил, что она сердится на нас, но ошибся. От злости она не видела, куда идет.
Старушка наткнулась на мои ноги и подняла взгляд:
– А, это вы! Тот самый, который помог сломать газонокосилку!
Клевета.
– Свободный парк, говорите? Свободный парк! Двое мужчин только что отняли мой ужин!
– Мне очень жаль, – развел я руками. – Правда. Ведь если бы они его не отняли, мы бы попробовали уговорить вас поделиться.
Она утратила немного запала и чуть не расплакалась.
– Значит, будем голодать вместе. Я принесла ужин в полиэтиленовом пакете. В следующий раз возьму непрозрачный!
Она заметила Джилл в импровизированной юбке из свитера и добавила:
– У меня было полотенце, дорогая, но я уже отдала его девушке, которой оно было нужно еще больше, чем вам.
– Все равно спасибо.
– Можно я побуду с вами, пока гляделки не заработают? Почему-то я не чувствую себя в безопасности. Меня зовут Гленда Хоторн.
Мы представились. Гленда Хоторн пожала нам руки. Темнело. Высокие живые изгороди скрывали город, но когда вспыхнули огни Вествуда и Санта-Моники, разница оказалась впечатляющей.
Полиция не спешила чинить гляделки.
Мы дошли до луга, на котором Общество любителей творческих анахронизмов порой устраивало турниры. Они сражаются специально утяжеленным оружием, имитирующим мечи, боевые топоры, дубинки с шипами и так далее. Все оружие снабжено маячками для защиты от чужих рук. Луг большой и ровный, на нем нет деревьев, края загибаются кверху.
На одном из склонов что-то шевельнулось.
Я остановился. Движение не повторилось, но в отраженном от белых облаков свете я разглядел розоватую человеческую фигуру и рядом с ней бледный прямоугольник.
– Я сейчас, – тихо сказал я.
– Не глупи, – фыркнула Джилл. – Здесь негде спрятаться. Пойдем вместе.
На погнутом пустом плакате отпечатались следы ботинок. Его владелец поднял на нас полный страдания взгляд. Под носом парня засохла кровь.
– Кажется, мне вывихнули плечо, – с трудом прошептал он.
– Я посмотрю, – сказала Джилл.
Она склонилась над ним, ощупала плечо, собралась и с силой дернула его за руку. Парень с пустым плакатом завопил от муки и отчаяния.
– Готово, – удовлетворенно заметила Джилл. – Болит?
– Уже меньше, – слабо улыбнулся он.
– Что случилось?
– Меня хотели прогнать – толкали, пинали. И я пошел прочь. Правда пошел. А потом один гад вырвал у меня плакат… – Он на мгновение умолк и сменил тему. – Я никого не обижал своим плакатом. Я студент, будущий психиатр. Пишу диссертацию о том, что люди видят на пустом плакате. Как на чистых листах в тестах Роршаха.
– И как на него реагируют?
– Как правило, враждебно. Но не настолько, – растерянно ответил парень. – Где искать свободу слова, как не в свободном парке?
Джилл вытерла ему лицо салфеткой из сумочки Гленды Хоторн.
– Тем более что вы ничего не говорите, – сказала она. – Рон, расскажи-ка нам еще об анархии как форме правления.
Рон прочистил горло.
– Не стоит судить ее по таким проявлениям. Королевский свободный парк является анархией всего пару часов. На развитие нужно время.
Гленда Хоторн и парень с пустым плакатом явно не понимали, о чем он толкует. Надеюсь, Рону доставит удовольствие ввести их в курс дела. Интересно, он признается, что сбил гляделки?
Этот луг прекрасно подойдет, чтобы провести ночь. Открытое пространство, никаких укрытий и теней, никто не сможет незаметно подкрасться.
Мы лежали на мокрой траве и то погружались в дрему, то болтали. На поле для поединков пришли еще две такие же небольшие группы. Мы держались друг от друга поодаль. Иногда до нас доносились голоса, и было ясно, что соседи не спят, по крайней мере некоторые.
Парень с пустым плакатом забылся беспокойным сном. У него болели ребра, хотя, по мнению моей подруги, они не были сломаны. Время от времени он хныкал, дергался и просыпался, после чего заставлял себя смирно лежать, чтобы снова уснуть.
– Деньги, – произнесла Джилл. – Чтобы печатать деньги, нужно правительство.
– Можно печатать долговые расписки стандартного достоинства и заверять нотариально. Обеспечением послужит репутация, – сказал Рон.
– Похоже, ты все продумал, – тихо засмеялась Джилл. – На долговых расписках далеко не уедешь.
– Тогда кредитные карты.
Я больше не верил в анархию Рональда.
– Рон, помнишь девчонку в длинном синем плаще? – спросил я.
Едва заметная пауза.
– Да.
– Хорошенькая, правда? Отрада для глаз.
– Конечно.
– Если бы закон не запрещал ее насиловать, она бы куталась в длинное платье и брала с собой газовый баллончик. Тоска, да и только. Мне нравится смотреть на наготу, но все мигом оделись, стоило гляделкам упасть.
– Ммм, – неопределенно протянул Рон.
Холодало. Далекие голоса и редкие крики пронизывали тонкими нитями черный полог тишины. Затем его вспорол голос миссис Хоторн:
– Что этот парень хотел сказать своим пустым плакатом?
– Ничего, – ответила Джилл.
– Как бы не так, милочка. Он явно хотел что-то сказать, сам того не сознавая, – медленно произнесла миссис Хоторн, облекая мысли в слова. – Когда-то существовала организация, которая протестовала против законопроекта о принудительной контрацепции. Я вступила в нее. Мы часами ходили с плакатами. Печатали брошюры. Приставали с разговорами к прохожим. Мы тратили свое время и деньги, трепали себе нервы, потому что хотели распространять свои идеи. И если бы к нам присоединился парень с пустым плакатом, он бы что-то говорил им. Его плакат означает, что у него нет своего мнения. Если бы он присоединился к нам, он бы говорил, что у нас тоже нет мнения. Он бы говорил, что наше мнение гроша ломаного не стоит.
– Расскажите ему об этом, когда проснется, – посоветовал я. – Пусть запишет в свой блокнот.
– Но в его блокноте написана неправда. Разве стал бы он ходить с пустым плакатом среди людей, с которыми согласен?
– Может быть, и нет.
– Я… наверное, не люблю людей, у которых нет своего мнения.
Миссис Хоторн встала. Она несколько часов просидела по-турецки.
– Вы не в курсе, нет ли поблизости аппарата с газировкой?
Разумеется, нет. Ни одна частная компания не захочет менять сломанные автоматы пару раз в день. Но от слов миссис Хоторн жажда разыгралась с новой силой. В конце концов мы все поднялись и направились к питьевому фонтанчику.
Все, кроме парня с пустым плакатом.
Отличная вышла история с пустым плакатом. Как странно и как страшно, что такое базовое право, как свобода слова, зависит от такого пустяка, как парящая в небе гляделка.
Хотелось пить.
Подсвеченный городскими огнями парк пересекали тени с острыми краями. В неверном свете казалось, что можно разглядеть намного больше, чем на самом деле. Я всматривался в тени, но, хотя повсюду что-то происходило, видел только тех, кто шевелился. Мы вчетвером сидели под огромным дубом и наверняка были невидимы издалека.
Разговаривали мало. В парке было тихо, только от фонтанчика время от времени доносился хохот.
Нестерпимо хотелось пить. Моим спутникам, очевидно, тоже. Фонтанчик – цельный куб из бетона – находился прямо перед нами на открытом месте. Вокруг него расположились пятеро мужчин.
Все пятеро были одеты в хлопчатобумажные шорты с большими карманами и выглядели как первоклассные спортсмены. Возможно, они принадлежали к одному ордену, или братству, или отряду офицеров резерва.
Они захватили фонтанчик.
Когда кто-нибудь пытался попить, высокий пепельный блондин делал шаг вперед, вытянув растопыренную пятерню. Его лягушачий рот растягивался в ухмылке, которая в иных обстоятельствах могла показаться заразительной.
– Сюда нельзя. Проход закрыт именем бессмертного Ктулху, – гулко басил он какую-нибудь чушь.
Проблема заключалась в том, что они не шутили. А может, и шутили, только пить никому не давали.
Когда мы подошли, девушка в полотенце пыталась их уговорить. Ничего не получилось. Они еще больше надулись от гордости: хорошенькая полуголая девица умоляет их дать воды! В конце концов она сдалась и отошла.
В тусклом свете ее волосы отливали рыжим. Мне хотелось верить, что это та девушка, ходившая в плаще. Судя по голосу, она была совершенно невредимой.
Толстяк в желтом офисном свитере попытался качать права. Это было ошибкой. Неподходящая ночь для такого занятия. Блондин довел его до истерики. Исторгнув поток не слишком изощренных ругательств, толстяк попытался ударить блондина. На крикуна набросились сразу трое. Он со стонами уполз на карачках, угрожая вызвать полицию и подать в суд.
Почему никто ничего не сделал?
Я наблюдал за происходящим, сидя под дубом. Могу рассказать, почему не стал вмешиваться. Во-первых, почему-то ждал, что гляделка шарахнет обоих драчунов. Во-вторых, мне не понравился крикливый толстяк. Не люблю сквернословов. В-третьих, я надеялся, что вмешается кто-то другой.
Как и в случае с девушкой в плаще. Черт!
– Рональд, сколько времени? – спросила миссис Хоторн.
Наверное, Рон единственный во всем Королевском свободном парке знал, который час. Обычно ценные вещи оставляли в шкафчиках у входов. Много лет назад Рон разбогател на продажах гравированных бутылок из-под пива и имплантировал себе часы. Под кожей на его запястье вспыхнули красное кольцо и две красные линии. Женщины сидели между нами, но я заметил, как он взглянул на руку.
– Четверть двенадцатого.
– Как вы полагаете, может, им наскучит и они уйдут? – жалобно спросила миссис Хоторн. – Уже двадцать минут никто не пытался попить.
Джилл прижалась ко мне в темноте.
– Вряд ли им более скучно, чем нам. Думаю, им наскучит, но они не уйдут. Кроме того… – Она не договорила.
– Кроме того, нам хочется пить сейчас, – сказал я.
– Да.
– Рон, ты не видел тех парней, которые швырялись камнями? Особенно того, который сбил гляделку.
– Нет.
Неудивительно. В такой-то темноте.
– А ты не помнишь, как его… – Я даже договаривать не стал.
– Помню! – внезапно ответил Рон.
– Ты серьезно?
– Абсолютно. Его звали Пучеглаз. Такое имечко не забудешь.
– Наверное, у него были большие выпуклые глаза?
– Я не обратил внимания.
Что ж, попытка не пытка. Я встал, приставил руки рупором ко рту и заорал:
– Пучеглаз!
Один из хозяев водопоя крикнул:
– Ну-ка, тихо!
– Пучеглаз!
Хозяева водопоя обменялись репликами:
– Ну и манеры у этих деревенщин.
– Просто им хочется пить. Этот тип…
Сбоку донеслось:
– Чего тебе?
– Мы хотим с тобой поговорить! Оставайся на месте!
Я повернулся к Рону:
– Идем.
Джилл и миссис Хоторн я велел сидеть под дубом и не вмешиваться.
Мы вышли на открытое пространство между нами и голосом Пучеглаза.
Двое из пяти здоровяков попытались нас перехватить. Должно быть, и правда заскучали без дела.
Мы припустили со всех ног и добрались до тени деревьев первыми. Спортсмены остановились, хохоча, как сумасшедшие, и вернулись к фонтанчику.
Из-за спины раздался голос четырнадцатилетнего паренька:
– Рон?
Мы с Роном лежали ничком в тени низких кустов. Перед нами простиралось широкое открытое поле с питьевым фонтанчиком, вокруг которого стояли по стойке вольно четыре парня в хлопчатобумажных шортах. Пятый здоровяк высматривал жертву.
На залитый лунным светом луг вышел паренек, пройдя между нами. У него были большие сияющие выразительные глаза, быть может, чуточку слишком выпуклые. Кисти рук тоже были большие, с узловатыми костяшками. Он прихватил горсть желудей.
Мальчик принялся быстро швырять их из-за спины. Один, второй… Хозяева водопоя задергались и повернулись к нам. Пучеглаз продолжал бросать желуди.
Два здоровяка сорвались с места. Пучеглаз не унимался, пока они не подобрались совсем близко, после чего запустил в них все оставшиеся снаряды и нырнул в тень.
Парочка пробежала между нами. Первого – говорливого блондина с лягушачьим ртом – мы пропустили. На его мрачном лице была написана жажда крови. Второй был низким и широкоплечим. Полузащитник. Казалось, на нас надвигается настоящая гора мышц. Я встал прямо перед ним, рассчитывая, что он замрет от удивления, и не прогадал. Когда он остановился, я со всей силы врезал ему в челюсть.
Он пошатнулся и сделал шаг назад. Рон обхватил его рукой за горло.
Здоровяк сопротивлялся. Рон не сдавался. Я проделал трюк, который часто видел по телевизору: сцепил пальцы и треснул обеими руками по затылку противника.
Блондин должен был уже вернуться. Я оглянулся. Вовремя! Он бросился на меня, прежде чем я успел поднять руки. Мы покатились по земле. Он прижимал мои руки к бокам, но и сам не мог пошевелить руками, не отпустив меня. Мы оба дали маху. Он пытался выбить из меня дух. Рон приплясывал над нами, высматривая, куда бы ударить.
Внезапно в драку ввязалась целая куча народа. Три парня оттащили от меня блондина, и окровавленный толстяк в желтом офисном свитере шагнул вперед и врезал ему по башке камнем.
Блондин обмяк.
Я с трудом переводил дыхание.
Толстяк встал в стойку и врезал блондину слева кулаком с зажатым камнем. Голова блондина дернулась назад, и он упал ничком.
– Эй! – Я подскочил к толстяку и перехватил руку с камнем.
Кто-то врезал мне по шее сбоку.
Я отпустил толстяка, чувствуя себя марионеткой с перерезанными нитями. Кто-то пытался поднять меня на ноги… Рон… Журчание голосов… Крик «Держи его!»…
Блондина нигде не было видно. Второй – полузащитник – встал и шатаясь побрел прочь. Из-за деревьев вышли тени и навалились на него. Деревья ожили, а ведь это была совсем крошечная рощица. Полная озлобленных людей, которые страдали от жажды.
К нам вернулся Пучеглаз, широко улыбаясь:
– Что дальше? Отойдем в сторону и повторим трюк?
– Только не это! Дело пахнет кровью. Рон, мы должны их остановить. Они убьют его!
– Это свободный парк. Попробуй встать.
– Рон, они убьют его!
Остальные хозяева водопоя бросились на помощь. Один из них был вооружен веткой с ободранными листьями. За их спинами тени устремились к фонтанчику.
Мы пустились наутек.
Шагов через десять мне пришлось остановиться. Голова трещала от боли. Рон тревожно оглянулся, но я махнул ему рукой. Парень с веткой продрался сквозь деревья и бросился ко мне с явным намерением убить.
Шум за его спиной внезапно прекратился.
Я приготовился встретить удар.
И потерял сознание.
Он лежал на моих ногах, сжимая ветку в руке.
Джилл и Рон тянули меня за плечи. Над головой витали две золотистые луны.
Извиваясь, я выбрался из-под здоровяка. Ощупал голову. Кажется, все на месте.
– Гляделки оглушили его, прежде чем он добрался до тебя, – пояснил Рон.
– А остальные? Блондина убили?
– Я не знаю. – Рон запустил пальцы себе в волосы. – Я был не прав. Анархия нестабильна. Она слишком легко распадается на части.
– Тогда хватит экспериментов, договорились?
Вокруг начали вставать люди. Они все быстрее и быстрее шли к выходам под желтым прищуром полицейских гляделок.
