Благословений, ни на боль от ожогов, то проваливаюсь в прошлое и до рези в глазах вглядываюсь в бессвязные отрывки воспоминаний, то вскидываю голову вверх в надежде увидеть хоть какие-то признаки рассвета.
Увы, признаков нет: там, где должно быть небо, клубится густая тьма, черная, как обуревающие меня чувства.
Сидеть на месте и просто ждать – невыносимо. Тем более что с каждой новой каплей, падающей на размокшую землю, контуры следов, оставленных лошадьми Унгара, расплываются все сильнее, а вместе с ними расплывается и надежда на то, что мне удастся найти и спасти Мэй.
Арвен Шалый, охотник из Туманного Оврага, пытающийся отработать полученный от Латирдана кошель с золотом, тоже не очень верит в успех нашего похода: по его мнению, за двое суток, прошедших с момента похищения, Унгар, передвигающийся одвуконь, мог бы добраться даже до Норреда. Впрочем, вслух он этого не говорит. Что, на мой взгляд, весьма благоразумно: вынужденное бездействие и страх за Мэйнарию напрочь лишили меня способности думать и превратили в того самого Нелюдя, которым меня считают те, кто верит во Вседержителя.
Превратили по-настоящему: я действительно жажду крови. Как Унгара Ночной Тиши, так и всех тех, кто имеет хоть какое-то отношение к ее похищению – Неддара Латирдана, отправившего Мэй в Шаргайл, Тарваза Каменной Длани, давшего жизнь самому ублюдочному хейсару среди всех, которых я видел, братьев во Свете, покушавшихся на короля, и многих, многих других.
Жажду. До умопомрачения. А еще боюсь. За Мэй. Ибо помню слова, которые она сказала Неддару Латирдану в тот день, когда я озвучил наше желание покинуть Шаргайл задолго до конца праздников:
– Если мы останемся, но Унгар меня похитит, то я проживу гораздо меньше. Ибо уйду из жизни так же, как это сделала Аютэ…
Хотя нет, не «помню», а чувствую. Изорванным в клочья сердцем и выжженной дотла душой. И слышу. Чуть ли не в каждом звуке – в шелесте дождя, в далеком волчьем вое и даже в стуке собственного сердца.
Правда, в последнем оно звучит чуточку короче:
– По-хи-тит – уй-ду… По-хи-тит – уй-ду…
…Утро настало как-то сразу: очередной взгляд, брошенный на ночное небо, не утонул в кромешной тьме, а зацепился за еле видимый контур мощной – с два моих бедра – ветви и подбросил меня на ноги.
– Светает! – требовательно рыкнул я, вгляделся туда, где должен был находиться Арвен, и, не дожидаясь ответа, метнулся к развилке тропы, перед которой видел последний след от копыта.
Найти – нашел. Но только встав на четвереньки и общупав с десяток шкур. Затем вгляделся в темноту перед собой, поколебался, решая, в какую сторону двигаться дальше, поискал справа и, уверившись, что для поисков еще слишком рано, в бешенстве вбил в размокшую землю кулак. А через мгновение услышал неуверенный голос Шалого:
– Вам надо поесть, ваша милость: все равно развиднеется не раньше чем через полчаса, а без еды сил не прибудет…
Отмахнулся как от назойливой мухи и, как стоял, на четвереньках, двинулся дальше. Шаря перед собой ладонью и надеясь, что вот-вот почувствую очередную круглую лужицу.
Не дождавшись моего ответа, парень мрачно вздохнул и пробормотал чуть громче:
– Тут у меня мясо, сыр, хлеб и медовые соты! Мяса – много. И сыра – тоже. А вот медову…
– Ешь. Я не хочу…
– Его Величество приказал вас накормить! И сказал, что, если вы откажетесь, я должен напомнить, что Унгар хоть и… э-э-э… роря, но все-таки воин!
– Ро’ори… – не останавливаясь, привычно поправил я.
– Точно, ро’ори… – согласился охотник. – А чтобы его догнать и отомстить, вам надо восстановиться…
Я набрал в грудь воздуха, чтобы послать его куда подальше, и вдруг вспомнил тихий голос Арла:
«Благословение Двуликого подобно неподъемному камню, взваленному на плечи: если ты силен, то оно задавит твоего врага, если слаб – тебя…»
Поморщился, прислушался к своим ощущениям и, почувствовав неприятную слабость в коленях и руках, нехотя встал:
– Ладно, иду…
…Пока я давился абсолютно безвкусными кусками мяса, Шалый изображал манекен – не двигался, не говорил и, кажется, даже не дышал. Но стоило мне вытереть засапожник и вложить его за голенище, в мгновение ока собрал и затолкал в свою котомку остатки еды, подхватил лук, метнулся к тропе и, не глядя на землю, пошел налево!
Само собой, я рванул следом. И, пройдя шагов двадцать, наступил в ту самую лужицу – ямку, оставленную копытом коня.
– Свернули к Быстрице, ваша милость… – негромко пробормотал Арвен, и я, услышав в его голосе нотки удовлетворения, удивленно выгнул бровь.
– И?!
– Значица, будут путать следы…
– Ну, и что в этом хорошего?
– То, что они не местные. И не знают ни троп, ни дорог… – усмехнулся охотник, почувствовав мое недовольство, и тут же объяснил: – В часе ходьбы вверх по течению – водопад. Обойти его с лошадьми в поводу можно только через Тиртову тропу. А она петляет, как заяц, убегающий от погони… Вниз по течению – Черная хмарь, которую просто так не перейти…
– Хмарь?
– Болота. Проводника у них нет, значит, если они сунутся туда, то поплутают дня три, а потом пойдут на полдень…
– Все равно два противоположных направления. Ошибемся с выбором – потеряем…
– Не ошибемся, ваша милость! – хохотнул охотник. – Сначала рванем через Волчью балку и Бурелом к Тиртовой тропе. Если найдем следы, то переберемся через Двурогий холм и к вечеру догоним их перед Голонским трактом. Если следов не будет – пройдем Гиблой тропкой до Троеполья, поспрашиваем местных и перехватим их либо перед Герреном, либо у ворот Меллора…
Почувствовав, что Арвен уверен в том, что говорит, я удовлетворенно оскалился и перешел на волчий шаг…
…К Волчьей балке вышли к концу часа горлицы. И, скатившись по глинистому склону к протекающему по ее дну ручейку, рванули вправо. Еще десять минут быстрого шага, больше похожего на бег, – и Арвен, свернув за очередной поворот, остановился рядом со здоровенным корнем, торчащим из земли на ладонь выше моего лица.
– Тут подняться сумеете, ваша милость? – взглядом показав мне направление, поинтересовался Арвен.
Вместо ответа я молча засунул посох в петлю, убрал его за спину и, вцепившись в изгиб, рывком закинул себя на первую ступень естественной лестницы. Затем нащупал рукой подходящий камень, следом еще один изгиб корня – и, почувствовав стену, в мгновение ока оказался наверху.
Видимо, скорость, с которой я преодолел это препятствие, парня здорово впечатлила, так как, поднявшись ко мне, он вдруг поскреб ногтями бороду и решительно свернул на полночь:
– Пожалуй, можно пройти и через Воющее Логово: да, придется слегка помучиться, зато выиграем еще пару часов.
Само собой, я согласился. И уже минут через двадцать оказался перед чудовищным нагромождением из поваленных деревьев, один взгляд на которое вызывал оторопь.
– В прошлый травник смерчем положило… – не сбавляя шага, буркнул Шалый и, обогнув вывороченный из земли комель некогда могучего тиса, куда-то исчез.
Вглядевшись в переплетение корней и увидев щель, куда он протиснулся, я подошел к ней вплотную, сделал шаг и вдруг оказался в ожившем сне Хэль. Или в чем-то, здорово похожем на него: черно-зеленые, поросшие мхом и пропитанные влагой стволы и ветви погибших исполинов действительно казались стенами логова какого-то жуткого чудовища, от запаха прелой древесины, влаги и мелких черных грибов, во множестве усыпавших все и вся, кружилась голова, а от непрекращающегося гудения, раздающегося со всех сторон, почему-то подрагивало сердце.
– Воет ветер, ваша милость… Неприятно, но ничего страшного… – слегка запоздало сообщил Арвен откуда-то сверху. И убедившись, что я понял, как забираться по этой «стене», куда-то исчез…
…Получасовая «пробежка» по этому бурелому выжала меня до предела – к моменту, когда мы перебрались через последний ствол и оказались перед пропастью, обрывающейся в узкое и заросшее лесом ущелье, я еле стоял на ногах и, кажется, толком ничего не соображал.
Впрочем, стоило мне услышать, что там, внизу, – та самая тропа, на которой могут быть следы похитителей, я пришел в себя, рванул вслед за Шалым и, скользнув в какую-то расщелину, туром заскакал по камням. На бегу мысленно моля Двуликого повернуться и посмотреть на меня.
Бог-Отступник услышал: не успел я добраться до дна ущелья, как впереди раздался ликующий шепот Шалого:
– Следы, ваша милость! Те же самые!!!
…Если верить Арвену – а не верить ему у меня не было никаких оснований, – Унгар и Мэй проехали по тропе предыдущим вечером по направлению к Голонскому тракту. Опять же, по его словам, их лошади были настолько сильно вымотаны путешествием, что еле переставляли ноги.
– Ночевали на поляне у Белого Ключа. Значит, остановятся на ночлег. А до тракта доберутся завтра к часу оленя…
Само собой, я тут же поинтересовался, к которому часу до тракта доберемся мы. И не поверил своим ушам, услышав его ответ:
– Думаю, что где-то за час до них. Если, конечно, пойдем через Двурогий холм и сможем двигаться так же быстро, как добирались досюда…
– Сможем… – упав на землю прямо там, где стоял, выдохнул я, стянул правый сапог, наскоро перемотал сбившуюся портянку, обулся и, вскочив на ноги, уставился на Шалого: – Ну, и куда идти?
Показал. На эту самую Тиртову тропу. И первым рванул вперед. Я побежал следом и уже через десяток шагов понял, почему лошади устали: ущелье оказалось завалено камнями. Размерами от моего кулака и до десяти-двенадцати локтей в поперечнике. Мало того, как минимум один из пяти попадающихся под ногу так и норовил провернуться, а проносящийся мимо – ткнуться в локоть или колено.
Впрочем, мучиться нам пришлось сравнительно недолго – минут через двадцать такого «бега» склоны ущелья начали постепенно понижаться, камни – измельчали и наконец превратили тропу в подобие дороги.
Само собой, я тут же попытался ускориться, но в этот момент Арвен вдруг замер как вкопанный и принюхался:
– Дымом пахнет, ваш-мл-сть! И жженой костью…
Я втянул в себя воздух и ничего не почувствовал. Вернее, почувствовал свой собственный «аромат» – вонь сукровицы и гноя, смрад от местами обуглившихся нагрудника и наручей и вонь пота.
– Ты уверен?
Вместо ответа парень сорвал со спины лук, вытащил из-за пазухи кожаный мешочек и торопливо его развязал.
Я тут же сдвинул пояс так, чтобы чекан оказался под рукой, поправил перевязь с метательными ножами, поудобнее перехватил посох, затем дождался, пока Шалый набросит на рога тетиву, и повелительно мотнул головой – мол, веди.
Повел. Но не по тропе, а вдоль склона. Добрался до узенькой расщелины, скользнул внутрь, ящерицей взлетел вверх и, на миг замерев у края, жестом предложил подниматься к нему.
Я взобрался следом, встал враспор между двумя подходящими камнями, осторожно выглянул наружу и онемел: в центре небольшой полянки, видимой как на ладони, отчетливо выделялось здоровенное выжженное пятно. А в его центре высился прогоревший остов погребального костра…
– Если… Унгар… меня… похитит… я… уйду… из жизни… – простучало сердце. Потом на миг сжалось от дикой боли и застучало снова: – Так, как Аютэ… Так, как Аютэ… Так, как Аютэ…
– Куда вы, ваша милость?! – чуть слышно донеслось из-за спины.
Я изо всех сил сжал зубы, чтобы не заорать от страха, и, все ускоряясь, понесся вниз по склону, до рези в глазах вглядываясь во все увеличивающийся черный круг.
Нырнул в низину, перескочил через узенькую нитку ручейка, взлетел на небольшой пригорок и почувствовал, что сердце начало биться с перебоями: на опушке леса между ветвями двух кряжистых дубов чернела хейсарская бурка. А под ней высилась огромная груда лапника, накрытая аж двумя походными одеялами!
Перед внутренним взором тут же замелькали картинки из недавнего прошлого – дорога в Шаргайл, ночевка в лесу и шалаши, сделанные хейсарами. Я тут же остановился, зажмурился, истово взмолился всем Богам сразу, моля их не отворачиваться от моей жены, и… услышал зловещее карканье за спиной!
– Я прошел Путь и возвращался в храм! – выдохнул я, разворачиваясь на месте.
Ворон склонил голову набок, недобро посмотрел на меня правым глазом и переступил с ноги на ногу.
– Я ехал в храм! – чуть громче повторил я, чтобы заглушить возникшие в памяти слова короля: «…по дороге к границе нам придется заехать в Фьерн, Тьюварр и Ирригард…» И уточнил, чтобы было понятнее: – С женой, которая должна была разделить мое Темное Посмертие!
Ворон посмотрел на меня левым глазом, расправил крылья и взвился в воздух.
– Мы ехали в храм!!! – срывая горло, заорал я. – В храм, слышишь?!
Вестник не слышал. Вернее, не хотел слышать – метнулся на Полночь и исчез за кронами деревьев.
– Мы ехали в храм… – в последний раз выдохнул я, сгорбил плечи, повернул голову к шалашу и наткнулся взглядом на араллух Мэй, валяющийся рядом со смятыми одеялами…
Перед глазами потемнело, а в левом подреберье кольнуло так, как будто в него вогнали раскаленный штырь.
– Только не это!!! – хрипло выдохнул я, с трудом переставляя подгибающиеся ноги, добрался до араллуха, наклонился… и рухнул на колени: рядом с его рукавом в луже крови лежал кусок человеческого языка…
