Страна мечты

Благодарю за помощь:

Сергеева Станислава Сергеевича, Павлова Сергея, Толстого Владислава Игоревича, Сухорукова Андрея.

Также читателей форума Самиздат под никами BVA, Old_Kaa, omikron, HeleneS, Библиотекарь, БАГ, SovietWarrior, Sturmflieger и других – без советов которых, очень может быть, не было бы книги. И конечно же, Бориса Александровича Царегородцева, задавшего основную идею сюжета и героев романа.

Отдельная благодарность глубоко уважаемому Н.Ш.

Также благодарю, и посвящаю эту книгу своей жене Татьяне и дочери Наталье, которые не только терпимо относятся к моему занятию, но и помогают чем могут.

Пробуждение было резким и внезапным.

Срочное погружение, уход на глубину – ощущение не спутать ни с чем. У подводников вестибулярный аппарат это подлинно шестое чувство. Сколько раз уже приходилось так просыпаться в каюте, когда лодка совершала маневр. Стоп, я же не на «Воронеже», стоящем сейчас у стенки Севмаша, а в Москве! Четвертый этаж «сталинского» дома, наша с Анютой квартира. Потолки за три метра, в четырех комнатах простор, хоть танцуй, отвык я от такой роскоши, а если честно, и в 2012 году мне в ней жить не доводилось – командирская каюта на борту или панельная хрущевка в гарнизоне. Может, оттого и ложное срабатывание тревоги, к новым условиям не привык?

Тишина абсолютная. Что странно – по Ленинградскому шоссе машины нередко проезжают и ночью. А форточка открыта. Чего не хватает – не слышно тиканья часов! Громадные напольные часы в углу – мебель в этой эпохе вся такая солидная, капитальная. Управдом сказал, что нашу квартиру обставляли из немецких трофеев. Что как-то приятнее, чем услышать – прежний хозяин вещей получил расстрел с конфискацией, как враг народа. И квартира новая – дом, в будущем носивший имя «генеральского», построили совсем недавно. В отличие от печально известного «дома на набережной», где многие квартиры успели сменить по нескольку владельцев. Так год сейчас сорок четвертый, а не тридцать седьмой!

Сегодня было 16 июля 1944 года, Парад Победы в этой истории! В отличие от иной реальности (параллельного мира, в котором нам еще предстоит родиться, через несколько десятилетий), где парад был в дождливый июльский день года сорок пятого – здесь ярко светило солнце. И мы были на Красной площади, видели все и слышали речь товарища Сталина – и со словами его были в тот момент согласны абсолютное большинство советских людей (о всяких там солженицыных и будущих новодворских не хочется сейчас и думать!). Рядом со мной был Юрий Смоленцев со товарищи – в 2012 лучшая группа спецназа Северного флота, ну а здесь это «те, кто самого Гитлера поймали живым», за что все получили высокие награды, как майор Смоленцев (а ведь два года назад старлеем был, с позывным «Брюс») за фюрера свою вторую Золотую Звезду, а еще любовь итальянки Лючии, партизанки Красных Гарибальдийских бригад – да и я считаю высшей своей наградой, что встретил я в этом времени единственную свою, Анечку-Анюту, которая должна была погибнуть в той истории, где война завершилась в сорок пятом – и стала моей женой в измененном нами мире.

Мы смотрели, как шли по Красной площади войска нашей армии-победительницы, в этом мире встретившейся с союзниками не на Эльбе, а на Рейне и Луаре. И кроме Советской армии, в параде участвовали поляки (как там в сорок пятом), и итальянцы-гарибальдийцы (а вот это уже изменение). После мы гуляли по торжествующей Москве, улицы были заполнены ликующими и нарядными людьми, мы были в парадных мундирах со всеми наградами, и Анюта с Лючией в легких шелковых платьях, такие красавицы! Вечером был салют «из тысячи орудий» и фейерверк, – а после мы пошли к ребятам в «Метрополь», домой я и Анюта попали в двенадцатом часу уже… и еще не сразу уснули! Это был день, который хотелось бы прожить снова и снова, остановив мгновенье – то, чем должны завершаться романы со счастливым концом.

Но все проходит, и начинается следующий день. Что бывает в жизни – после звездного часа?

Анюта спит, раскинувшись на кровати. Волосы по подушке разметались – ну отчего у женщин в этом времени не принято их распущенными носить, надо или в прическу, или стричь коротко? Не разбудить бы – а то спит она всегда очень чутко. Сейчас лишь часы заведу, непорядок! Судя по тишине за окном, уже глубокая ночь. А завтра мне с утра в наркомат ВМФ, и скорее всего, через день-два лететь на север, мой «Воронеж» ждет. Единственная пока в этом мире атомная подводная лодка, стоящая сейчас на Севмаше, где ее должны будут построить через сорок лет. С цифрой на рубке «93» – число официальных побед, а есть еще два десятка неофициальных, о которых посторонним знать не положено, как например линкор «Айова» и авианосец «Белью Вуд». Атомный подводный крейсер проекта 949, «летучий голландец» Советского Союза и Полярный Ужас, как прозвали нас фрицы, кому посчастливилось уцелеть, встретив нас в море.

Черт, ну и углов тут у мебели! В отличие от икеевской конца века. Фрицы проклятые, не могли делать полегче – не представляю, как все это затаскивали на четвертый этаж! А может и не фрицы – историю помню, из будущих времен. Как в некоем высоком военном учреждении с сорок пятого стояла такая же трофейная старинная мебель красного дерева. В начале семидесятых, когда с Францией было потепление, в Союз приезжала французская военная делегация, и посетили они то учреждение, не знаю зачем – и тут один почтенный месье вдруг узнает свой гарнитур, который «проклятые боши» украли из его родового замка! Скандала не было – месье на бывшую собственность прав предъявлять не стал. Хотя трофеи – что с бою взято, то свято! Да и не жду я у себя европейских гостей – мне, как гостю из будущего, и носителю тайны «ОГВ» («особой государственной важности»), общение с иностранными подданными не грозит! А часы точно немецкие – на них надпись готическими буквами, и год, 1870.

И тут, подойдя ближе, я замечаю в тусклом свете из окна, от уличных фонарей – то, чего быть никак не может. Маятник у часов замер, до упора отклонившись влево! Вопреки законам механики и всемирного тяготения.

Звук за спиной. Резко оборачиваюсь – из-под двери гостиной пробивается полоска света. И там кто-то ходит – один человек, вот прошелся, отодвинул стул, сел! Чего тоже быть никак не могло! «Генеральский» дом, тут и так была охрана, а после того, как моя Анюта в Киеве заработала приговор от ОУН, наш главный охранитель, «жандарм» Кириллов вместе с Пономаренко отнеслись к этому предельно серьезно. Когда мы сюда вселялись, Смоленцев со своими орлами тоже тут все смотрели, касаемо безопасности советы давали, Кириллов слушал внимательно и постарался учесть. Даже войти в квартиру несанкционированно постороннему невозможно – в караулке на первом этаже сработает сигнализация, и через минуту тут будет группа захвата. «Жандарм» мне рассказал, весной какой-то чудик тут пытался к кому-то влезть, его тотчас же повязали, «а после, для него главной заботой было убедить следователя, что он не покушение замышлял, за что по статье от десятки до вышки, а всего лишь кражу со взломом, от трех до пяти». Да и не будет вор так нагло себя вести! А свои никак не могли прийти без предупреждения – опять же, по здешнему распорядку, охрана сначала звонит и спрашивает, вам такой-то известен, и ждали ли вы его сейчас? Высокий чин, имеющий право приказывать охране – вроде того же Кириллова, комиссара ГБ, или кого повыше? Вот так, ночью, хозяев не разбудив? Ну а на арест «кровавой гэбней» это тем более не похоже. Да и нет за мной никаких грехов тут!

А если сейчас будут? Намекал же мне Кириллов, а Анюте – Пономаренко, что от киевских изменников ниточка потянулась на самый верх, в Москву? И если там и впрямь завелась оппозиция, в том числе и в немалых званиях, и кто-то желает тайно встретиться, узнать, а кто такой товарищ Лазарев, проходящий всюду под грифом «ОГВ» – или, что еще хуже, узнавший про «Рассвет» (здесь, для Тех Кому Надо – кодовое обозначение нашего провала в прошлое)? Ну а дальше – «предложение, от которого вы не сможете отказаться»? Чего я меньше всего желаю – быть хоть краем замешанным в антисталинский заговор! Не потому что я убежденный фанатик-сталинист – а потому, что альтернативы товарищу Сталину в данное время и на его посту не вижу! Вот нет у меня ни на грош веры тем, кто хочет – сначала сломаем, место расчистим, а там видно будет! А критиковать, «все не так», любой дурак может, как в известной басне Михалкова.

Только заговорщики-оппозиционеры это публика очень нервная. И при отказе вполне может устроить несчастный случай. Что ж, кто предупрежден… Юрка «Брюс» Смоленцев, кто в этом времени очень возможно станет аналогом бушковской Пираньи, и уже владелец личного кладбища в полтысячи фрицев и прочей сволочи, учил меня – пока в твоих руках оружие, пока ты готов защищать свою женщину – ты мужик… а иначе ты просто тряпка и дрянь ничтожная. Правда, у таких, как Смоленцев, смертельным оружием мог стать самый безобидный предмет, не говоря уже о собственных руках и ногах. Или такая экзотика, как самурайский меч, что на стене напротив нашей кровати висит, как Брюс оценил, настоящая катана старинной работы, некогда принадлежащая немецкому адмиралу Тиле (полученная им в подарок от какого-то японца, после смерти Тиле доставшаяся его преемнику Кранке, а от него, после битвы под Тулоном, мне). После обязательно возьму уроки, как этой железкой грамотно махать, раз уж владею, – но пока «стечкин» надежнее, с ним Смоленцев меня на стрельбище таскал и грозился, что на севере непременно прогонит через «лабиринт».

– А то даже Лючия вам, Михаил Петрович, в скоротечном огневом контакте сто очков вперед даст. Кстати, имейте это в виду, если что, рассчитывайте на нее как на обученного телохранителя. Но и вами я точно займусь, как время найду!

Ну, пока придется идти с чем есть – в противника, находящегося в одной со мной комнате, не промахнусь! Пистолет в руке, теперь Анюту разбудить – две боевые единицы лучше, чем одна. А женушка моя, до того как попасть к нам в команду, успела повоевать в партизанах, снайпером и разведчицей. И стреляет отлично, что в Киеве и показала. А она не просыпается, не открывает глаз, как кукла. Отравили ее?!

– Товарищ Лазарев, не беспокойтесь! – слышу голос из-за двери, мужской, незнакомый. – Она проснется, как только мы закончим. Оружие можете брать или нет – мне это глубоко безразлично.

Предпочитаю не слушаться – распахиваю дверь и вхожу, с пистолетом наготове. Горит настольная лампа, за столом сидит обычный с виду мужик средних лет, слегка похожий на актера Алексея Горбунова в роли шута Шико. Даже не столько лицом – было в нем что-то неуловимое от шута, не от клоуна, а именно шута.

– Проходите, товарищ Лазарев, – легонько кивнул незваный гость. – Давно хотел с вами побеседовать. Ходил тут, знаете ли, по земле, обошел ее, решил заглянуть. Да, чтобы у вас не было сомнений в моей истинной сути – позвольте вам пару простеньких трюков показать.

И он вдруг исчез! Просто взял и втянулся в черную точку, висящую в воздухе! Затем возник снова – оставшись полупрозрачным, сквозь него была видна лампа, отодвинутая назад. Снова стал плотным, на вид осязаемым.

– Кто я? Тот, кто вас сюда отправил – такое объяснение подойдет?

Пришелец из какого-нибудь двадцать пятого века? Странно, я ожидал не сумасшедшего ученого-одиночку – а целый коллектив!

– Ну что вы, товарищ Лазарев? Равнять меня с какими-то ремесленниками? «Я отрицаю все – и в этом суть моя»! Но не беспокойтесь, я от вас, как от того германского неудачника, пять веков назад, душу требовать в уплату не буду. Зачем – если вы и так блестяще справились? Я, собственно, вас поблагодарить заглянул!

Так, мне только антипода Фауста не хватало! Вот только не понял, это чем же наше изменение истории так пришлось по душе главному черту?

– Фи, как грубо! Вот отчего меня считают грубым мясником, жаждущим лишь истреблять, ломать, портить? В этом нет смысла – допустим, я уничтожил бы весь этот мир, и с чем бы остался тогда? И поверьте, что вы, люди, с задачей истребления себе подобных справляетесь куда лучше, чем все силы ада – сравните число жертв войн и всяких там природных бедствий? К тому же открою вам великую тайну: зла как такового в этом мире нет! А есть добро, направляемое лишь на себя, или на себя и «своих», все равно по какому принципу – близости кровной, национальной, идейной, религиозной, расовой – своим все, чужих не жалко. Вы старались, изменяли историю – и вам это удалось, в этой реальности ваша страна потеряла на шесть миллионов людей меньше. Зато война, и самая жестокая, охватила всю Европу, значительную часть Азии, Африки – и общее число жертв человечества уже превысило то, что было в вашем мире, а война еще не закончилась! Но мне не нужны жертвы сами по себе. Попы ошибаются, говоря о вечной борьбе Добра и Зла. На самом деле сражаются Хаос и Порядок. И я – князь Хаоса, а не Тьмы. Я не разрушаю мир, – а всего лишь, когда игра кажется скучной, смешиваю фигуры на доске. И смотрю с интересом, что выйдет – ну а кровь, смерть и разрушения, это, к сожалению, неизбежные побочные явления. А впрочем, отчего «к сожалению» – отправитесь лично вы или еще несколько миллионов к Хаосу на несколько десятилетий раньше, это будет микроскопическая разница для мироздания, но возможно, более интересный случай, как сказал один ваш литературный герой, быстрейшее «брожение жизненной закваски». Но вам пока это не грозит – вы еще не сыграли свою роль до конца. А вот ваша подруга – нет, не надо пытаться в меня стрелять! Тем более что я здесь лишь наблюдатель. Знаете, что ее приговорили не только ОУН, но и британская разведка – в УСО предлагали убить ее, чтобы вывести из равновесия вас, может сделаете ошибку? И чем кончится, не знаю – будущее этой реальности для меня закрыто, в этом и прелесть Игры!

Ага, читал когда-то у фантаста Бушкова, «дьявол не умеет предвидеть. Он может лишь строить козни, но это совсем не то». Разница, как между умом и хитрожопостью. Ну а от меня-то что ему надо?

– Всего лишь, чтобы вы продолжали вести свою партию, как прежде. Ход событий уже предопределен, вы называете это «воронкой решений». Неужели вы думаете, что СССР, заглотивший слишком много, придется по вкусу всему прочему миру? А в вашем Вожде есть что-то от африканского царька Авеколо, не слышали о таком? Фюрер высшей черной расы, сейчас контролирует территорию с пару Бельгий, на которой с изощренной жестокостью истребляет всех белых, впрочем и своих же негров, кого считает врагами, тоже. Тупая скотина, убежденная, что все можно завоевать, всех поработить – смешно, что в вашей истории он прожил и умер простым сержантом колониальных британских войск. Ваш Сталин поумнее, – но как думаете, он, узнав от вас о «светлом будущем», и получив опять же от вас хороший военный инструмент, удержится от соблазна решить все самым простым путем? И тогда снова грядет война, и опять мешаются фигуры – а я посмотрю, что выйдет в результате! И не надейтесь на рай и ад – их нет. Духовные сущности умерших идут в Хаос, то есть ко мне. Так что поэт ошибся: мне не надо было брать с Фауста никакой клятвы, после смерти он и так стал бы моим! Вернее, то, что от него осталось.

Врешь, сволочь! Даже если ты и правда тот, кем представился. Виноваты ли мы, что помогли своей стране победить? Да, в этой реальности война закончилась раньше (ровно на год – тоже 9 мая, но сорок четвертого!). И не последнюю роль в том сыграли даже не наши торпеды, а информация. Здесь нашим удался «Большой Сатурн», окружение и разгром под Сталинградом не только армии Паулюса, но затем, с выходом на Ростов, двух немецких групп армий! И у Манштейна в декабре вместо опасной попытки деблокирования котла, «Зимней грозы», вышло разбивание башки о стену, и не было сдачи Харькова в феврале, поскольку фрицевская Первая Танковая армия так и не сумела вырваться из донских степей, а у одного корпуса СС не хватило сил. И наши в итоге зимнего наступления дошли до самого Днепра, поскольку у немцев некем и нечем было затыкать громадную дыру во фронте. То есть наши безвозвратные потери в Сталинградской битве были меньше тысяч на триста – а у немцев в разы выше, чем в нашей реальности! Что имело важное значение и обратную связь: накопление опыта у нас пошло быстрее, а у немцев наоборот.

Не было Курской Дуги – лишь бои под Орлом, на северном фланге. Четыреста тысяч наших безвозвратных потерь уменьшим вчетверо – итого еще триста тысяч наших остались живыми. Битва за Днепр там была после Курска, когда наши с боями выходили на левый берег – здесь у нас по нему уже был исходный рубеж, налажены коммуникации, собраны запасы, войска пополнились и отдохнули. Итого «Днепровский Вал» был взломан очень быстро и с много меньшими потерями – еще двести тысяч наших солдат остались живы. Правобережная Украина, «Багратион», Прибалтика – примем как в той реальности, хотя, наверное, разница была, с учетом лучшего нашего опыта и вооружения. Вопреки авторам «альтернативно-фантастических» романов, перевооружение это далеко не такой легкий и быстрый процесс, надо учитывать реальные возможности технологии и имеющиеся ресурсы. Но все же здесь сначала все штурмовые подразделения, а к концу войны и вся пехота действующей армии были перевооружены на АК-42 (очень похож на наш «калаш», но немного потяжелее). И уже с лета сорок третьего сначала вместе, а затем и вместо «тридцать четверок» воюют Т-54 (не копия того, что мы знаем в нашей реальности! Но внешне очень похож – танк военного времени, с движком поперек, торсионной подвеской, монолитным лобовым листом и толстобронной башней-полусферой). Оставаясь массовым средним танком, он держал в лоб снаряд «тигра», с 85-мм пушкой мало уступая ему по огневой мощи, а с «соткой», с сорок четвертого года, заметно превосходил. Так что для панцерваффе наступил кошмар.

В Польше мы не стали спешить на помощь восставшей Варшаве – зная о будущем предательстве панов. Не было мясорубки в Венгрии, успевшей последовать румынскому примеру. Еще сто тысяч сохраненных жизней. Чехия, Австрия, Одер и Берлин – примем как было, хотя знаю, что захват Зееловского плацдарма был проведен нашей морской пехотой (в этой реальности оптимизированной как первый эшелон высадки на вражеский берег, включая и форсирование реки тоже) гораздо легче и быстрее. Зато здесь, в отличие от нашей реальности, были бои в Северной Италии и Юго-Восточной Франции, а также в Германии западнее Эльбы. Но потери там вполне могут быть перекрыты экономией в прочих, не перечисленных мной сражениях. Итого наша армия в этой истории в сравнении со знакомой нам, потеряла как минимум на миллион человек меньше (безвозвратные!), а сколько не было ранено и искалечено? Анюта моя там должна была погибнуть в Белоруссии в сорок четвертом. А «Молодая гвардия» Фадеева, книга и фильм, уже вышедшие здесь в этом году, о живых героях – ведь тут Краснодон был освобожден еще до Нового года, молодогвардейцы все живы, Люба Шевцова даже в фильме играла саму себя! А сколько еще таких, о которых я не знаю, или погибших безвестными, не успев ничего совершить? И Ленинград здесь был освобожден от Блокады почти на год раньше, весной сорок третьего – знаю, что голода там в последний год не было, но бомбежки и обстрелы? Если фашисты были на нашей территории на год меньше, значит, многих не успели убить или в Германию угнать? И сколько людей, не погибших в этом варианте истории, теперь прославят СССР, став видными деятелями науки, культуры? Инженерами, рабочими? Да просто настоящими советскими людьми!

Так что – перед моей страной и моим народом моя совесть чиста! Ну а что гораздо больше досталось немцам – они ведь и в той, нашей реальности понесли относительные потери больше, чем СССР, иначе с чего бы Гитлеру под конец ставить под ружье подростков и стариков? Включать бывших пленных, «хиви» согласно Уставу, в состав каждой дивизии, в качестве нестроевых? Использовать пленных не в каменоломнях и на лесоповале, – а на военных заводах, включая те, что делали «фау», это могло быть лишь, если свои рабочие были взяты на фронт! Здесь же их потери были катастрофичны, фрицы так и не смогли заменить погибших в донских степях ветеранов, покоривших Европу, – именно нехватка обученного личного состава, готового драться и умирать за «дойче юбер аллес», была причиной, что их фронт катился на запад гораздо быстрее, чем в нашей реальности. И «Еврорейх», куда фрицам удалось втянуть Францию, Голландию, Бельгию, Данию и даже Испанию, – был далеко не равной заменой. В итоге европейцам досталось куда больше. Так сами виноваты – зачем было идти Гитлеру служить, «бесхозными землями на Востоке» соблазнились, вот и получили, по два метра на каждого!

Ну а потери наших союзников и всяких там африканцев? Так простите, если на вас нападет бандит, получит отпор, и в злобе бросится на тех, кто слабее – есть ли в том ваша вина? Только очень косвенная – что вы не добили гада до конца. Так никто не упрекнет Красную Армию в милости к фрицам, в этой истории, от Волги до Рейна! И может ли быть верность «общечеловечеству» больше, чем своей стране?

Вот только проговорился ты, гад, – сказав, что выгоднее тебе, чтобы больше погибших шли тебе «в переплавку». Чтобы больше было войны и смертей. И если ты царь Хаоса – то откуда же берется Порядок? Или где-то есть сущность, противоположная тебе?

– Вы, люди, странные существа. Совершенно не умеете видеть обе стороны сразу – а лишь ту, что повернута к вам. Чтобы мне насытиться, с таким же успехом я могу сказать, «плодитесь и размножайтесь», больше людишек на этой планете, больше и смертей, по естественным причинам. А откуда берется Порядок – взгляните на самих себя. Вы, если дать вам волю, сделали бы все, чтобы обустроиться в том, что имеете – и зачем тогда идти дальше? Мир стал бы застывшим и безжизненным, если бы в нем не было меня. Но мне пора – я сказал все, что хотел. И в любом случае, мне интересно, чем кончится ваша ветвь истории – я досмотрю до конца. Прощайте!

И он растаял, исчез на глазах.

Стояла все та же невероятная тишина. Подойдя к окну, я увидел машину посреди шоссе, дальше еще одну – они все замерли не у обочины, а как если бы ехали и попали в стоп-кадр. Обернувшись, я заметил крошечную точку над лампой, это была залетевшая в форточку муха, неподвижно висящая в воздухе. И маятник часов висел отклоненным.

И я окончательно проснулся. Услышал ход часов в углу и шум проехавшего автомобиля с улицы. Приподнялся на кровати, взглянул на дверь гостиной – света не было. Встал, проверил – пистолет лежал на месте. Так это все был сон? Меньше надо было еще в том времени Бушкова читать – каюсь, нравился он мне, вот воображение и разыгралось!

Теперь бы еще и Анюту не разбудить – почувствует неладное, еще лекарства начнет подсовывать. Была у нее припасена аптечка, раньше не было, а теперь завела – после аварии на реакторе, в последнем походе. И ведь не признается пока в этой слабости даже мне, и смущать ее не хочется – ведь повода, считаем, нет? Дурной сон, не более.

Но все же… Вот слова из нескладного сна. Не отпускают, хочется перебирать их, как темный бисер.

Хотя так до многого договориться можно? Вот погиб какой-нибудь Анри Франсуа в этой альт-истории. А в той, откуда мы пришли, остался жив – женился, сын родился. Только с внуками не повезло – один внук вырос пидарасом, а внучка – шлюхой и наркоманкой и подохла от спида – всё, род Франсуа закончился… А наш боец Валентин Ефимов, там погибший на Зееловских высотах – выжил, вернулся домой, женился и воспитывает троих детей. Так кто ценнее – француз или русский?

Мысль понравилась. Да, Европа эта… Пи… В общем, не стоила того эта ваша Европа.

И впредь так должно быть – если уж с нашим появлением появился выбор – наши в землю лягут или их. Или вообще – людоеды какие-нибудь… Мир устроен просто в конечном счете, и нечего над этим мудрить! Раз мы сюда попали – то и строим мир нашей мечты, пока в отдельно взятой стране!

Потянуло холодом – возможно, это был просто ночной сквозняк, порыв ветра, проникший в открытую форточку, лето ведь. Где-то на краю слышимости прозвучало что-то похожее на смешок и похлопывание ладонью о ладонь, как будто кто-то весьма тактично одобрил мысль.

– Что случилось? – проснулась Анюта. Резко привстала, тревожно огляделась по сторонам.

– Сон, – ответил я, – видел очень плохой сон.

– О том же, о будущем? – Анюта придвинулась ко мне. – Так этого не случится. Потому что мы все знаем и не допустим. Ведь не может и здесь быть точно так же, как там, откуда вы… Спи. Или же…

Она улыбнулась лукаво.

– Ты просто утомился. Хочешь, я сниму твою усталость? Ведь у меня это получилось вечером? Продолжим, мой Адмирал?

А по большому счету, какая разница, сон это был или нет? Результат ведь не меняется – что делать, как жить? Делай, что должно – и пусть совесть будет чиста.

Товарищи! Великая Отечественная война окончилась для Союза Советских Социалистических республик полной и безоговорочной победой.

Не только наша страна, наш народ – весь мир, все человечество за всю свою историю не знали еще столь страшной, разрушительной войны. По размеру территории и числу населения воюющих стран, по мощи примененного оружия, по ожесточению боев, по числу жертв. Причем именно Советский Союз вынес основную ее тяжесть, именно на нас был направлен главный удар агрессора, решившего поработить весь мир, как во времена Древнего Рима, когда одна нация правит и владеет всем, а прочие это рабы. Но выстояли и спасли мир от фашистского порабощения – и в этом навсегда останется историческая заслуга советского народа перед человечеством.

Но опыт истории показывает, что нельзя почивать на лаврах – те, кто поступает так, жестоко расплачиваются, как например Франция, победитель в прошлой Великой Войне, и всего через двадцать два года, еще при жизни того же поколения, разгромленная фашистами всего за три недели! Война это не только страшное испытание, это еще и жестокий урок: как быть, чтобы такого больше не повторилось? Так какие же исторические уроки преподала нам эта война?

Первый – наша сила в единстве! Русские, украинцы, белорусы, казахи, узбеки, грузины – все народы, населяющие СССР, встали на защиту нашего социалистического Отечества все вместе, плечом к плечу, не разбирая, кто какой национальности! И победили – хотя против нас была даже не одна Германия, а Еврорейх, вся покоренная Гитлером Европа! Пока мы едины – мы непобедимы. И кто думает иначе, кто хочет оторвать себе кусок, какими бы идеями ни руководствовался – тот враг всем нам! Показательно, что сама логика подобного мышления толкает таких «удельных князьков» к союзу с остатками недобитых фашистов, чему подтверждение Киевский мятеж! А также беспорядки в Прибалтике, где против нас объединились, уйдя в лес и стреляя из-за угла, бывшие эсэсовцы, полицаи, остатки прежней буржуазии и помещиков, сторонники так называемой эстонской, латышской, литовской государственности, прочая им подобная мразь! Конечно, нашу страну, раскинувшуюся на шестой части мира, населяет множество разных национальностей, с особенностями культуры, языка, быта, но тот, кто ставит свои местечковые интересы выше общих, тот враг, тянущий в пропасть всех!

Второе – мы всегда должны помнить, что умение себя защитить, это основа выживания страны и народа! Никакие союзники не могут нам быть более верны, чем наша собственная армия и флот – а решения любой международной Лиги Наций, не подтвержденные реальной силой, для агрессора не более чем клочок бумажки. Во Франции еще до начала войны и политики с трибуны, и газеты кричали, «лучше нас поработят, чем снова Верден» – что ж, сдавшись по сути без боя, они получили и рабство, и Верден на чужой войне – не захотев стоять насмерть на своей земле, они были принуждены Гитлером идти умирать на Днепре. Мы должны понять – идиллии всеобщего мира и разоружения не будет, пока на всей земле не установится коммунизм! Война в Европе завершилась – но союзник Рейха, милитаристская Япония, разжигает пожар возле наших границ, бряцает оружием, устраивает постоянные вооруженные провокации на наших рубежах, по-пиратски топит наши торговые суда. И мы знаем, что по сговору с Гитлером, фашиствующим самураям была обещана наша земля от Тихого океана до Урала, – и когда мы сражались под Москвой, и на Волге, многомиллионная японская армия стояла наготове в Маньчжурии и Китае, ожидая лишь удобного момента, чтобы напасть. Потому быть готовым защитить свое Отечество с оружием в руках или трудиться в тылу, чтобы наши Вооруженные Силы ни в чем не испытывали недостатка, это священный долг и обязанность любого гражданина СССР, так было и будет.

Третье – в историческом плане победа в войне, это когда в итоге достигнут мир, лучше довоенного. Имеем ли мы это сейчас? Для человечества, бесспорно – исчезла угроза мирового фашизма. А для отдельно взятого СССР? Немецко-фашистские агрессоры сожгли, разрушили сотни наших городов, заводов, тысячи сел и деревень! Наш уровень промышленного производства и выпуск сельскохозяйственной продукции сильно упал в сравнении с сорок первым годом. В довоенные пятилетки мы прилагали титанические усилия, чтобы подняться из положения отсталой царской России до величины мировых держав. Теперь мы снова отброшены назад. Не до уровня двадцатых, у нас теперь есть современная промышленная база Поволжья, Урала, Сибири, Казахстана, но на территории, подвергшейся фашистскому нашествию, практически все обращено в прах. Потому нашим главным фронтом в ближайшие несколько лет станет фронт трудовой.

Мы можем позволить сейчас перейти на режим мирного времени, с восьмичасовым рабочим днем, с нормальными выходными и отпусками. А промышленные предприятия в значительной части переходят на выпуск продукции мирного назначения, включая товары народного потребления – цены на которые будут снижаться по мере роста их производства. Но последствия войны таковы, что в некоторых местах для людей нет ни жилья, ни фронта работ, а там, где нужны рабочие руки, их не хватает. Для скорейшего восстановления народного хозяйства нам нужно в первую очередь ввести в строй ключевые объекты, которые вытянут все остальное – такие, как Днепрогэс, шахты Донбасса, южные металлургические и машиностроительные заводы. Стране нужно больше горючего – и мы строим нефтяную базу, «второе Баку», в Поволжье. Я обращаюсь сейчас к эвакуированным, к демобилизованным из армии, не приказываю, а прошу. В общих интересах поработать пока не дома, а где надо, куда поставят – обещаю, что все вы вернетесь домой, но сперва нужно обеспечить, чтобы вам было, куда возвращаться!

Что же касается стран Восточной Европы, а также Германии, Северной Италии, а также отдельных территорий, занятых Советской армией, как Финнмарк, Курдистан, Сирия и Палестина, то позиция СССР неизменна. Народы вправе сами решать свою судьбу, и выбрать государственную принадлежность и общественный строй, какие считают нужным. В то же время и СССР вправе обеспечить, чтобы с этих территорий никогда больше не исходила военная угроза для нашей страны. Пусть будет Германская Демократическая Республика, но мы не допустим ещё одного Рейха. Также мы не откажемся от своего законного права требовать самого сурового наказания для военных преступников, виновных в зверствах к мирному населению и бесчеловечном отношении к пленным, вопреки принятым законам войны – и взыскать со стран-агрессоров возмещение ущерба, нанесенного нашему народному хозяйству. Когда немцы были под Москвой и Сталинградом, союзники не откликнулись на нашу просьбу открыть в Европе второй фронт против общего врага, а ждали, когда Советская армия дойдет почти до Берлина, и лишь тогда высадились в Гавре. Что ж, теперь будет по справедливости, когда Германия сначала полностью расплатится с нами, а уже после со всеми прочими. То же можно сказать и про Италию – поскольку итальянская армия воевала в сталинградских степях, но не на британской территории. Пусть народы решают сами – мы же заявляем, что не потерпим никакого иностранного вмешательства в этот процесс.

Наша победа в войне показала преимущества нашего советского, социалистического строя, правильность учения марксизма-ленинизма, в самых тяжелых условиях. Теперь же нам предстоит доказать это в режиме мирного времени, не только военной мощью, служащей лишь гарантией, чтобы нам никто не помешал, а прежде всего ростом производительности труда, достижениями науки и техники, повышением народного благосостояния. Нам это вполне по силам – и мы это обеспечим!

Победа, которую так ждали. К которой стремились, себя не жалея – одна на всех, мы за ценой не постоим.

И вот этот день настал – и прошел. Праздником, как заслужено по праву. Но вот он прошел, и что делать, как жить дальше – нам, кому погибшие товарищи завещали, «ты только доживи»? Нам казалось, что сразу настанет совсем другая, счастливая жизнь. А оказалась – какой она будет, это зависит от нас.

Чтобы здесь никогда не было «перестройки». Я прочла в какой-то книжке, из мира потомков, что «именно Победа сделала нас, советский народ – таким, как он есть». И даже там, через двадцать лет после проклятого девяносто первого года, еще остались многие, кто считают свою национальность – «рожденные в СССР». Проголосовавшие тогда за сохранение Союза, братства народов, но преданные мразью, пролезшей наверх. И очень возможно, одной из причин катастрофы было, что и партия и вожди расслабились, поверили, что история подошла к своему завершению, установлению социализма, а дальше финишная прямая, и всемирный коммунизм. Зачем бороться и рвать жилы, если победа уже в руках – и можно заняться тем, как обустроиться лично себе? В отсутствие великой цели и реального дела – на передний план лезут мелкие дрязги, интриги и подсиживания. Там, где единомышленники, сражающиеся за идею, – решили бы мелкие вопросы в рабочем порядке.

Наверное, главная истина, которую принесли в этот мир мой Адмирал и его товарищи – что завершения истории не будет. Ждет нас не конец пути, перед воротами в земной рай – и дорога, уходящая в бесконечность. И на ней нельзя сесть на обочине и предаваться покою. Придет «перестройка», и надо будет или погибать, или идти дальше, потеряв многое из нажитого – того, за что деды и отцы платили кровью.

Это понял здесь, прежде всего, сам товарищ Сталин. И потому, у Бронзового солдата, должного встать в Берлине, как в той истории – в руке будет не меч, а АК-42.

А я вспоминаю довоенные годы – как беззаботное счастливое детство. Когда я была доброй веселой Анечкой, не сомневающейся, что жизнь прекрасна, и завтра будет еще лучше. Я верю в это и сейчас – но вижу цену, которую приходится за это платить. А еще я вижу цель, ставшую для меня тем же, что еще два года назад, для меня была Победа – когда я была еще не посвященной в Тайну, «товарищем Татьяной» в оккупированной немцами Белоруссии. Я еще увижу девяносто первый год здесь, и чтобы «в СССР все спокойно». И не просто доживу, а приложу все силы, чтобы было именно так!

Знаю, что это будет непросто. Я представляла, как если бы окно во времени открылось снова, от нас в 1991-й, и Ельцина, Горбачева, Шеварнадзе, Чубайса, Собчака – всю сволочь, продавшую Советский Союз, и на скамью подсудимых, а дальше, по 58-й статье, «измена Родине»! Когда же узнала больше – из тех фильмов, книг и просто бесед с моим Адмиралом, – то поняла, что это не решило бы ничего: на место одних мразей вылезли бы другие! Беда была в том, что «перестройку» приняли массы, в то же время считая нас, живших в сталинское время – чудовищами и рабами. Не спорю, у нас бывало всякое – но дядя Саша, комиссар ГБ и старый друг моего отца, читая Солженицына, смеялся, а затем разоблачал ложь в его словах. А после я прочла, что в США (оплоте свободы и демократии, на взгляд ельциных, козыревых и собчаков), в том несветлом будущем количество заключеных больше, чем в СССР в тридцать седьмом – хоть по абсолютной величине, хоть относительно числа населения! Но даже мой Адмирал тогда, в августе девяносто первого (еще даже не капитан, а курсант училища) выходил на площадь с толпой «против ГКЧП». Понадобились ужасы и беды капитализма, с распадом великой страны, чтобы люди поняли, как их обманули.

Вот отчего, когда товарищ Пономаренко, мой командир, предложил мне выбирать, демобилизоваться после Победы или остаться в строю – я не колебалась! Стать женой и матерью, это тоже хорошо, и я не отказываюсь, – но кроме того, еще и работа в конторе, которую наши уже успели окрестить «инквизицией». Или службой партийного контроля, если официально. Главной задачей которой обозначена не только и не столько борьба с врагами, как создание таких условий, чтобы Ельцины никогда не смогли даже приблизиться к власти. Создать Систему, которая будет оздоравливать себя сама. Потому что присоединенные территории или внедренные достижения науки из будущего – дешево будут стоить, если опять предаст верхушка. А вот если удастся заменить «выше стоящих» на «впереди идущих» – тогда предательство будет просто невозможно!

Чтобы мир «по-ефремовски» стал проявляться уже в нашей реальности. Кстати, та наша встреча с Иваном Антоновичем в Палеонтологическом музее тоже должна будет принести плоды – Пономаренко заинтересовался моим докладом, согласившись, что Ефремов-писатель для СССР не менее важен, чем ученый-палеонтолог. И дело на контроле – когда придет срок, вступление в Союз писателей этому хорошему человеку облегчат и дальше проследят, чтобы лишних проблем в его жизни не было. Это ведь тоже работа «инквизиции» – зло карать, а доброму помогать!

У моего Адмирала дела в наркомате ВМФ, а я дома сижу одна. Еще несколько дней в Москве – в затем, назад, на Север! Как там девчонки мои без меня – для них ведь я сейчас в Ленинграде в университет восстанавливаюсь, под этим предлогом меня Пономаренко выдернул, месяц уже как! Чтобы слетала кое-куда на пяток дней, посмотрела, доложила – а пришлось в Киеве с бандеровцами воевать, самой теперь вспомнить страшно, а тогда я больше боялась, что сделаю что-то не так, и ведь дважды смерти в глаза смотрела! Жалко, что Василь Кук, главный гад, ушел, не поймали, – а дядя Саша сказал, что на Украине мне лучше пока не появляться, если ОУН приговор вынесла, то это серьезно. Так надеюсь, на Севмаше бандеровской сволочи меня достать будет затруднительно?

И не будет нам всем покоя, пока жив мировой капитал! Не сумел нас войной сломить – будет теперь в друзья набиваться, сладко петь и лживые советы давать. Так я скажу, будущее зная – с такими «друзьями» никакие враги не нужны! И верно сказано, никто и ничто не сможет помешать победе коммунизма – если только коммунисты сами себе не помешают. Эти слова Ленин говорит, в спектакле, что мы с моим Адмиралом вместе смотрели. Тоже из будущего – «Синие кони на красной траве».

Хоть бы Юрка с Лючией в гости заглянули. Или им сейчас ни до чего, кроме друг друга, дела нет. Намекал Пономаренко, что Смоленцев с командой скоро новое задание получит, а римляночка со мной останется, с чем муж законный согласен, «пока не родишь, про войну забудь». И Петр Кондратьевич тоже говорит, «у нас ухорезов уже хватает, умные нужны». Так что, когда я и Адмирал на север, итальянка с нами, на стажировку и выучку. В Киеве она очень хорошо с нами работала – посмотрим, что выйдет дальше.

Время от капитуляции Германии до Стокгольмской мирной конференции было воистину судьбоносным для Европейской цивилизации, освобожденной от гитлеровского порабощения и тут же попавшей под власть русского тоталитаризма. Хотя даже сегодня, вспоминая те годы, я не нахожу спасительного выхода: США преследовали свои, узко эгоистические интересы, а у Британской империи просто не было сил и ресурсов, в свете продолжавшейся войны на Востоке. Как известно, осенью 1944 года началось наше наступление в Индии, проходившее поначалу очень тяжело, несмотря на то что Маунтбеттен имел значительное превосходство в силах – однако японцы дрались с бешеным фанатизмом, что усугублялось трудной местностью, горными джунглями при полном отсутствии дорог. Рангун, Сайгон и Сингапур казались нам на тот момент куда более важными точками приложения наших сил, чем Европа. Кроме того, очень проблематично было в Африке, мятеж «черного фюрера» Авеколо и кучи вождей поменьше тоже требовал нашего вмешательства, как и наведение порядка в бывших французских колониях и на Ближнем Востоке, что влекло задействование практически всех вооруженных сил Британии, при том что позиция США в тот момент оставалась неизменной: до разгрома Японии никаких ссор со Сталиным! Может быть, это и было тактически выгодным сиюминутно, но в перспективе отдало Европу во власть дьявола!

Русские пользовались мирной передышкой, умело наводили порядок, подключая экономику завоеванных стран к своей. Это был не грабеж, а именно интеграция – СССР показывал, что пришел в Европу всерьез и надолго. Причем его требование «трех зон мировых валют» объективно играло нам на руку, укрепляя позиции британского фунта по отношению к доллару, что делало невыгодным и нашу открытую конфронтацию с Россией. В итоге, хотя УСО не было расформировано, главная тяжесть тайной войны легла на формально частные организации, как пресловутая «Геленорг» или Украинское бюро вспомоществования перемещенным лицам, располагающие весьма ограниченным бюджетом и ресурсами. И с нашей стороны было крайне нежелательным расширение помощи этим конторам, из-за их зоологической ненависти к русским – качество полезное, но опасное из-за неуправляемости, как я уже сказал, нам совершенно не нужен был в то время сколько-нибудь значимый конфликт с СССР. И если акции в Германии еще можно было списать на непойманный «Вервольф», то на Украине и в Прибалтике открытая поддержка повстанцев с нашей стороны была абсолютно недопустима. А желание ОУН втянуть Британию в войну (чего стоил провал Турчинова, в Киеве объявившего себя нашим эмиссаром, по наущению Бандеры, несмотря на строжайший запрет) заставляло нас после провала киевского мятежа показательно дистанцироваться от украинских эмигрантов.

Потому летом 1944 года мы должны были ограничиваться лишь пропагандистской кампанией в прессе Британии и других европейских стран – в защиту демократических ценностей и прав, за свободные выборы, уважения права частной собственности, против подавления инакомыслия и насаждения тоталитаризма на территориях, оккупированных советскими войсками. С августа в Нанси начала вещание независимая радиостанция «Свободная Европа». Однако же единственным успехом европейской демократии в то время были муниципальные выборы в Южной Италии, где свободным волеизлиянием народа к власти в подавляющем большинстве городских коммун пришли достойным люди, не имеющие ничего общего с коммунистами.

Город у моря. Не теплого, южного – студеного, северного. Хотя сейчас, в июле, и тут тепло – все ж еще не Заполярье.

Еще несколько лет назад тут, на берегу Северной Двины, было лишь болото да развалины старинного монастыря. Который мог считаться, однако, первым портом России – именно здесь, еще при Иване Грозном, было снаряжено посольство в Англию, за полтора века до основания Петербурга и за десятилетия до того, как чуть выше по реке встал город Архангельск. Теперь в уцелевшем монастырском здании размещался один из цехов громадного судостроительного завода, который в иной истории станет крупнейшим в СССР, обогнав даже Ленинград и Николаев.

У стенки заводского бассейна, скрытая от посторонних глаз, стояла подводная лодка, громадными размерами и скругленными формами похожая на кита – в отличие от острых акульих силуэтов субмарин этой войны. Единственная в этом времени атомарина, которую построят здесь же, на Севмаше, через сорок лет. И пока ученые пытаются разгадать феномен провала во времени, случившийся два года назад – партия и правительство СССР приняли решение – советскому атомному флоту быть! Что и стало причиной, по которой завод получил ускоренное, в сравнении с иной историей, развитие. Для обеспечения квалифицированными кадрами открылся филиал Ленинградского Кораблестроительного института. А на юге, за озерами, был построен еще один объект, именуемый для публики Второй Минно-торпедный арсенал, а для посвященных – «хозяйство Курчатова».

Фронт был далеко – за войну не было даже бомбежек. Теперь же Северный флот обживал новые, норвежские базы – Нарвик, Варде, Вадсо. Здесь же, в Белом море, оставались бригада катеров ОВР (охрана водного района), целая дивизия ПВО и, главное, «бригада строящихся кораблей», как для непосвященных называли в/ч, обеспечивающую боевую работу атомарины, а также опытовые (на которых отлаживали внедрение конструктивных решений «из будущего» – подлодка Щ-422), изучаемые трофейные (что с них удачного перенять можно – лодки U-1506, U-251) корабли и приданные для обеспечения старые эсминцы «Куйбышев» и «Урицкий». Флот уже перешел на службу мирного времени, в экипажах и береговых частях появились новобранцы последнего призыва, не нюхавшие пороха, на которых их товарищи, всего на полгода старше, но успевшие повоевать, смотрели чуть свысока. Победа пришла – теперь надо просто жить и исполнять свои обязанности!

– В Москве Парад Победы – жаль, в прямом эфире не посмотреть! Телевидение уже изобрели, и даже, с тридцать девятого года, передачи ведутся – вот только приемников, наверное, несколько сотен на весь СССР. И камера только одна, в студии, так что телерепортажей еще нет. Так что ждать придется, пока до нас кинохроника дойдет.

Капитан первого ранга Золотарев Иван Петрович, старший помощник командира атомной подводной лодки К-25, а в отсутствие командира, пребывающего в Москве, полновластный царь и бог на борту, сидел сейчас в квартире на территории бригады, до причала совсем рядом. Должность старпома на любом корабле это случай особый – например, в Уставе Российского Императорского флота прямо было написано, что «частое оставление корабля старшим офицером безусловно препятствует исполнению им своих служебных обязанностей». Но и день сегодня был особый – и никаких проблем на подлодке, стоящей у стенки завода, не ожидалось.

– Повезло, что мы не абы как, а экипажем сюда провалились. А экипаж подводной лодки это не пехотный батальон, и даже не партизанский отряд. Здесь куда все более жестко: ты не матрос Иванов, со всеми рефлексиями и переживаниями, а неотъемлемая часть единого боевого механизма, не человек, а функция – некогда рассусоливаться, никто за тебя твою вахту стоять не будет, делай свое дело, иначе все вместе к Нептуну пойдем. И вбивается это – почти как в японской армии, где солдат прессуют до уровня биороботов, чтобы в бою на одних рефлексах, а взрывы и огонь рядом лишь адреналин добавляли. Ну и конечно, война – все понимали, что такое фашизм, не ужиться нам с ним на одной планете! Так что терпи и исправно функционируй – после Победы отдохнем. На этом два года и держались.

Из репродуктора слышалась песня: «…куда домой идти солдату, куда нести печаль свою» (в иной истории сочиненная гораздо позже). Иван Петрович посмотрел на фотографию на столе. Там были изображены молодая женщина и двое детей, мальчик и девочка. Фон был самый обычный, какая-то природа – и лишь при внимательном рассмотрении можно было заметить, что одежда и прически на фото выглядят странно для сороковых годов.

– Ты прости меня, Галя. Пока воевал, о тебе вспоминал мало, не до того было. Знаешь же – мы, подводники, не просто со смертью в обнимку ходим, она с нами рядом вахту несет! Хоть и техника конца века, а немецким глубинным бомбам все равно. И никогда мы там с такой интенсивностью в море не ходили, вот снова в заводе стоим, железо сдало, не люди! Да и на берегу тут тоже непривычно, после двадцать первого века. Вместо газовой плиты, дровяная, и чтобы обед подогреть – не конфорку включать, а возиться с растопкой. А ванну или душ принять – зажигай дровяную колонку! Есть уже и горячая вода централизованно, но пока далеко не везде. В печку сначала надо растопку, затем щепки и уж затем поленья. С углем попроще – если уголь дают. И после еще золу вычищать. Несложно, но муторно – так что лично я предпочитаю питаться у нас на камбузе или в столовой, чем готовить по-холостяцки. Вместо микроволновки керосиновый примус, но я его стараюсь не касаться, после того, как однажды чуть пожар не устроил. А готовить пришлось бы часто – холодильники пока еще большая редкость. Как и пылесосы, и стиральные машины – так что все руками! С обувью морока – синтетических ниток и материалов еще нет, дратва рвется легко, споткнулся, и уже ботинок каши запросил, а отчего в этом времени галоши носят поверх, так это потому, что кожаная подошва легко размокает. И одежду без синтетики гладить надо часто, а электрические утюги тоже пока еще хай-тек, глажка же обычным чугунным, греющимся на спиртовке или от углей, – это такая процедура! Ну а самое худшее, что может случиться в этом времени, это если у вас заболят зубы – местную стоматологию наши уже окрестили «пытками гестапо». Зато телеящика нет, только патефоны и радиолы. А вообще, человек ко всему привыкает, как привык я бриться вместо электробритвы станком, а то и лезвием опасной. Другое дело, что все равно накапливается, незаметно. И что с этим делать – бог весть!

При том что нас ценят, за то, что мы сделали мы для Победы! Тут половина населения обитает даже не в коммуналках, а в бараках, та самая «система коридорная», комнатушки размером чуть больше вагонного купе, сходство дополняют нары по стенам, в два яруса, как полки, столик посреди, и ящики для личных вещей под нарами, все удобства в конце коридора, живут там обычно по четверо, или семьей – после такого своя комната в коммуналке кажется светлым будущим. А нам – отдельные квартиры, пусть в домах «два этажа два подъезда» с печным отоплением, какие в питерских и московских пригородах и в 2012 году встречались. Питание в столовой качественное, зарплата, даже с вычетом займов, вполне позволит «Победу» купить, как только их делать начнут, при том что трат почти никаких, живу на всем казенном, как при коммунизме, даже за квартиру не плачу, поскольку считается служебным жильем! Офицеры все тоже так, и семейные – лишь старшинам (матросов в экипаже атомарины нет, низшее звание на момент нашего провала сюда было, старшина 2-й статьи, ну а сейчас ниже главстаршины, по-армейски старшего сержанта, никого нет), кто холостой пока, отдельные комнаты в тех же домах «два-два-восемь». Условия выходят по комфорту, вполне сопоставимые с теми, что мы там жили, и даже как бы не лучше – помнишь, Галя, где мы в девяностых ютились? А все равно – как война кончилась, так словно опору вынули!

Ведь в ином, будущем времени, два сменных экипажа на атомаринах это не роскошь, а необходимость! Опасно корабль долго в походе держать, резко возрастает угроза, что кто-то не тот клапан откроет (вот как во времена Кука и Лаперуза моряки годами родной порт не видели, не пойму – как крыша не съезжала?), – но и межпоходный отдых на базе это по большому счету лишь подкачка. Надо напряжение сбросить – если не на дембель, то отпуск на югах или домой! А ехать некуда, и вот лишь сейчас до большинства экипажа это по-настоящему дошло! И что дальше будет, не знаю. Бунт, неповиновение – это вряд ли, – а вот «не тот клапан» это запросто. Или помню, как в две тысячи втором у меня матрос повесился, и не было ведь никакой «дедовщины», и вообще чего-то чрезвычайного – просто отходняк с депресняком накатил. А в этом времени каждый из нас уникален – даже какой-нибудь старшина, спец по автоматике, знает столько, что в него инженеры с Севмаша вцепятся, как в академика. И обещаны уже ребятам из экипажа места на Севмаше, и решение квартирного вопроса – вот только Север наш некоторым уже поперек горла стоит, хочется к теплу.

Наш отец-командир, контр-адмирал уже, Михаил Петрович этого не то что не замечает… просто вбит уже в него, да и в меня тоже, флотский порядок, что командир корабля больше на внешних проблемах озабочен, как врага победить, куда маневрировать и стрелять, а чтобы внутри экипажа все было безупречно, на то старпом есть. Оно и правильно – не все же ему на нашем «Воронеже» оставаться, уже открыто говорят, что светит ему дорога в Москву, в наркомат ВМФ (и если честно, я совершенно не завидую, высокие штабы и во время демократии были местом интригоопасным – а сейчас, в сталинское время, было вроде «дело адмиралов» сразу после войны, ошибся, и уже во враги народа, следователю доказывать будешь, что не имел намерения нашу обороноспособность подрывать?). Ну, помоги ему Бог и судьба, хотя не слишком я верю, что есть там на небесах кто-то. А вот что «Воронеж» принимать мне, и полностью перед СССР, правительством и лично товарищем Сталиным за корабль отвечать, при том, что в экипаже творится… Единственный в советском ВМФ полностью орденоносный экипаж (как минимум «Отечественная» обоих степеней у всех) – и экипаж, в котором до недавнего времени не было коммунистов!

Теперь есть. Сам же командир подал пример. А его Аня-партизанка втянула, сама став из комсомолок сразу инструктором ЦК! Кстати, и в экипаже «женатики» (уже одиннадцать человек успели на девушках из этого времени пережениться) показывают куда большую моральную стойкость. Это наверное, важно – чтобы тебя кто-то любил и ждал, сразу якорь появляется. Философы уже тысячи лет смысл жизни ищут – а я так скажу, по-простому: сумел достойно прожить, и после себя след оставить – дом, что ты построил, детей, кого ты вырастил, дело, которое ты сделал – и прожил ты не зря! Одиннадцать, кто уже тут корни пустили, – и вроде бы еще у человек тридцати или сорока на берегу кто-то есть, судя по встрече «алых парусов» (у девушек тут уже мода пошла, своих близких с моря встречая или, наоборот, провожая, надевать алое и развевающееся, хоть шарфик или платок), сколько красавиц нас встречали, когда мы со Средиземки пришли? Может, и обойдется без ЧП – войну выиграли, надо теперь научиться здесь жить?

Эх, Галя-Галочка, как ты там сейчас? Шестнадцать лет мы с тобой прожили – хорошо, если как академики предположили, этот мир весь параллельный, то есть нас не перебросило сюда, а расщепило, и там, в году 2014-м уже, остался другой «Воронеж», и другой я. Интересно, а если как-то снова пересечемся – я что, тогда уже в третьем экземпляре появлюсь, сам с собой сумею встретиться – или это уже клон выйдет, как овечка Долли? Узнать бы, хоть весточку послать, что живы мы все, лишь в иное время провалились? Не удивлюсь, если и здесь ученые копают, расследуя наш феномен – ну и много они узнать смогут, если пространственно-временным континуумом и в следующем веке еще не научатся управлять? Тут никакая гениальность не поможет – это все равно, что Ломоносову или Ньютону пытаться разобраться в квантовой механике. А пробовать методом тыка совершенно не хочется – тут Лазарев прав, а если нас в следующий раз выбросит в палеолит?

Эх, Галя, однолюбом я был и останусь. Поженились мы сразу, как я училище закончил, в девяносто шестом. Когда флотские офицеры ну совсем не считались завидными женихами, а ты из Ленинграда со мной уехала на СФ, даже не в Мурманск или Полярный, я тогда в Гаджиево назначение получил. А каково тебе рожать было, в девяносто восьмом – когда в правление Борьки-козла армия и флот считались «пережитком тоталитаризма», и отношения с финансированием были соответствующие, – помню, как какая-то жирная харя в телевизоре с придыханием доказывала, что «чем тратиться на ораву вооруженных дармоедов, эффективнее встроиться в международные системы обеспечения безопасности», а штатовцы в это время Белград бомбили и разоружаться не собирались. Все-то ты вынесла, Галочка моя, сына мне подарила, и дочь через четыре года – так что останется моя кровь в том мире, даже если меня там больше нет. И в году двенадцатом отношение к защитникам Отечества все ж лучше, чем при Борьке-алкаше – так что сумеешь ты детей поднять.

Стук в дверь. Кого там еще черт принес? Ведь предупреждал же, не тревожить! Сан Саныч (командир БЧ-1), оставшись дежурным по кораблю, обещал это обеспечить – и вроде полный порядок на борту, не было никаких срочных проблем еще пару часов назад! Но чужих, а тем более врагов и шпионов, тут по определению быть не может – в этом городе два объекта охраняются, как высший государственный секрет: Второй Арсенал и мы. Придется открыть – а вдруг и в самом деле случилось что-то чрезвычайное, и рассыльного с вахты прислали?

– Здравствуйте, Иван Петрович! Я к кораблю приходила, мне вахтенный сказал, что вы здесь.

Елена Прекрасная явилась. Которая у Анечки Лазаревой тоже в «старпомах» ходит. Прости, не в настроении я сейчас. Нужно что?

– Иван Петрович, я вам пироги домашние принесла. Вы в столовой сегодня спрашивали…

Ну да, спрашивал. В былые времена собирались мы за семейным столом – и фирменным блюдом, которое моя Галина пекла, был пирог с ягодами: с голубикой, черникой, клюквой, брусникой, что бог пошлет. А я готовить не умею, и даже у кока на «Воронеже» так не выходит, ну не тот вкус!

– Только подогреть их надо, остыли уже! Позвольте, я мигом!

Шляпку сняла, легкий плащ-пыльник сбросила («летучая мышь» без рукавов, тоже из будущего покрой), с сумкой на кухню прошла, фартук, с собой принесенный, повязала, чтобы платье не испачкать, хлопочет с керосинкой. Как-то быстро и ловко у нее получается, пироги на сковородке даже выглядят аппетитно – ну, попробуем, сравним!

– Иван Петрович, да вы не беспокойтесь, я сама принесу, на стол подам! И чай заварю!

Ну, если взялась… И Галя тоже не любила, когда на кухне толкутся, даже меня прогоняла.

– Этот с черникой, этот с голубикой. А клюкве рано еще. Попробуйте, Иван Петрович!

После такого даже выгонять ее неудобно. Ладно, пусть посидит!

– Это ваша жена, Иван Петрович? – фотографию увидела.

Жена. Сыну моему, Илюше, уже четырнадцать лет должно было бы исполниться. А дочке, Маринке, десять. Вот только не увижу я их никогда – нет их в этом мире.

Елена тихо сидит в углу, будто желая стать незаметной. А затем произносит:

– Война проклятая, скольких забрала! Только кажется мне, если бы они увидели, то не были бы рады, что мы душой каменеем. Жизнь продолжается – и много чести фашистам, если они нас навеки счастья лишат.

И снова молчит. А пироги вкусные! Совсем как те, что Галя пекла когда-то – ну почти совсем… Сама-то что не ешь?

– Так я себе еще сделаю! А это вам все.

Что ж, Лазаревой привет. Это ведь она тебя ко мне послала – как в прошлом году, ты американца домашним печеньем прикармливала?

– Иван Петрович, да как же вы можете так говорить? – у нее даже слезы блеснули. – Для вас я со всей душой старалась! Ну а тому – так, печеньки, как зверю обезьяну в зоопарке!

Ох, Елена, вот не помню как по отчеству, я ведь уже не лейтенант двадцатилетний! Взрослые ведь люди, все понимаем. Ты на себя посмотри и на меня – мне сороковник уже стукнул, а тебе сколько? Что ты возле меня все – найдешь еще ты себе молодого и перспективного, сама красавица какая. А я для тебя точно староват!

А она, услышав такое, как расцвела, улыбнулась в ответ! Рослая, статная, волосы русые, глаза синие, лицом на артистку Ирину Алферову похожа, из какого-то фильма про русскую старину. Платье на ней, темный горошек на светло-синем, юбку-солнце по дивану широким веером раскинула, чтобы не измять – помню, как в нем она на «Воронеж» прибегала еще в прошлом году, и когда по трапу спускалась, мы подшутить решили, вентиляцию включили на полный, сцена была, Мерилин отдыхает – и ведь не обиделась же… Ближе придвинулась и шепчет, будто стесняется:

– Так, Иван Петрович, я тоже ведь стара уже, мне двадцать четыре! А мама моя в восемнадцать замужем была, отцу моему было как вам сейчас, и до сих пор в любви живут, в Архангельске будете, обязательно познакомлю. Папа у меня еще перед войной траулер в море водил, так что знаю я хорошо, что такое семья моряка.

Руку протянула, до моей дотронулась – и как швартовы завела! Лицо ее близко совсем, волосы у нее будто медом пахнут. А у меня ведь после Галочки не было здесь никого, уже два года! Может и правда, пора бы и мне причал тут иметь, раз в прежний мир никогда уже не попаду? Да если подумать, здесь не так уж и плохо – а лет через двадцать уже знакомое мне время начнется, ну почти, если там я с семьдесят второго.

Только Галино фото поверну лицом вовнутрь. Двери заперты – и к чертям все! Надеюсь, в ближайшие часы англо-американские империалисты с нами войну не начнут, и товарищ Сталин обо мне не вспомнит – а все прочее обождет!

Гитлеры приходят и уходят – немецкий народ остается.

Когда был заключен мир, многим немцам казалось, что все кончено. Германия подверглась еще большему разгрому и унижению, чем в прошлую Великую Войну. Ее судьба была всецело в руках победителей. И не было никаких гарантий, кроме слов маршала Сталина, которые я привел выше.

Русские удивили нас и удивили мир. Мы ожидали от них советизации по русскому образцу: КПГ объявляется правящей партией, все прочие запрещены, проводится национализация и экспроприация, приказным порядком вводится социализм. Ведь именно с такими целями в двадцатом Красная Армия шла на Европу, причем Сталин тогда занимал высокий пост в наступающих войсках. Или же, учитывая «имперские» тенденции, явно проявившиеся в СССР за последнее время, – что нас принудят к ещё одному Версалю, наложат огромную контрибуцию, запретят иметь армию и военную промышленность. Однако русские дали понять, что пришли в Германию всерьез и надолго – и намерены проводить разумную политику, без слепой идеологии и сиюминутного эгоизма.

– Если обратиться к истории, то можно увидеть, что от войны русских и немцев всегда в выигрыше оказывались англосаксы, – сказал мне господин Патоличев, назначенный Сталиным полномочным представителем (у нас бы его должность называлась – имперский наместник), – а в вашей политике и экономике постоянно боролись «русская» и «английская» партии. И когда вторая из них брала верх, наши страны сходились в войне. Нам это надоело – и мы пришли, чтобы этой партии не стало, и она не возродилась никогда!

В отличие от победителей прошлой войны, наложивших гнет контрибуции на всю Германию в целом, русские подошли к делу весьма избирательно. Так был национализирован концерн «Крупп», отличившийся тем, что даже Гитлер однажды выразил неудовольствие чрезвычайно тяжелыми условиями там для славянских рабочих, смертность которых на заводах Круппа превышала таковую в концлагерях, также в счет репарационных платежей были включены контрольные пакеты корпораций и фирм, работавших на войну, таких как «ИГ Фарбен», МАН, Даймлер-Бенц. Часть репараций СССР взял промышленным оборудованием, но не было и речи о вывозе целых цехов и тем более заводов, никто не посягал на мелкую собственность – мастерские, магазины, кафе.

По политическому устройству – нас удивило, что Сталин не только не настаивал на монополии коммунистов, но прямо сказал о многопартийности, с участием социал-демократов, христианских центристов, крестьянской партии – категорическому запрету подверглись лишь нацистская партия и ее идеология. ГДР предполагалась президентской или президентско-парламентской республикой, с системой альтернативных выборов, в которых будут участвовать упомянутые выше политические партии; интересы СССР должны гарантироваться специальным договором, предусматривающим – Советский Союз будет владеть всеми германскими газетами, радиостанциями, иными средствами массовой информации на срок до 1999 года, кандидатуры новых президентов и канцлеров Германии в обязательном порядке будут согласовываться с СССР, без этого их избрание или назначение невозможно, кроме того, каждый новый высший руководитель ГДР, перед вступлением в должность должен будет подтвердить этот договор своей подписью; ГДР предоставляет свою территорию под размещение советских войск. Не было наложено ограничений на армию Новой Германии, первоначальная численность Фольксармии в двадцать дивизий определялась нашими экономическими и, главное, демографическими возможностями. Однако обязательным условием была чистка личного состава от совершивших военные преступления против СССР (о других странах отчего-то не было упомянуто) и исповедовавших нацистские взгляды – уличенные в первом подвергались аресту и суду, во втором чаще отделывались отставкой. И в текст новой Присяги были введены слова о «защите Отечества вместе с Советской армией». Меня обвиняют в том, что я превратил Германию в советского вассала, в протекторат. Но выбирать не приходилось. Vae victis! – горе побежденным! Разве не было у нас планов так же поступить с Россией, даже без всякой войны? И в намечавшемся союзе Российской империи с Кайзеррайхом на рубеже веков, и в «союзе изгоев», сложившемся между Веймарской республикой и СССР, мы отводили Германии роль лидера. Наша мощная и динамично развивающаяся промышленность, инженерная и научная мысль, эффективный государственный аппарат давали нам огромное преимущество в мирном соревновании – а Россия была бы приведена к положению аграрно-сырьевого придатка (даже оставаясь при том суверенным государством, а не колонией). Даже в 1939 году этот вариант был возможен – если бы Гитлер стал бы играть с русскими честно, сохранив верность Пакту. Но идиот ефрейтор захотел сорвать банк – и погубил все!

Русские оказались неожиданно сведущи в умении управлять капиталом – а что не знали или не умели, тому быстро учились. При том что капитал промышленный в целом пользовался режимом благоприятствования, финансовый капитал подвергался завоеванию и разгрому! Введение рубля как обязательной валюты было лишь поводом для тщательной ревизии всей германских банков, со строгой проверкой отчетности – причем русские не только нашли экспертов, знающих особенности нашего делопроизводства и бухгалтерии, но и привлекли итальянцев из Финансовой гвардии (налоговой полиции), людей опытных и недоверчивых, хорошо знакомых с самыми темными схемами денежного оборота.

Затем, по результатам ревизии, банки подвергались «чистке» – или с взятием их под контроль, или с ликвидацией. Это касалось и небанковского финансирования, через кассы партийные, взаимопомощи, благотворительные. Промышленники, формально оставаясь частными, сажались на финансовый поводок практически советского планирования – получая деньги лишь на то, что было одобрено свыше. Старые финансовые группы решительно выметались из бизнеса, финансирование всей германской промышленности перехватывал на себя новоорганизованный Московско-Берлинский банк, по сути филиал Госбанка СССР. Процесс занял несколько лет, но к середине пятидесятых был завершен. Частные финансовые организации не были запрещены, но превращались в элементы банковской корпорации, где функции регулятора принадлежали все тому же Московско-Берлинскому банку. Практически германской экономикой руководил советский Госбанк – определяя всю кредитную политику, лицензируя и отбирая лицензии у частных банков, осуществляя контрольные функции, давая правительству указания по эмиссии и возможности выпуска ценных бумаг, обеспечивая финансирование крупных проектов. Во время этого процесса, поскольку промышленность не может стоять, ее финансирование осуществлялось из Оккупационного Казначейства, в отличие от банков не имеющего нормальной функции кредитования. То есть деньги выделялись строго по смете и под конкретное дело.

Не все шло гладко. Для предотвращения нарушений и злоупотреблений была создана особая Финансовая полиция – история ее деяний, иногда не менее увлекательных, чем любой детектив, еще ждет своего летописца. Но финансовых «клубов» прежней Германии больше не было. Люди, кто в них входили – частью перешли в ряды промышленников, частью эмигрировали, частью занялись антиправительственной деятельностью и были осуждены. Однако русская политика оказалась весьма благоприятной для Германии в целом, получившей доступ у рынку и ресурсам СССР.

– Все очень просто, – позже говорил мне Патоличев в непринужденной беседе, – совокупный экономический потенциал англосаксонских стран составляет примерно 55–60 % от мирового экономического потенциала, а наш, даже если бы мы воспользовались преимущественным правом разграбления Германии, не превысил бы 10–15 % от него же, и то не сразу – предприятия надо демонтировать, возвести цеха, перевезти оборудование, смонтировать его на новом месте, обучить персонал. То есть англо-американцы скорее всего просто раздавили бы нас за счет экономического превосходства – возможно, после некоторой мирной передышки. Объединив же наши ресурсы, мы имеем примерно 25–30 % от мировой экономики – с возможностью быстрого роста. Что уже дает хороший шанс.

Таким образом мы оказались накрепко привязаны к России. Но благодаря этому русские были заинтересованы в нашем процветании так же, как в своём. Огромную роль в становлении Новой Германии и «Немецком экономическом чуде» сыграл как гений доктора Эрхардта, так и, с русской стороны – Институт общей статистики имени Кондратьева при русском Министерстве финансов. И я абсолютно убежден, что ГДР никогда не стала бы наиболее промышленно развитой страной Европы, окажись мы в сфере влияния США!

После решения текущих дел Николай Герасимович Кузнецов предложил мне задержаться. И сказал:

– Михаил Петрович, мне бы хотелось с вами побеседовать о предельно серьезном – но этот разговор должен остаться сугубо между нами. Вы не возражаете?

Я прекрасно знал, что Николай Герасимович, при всей его жесткости и решительности, является предельно порядочным человеком, никогда не замешанным ни в каких интригах и не лезущим в политику; но я хорошо понимал и то, что наше знание о будущем, пусть неполное и отрывочное, может стать, высокопарно изъясняясь, не только мечом против внешних врагов, но и отравленным кинжалом во внутренних разборках, недаром Берия старался, обкладывая нас по всем возможным направлениям, отнюдь не только ради соблюдении режима секретности. Все же я бы отказался, предложи мне такой разговор кто-то другой, но сыграли свою роль и человеческая порядочность Николая Герасимовича, и корпоративная солидарность потомственного морского офицера, и, не стану скрывать, мое глубочайшее уважение к нему, как к создателю советского флота.

– Да, товарищ нарком, – ответил я, – даю слово офицера.

– Михаил Петрович, давайте без чинов, – предложил Кузнецов.

– Почту за честь, – ответил я.

– Михаил Петрович, я никогда не спрашивал вас о своей дальнейшей судьбе, считая это неуместным, хотя, не стану скрывать, мне очень хочется это знать – не сочтите мои вопросы завуалированной попыткой узнать свое будущее, – начал объяснять свою позицию Николай Герасимович, – но сейчас в верхах начались нехорошие шевеления, касающиеся послевоенного распределения средств между армией и флотом, поэтому я хочу спросить вас прямо, что было с флотом после войны, в вашем прошлом?

Я немного помедлил – говорить горькую правду о послевоенном погроме флота мне очень не хотелось, но лгать Николаю Герасимовичу, не отделявшему свою судьбу от судьбы нашего флота, вложившему в него свою душу, я не мог даже «во спасение».

– Будет плохо, Николай Герасимович, – глядя ему в глаза, ответил я, – подробностей я, честное слово, не знаю, но после войны была большая драка не просто за финансирование, столкнулись две концепции будущего флота – армейцы хотели видеть флот силой, обеспечивающей потребности армии, тогда как моряки выступали за флот – равноправную армии силу. Вы и ваша команда выступали за строительство мощного, сбалансированного флота, со временем способного бросить вызов янки – армейцы же хотели, во-первых, поддержки приморского фланга армии, во-вторых, еще одну «Битву за Атлантику» силами подводных лодок, чтобы в будущей войне пресечь поступление американских подкреплений и снабжения в Западную Европу.

Сухопутчики победили – обеспечив и упразднение самостоятельного наркомата ВМФ, и разгром флотских кадров, и фактическое замораживание строительства тяжелых надводных кораблей, классом выше легкого крейсера на полтора десятилетия – крайне однобокое развитие нашего флота, которое так и не удалось преодолеть, несмотря на все усилия Сергея Георгиевича Горшкова. Наш флот стал вторым в мире после американского, присутствуя во всех океанах, – но мы так и не избавились от крена в сторону легких сил и подплава, единственный нормальный авианосец построили в самом конце советской эпохи (кстати, его назвали в вашу честь). А второй, однотипный ему, готовый на восемьдесят процентов, в 1991 продали за границу на слом – и по этой цене его купили китайцы и собираются достраивать. Крейсера и эсминцы выходили недопустимо малыми сериями, отчасти из-за того, что судостроительная промышленность срывала по срокам все программы ВМФ.

В 1947 году был неправедный «суд чести», именно что в кавычках, вошедший в историю как «Дело адмиралов» – где вас, Галлера, Алафузова и Степанова, с подачи Булганина, обвинили в передаче союзникам данных по высотной парашютной торпеде, некоторым артиллерийским системам, картографической информации. Всех признали виновными, и дело передали в Военную коллегию Верховного суда, где вас понизили в звании до контр-адмирала, а остальным дали срока. Алафузову и Степанову вы смогли немного помочь в 1951 году, добившись их перевода из одиночек в общие камеры, а Галлер умер в заключении в 1950 году.

– Михаил Петрович, очень деликатный вопрос, – помолчав, спросил Кузнецов, – поймите меня правильно, пожалуйста, – мне надо знать, кому я могу доверять – не для себя, для флота – кто предал?

Мне было трудно ответить на этот вопрос, очень уж это отдавало доносительством, но глядя в глаза Кузнецову, я понял, что он не лукавит. И будет стараться для флота – не для себя.

– Первоначальный донос написал каперанг Алферов, а топили вас Абанькин, Левченко, Харламов под руководством старавшегося изо всех сил Кулакова.

Николая Герасимовича просто передернуло от брезгливости – и я его хорошо понимал, будучи наслышан еще от отца об исполнителях расправы. Кадры были один другого краше – Алферов, при сомнительных послевоенных заслугах в создании атомного оружия, в 30-е увлеченно искал и находил «вредителей и врагов народа» на минно-торпедном производстве. Не замеченный в каких-либо успехах во время войны Абанькин тем не менее получил орден Ушакова неизвестно за что – надо полагать, на суде он отрабатывал сию высокую награду. Харламов почти всю войну руководил нашей военно-морской миссией в Великобритании, так что объявить его английским шпионом было легче легкого – вот и доказывал свою лояльность предательством. Левченко, после сдачи Керчи, заработавший прозвище «подземный адмирал», едва спасенный Кузнецовым от расстрельной стенки, и «отличившийся» организацией и планированием десанта на остров Соммерс, – комментировать этот организм, «отблагодаривший» Кузнецова за спасение своей шкуры, мне просто не хотелось. Ну и главный инквизитор ВМФ Кулаков – в оценке этого деятеля батины сослуживцы придерживались редкого единодушия, искренне сожалея, что его никто не утопил в выгребной яме. К сожалению, таковы были реалии сталинской эпохи – мужество и самоотверженность, честность и порядочность тесно соседствовали с жестокостью и предательством, доносительством и мерзостью, зачастую тесно переплетаясь в непредставимых для человека другой эпохи сочетаниях.

– Михаил Петрович, а что, по вашему мнению, надо сделать, чтобы избежать такого исхода нашего противостояния с армейцами? – спросил меня Кузнецов.

Нельзя сказать, что я был шокирован, услышав этот вопрос – я просто выпал из реальности, услышав такое; представить себе вариант, когда Кузнецов просит у меня совета, я не мог. Вообще. Никак. Это было невозможно – и точка.

– Не знаю, Николай Герасимович, честное слово, – ответил я, – понимаете, я всю жизнь был простым исполнителем, и не более того – я просто не умею интриговать, не мое это, поверьте; а уж интриги в таких сферах находятся на таком расстоянии от сферы моих знаний и умений. Честное слово, я просто не знаю, что тут можно сделать..

– И все же, как бы вы решали эту проблему, окажись вы на моем месте, Михаил Петрович? – настойчиво спросил Кузнецов – поверьте, мной движет не досужее любопытство.

– Николай Герасимович, простите, пожалуйста, но я даже теоретически не могу оказаться на вашем месте, – искренне сказал я, – уровень категорически не мой.

– Сталин, не исключено, совсем иного мнения, – прямо сказал мне нарком.

Наверно, мое лицо сказало Кузнецову все – и он начал объяснять мне текущие расклады.

В кратком изложении это выглядело так – Сталин давно мечтал об океанском, могущественном флоте, была у него такая «любимая игрушка», но то у Советского Союза не было экономических возможностей для этого; то появились экономические возможности, но не тянула промышленность, при этом вставшая насмерть, лишь бы не допустить заказов в Германии; то, как это было перед самой войной – появились деньги на то, чтобы заказать два современных линкора с 406-мм орудиями в США, но дело сорвалось из-за «морального эмбарго».

– Когда я знакомился с документами, освещающими послевоенную кораблестроительную программу, у меня сложилось впечатление, что Сам был за масштабное военно-морское строительство, но стеной встали сухопутчики и летчики, которым требовалось коренное перевооружение на новую технику, вот все и спустили на тормозах, – грустно сказал Кузнецов, – ну а меня с товарищами скушали, чтобы не путался под ногами со своими авианосцами и тяжелыми крейсерами, провернув интригу, чтобы все это выглядело благопристойно. Возможно, что и оборонщики приняли участие – им хватало хлопот с новыми танками и самолетами, чтобы вешать на себя и новые корабли. Ну а Сталину приходится учитывать мнение и армейцев, и руководителей оборонки – тогда становится понятно, почему был такой состав обвиняемых по «делу адмиралов» – Алафузов и Степанов, соответственно, создатель советской теории морской мощи, разумеется, в классическом варианте, и его «правая рука», применительно к штабной работе; и Галлер – руководивший созданием наших кораблестроительных программ, и куратор программ морского вооружения; в общем, выбили ключевые фигуры, без которых я был как без рук.

– Вы правы, Николай Герасимович, – прокачав ситуацию, подтвердил я, – тогда, в конце сороковых, ликвидировали кафедры оперативного искусства в военно-морских вузах – восстановили их, по-моему, только в 1963 году; показательно свирепо расправились с переводчиком книги «Английская морская пехота» – каперанга, не помню его фамилии, лишили звания, боевых наград и посадили на 15 лет, по смехотворному поводу, обвинив в «восхвалении английской морской пехоты». И вообще теоретики флота очень пострадали – были репрессированы, кроме Алафузова, Белли, Егорьева, Боголепова – это те, кого я помню.

– Все сходится, – кивнул Кузнецов, – выбили тех, кто выступал за самостоятельную роль флота. Готов поспорить, что Алафузову поставили в вину его теорию «зонального господства»; а каперанг, которого вы упомянули, по всей видимости, Травиничев – это наш ведущий теоретик морской пехоты – все верно, похерили саму идею сильной морской пехоты, чтобы у флота не было даже мысли о чем-то более серьезном, чем высадка тактических десантов в рамках поддержки приморского фланга армии.

– Вы победили в споре, Николай Герасимович, – согласился я, – это назвали, по-моему, «перелицовкой англосаксонской теории морской мощи».

– Ну, обвинители сказали правду, – горько улыбнулся Кузнецов, – это действительно переделка англосаксонских теорий применительно к нашим условиям и скромным возможностям.

– Меня в юности очень удивляло, почему у нас с конца 40-х до начала 60-х вообще прекратили изучение иностранного военно-морского опыта, – припомнил я еще одну странность, – первый учебник, где излагался опыт Второй мировой, полученный ведущими флотами мира, издали только в 1962 году.

– Вот видите, Михаил Петрович, как все сходится, – повторил Кузнецов, – что же касается вас: Сам поручил вам подготовить доклад о начальном периоде войны на Тихом океане, из чего можно сделать далеко идущие выводы, что ему нужен не просто командир «Воронежа» Лазарев, но адмирал Лазарев, которого он, насколько я понимаю, примеряет на роль моего сменщика, возможного главкома флота, в связи с чем у меня есть к вам несколько риторических вопросов. Начнем с того, что строго говоря, Сталин прав – сколько еще ресурса осталось у «Воронежа», на полгода, год, если повезет? Использовать же ваш корабль как опытовую лодку, что вы предлагаете – да, несомненно, однако же с этим справится человек и меньшего калибра, чем вы. Когда Сам говорил «Кадры решают всё», это был крик души. Полагаете, я не знаю настоящую цену тем же Октябрьскому с Трибуцем? Просто нет гарантии, что их сменщики не окажутся еще хуже.

– Николай Герасимович, слово офицера – я никогда не буду вас подсиживать, – искренне сказал я, – и в мыслях такого не было.

– Я верю вам, Михаил Петрович, – глядя мне в глаза, сказал Кузнецов, – но вам никогда не приходила в голову мысль, что вы будете наилучшим для меня преемником на посту наркома флота – просто потому, что вы, как и я, душой болеете за флот, вы будете делать для флота все возможное – а в вашем мире на мое место наверняка назначили кого-то, кто сидел «тише воды, ниже травы».

Я смотрел в глаза Кузнецову и понимал, что он говорит правду, что он действительно готов жертвовать своим личным будущим ради флота Державы; что на фоне остальных кандидатов на его пост, того же Юмашева, я действительно буду лучше, пусть и ненамного; но также я понимал, что я этот груз не потяну, никак – ну не Кузнецов я, и не Горшков, – и тем самым подведу человека, память которого наш флот свято чтил спустя десятилетия после его кончины.

И тут, впервые в жизни ко мне пришло озарение, то, что японцы называют «сатори»; я понял, в чем выход.

– Николай Герасимович, простите меня, пожалуйста, если я скажу глупость, – медленно сказал я, – но, кажется, я знаю, что надо делать – нужно, в соответствии с базовым принципом айкидо «обратить силу противника против него самого».

Кузнецов удивленно смотрел на меня, но в его взгляде был и некоторый интерес.

– Армейцы хотят, чтобы флот обслуживал их интересы – хорошо, пусть так и будет – пока будет, – уточнил я, – промышленники не хотят загружать себя работой с тяжелыми кораблями – ладно! Сталин страстно любит тяжелые артиллерийские корабли – хорошо, будет ему парочка таковых, они же зародыш, большее мы пока не потянем, будущего сбалансированного, могущественного флота.

В глазах Кузнецова явственно читался вопрос: «А не переутомился ли адмирал Лазарев от трудов тяжких – может быть, следует показать товарища врачам или отправить в отпуск?»

Было ясно, что надо срочно пояснять свою мысль, иначе нарком утвердится в своих подозрениях.

– Говорят, что «генералы всегда готовятся к прошлой войне», – начал развернутые пояснения я, – так что наш генералитет будет ждать второго издания Великой Отечественной, только уже с американцами и их союзниками, на территории Западной Европы. При этом ключевым элементом снабжения противника станут трансатлантические конвои – большие потери, или даже разгром нескольких из них, поставят группировку англо-американцев в тяжелое положение, что станет лучшей возможной помощью со стороны флота армии. Однако немецкий опыт показывает, что одни подлодки с этой задачей справиться не могут – в конце войны немцы теряли больше лодок, чем топили транспортов. «Жирные годы» подводников кригсмарине уже не повторятся – англо-американцы сейчас в полной мере осознали важность ПЛО, имеют наработанную тактику и опыт. Атомарины будут более успешны – но когда у СССР появится флот атомарин, противолодочная оборона также получит развитие.

Зато опыт Северного флота показал чрезвычайную эффективность взаимодействия надводных кораблей с эскадренной атомной подлодкой, что позволяло побеждать превосходящего противника при минимальных потерях с нашей стороны. И подобрать ключ к этой тактике американцам будет труднее – да, пока этот опыт односторонен, поскольку надводных кораблей крупнее эсминцев на СФ не было, однако же есть основания считать, что эффективность оперативных групп, включающих в себя авианесущие и тяжелые артиллерийские корабли, работающие в связке с атомаринами, будет выше даже не в разы, а как минимум на порядок. Чему могут быть подтверждения – бой с немецко-французской эскадрой у Тулона и инцидент с американцами у Таранто.

В глазах Кузнецова загорелся огонек понимания.

– С учетом специфики операций в Северной Атлантике, в отрыве от наших баз, и наличия у вероятного противника мощнейших авианосных сил и огромного количества тяжелых артиллерийских кораблей, нашему флоту никак не обойтись без авианосцев и тяжелых артиллерийских (а позднее, ракетных) кораблей – иначе обеспечить боевую устойчивость оперативной группы невозможно. И ключевым пунктом, позволяющим осуществить контроль над Северной Атлантикой, является Исландия; та сторона, которая ею владеет, может либо с минимумом хлопот проводить конвои по коммуникационной линии США – Западная Европа, либо до предела затруднить проводку этих конвоев; во всяком случае, обречь их на тяжелейшие потери, как в 1941–1942 годах англичане при прорыве мимо Сицилии на Мальту, не говоря уже о том, что каждый конвой придется сопровождать линкорами и авианосцами – а даже у американцев не бесконечное количество кораблей основных классов, да и ресурс машин и механизмов конечен. Но для захвата Исландии необходимы сильные соединения морской пехоты, вместе с десантными судами специальной постройки; также, для надежного удержания контроля над Исландией и нанесения ударов по конвоям, необходима сильная базовая авиация, включающая в себя и тяжелые многомоторные бомбардировщики.

В общем, флот готов подчинить свои интересы интересам армии, – но для того, чтобы оказать армии по-настоящему действенную поддержку, морякам нужен соответствующий инструментарий, – закончил я изложение первого пункта.

– Армейцы прекрасно поймут, к чему вы клоните – все то же самое, но вид в профиль, – задумчиво сказал Кузнецов, – но наживка очень уж аппетитна, Михаил Петрович; могут они на это клюнуть, могут, в особенности, с учетом того, что это мнение адмирала Лазарева, не просто топившего немцев, но весьма посодействовавшего беспрепятственному проходу полярных конвоев с грузами для РККА. Абсолютно серьезно, Михаил Петрович, я ничуть не шучу. Вы являетесь самым уважаемым из наших адмиралов в Генштабе и наркомате обороны, к вашему мнению сухопутчики прислушаются куда охотнее, чем даже к моему, поскольку среди них весьма распространена точка зрения, что флот просто переводит средства, необходимые армии. Вопрос в том, как получить финансирование на все это, не обидев маршалов, – список того, что они считают необходимым, очень велик, а оборонный бюджет не настолько велик, как нам бы хотелось. Вы ведь, Михаил Петрович, под оперативной группой понимаете усовершенствованное оперативное соединение ВМС США?

– Да, – ответил я, – три-четыре тяжелых авианосца, ни в коем случае не легких, поскольку эра реактивной авиации на пороге, палуба должна быть «на вырост», и то «Эссексы» пошли в итоге на слом в семидесятых-восьмидесятых, именно потому, что уже не подходили для новейших машин. Два быстроходных линкора или линейных крейсера, примерные аналоги «Айовы», может быть, с немного меньшим водоизмещением и 381-мм орудиями – на первых порах и «Ришелье» сойдет, если французам его не отдадим. Четыре тяжелых крейсера, с 203-мм или 220-мм орудиями – после появления у нас ПКР приемлемого качества можно будет переделать их в артиллерийско-ракетные крейсера, сняв одну или две башни. Силы ПВО – вот тут у меня сомнение, легкие крейсера с 100-мм или 130-мм универсальными автоматами (а после ЗРК), или крупные эсминцы, наподобие японского «Акицуки»? Противолодочный патруль, 15–20 эсминцев. И дивизион, четыре-пять атомарин. Хотя бы чисто торпедных – им еще в роли ПЛО работать, а «Воронеж» для таких маневров все же тяжеловат.

После начала новой войны в Европе оперативная группа Северного флота проводит десантное соединение в составе двух дивизий морской пехоты, двух армейских дивизий и частей усиления и обеспечения, из Мурманска (а лучше из Нарвика) в Рейкьявик, и способствует высадке десанта; после захвата острова и, самое главное, авиабаз туда перелетает наша базовая авиация; Исландия становится передовой базой Северного флота, и для подводных лодок СФ, и как якорная стоянка оперативной группы.

Затем дальние разведчики начинают патрулирование Северной Атлантики с исландских аэродромов – и при обнаружении конвоя наводят на него ракетоносную авиацию, то есть тяжелые бомбардировщики с ПКР на борту – если в нашем мире, при всех сложностях, комплекс Ту-4К с КС-1 довели до серии в 1952 году, здесь, надеюсь, это удастся ускорить; далее, по результатам, либо наносится повторный удар, либо на конвой наводятся наши «волчьи стаи», либо и то и другое в комбинации, и еще выходит оперативная группа. Возможны самые разнообразные варианты, в зависимости от обстановки – и разгром конвоя вкупе с соединением прикрытия; и разгром конвоя при тяжелых потерях эскадры прикрытия, и бой с соединениями, посланными на подмогу конвою, – заранее что-то сказать невозможно, надо будет проработать все возможные варианты. Конечно, американцы сделают все возможное и невозможное, чтобы отбить Исландию – но, при сосредоточении там мощной авиационной группировки, оснащенной управляемым оружием, создании сильной системы ПВО, удержать остров будет вполне возможно.

– Финансирование, – заметил Кузнецов, – и производство. Это же были ваши слова, «хочешь разорить чужую страну, подари ей линкор»? Вы сказали это про послевоенный британский флот. Допустим, два быстроходных линкора у нас есть, «Страсбург» и «Ришелье», – буду стоять насмерть, но не отдам французам. Эсминцы – реально, построили же мы в вашей истории семьдесят штук «тип 30-бис», в самые ближайшие годы? Атомарины – тоже потянем. Крейсера – ну, тут можно поспорить, чем вам «проект 68-бис» плох? Если даже опыт тихоокеанской кампании этой войны не дал однозначного ответа, какое вооружение для крейсера эффективнее, дюжина 152 мм или восемь-девять 203 мм? При том что «легкие шестидюймовые» крейсера размерами, скоростью и броней могут даже превосходить «тяжелые восьмидюймовые». Но авианосцы? При том, что нам предстоят громадные затраты на восстановление народного хозяйства – тут не только армия, тут и другие наркоматы будут резко против! А главное – зачем? Если уже через десять лет массово пойдет управляемое ракетное оружие, и прежние артиллерийско-торпедные корабли сразу окажутся устаревшими?

– Положим, авианосцы как раз не устареют, – ответил я, – если с их палуб позже смогут взлетать реактивные, с ракетами. Атомарины – само собой. Эсминцы – я уже указывал на линейку модернизации «56-го проекта», от артиллерийско-торпедных, в БПК и ракетные корабли, с заменой орудийных башен на ПКР и ЗРК. Аналогично – можно сделать и с крейсерами. Что касается финансирования и производства, то у меня есть кое-какие мысли на этот счет – пусть и не со стопроцентными шансами на успех.

– Мне будет очень интересно с ними ознакомиться, – сказал Кузнецов.

– Если все получится с Германией, то мы получим в свое распоряжение немецкие верфи, вместе с их наработками, и определенные возможности вклиниться в поставки, осуществляемые в счет репараций, – продолжил развивать свою мысль я, видя как из взгляда Кузнецова уходит обреченность, сменяясь намеком на то, что дело его жизни все-таки удастся довести до победного финала. Строго говоря, немецкие стапеля, рассчитанные на сборку тяжелых кораблей, равно как и производственные мощности, созданные в расчете на реализацию плана «Z», никому особенно не нужны – сухопутчикам они вообще не нужны, поскольку их к выпуску чего-то сухопутного и авиационного не приспособить, нашему судопрому они тоже не слишком нужны, потому что перепрофилировать их долго и дорого. Немцы же будут счастливы, получив серьезный заказ, даже по себестоимости, в противном случае они оказываются без работы – ну а у нас то преимущество, что мы получим качественную продукцию.

– Ваше предложение небесспорно, Михаил Петрович, – мягко, явно не желая меня задеть, заметил Кузнецов, – у немецких кораблей хватает дефектов, взять хотя бы их котлы высокого давления, или белогорячечный бред, каковым, по моему мнению, являются спаренные казематные установки 150-мм орудий на авианосцах типа «Цеппелин». Но и рационального в вашем предложении, несомненно, больше, хотя наши судостроители встанут на уши, доказывая, что нельзя обижать наш рабочий класс и у немцев «на рубль дороже».

– Николай Герасимович, если мне это будут доказывать, я им напомню о заклепках из мягкой стали, которые ставили на «Советскую Белоруссию» первой закладки (это было – почему и пришлось перезакладывать корабль, в противном случае у линкора при спуске на воду просто отвалилось бы днище), – прямо сказал я, не желая играть в дипломатию, – и поинтересуюсь, не ущемляет ли самолюбие нашего рабочего класса производство такой продукции. А заодно напомните мне, в какую сумму обошлась перезакладка линкора?

– Михаил Петрович, если вы скажете такое нашим судостроителям, то навеки станете их смертельным врагом – и съедят вас при первой возможности, каковую возможность будут старательно создавать, – предупредил меня Кузнецов, – лучше будет не портить отношения с судостроителями сверх необходимого, а например, посочувствовать их положению, выразить понимание по части того, сколько новой работы свалилось на них в связи с тем, что по окончании войны приходится строить новый флот – и по причине предельной загрузки наших верфей, внести предложение разгрузить наших товарищей, заставив работать немцев. Понятно, что это тоже не пройдет для вас безнаказанно, но вы не будете для судопрома «врагом номер один», оставшись в разряде обычных недоброжелателей. И вообще, позволю себе дать вам добрый совет – срочно учитесь изощренному византийскому коварству, иначе вас мгновенно сотрут в порошок, и никакое заступничество не спасет.

– Спасибо вам за совет, Николай Герасимович, – искренне поблагодарил я, – буду учиться, хотя надеюсь, что мне это не понадобится.

– Михаил Петрович, хотите, я вам предскажу ваше ближайшее будущее, на манер цыганки-гадалки? – слегка улыбнувшись, предложил Кузнецов.

– Да, – напрягшись, согласился я, понимая, что за шутливым тоном нарком скрывает очень серьезные реалии.

– Итак, перво-наперво, Михаил Петрович, напишете вы доклад о начальном периоде войны на Тихом океане – хороший доклад, можно не сомневаться, я уже успел убедиться, что работаете вы на совесть, и никак иначе; Верховный похвалит за труды и, вторым делом, поручит вам разработать оптимальные варианты противодействия японцев американскому наступлению на Тихом океане, исходя из реалий «Рассвета» – вы и с этой работой справитесь на отлично с отличием (позже стало нормой выражение «на пять с плюсом», но детство и юность адмирала Кузнецова пришлись на времена, когда говорили именно так); ну, а третьим делом вас назначат руководить группой, которая станет разрабатывать морскую часть нашего наступления на Дальнем Востоке – ясное дело, вы и с этим управитесь; ну а потом придется сдавать вице-адмиралу Лазареву практический экзамен, суть которого заключается в том, чтобы напомнить самураям, что со времен Цусимы много чего поменялось – да так напомнить, чтобы они кровью умылись, – шутливый тон Кузнецова категорически не сочетался с выражением глаз – понятное дело, что командовать адмирал будет не родимой подлодкой, а всей группировкой разнородных сил флота на Дальнем Востоке, не знаю только, на посту комфлота или представителя Ставки ВГК по морским делам – первое и вероятнее, и предпочтительнее. Я уверен, что вы справитесь – я же, со своей стороны помогу вам всем, что в моих силах.

– Николай Герасимович, но я подводник, – ошарашенно сказал я, – и понятия не имею, как командовать разнородными силами.

– Михаил Петрович, я не буду изрекать банальности из серии «Не боги горшки обжигают», – доброжелательно улыбнулся Кузнецов, – давайте спокойно разберем, пусть в первом приближении, с чем вам придется столкнуться, командуя ТОФ – уверяю вас, это более чем вероятно. Итак, ключевая задача, исходя из реалий «Рассвета», это высадка десантов – на Курилах и Южном Сахалине, в Корее, возможно, на Хоккайдо. Для этого следует обеспечить переход десантного соединения морем, подавить береговую оборону, и, собственно, высадить десант, обеспечив ему огневую поддержку и воздушное прикрытие. Еще возможна попытка японского надводного флота сорвать операцию – в этом случае следует нанести ему неприемлемые потери, не допустив самураев к зоне высадки. В вашем мире Юмашев так и просидел в глубокой обороне – самыми активно действующими кораблями стали минные заградители, тральщики, фрегаты ПЛО, «те, кого не жалко, даже если перетопят», причем их применяли совершенно неподобающе, например для артиллерийской поддержки десантов! Крейсера и эсминцы не выходили в море вообще, «за отсутствием задач» – если не считать того, что два эсминца использовались как быстроходные транспорты для доставки морской пехоты на Сахалин. Зато первым приказом с началом войны стала постановка минных заграждений, которые не нанесли противнику никакого вреда, но сильно стеснили наши действия.

Разберем подробнее состав наличных сил. Были легкие крейсера «Калинин» и «Каганович», с основным для проектов 26 и 26-бис дефектом – размещением всех стволов орудий ГК каждой башни в одной люльке, по итальянскому образцу, и, как следствие, огромное рассеивание; лидер «Тбилиси» и 10 эсминцев-«семерок» – не шедевры, конечно, но корабли неплохие; 11 подлодок типа Л, серии XI и XIII, весьма удачные, две лодки типа С, удачные ПЛ океанского класса, 37 «щук», тоже неплохих лодок, но они больше подходят для закрытых морей, чем для океанского театра, и 38 прибрежных «малюток». Ваши замечания, Михаил Петрович?

Ну что ж, играть так играть. Фигуры расставлены – партия началась.

– «Калинин» и «Каганович» неплохо подойдут для артиллерийской поддержки десанта – там максимальная скорострельность не обязательна, так что два залпа в минуту вместо проектных шести, в общем, будут терпимы; плюс приличные мореходность и дальность; броня, правда, не очень, – сказал я, пытаясь свыкнуться с мыслью, что мне предстоит командовать флотом – да я даже в мечтах не рассчитывал подняться выше командира дивизии ПЛ, так что эта мысль в голове укладывалась даже не плохо, а вообще никак – и помнится мне, однотипные «Киров», «Горький», «Ворошилов» и «Молотов» отлично себя показали при поддержке приморского фланга армии на Балтике, Черном море, да и в Средиземке во время операции «Ушаков». Хотя их будет явно недостаточно, особенно для высадки на Хоккайдо; «Тбилиси» и «семерки» – неплохо, но мало, и они нуждаются в серьезной модернизации, аналогично черноморским – резкое усиление ПВО. Нужно не меньше двадцати – двадцати пяти эсминцев. И то для Хоккайдо – на пределе. По ленд-лизу попробовать «флетчеры» получить? Подлодки – С и Л точно надо модернизировать по типу североморских, «щуки» – по возможности, от «малюток» толку не будет, так что и возиться нет смысла. В общем, для серьезной работы понадобится другой состав сил и средств.

– Какой именно, Михаил Петрович? – спокойно спросил нарком. – Не стесняйтесь. Все, что возможно выделить, у вас будет.

– Для артиллерийской поддержки десантов на Курилах как минимум понадобится «Шеер» – его 280-мм орудия гарантированно вынесут японские укрепления на Северных Курилах; хотя, конечно, перед отправкой на Дальний Восток его надо будет отремонтировать. С южными островами сложнее, там есть казематы, вырубленные в скалах, – так что там желателен калибр покрупнее, и, соответственно, более тяжелые снаряды; та же история с Хоккайдо, там есть серьезная противодесантная оборона, которую желательно давить орудиями линкоров, – невесело констатировал я, – беда в том, что у нас пока что в наличии лишь два современных линкора-«итальянца», со всеми их недостатками – очень малыми для Тихого океана мореходностью и дальностью, огромным рассеиванием снарядов ГК, полным отсутствием для них ремонтной базы во Владивостоке; мало этого, нет никаких гарантий, что с ними не будет больших проблем при переходе со Средиземного моря на Тихий океан, поскольку это классические линкоры «средиземноморского типа». Гнать на Тихий океан старые «Севастополи» смысла нет – не факт, что вообще дотащим эти раритеты, а если и доведем, ремонтная база для них там отсутствует, «Дальзавод» сейчас с трудом один легкий крейсер потянет, не больше. Да и если и приведем их туда и как-то умудримся поддерживать их в боеспособном состоянии, то такой уж принципиальной разницы между 280-мм «Шеера» и 305-мм «Севастополей» нет.

Вообще, с тем, что у нас сейчас есть, я имею в виду корабельный состав, на многое замахиваться глупо. Взять те же «семерки» – да, у них великолепная артиллерия ГК, хорошее торпедное вооружение, высокая скорость – но слишком слабое ПВО, невысокие мореходность и дальность, не самые удачные корпуса и машины. Для внутренних морей терпимо, для Тихого океана – будет сильно мешать! С ходу могу сказать, что надо будет выколачивать у янки 40-мм «бофорсы», не менее 12 стволов на эсминец, плюс резерв, и непременно с МПУАЗО – демонтировать к чертовой бабушке наши зенитные 37-мм МЗА и крупнокалиберные пулеметы – и ставить «бофорсы» на освободившееся место. Сложнее с 76-мм – черноморцы демонтировали, и в итоге не могли достать «юнкерсы» на подходе, на большой высоте, пока они в пике не войдут. Такая же операция понадобится с легкими крейсерами – 85-мм зенитки придется оставить, а 37-мм МЗА и 12,7-мм пулеметы долой, «бофорсов» понадобится штук сорок на крейсер плюс пару десятков «эрликонов».

Если не удастся от американцев корабли получить, очень надеюсь на итальянские и немецкие трофеи – поскольку позарез нужны эсминцы, а наши, и «семерки», и «семерки-у», что на Балтике, что на Севере, что на Черном море, до предела изношены, кроме того, их на всех трех флотах осталось 18 штук в строю, и еще в ремонте что-то. Очень нужна хотя бы пара тяжелых крейсеров, за неимением лучшего придется радоваться итальянским, если таковые будут. Вообще нет десантного тоннажа – тут, или ленд-лиз, или придется довольствоваться немецкими БДБ, благо у них есть и танкодесантный вариант, и вариант огневой поддержки – сразу скажу, с учетом дальневосточной специфики, с ее сильнопересеченной местностью, придется дополнительно подкреплять палубу, снимать 88– или 105-мм пушки, а вместо них ставить наши родные 152,4-мм гаубицы-пушки МЛ-20 или гаубицы Д-1, благо они на максимальном угле возвышения и минимальном заряде работают почти как сверхтяжелый миномет; кроме того, нужен будет вариант с направляющими для РС-132. Еще нужны будут водоизмещающие торпедные катера с хорошей мореходностью и большой дальностью – альтернативы немецким «шнелльботам» я в настоящий момент не вижу; и их тоже понадобится много – уже можно дать заказ в ГДР, благо эти кораблики в пустом виде по железной дороге перевозятся, вот только срочно озаботиться установкой на них радаров и повышением огневой мощи, два 20-мм автомата это мало! Транспортный тоннаж – если американцы с их опытом считают на каждого десантника не менее 5 тонн груза, для 100-тысячной группировки на Хоккайдо понадобится полмиллиона тонн. Нужна будет сильная морская пехота – не менее двух дивизий, причем сформированных не по нашим обычным штатам, а согласно предложениям контр-адмирала Большакова, развивавшего идеи этого американца, майора Эллиса – усиленных артиллерией большой мощности на мехтяге. Полагаю оптимальным вариантом немецкие 210-мм мортиры, это позволит брать японские укрепления быстро и с минимальными потерями. И жизненно необходим будет отечественный аналог американских «Морских пчел» – инженерно-строительные части морской пехоты, натренированные на быстрое возведение полевых укреплений и, особенно, аэродромов на захваченных островах. И конечно, очень мощная авиационная группировка – в особенности если не оправдаются наши надежды на ленд-лизовские и трофейные корабли. По первой прикидке, нам понадобятся Р-63 «Кингкобра», Ил-2 или Ил-10, Ту-2, Хе-177 – и, очень бы пригодились Р-38 «Лайтнинг» и В-17 или В-24.

– Какой-то у вас не очень патриотичный выбор, Михаил Петрович, – мягко улыбнулся Кузнецов, явственно намекая на будущие доносы недоброжелателей.

– Выбор обусловлен условиями применения – нужны скоростные, надежные самолеты, с большой дальностью, хорошей бронезащитой, мощным вооружением и большой бомбовой нагрузкой, – пожал плечами я, – по-моему, патриотизм заключается не в слепом поклонении всему отечественному, каким бы оно ни было, а в использовании на пользу Отечеству всего, что возможно использовать – и как минимум глупо, если не преступно, не использовать удачную иностранную технику. И в статуте ордена Отечественной войны есть положение о награждении экипажа, захватившего и приведшего в базу вражеский корабль или транспорт – так что, если следовать «логическим» построениям ура-патриотов, то Верховного Главнокомандующего следует обвинить в «низкопоклонстве перед Западом» – захватили и использовали на пользу Родине, а не потопили? А кем тогда является Петр Великий, после Полтавы пировавший с пленными шведскими генералами и пивший за их здоровье – Пушкин ведь не придумал «И за учителей своих заздравный кубок поднимает», это было на самом деле. Ну а раз великий император, создатель Российской империи, не считал ниже своего достоинства учиться у злейших врагов России того времени – шведов, то нам, грешным, тем более не зазорно учиться у сильнейшего флота мира – американского – воевать на море, с тем, чтобы победить его.

– Михаил Петрович, у меня есть два вопроса, – сказал нарком, – как вы собираетесь бороться с японским флотом, если самураи отправят в бой мощное соединение? И как вы собираетесь обходиться без главного калибра линкоров, обеспечивая высадку десантов на сильно укрепленное побережье?

– По первому вопросу, Николай Герасимович, – летом 1942 года мы передали в наркомат подборку материалов по высокоточному оружию 40–50-х годов, в том числе по немецкой управляемой авиабомбе Fx-1400, она же «Фриц-Х», с вариантами наведения по радиоканалу и по проводам, и по японской самонаводящейся бомбе «Ке-го», с инфракрасной ГСН. Могу ли я спросить, как обстоят с ними дело? – спросил я. Также я бы хотел спросить про кислородные авиаторпеды с головками самонаведения?

– С «Фрицем» справились – точнее, с тем вариантом, который вы рекомендовали как более простой, надежный и технологичный – с наведением по проводам, – ответил Кузнецов, – он сейчас серийно производится, на складах накоплено свыше тысячи единиц, а первая авиадивизия Ракова сейчас осваивает бомбометание этим боеприпасом, один полк переоборудованных под эту бомбу Ту-2 уже вышел на результат в 20 % попаданий учебным боеприпасом по цели типа линкор/линейный крейсер/тяжелый авианосец с высоты в 5000 м, второй обучается. С «Ке-го» сложнее – осваиваем технологии, необходимые для серийного производства ГСН, доводим оперение авиабомбы. Пока что удалось добиться 15 % попаданий в плот с костром, имитирующий эсминец. Инженеры клянутся, что за полгода доведут ГСН и оперение до уровня, обеспечивающего 20–25 % попаданий на высотах до 2000 м, с использованием обычного бомбардировочного прицела. Кислородные авиаторпеды пока не вышли даже на предсерийный образец – тут пока особых успехов не ожидается.

– Вот и ответ на ваш первый вопрос, Николай Герасимович, – спокойно ответил я, – «Фрицы» против тяжелобронированных целей, от тяжелого крейсера и выше – замечу, что при 20 % вероятности попадания, при том, что для выведения из строя или потопления тяжелого корабля считать 10 попавших в цель бомб, 200 бомб, скорее всего, хватит на все оставшиеся к лету 1945 года тяжелые корабли Императорского флота; «Ке-го» – для эсминцев, легких крейсеров, торгового тоннажа – полагаю, что даже одиночного попадания 800-кг бомбы, снаряженной 500 кг ВВ, хватит для вывода корабля из строя, а трех попаданий для его потопления. Что касается вашего второго вопроса – тот же «Фриц» можно сделать с бетонобойной БЧ, или, если у нас решили вопрос с производством специальной взрывчатки для боеприпасов объемного взрыва – для взлома сильно укрепленной обороны это еще лучше.

– А вы говорите, Михаил Петрович, что это вам не по силам, – мягко укорил меня Кузнецов, – сами видите, вы сделали вполне приличный первоначальный набросок сил и средств, необходимых для этих операций. А как вы вообще видите этот комплекс операций, разумеется, в первом приближении?

– Северные Курилы надо будет брать группировкой, базирующейся на Петропавловск-Камчатский, – ответил я, – десант в Корсаков, я пока не знаю, откуда лучше будет высаживать; дальше надо будет действовать по американской методике «шаг за шагом», продвигаясь на юг по цепочке Курил, высаживаясь на один курильский остров за другим, отстоящий друг от друга на 100–150 миль, и быстро строя там аэродромы, чтобы десантное соединение и эскадра прикрытия все время находились под «зонтиком» базовой авиации, раз у нас пока нет авианосного соединения. А после захвата островов Южных Курил и сосредоточения там нашей группировки можно будет готовить десант на Хоккайдо.

– Очень хорошая идея, – подбодрил меня Кузнецов, – конечно, прорабатывать ее надо будет по окончании войны в Европе, когда прояснится вопрос с трофеями, но вариант рабочий, Михаил Петрович, не сомневайтесь. У меня к вам остался один вопрос последний. Вы беретесь?

– Да, – ответил я, глядя в глаза Николаю Герасимовичу.

Кузнецов резко встал, подошел к книжному шкафу, достал с полки бутылку коньяка, две рюмки и плитку шоколада, поставил все это на стол, точными движениями разлил коньяк по рюмкам, разломал шоколад – и произнес тост: «За Флот!»

– За Флот, – повторил я, чокаясь с создателем советского флота, скрепляя тем самым вступление в его команду – команду, членом которой я был с того момента – и на всю оставшуюся жизнь.

…и снова мне послышался смешок, где-то за гранью. Да пошел ты в свое пекло, рогатый – если ты существуешь иначе, чем игрой моего воображения!

В июле 1944 года Италия формально еще оставалась единой. Однако будущий раскол уже проявился отчетливо: при том, что столицей считался Рим, органы власти Народной Италии находились в Милане, а «администрация» дона Кало в Неаполе. Отношения между Севером и Югом были больше похожи на враждебные государства – коммунисты, бывшие в Народной Италии одной из главных политических сил, жестоко преследовались югоитальянским режимом. В то время отдельные лица, бывшие прислужниками Муссолини, занимали на Юге посты во власти – что было категорически невозможно на Севере. Одна лишь Церковь признавалась по всей Италии за авторитет.

Муниципальные выборы июля 1944 года были чертой, после которой возврат к прежнему стал невозможен. Всего лишь выборы городских коммун – но ясно было, что победители станут ведущей политической силой Италии… единой или каждой из двух по отдельности? Ответ на этот вопрос тогда еще не был очевиден. Многим казалось, что единство в этом вопросе сохранит единство страны.

Основных политических партий было пять: ИКП, социалисты, христианско-демократическая, христианско-консервативная (обе последние объединяли буржуазию и аристократию антифашистского толка, ХДП была за республику, ХКП склонялась к возвращению монархии), и Партия национального прогресса дона Кало (на Севере имеющая очень слабое влияние – однако же ее кандидаты участвовали в выборах в отдельных коммунах). Церковь не была представлена непосредственно, но очень многие представители партий (включая ИКП) считали себя католиками. В то же время именно Ватикан приложил основные усилия, чтобы выборы вообще были организованы и проведены с должным порядком, в одинаковые сроки.

На Севере все прошло мирно и празднично. Как и следовало ожидать, в большинстве коммун победили коммунисты в блоке с социалистами, но их власть никоим образом не была монопольной, в городские советы везде прошли и кандидаты от других партий. Никакого военного положения не вводилось, Корпус народных карабинеров лишь обеспечивал порядок и охрану избирательных участков, Народная Армия, а тем более советские войска не выводились из казарм – а появившиеся в ряде западных газет фотографии русских танков на улицах, как оказалось, были сделаны раньше, еще во время войны. Выборы были похожи на карнавал – с цветами, музыкой и смехом. Единичные случаи провокаций быстро пресекались карабинерами, а иногда даже просто народом.

На юге же происходило что-то ужасное. Предвыборная кампания была до предела грязной – лозунги ПНП по отношению к политическим противникам напоминали антисемитские призывы гитлеровского Рейха. Кандидаты от прочих партий подвергались угрозам и избиениям со стороны «неустановленных личностей»; в целом ряде случаев им просто не давали зарегистрироваться – или же, когда это все же удавалось сделать, представители ПНП проходили как «единственные кандидаты». Исчезали списки для голосования из избирательных участков, счетчиков голосов запугивали и избивали, в последнюю минуту вводились новые правила, о которых ставили в известность только кандидатов от ПНП – а когда шел подсчет голосов, наблюдателей от оппозиционных партий и Церкви не допускали в места счета самыми разными методами, наиболее нейтральным из которых был комендантский час, произвольно устанавливаемый жандармерией дона Кало – причем на улицы, для надзора за порядком, были выведены и американские оккупационные войска с бронетехникой.

Результат был легко предсказуем. Если на Сицилии и в Калабрии власть дона Кало успела укрепиться, то в Кампании, Апулии и Молизе, где из всех южных областей влияние коммунистов было сильнее всего, и еще оставались неразоруженные партизанские отряды, тяготеющие к ИКП, вспыхнули беспорядки. В ответ банды головорезов ПНП при поддержке жандармерии, а иногда и американских солдат, зверствовали не хуже эсэсовцев Достлера – убивали, грабили, насиловали, сжигали дома. В этой ситуации американское оккупационное командование проявляло олимпийское спокойствие. Как и газеты Англии и США, которые в большинстве «не замечали» бесчинств, зато писали хвалебные статьи о развитии итальянской демократии.

После чего стало окончательно ясно – Север и Юг не уживутся в одном государстве, по крайней мере, при сохранении существующих политических сил. И демаркационная линия на годы стала государственной границей.

Дон Кало (толстяк с сигарой), сидя в автомобиле (за рулем американский солдат), принимает доклад увешанных оружием громил самого бандитского вида. На заднем плане видны горящие дома и трупы.

– Ваша предвыборная кампания проведена успешно! Кто проголосует не так, может сразу заказывать себе гроб!

Мадонна, как хорошо, что я не послушалась мудрую тетушку Софию, которая в ожидании тревожных событий звала меня приехать к ней в Неаполь – а послушала брата Марио, сказавшего что для приличной девушки лучшее место там, куда немцы не доберутся, партизанский край вблизи Альп! Мне страшно сейчас представить, что я бы не встретила моего рыцаря, самого лучшего из всех мужчин на земле, да все те, за кого меня пытались сосватать, вместе взятые, не стоят и его мизинца – о, мадонна, я все не могу поверить, что сейчас он мой законный супруг, и сам папа венчал нас в соборе Святого Петра, как королевских особ! Я бы не стала участницей самых захватывающих событий, как поимка самого главного врага рода человеческого, Адольфа Гитлера, объявленного самим папой «воплощением нечистого на Земле», не попала бы в русский «спецназ», где мой рыцарь учил меня драться, стрелять, нырять с аквалангом, вот только с парашютом прыгнуть он мне категорически не разрешил. Знакомства с какими людьми я удостоилась – и с его святейшеством папой, вручившем ордена Святого Сильвества мне и моему рыцарю, и с русским Вождем Сталиным, лично одобрившим наш брак, по просьбе папы, или его посланца, достойного отца Серждио – наверное, после он просто хотел взглянуть на меня, иначе зачем бы ему приглашать на аудиенцию не только адмирала Лазарева и Анну, но и меня, не имеющую еще никаких заслуг перед собственно Советским Союзом? Ведь там, в поезде Гитлера, я, к стыду своему, не только не помогла моему рыцарю, но и его из-за меня чуть не убила эта немецкая дрянь, а после я могла умереть и сама, ну зачем я, забыв все, чему меня учили, полезла в рукопашную, надо было сучку просто пристрелить! Ну а в Киеве я всего лишь делала то, что мне говорила Анна – и ее заслуга намного больше моей! Но Фортуна улыбнулась – и вот, «самая знаменитая из женщин Италии, живой символ Красных Гарибальдийских бригад, жена дважды Героя Смоленцева (а для меня всегда – просто мой рыцарь, мой кавальери)», да еще и русский орден, мне! И теперь вот мой долг быть там же, где муж – однако же его послали снова на Украину (неужели мерзавца Василя Кука ловить?), а мне приказано пока состоять при Анне, в роли ее помощницы и адъютанта. «И никакого фронта – пока не родишь», так сказал мне мой рыцарь, и воля его была непреклонной.

А ведь все могло быть иначе. И взял бы меня замуж, даже не спрашивая моего согласия, какой-нибудь сицилийский лавочник! Глупые южане, когда я была еще в Италии, попадали к нам их газетенки, а пару раз и с приехавшими оттуда довелось говорить – так они убеждены, что тут на севере ужасные русские ведут себя, как дикие гунны-завоеватели, убивают за косой взгляд, грабят открыто, забирая все, что понравится, ни одна женщина не может выйти из дома без риска подвергнуться насилию – и это еще лишь предвестье Большой Беды, когда русские всех загонят в «колхозы» и заставят работать, как римских рабов! Как мы смеялись, читая и слушая этот бред, – те, кто сражались с этими русскими плечом к плечу, против отродий дьявола! Интересно, это правда, что самые одержимые из нацистов перестают быть людьми даже физически – под кожей у них зеленая змеиная чешуя, под маской лица звериная морда, как на известном русском плакате? Слышала, что во Второй гарибальдийской даже решили проверить – поймав какого-то эсэсовца, содрали с него кожу, как во времена инквизиции, чешуи не нашли, может еще не успел обратиться?

Так я свидетельствую – русские это никакие не варвары, а очень приличные люди! Своей эмоциональностью и непосредственность они похожи на нас – в отличие от чопорных англичан и машиноподобных немцев – и смотрят на нас, как на боевых товарищей, равных себе! А как можно своего товарища, которого искренне уважаешь – убить, ограбить, обидеть его жену, сестру или дочь? Слышала, что были отдельные, очень редкие случаи – что поделать, люди не ангелы – но всегда это вызывало самое суровое осуждение у русского же командования и властей; никак не сравнить с немецким разбоем, когда отродья сатаны совершали свои гнусные преступления совершенно открыто, толпой, и этим гордясь! Знаю, что не все немцы такие, и побежденная Германия вроде как союзник русских, но в Италии еще долго сохранится память о нации воров, разбойников и убийц, учинивших в нашем прекрасном Риме дикие бесчинства, и пройдут, наверное, века, прежде чем мы это забудем. А русские никогда не были нам врагом!

Так вот, эти южане… Это надо совсем ума не иметь, чтобы голосовать за бандитов! Знаю, что формально в Южной Италии гражданскую власть осуществляет какой-то «временный» комитет, или администрация – но всем известно, что реально на Юге все решает дон Кало и его покровители в Америке. А муниципальными выборами вы сами посадили себе на шею людей этого мерзавца, может даже не все они члены мафии, но слушают дона Кало, получают от него подачки и делают все, что он велит. Знаю, с какой «честностью» эти выборы проводились, в русских газетах уже выражение появилось, «демократия по-сицилийски», – но вот убеждена, что одним жульничеством не обошлось, был и глупый страх южан перед ужасными русскими, которые если придут, то всех перережут, а кого пощадят, то загонят в колхозы! Ведь у дона Кало не так много верных ему собственно сицилийских бандитов – вся «жандармерия» Югоиталии, как и младшие члены банд, это в большинстве бывшие солдаты королевской армии, дезертировавшие или капитулировавшие! А как же американцы, спросите вы – так ведь, насколько мне известно, они брезгливо отодвигались от грязных дел, не желая портить репутацию «освободителей», вряд ли бы они стали открыто воевать не с отдельными «нарушителями порядка», а со всем итальянским народом?

Анна, слушавшая мою гневную речь, сказала:

– А ты хотела бы, чтобы это услышала Италия? Если, как сказал отец Серджио, ты сейчас «самая знаменитая из итальянок», и твоим именем чаще всего называют новорожденных девочек, не только на Севере, но и на Юге?

Конечно, хотела бы – но разве это возможно?

– Люсенька, ну ты просто меня удивляешь! Если это нужно, не только Народной Италии, но и СССР?

Я еще недостаточно разбираюсь в русской иерархии. Если Анна Лазарева, инструктор ЦК, как это перевести на итальянский? А ее начальник, Пономаренко, член Политбюро, это вроде министра? Хотя нет, русские министры называются «наркомы». Как бы то ни было, уже через два дня меня пригласили в радиостудию. Я ужасно нервничала, но мне сказали, что мой голос не пойдет сразу в эфир, а будет записан на особый аппарат, «магнитофон», можно послушать, и если не понравится, повторить.

– Да ты не бойся, – ободрила меня Анна, поехавшая со мной, – представь, что перед тобой толпа народа, кому ты хочешь сказать. А ты сейчас, без шуток, национальная героиня Италии – многих ли у вас венчал сам папа, в соборе Святого Петра?

И я сказала! Сначала правду о русских и о России – а затем про дона Кало, его прислужников и всех прочих, кто лижет ему зад и сапоги – не стесняясь в выражениях, о мадонна, прости мне грех сквернословия, но я всего лишь назвала мразь теми словами, которых она заслуживает! Я не из благородных дам, которые называют отхожее место кабинетом задумчивости – и разве это грех, что я во всеуслышание заявила, само имя этого сицилийского головореза по-русски звучало бы как дон Дерьмо, ну а по-латыни, дон Задница?! Присутствующий товарищ в штатском, переводчик с итальянского, выразил было сомнение, можно ли так называть первых лиц государства, с которым СССР все же не находится в состоянии войны. На что Лазарева ответила – а какой официальный пост занимает дон Кало, разве он король, президент, премьер? И эти мои слова остались – но все же, о мадонна, я никак не думала, что прозвище, данное мной для главного итальянского бандита, подхватит вся Италия, и Север, и Юг!

– Ты не боишься, что мафия тебя заочно приговорит, как меня ОУН? – после спросила Анна. – Я слышала, что сицилийские доны очень щепетильны во всем, что касается их авторитета.

Я лишь рассмеялась. Хотела бы я взглянуть, как сицилийцы явятся за мной в Россию?! Так что пусть выносят любой приговор – мне все равно! Хотя – они же моим родным будут мстить!

– Не бойся, – сказала Анна, – римские товарищи за твоим Марио и всеми прочими проследят, прикроют. Ну а когда ты все же решишь посетить Италию – будь осторожна!

Ой, когда это еще будет? После отъезда моего рыцаря на войну – мадонна, только бы с ним ничего не случилось! – мне было тягостно оставаться в гостинице одной. Скучать не приходилось – вместе с отцом Серджио я встречалась с гарибальдицами, участниками Парада Победы, эти бравые парни смотрели на меня, как на богиню, и готовы были носить на руках! Затем, опять же вместе со святым отцом и какими-то русскими чиновниками, я осматривала собор на Грузинской улице, возвращаемый Католической Церкви. И конечно, я часто составляла компанию Анне, обычно мы вместе обедали, один раз вечером ходили в театр, но я понимала, что ей тоже хочется побыть наедине с любимым мужем, а кроме того, у нее были и какие-то секреты, к которым я не была допущена – тогда я впервые услышала слово «Рассвет», еще не зная, что оно означает. И вот наконец мы летим из Москвы куда-то далеко, на север – признаюсь, мне было немножко страшно, ведь в Риме почти не бывает морозов и очень редко выпадает снег!