, по своему обыкновению лежащего на самой середине дорожки, ведущей к воротам Обители.
Как обычно, при виде этого черного как смоль зверя, способного один на один взять медведя-шатуна, Ансельму захотелось крови: «Может, все-таки надо было его казнить?»
Картинка с обезглавленным телом, бьющимся в агонии у ног палача, появившаяся перед внутренним взором, тут же улучшила настроение. Впрочем, ненадолго: при всей своей привлекательности это желание было неверным. Ибо лишало Ансельма человека, знающего о торговле ВСЕ.
«Ничего, усекновение руки – тоже наказание… – подняв взгляд к стремительно темнеющему небу, подумал он. – И очень неплохой намек для остального ворья…»
– В-ваше преподобие, про д-доходы К-книдской обители рассказывать? – собравшись с духом, еле слышно поинтересовался Торгаш.
– Я ознакомлюсь с ними сам… – не оглядываясь, бросил глава Ордена. – Можешь идти…
Недавняя и еще не забытая экзекуция явно обострила чутье на неприятности: Шавер вылетел в коридор чуть ли не раньше, чем понял, что гроза миновала. А через несколько мгновений до Ансельма донесся еле слышный скрип.
«И Бенор вышел…» – подумал он, с наслаждением почесал ноющий шрам на ягодице, затем вспомнил о почти удавшемся покушении и, торопливо оперевшись на подоконник и подавшись вперед, облегченно перевел дух: копна сена на телеге, стоящей под окном, радовала глаз своей величиной.
Липкая волна ужаса, нахлынувшая на него вместе с воспоминаниями, тут же начала отступать. Но недостаточно медленно, и он, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к стене, снова уставился на пса.
Аталор спал. Чутким сном воина, уверенного в своих силах. Его лобастая голова покоилась на мощных передних лапах, а кончик черного как смоль носа почти касался основательно погрызенной кости.
«Могуч, бесстрашен и неудержим…» – подумал Ансельм, проводил взглядом послушника, «из уважения» к псу решившего добираться до исповедальни не напрямик, а в обход кузницы, и заметил несколько черных пятен, упавших из-под низких облаков к миске аталора, стоящей перед его конурой.
Настроение, еще мгновение назад балансировавшее между «неплохо» и «так себе», тут же ухнуло вниз: Вестники Смерти рвали чужое именно тогда, когда его хозяин был чем-то занят.
– Твари… – прошипел монах, привычно начертил перед собой отвращающий знак и вдруг понял, чем вызвано ухудшение его настроения: воронье вело себя так же, как брат Шавер, сестра Эльга и все те, кто поверил посулам Двуликого и вступил на путь, ведущий в бездну Неверия!
Мысль о бездне Неверия тут же напомнила ему о Вейнаре – королевстве, в котором не осталось ни одной Обители, – и заставила заорать на всю Обитель:
– Бено-ор?!
Дверь тут же отворилась, и в кабинете возникла сухощавая фигурка помощника.
– Да, ваше преподобие?
– Брата Рона ко мне! Живо!!!
…Несколько минут, потребовавшиеся Бенору, чтобы найти и приволочь иерарха, Ансельм не находил себе места – метался по комнате, как акрид по клетке, и скрипел зубами от все усиливающегося бешенства. А когда на пороге возникла сутулящаяся фигура Рона и Ансельм почувствовал, что второе лицо в Ордене виновато прячет взгляд, из глубины его души поднялась черная волна бешенства.
– Ну?!
Иерарх прикрыл глаза и сгорбился еще сильнее.
– Вейнарскому Льву благоволят Боги…
– Что-о-о?!
– Покушение не удалось… – смахнув со лба капельки пота, выдохнул брат Рон. – В «Медвежье Логово» попало шесть сосудов с «Огнем Веры», постоялый двор сгорел дотла, но Латирдан выжил…
…Дальнейший рассказ иерарха Ансельм понимал урывками – бешенство, затопившее сознание, требовало крови и смертей.
– …когда разбились первые три сосуда, братья-клинки ворвались во двор и начали рубить часовых…
– …подпереть двери заранее подготовленными кольями они не успели, так как завязли в бою с хейсарами и сотрудниками Тайной службы Вейнара, изображающих боевые пятерки Пепельного братства…
– …братья, которым было поручено уничтожить метатели, выполнив свой долг, рванули на помощь, но переломить ход боя не могли…
– …вейнарцев было слишком много, поэтому десятник Орман Кот принял решение пробиваться к лесу…
Первая связная мысль появилась только после того, как Рон закончил свой рассказ.
– Что с метателями, которые мы отправили в Бочаги?
Иерарх осенил себя знаком животворящего круга:
– Сожжены. Все три. Обслуга в полном составе ушла в леса и в настоящее время движется к границам Вейнара…
– Ро-он?
– Да, ваше преподобие?
– Что значит «да»?! – заорал Ансельм. – Я дал тебе самое совершенное оружие, когда-либо созданное руками людей, оружие, способное превратить в пепел все, что угодно! А что сделал ты?!
Рон, начавший путь к вершинам власти из обыкновенных братьев-клинков, поиграл желваками, вытер о сутану вспотевшие ладони и угрюмо усмехнулся:
– Я имел глупость подарить Латирдану ЗНАНИЕ…
Выразиться точнее не смог бы и сам Ансельм:
– Именно! Поэтому…
– …поэтому я исправлю содеянное! Сам возьму пятьдесят братьев-клинков и уйду в Вейнар. Сегодня же…
Глава Ордена, готовившийся кликнуть стражу, закусил ус и кивнул – с казнью можно было и погодить. Тем более что прямой вины в провале покушения на Роне не было.
– Даю тебе два месяца и полторы десятины. Не справишься – пеняй на себя…
Иерарх благодарно улыбнулся – видимо, до последнего мгновения не верил в то, что Ансельм примет его предложение:
– Да не забудет о вас Вседержитель!
– Перед тем как уйти, передашь дела брату Дайтеру… – пропустив мимо ушей его благодарность, приказал глава Ордена. Потом подумал и решил полить латран медом: – Ты – не простой брат во Свете, а один из лучших иерархов, который когда-либо стоял по правую руку от Светлого Трона. Поэтому должен понимать, что твоя должность – это прежде всего ответственность! Причем ответственность не только перед Богом-Отцом, мною и братьями, которые нашими стараниями идут к Свету, но и перед всем Горготом, который чем дальше, тем сильнее уходит во власть Двуликого! Если мерить обычными мерками, то винить в провале покушения на Латирдана надо тех, кто не выполнил твой приказ. Но, увы, обычные мерки нам с тобой не подходят, ибо от решений, которые мы вынуждены принимать, зависит будущее всех тех душ, которые до сих пор прозябают во Тьме Неверия…
Речь получилась чуть выспреннее, чем рассчитывал Ансельм, но Рон даже не поморщился – склонил голову в знак согласия и «сокрушенно» вздохнул:
– Я понимаю, ваше преподобие: если бы я был предусмотрительнее и послал с метателями еще три-четыре десятка братьев-клинков, то приспешник Двуликого, препятствующий нам принести Свет в Вейнар, уже отправился бы в Небытие…
– Именно! – улыбнулся глава Ордена и осенил иерарха знаком животворящего круга. – Поэтому твой уход в Аверон – не наказание, а знак моего высочайшего доверия…
– Благодарю! – искренне воскликнул брат Рон. – Разрешите идти?
В чем, в чем, а в искренней благодарности своей правой руки Ансельм не сомневался – «знак высочайшего доверия» был очень неплохой альтернативой смерти на эшафоте. Поэтому еще раз улыбнулся и шевельнул пальцами, разрешая иерарху удалиться. Потом выждал пару минут, стер с лица улыбку и хмуро посмотрел на Бенора:
– Приведи брата Кладия. И желательно побыстрее…
…Когда брат Кладий, один из двух братьев-надзирателей, которые заняли место Годрима, понял суть приказа чуть ли не со второго предложения и унесся в казармы, Ансельм устало откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и попытался понять, все ли он сделал для того, чтобы удержать Рона от глупостей.
«То, что я обязательно отправлю с ним какое-то количество закладок, он понимает. Значит, попытается выяснить их имена. Поняв, что их не двое-трое, а десять, он сначала взбесится, а потом размелется в муку, но узнает суть вложенного в них задания. Ломать всех он побоится. Да и не успеет при всем желании. Значит, прикажет брату Люку прочесть парочку первых и последних, а затем успокоится: приказы, полученные шестью из десяти братьев, слово в слово повторяют мое обещание…»
На самом деле рамки, поставленные Ансельмом своей правой руке, были намного уже, чем мог представить себе иерарх, – закладки четырех братьев-клинков приказывали им убрать Рона не только при бездействии, недостаточном усердии или попытке скрыться, но и при любой угрозе того, что его знания об Ордене станут достоянием третьих лиц. И это было правильно: ставить под удар себя и свои планы Ансельм не собирался.
«Уберет Латирдана – вернет себе и должность, и все, что с ней связано, – подытожил он. – Не уберет – заплатит сразу за все свои ошибки…»
Мысли о том, с чем связана должность Рона, сначала скользнувшие по краю сознания, вскоре вернулись. И ударили не в голову, а в чресла: Ансельм, до этого мгновения упивавшийся ненавистью к Латирдану и к недоумкам, не сумевшим его убрать, неожиданно для себя оказался на ногах и, торопливо обежав стол, вылетел в коридор…
…Над навыками брата Кладия надо было работать и работать: в самой глубине голубых глаз послушницы Тиараны клубился страх.
Нет, раздевалась она сама. И на ложе забиралась тоже. Но вместо привычных Ансельму радости, ожидания и похоти в ее движениях чувствовались неуверенность, непонимание и даже тень нежелания!
Почувствовав все это, глава Ордена сначала разозлился и почти решил выставить девицу вон, но потом вспомнил ощущения во время близости с сестрой Одалией и хрипло выдохнул:
– Убери руки и разведи колени…
Предплечье, прикрывающее грудь, дрогнуло и опустилось на живот. А ладошка, пытающаяся не дать Ансельму увидеть девичье лоно, так и осталась на месте!
– Убери руку и разведи колени… – пожирая взглядом темные волоски, выбивающиеся между белоснежными пальчиками послушницы, рыкнул он и мысленно взмолился всем Богам сразу, чтобы она этого не делала.
Боги смотрели на него – услышав в его голосе нотки приближающегося безумия, девица испуганно вытаращила глаза, уперлась свободной рукой в ложе и начала медленно отползать к изголовью!!!
Сутана оказалась на полу сама собой. Нижняя рубашка, поддетая под нее вместо власяницы, – тоже. Колено уперлось в край ложа, пальцы рук сомкнулись на щиколотках и рванули легонькое тело девицы на себя:
– Ку-уда?!
– Н-не надо!!! – ломая наложенные «рамки», пролепетала послушница, уперлась обеими руками в грудь нависшего над ней Ансельма и попробовала его оттолкнуть.
Ха!!! Безумная волна желания, поднявшаяся из чресел, ударила в голову и на мгновение остановила время – за один-единственный миг глава Ордена Вседержителя увидел крошечный шрамик на левой брови Тиараны, тоненькую «паутину» на чересчур полной для нее груди, родинку чуть ниже пупка, две царапинки на левом бедре и пару отдающих желтизной синяков на правой голени.
– Будешь трепыхаться – сделаю больно… – донеслось откуда-то со стороны, затем алые губки послушницы метнулись в лицо, и Ансельм с наслаждением принюхался к их аромату.
Запаха мяты не чувствовалось. Аромата жухлой травы – тоже: от послушницы веяло дорогими притираниями, медом и чистой, здоровой кожей.
«Не несушка…» – подумал он и мысленно усмехнулся, ощутив, что думает об этом с сожалением.
– Н-не надо! Я очень прошу!!! – словно дождавшись этого момента, выдохнула девица, попробовала выскользнуть из-под Ансельма и тем самым стронула с места остановившуюся было лавину безумия…
…Черные простыни. Белое тело. Алые пятна крови на разбитых губах, подбородке, животе, лоне и бедрах. Запахи той же крови, пота, страсти и ненароком пролитого вина. Слезы, катящиеся по щекам Тиараны. Ее стоны и вскрики. Хриплое дыхание самого Ансельма, доносящееся словно издалека, – все это, вместе взятое, пьянило сильнее любого белогорского. И дарило больше желания, чем полный кувшин отвара страстоцвета!
– Скажи «нет»! – изредка просил он. И, дождавшись полного муки выдоха, ощущал себя Зверем. Таким же могучим и неудержимым, как кобель аталора, охраняющий ворота Обители.
– Скажи «не надо»! – требовал он, вглядывался в движения окровавленных губ и с новыми силами врывался в пылающее огнем лоно.
– Скажи «я больше не могу»! – рычал он, вслушивался в истошный крик, вырывающийся из груди девицы, и содрогался от совершенно безумных по остроте Касаний Эйдилии.
Время… времени не было. Вообще: был он и она. А еще Страсть. Жаркая, как солнце в середине травника.
Видимо, поэтому, почувствовав прикосновение пальцев к шее, он зажмурился от наслаждения, с силой подал таз вперед и почувствовал, что снова возносится в чертоги к Богине Любви.
– О-о-о!!! – хрипло взвыл он, приоткрыл веки и… вытаращил глаза: его ложе и распластанная на нем Тиарана на самом деле удалялись. Но не вниз, а куда-то в сторону!
Страшный удар по спине и затылку, на мгновение выбивший из него дух, вернул способность соображать. И словно вырвал из полумрака две рослые фигуры в чем-то, похожем на хейсарское ара’д’ори.
Тело, все еще содрогающееся от очередного Касания, не отреагировало никак. А разум… разум, в мгновение ока сбросивший с себя оковы сладкой неги, заставил открыть рот и помог выдохнуть целый слог:
– Ра…
Вторую половину имени телохранителя, который должен был стоять за дверями опочивальни, проорать не получилось – кулак третьей тени, возникшей из темноты слева от Ансельма, впечатался в нижнюю челюсть и свернул ее набок!
Левая рука монаха уперлась в пол. За ней – правая. А вот подтянуть ноги и прыгнуть к стойке с оружием ему не удалось – одна из двух теней, стоящих рядом с ложем, перетекла поближе и неимоверно быстрым движением вбила пятку в колено Ансельма!
Хрустнуло. Потом еще и еще. Боль, рвущая на части челюсть, рванулась вниз и ударила в оба колена и левую стопу.
– Теперь не побегает, ашер… – хохотнули над головой, затем в лицо бросилось что-то темное – и мир погас…
…Сознание вернулось как-то сразу. И не насовсем, а на миг – ударило в сломанную челюсть, прыгнуло в стопу, а затем выжгло разум жутким ударом в оба колена.
Второе возвращение в тело получилось чуть длиннее – Ансельм почувствовал не только боль, но и успел испугаться силе и яркости боли, ударившей по глазам.
Третье принесло запахи – лошадиного пота и почему-то леса, четвертое – если оно и было – он не запомнил, а когда открыл глаза в пятом, понял, что лежит на мокрой траве около пылающего костра, и застонал.
Зря – его сердце, колотящееся, как язык тревожного колокола, не ударило и десятка раз, как перед его носом сгустилось темное пятно.
– Ансельм ти-аро Наргиаз? – поинтересовался чей-то голос.
Титулом, полученным по праву рождения, Ансельма не называли лиственей тридцать пять, поэтому он слегка опешил. И тем самым разозлил вопрошающего.
Кивнуть получилось через вечность, когда чуть ослабла боль, вызванная новым ударом в сломанную челюсть.
– Замечательно! А я – Вага Крыло Бури из рода Аттарк…
Глава Ордена Вседержителя обреченно закрыл глаза и тут же взвыл от очередной вспышки боли – пальцы хейсара оттянули правое веко, а короткий, но от этого не менее острый Волчий Клык отсек его к Двуликому!!!
– Не прячь взгляд, я еще не договорил… – рявкнул горец, сделал короткую паузу и тут же продолжил. Тоном, в котором не было никаких признаков ненависти или злости: – Ты забрал у меня жену. Я заберу у тебя жизнь…
– Я котоф сафласись са ее шиснь сысясу ше’ткоф… – стараясь не шевелить ни сломанной челюстью, ни распухшим и поэтому не слушающимся языком, полусказал-полупромычал Ансельм.
Как ни странно, хейсар понял: склонился чуть пониже и усмехнулся ему в лицо:
– Мы, хейсары, не торгуем своими близкими…
– …ять тысясь… десясь… ятьдесяс!!! – почувствовав, что названная им сумма горца не зацепила, начал перечислять монах. – Еси’ало ятьдесяс, я готоф сафласись… э-э-э… тфести!!!
Хейсар поскреб пальцами подбородок и посмотрел куда-то за спину Ансельму:
– Кобб?
– Да, ашер?
– Кол для его преподобия уже готов?
– Еще нет! Только-только заканчиваю стругать дрын для брата Рона…
– А во-он те для кого?
– Первый – для брата Юшара, за ним – для Корвена и Сэнно, а тот, у переметных сумок, – для Дайтера…
«Они выкрали не только меня, но и обоих иерархов с главой Недремлющего Ока и его помощниками?!» – потрясенно подумал Ансельм и тут же услышал душераздирающий хруст, а за ним – истошный крик брата Натраза:
– Не-е-ет!!!
Пальцы Крыла Бури тут же вцепились во второе веко и оттянули его на себя:
– Отрежу и это, а то ненароком упустишь какие-нибудь подробности. Потом усажу поудобнее…
– На кол? – хохотнули из темноты.
– Нет… – холодно улыбнулся хейсар. – На кол он сядет последним…
