, соучастие в покушении на жизнь верховного сюзе…
– Ты меня не понял! – взвыл Бельвард. – Мне нужен не Латирдан, а Бездушный и его подстилка! А это, – он ткнул пальцем в склянку с настойкой хаталвара, – обычное снотворное: король и его свита просто уснут! А когда проснутся…
Медведь даже не дослушал – пожал плечами и злорадно ухмыльнулся во всю свою щербатую пасть:
– А когда его величество проснется, вам не жить!
Бельвард оскалился и зашипел:
– Тебе НЕ ЖИТЬ в любом случае! Поэтому я на твоем месте подумал бы о своих девках…
Как ни странно, упоминание о дочерях подействовало на хозяина «Берлоги», как удар по носу – на бойцового пса: он набычился, сжал заплывшие жиром, но от этого не ставшие менее увесистыми кулаки, рванулся вперед и тут же упал на колени, пытаясь просунуть пальцы между шеей и удавкой, вовремя затянутой стоявшим за его спиной Зипуном…
…То, что вырваться из рук Серого не получится, здоровяк понял только тогда, когда пришел в сознание и почувствовал, что лежит на полу со связанными руками и ногами. Но все равно не сдался – приподнял голову, вгляделся в Бельварда налитыми кровью глазами и плюнул, чудом не попав в сапог Бельварда:
– Ублюдок!!!
Юноша схватился за меч, потом сообразил, что рубить единственного человека, который может опоить и короля, и его свиту, глупо, скрипнул зубами и заставил себя успокоиться:
– Слизень? Тащи сюда этих, как их там…
– Юську и Милаву?
– Угу: посмотрим, какого цвета их кровь…
– Ваш-светл-сть, резать нада мелкую: старшая уже на выданье, и…
Рев Медведя еще до того, как Серый договорил загодя зазубренную фразу:
– Их-то за что, ваша светлость?! Эт-ж не по-людски!!!
– Мне нужен результат… – равнодушно глядя на бьющегося в путах мужчину, объяснил Бельвард. – И я добьюсь его любой ценой…
Для того чтобы доломать Медведя, не хватало самой малости. И Слизень, почувствовав это, глумливо усмехнулся:
– Ваша светлость, может, их сначала того-сь, ну-у-у, попортить?
– Не надо!!!! Я сделаю все, что вы хотите!!!
– Слово? – уточнил юноша.
– Слово… – уронив голову, выдохнул Пров.
– Что ж, я тебя услышал… – кивнул Бельвард, ткнул пальцем в маленькую склянку и пододвинул ее к краю стола. – Сейчас посмотришь, как твои дочери выпьют вот это, и отправишься в свою берлогу…
Пров вскинул голову, увидел склянку и побледнел:
– А че это, ваша светлость?
– Яд, который заставит тебя сделать все, что я сказал…
– Яд?!
– Угу! Опоишь всех – твои девки получат противоядие. Нет – завтра к вечеру они начнут умирать. И будут умирать дня три. Медленно и в страшных муках…
– Настойка варсатта? – снова подыграл Слизень, дождался утвердительного кивка и «восхищенно» зацокал языком: – Ух ты! В пазапрошлом снежне им опоили аднаго знакомого ворона. Грят, орал как резаный целых палтары десятины!
– Врут… – поморщился Бельвард. – Те, кто послабее, могут выдержать дня четыре. Здоровяки вроде Прова – пять-шесть. Могут. Но не выдерживают. Поэтому к исходу третьего дня уходят все. Либо устав от боли и наложив на себя руки…
– …либо с помощью тех, кому надоели их крики… – «догадался» Зипун.
Вспоминать о мимолетной победе, словно в насмешку подаренной ему Двуликим, было горько: тогда, за пару часов до приезда короля и его свиты, юноша был уверен, что все сложится как надо – Пров опоит короля и его свиту, три пятерки Серых с легкостью вырежут тех, кто по какой-то причине останется на ногах, а он, Бельвард, самолично взломает дверь комнаты Нелюдя и выполнит обещанное. А почему бы и не верить – солнце еще не зашло за горизонт, на небе, не успевшем затянуться тучами, еще белели редкие облака, а Бог-Отступник еще не простер над Туманным Оврагом свой плащ…
…Время тянулось, как еловая смола. Лежать на чердаке и до рези в единственном глазу вглядываться в далекую просеку на опушке леса, из которой должны были вылететь телохранители короля, быстро надоело, и Бельвард, положив голову на скрещенные руки, принялся мечтать о недалеком будущем, которое наступит после того, как он возьмет кровь Бездушного.
Картины, которые он себе рисовал, здорово поднимали настроение: единственный человек в роду, волею Богов сумевший разобраться в тонкостях торговли и завязавший дружеские отношения с Пепельным братством, уже в ближайшие годы должен был стать одним из богатейших дворян Вейнара. А затем, правильно распорядившись нажитыми деньгами, – и самым влиятельным. Как именно? Да очень просто: сначала он собирался подмять под себя всю торговлю с Шаргайлом. То есть дождаться, пока заработает рынок на Высоком Берегу, а затем с помощью Серых убрать Вартейнов. Затем построить еще несколько подобных рынков на других границах Вейнара и эдак лиственя через три-четыре занять место главы Купеческой гильдии Вейнара.
В том, что это возможно, он нисколько не сомневался – если Карваль из захудалого рода Голонов, выброшенный из родового замка собственным отцом, добился должности главы Гильдии охранников, то он, Увераш, мог претендовать на большее!
Что именно заключается за словом «большее», он понял минут за десять до появления королевского лба, когда додумался, что из двух известных цитат Игенора Мудрого «Жизнь – война…» и «Войны выигрывают не мечи, а копья…» путем несложных рассуждений можно вывести третью. Гораздо более умную и емкую: «Тот, у которого есть деньги, побеждает и в жизни, и в войне…»
От мысли, которая пришла ему в голову после этого, пересохло горло и вспотели ладони: «Деньги – это возможности. Или, говоря иначе, Власть…»
К моменту, когда по улице пронеслись телохранители Латирдана, Бельвард успел примерить к себе должность Первого Министра и пришел к выводу, что возможности, которые дает эта должность, слишком однобоки: правая рука его величества и командующий Первой Тысячей королевства Вейнар является, по сути, чем-то вроде цепного пса короля и не имеет доступа к казне.
Обдумывание сильных и слабых сторон трех других должностей, традиционно жалуемых верховным сюзереном членам Внутреннего Круга, он перенес на потом и, убедившись, что Латирдан и его свита въехали во двор «Медвежьей берлоги», спустился с чердака, дабы еще раз обговорить с Серыми последовательность действий каждой пятерки…
…Кобель, лежавший без движения, вдруг напрягся, поднял голову и еле слышно зарычал. Не грозно, как подобает бойцовому псу, а неуверенно, как щенок, пытающийся показать свою значимость, но еще не забывший тяжесть руки хозяина. Потом задрожал всем телом, тихонечко заскулил и вжался спиной в бок Бельварда.
«Небось, опять хейсары…» – вслушиваясь в шелест дождя, мрачно подумал юноша, вздохнул и заскрипел зубами, услышав свист, раздавшийся из раны под лопаткой.
Облизнул губы, снова ощутил вкус крови, затем слабость и нервно сглотнул: «С такими ранами не выживают…»
Потом поудобнее пристроил голову на сгибе локтя и снова ушел в прошлое – во время своих предыдущих появлений горцы к конуре не подходили. Видимо, не хотели убивать сторожевого пса.
…Первые признаки того, что Пров сдержал данное слово и подмешал в вино настойку хаталвара, Бельвард заметил после полуночи: легкий, резкий и опасный, как пещерный лев, хейсар, еще недавно неслышной тенью скользивший по заднему двору «Медвежьей берлоги», внезапно начал приволакивать ноги и нелепо размахивать правой рукой. Чуть позже, когда настойка затуманила его разум, воину ни с того ни с сего захотелось проверить, чем занимаются свиньи – добравшись до загона, он уперся лбом в изгородь и минут пять-семь наблюдал за мирно спящим хряком. После чего зачем-то поплелся к кузнице, по пути задел плечом угол пристройки, не удержал равновесие, рухнул навзничь и уже не встал.
Само собой, срываться с места и нестись в «Берлогу» было еще рано: если верить Слизню, хаталвар действовал на всех по-разному – кто-то уходил в мир грез с трех-четырех глотков и пребывал в нем чуть ли не сутки, кого-то срубала кружка, и лишь часов на десять, а кто-то выпивал две, но приходил в себя уже через пять.
Кстати, убедиться в том, что Слизень не лгал, Бельвард смог в самом начале часа волка, когда черная дверь «Берлоги» бесшумно распахнулась и во двор вывалилась пусть покачивающаяся и еле переставляющая ноги, но все-таки бодрствующая смена часовых.
«Сейчас увидят спящих и поднимут тревогу!» – в панике подумал юноша, приподнялся на колено, чтобы подать сигнал к атаке, и вздрогнул: со стороны бывшей гончарной мастерской, ныне перестраиваемой людьми Ормана Кота, вдруг раздался строенный щелчок, затем во дворе «Берлоги» треснуло – словно ломались огромные глиняные кувшины, – и темная громада почти невидимого во тьме здания вспыхнула ярким пламенем!
Первые несколько мгновений, пока перед полуослепшим глазом мелькали белые пятна, юноша, невесть когда успевший оказаться на ногах, тщетно пытался понять, что это значит. А когда зрение наконец восстановилось и он увидел, что между створками запертых на ночь ворот просачиваются вооруженные мечами тени, в голове вспыхнуло:
– Это покушение! На короля!!!
В спину дохнуло холодом: пасть под клинками заговорщиков в планы Бельварда не входило. Он приподнялся на локте, оглянулся по сторонам и уже собрался командовать отход, как вдруг представил себе реакцию маменьки и Бера:
– Покушение? На короля? А где голова Нелюдя и его подстилка?
– Че-т этих всего семеро… – еле слышно выдохнул Слизень. – Режем?
Спокойный и уверенный голос Серого подействовал на Бельварда, как удар хлыстом – он надменно вскинул голову и, не отрывая взгляда от хейсаров, заметивших появление врага, величественно кивнул:
– Само собой, режем! Всех, кто на ногах…
…Несмотря на некоторую неуверенность в движениях, горцы, опоенные хаталваром, сорвались с места чуть ли не раньше, чем увидели врага: пара, выхватив из ножен клинки, бросилась навстречу влетающим во двор теням, один сместился так, чтобы видеть и мечников, и калитку, ведущую в переулок, а последний, заорав что-то вроде «У-уарра!» и «Я-а-атссс», метнулся к черной двери с явным намерением подняться на второй этаж и поднять тревогу.
Давать ему такую возможность Бельвард не собирался – вскинул над головой правую руку, сжал кулак – и с крыши сарая, на которой распластались бойцы пятерки Зипуна, полетели арбалетные болты. «Бегуна» вбило в стену, а тому, который орал, пробило плечо и ногу.
– Тех, кто бежит к воротам, не трогать! – рванув Слизня за рукав, зашипел Бельвард, дождался, пока Серый жестами передаст приказ Зипуну, и продолжил: – Одна пятерка – за Нелюдем и его подстилкой, вторая – держит черную дверь, третья кладет тех, кто выживет в той свалке…
…Появление во дворе Бельварда, Слизня и полутора десятков Серых не осталось незамеченным – пять из семи «теней», наседавших на хейсаров, вырвались из боя и бросились им навстречу. Слегка переоценив возможности тех, кто остался с горцами, – буквально через пару ударов сердца один из уроженцев Шаргайла, проскользнув под вытянутым вперед мечом, размазался в воздухе и, оказавшись за спиной своего противника, нанес несколько быстрых ударов. Но не убил – вместо того чтобы мешком повалиться на землю, «тень» сначала истошно заорала на всю деревню, затем сложилась пополам и завыла!
«Зря стараются… – отрешенно подумал юноша, выхватывая меч. – Тех, кто опоен настойкой хаталвара, таким криком не поднять…»
…Вторую тень хейсары срубили быстро и «чисто». Однако уйти к белой двери не успели – пятерка Изгара Криволапого, обежавшая вокруг загона для свиней, перехватила их на полпути…
Мысль о том, что тогда, за несколько минут до крика Зипуна, Светлые Боги не только смотрели на Бельварда, но и подали ему ЗНАК, больно резанула душу, и юноша, подняв голову, уставился пустыми глазницами туда, где должно было находиться небо.
В левой глазнице полыхнуло пламя, затем резануло спину, и он, почувствовав, что на время отступившая боль вот-вот вернется, мысленно взвыл: «Хватит! Я больше не могу!!!»
…Как обычно, боль отступила только тогда, когда выжала из Бельварда все остатки сил и довела его до самой грани безумия. Крайне осторожно приподняв руку, он вытер капельки пота, выступившие на лбу, а затем мысленно усмехнулся: беречь пустую глазницу от попадания пота, умирая от раны под лопаткой, было глупо.
Мысль о скорой смерти снова напомнила о Бездушном, и юноша в который раз за Вечность, прошедшую с того момента, как он дополз до этой конуры, попытался понять, был ли у него шанс что-то изменить.
…Уклонившись от метательного ножа, брошенного одной из атакующих «теней», Бельвард вдруг почувствовал, что ВИДИТ бой: понял, куда будет направлена атака мечом, заблокировал стремительный высверк стали и, завязав клинок мечника в «Путах», подставил его хозяина под одновременный удар сразу двоих Серых. Ощущение всесилия, охватившее его в этот момент, было таким острым, что он забыл о том, что собирался держаться за Серыми, рванулся вперед и тем самым помешал Дерису Гниде уйти от удара меча.
Серый, до этого момента с успехом отбивавшийся сразу от двух «теней», замешкался и тут же пропустил удар в низ живота.
Олзи Веретено, почувствовавший, куда будет направлен следующий удар, толкнул обреченного товарища под ноги атакующим и что-то гневно заорал…
«Вот тут… тут мне надо было уходить… – мрачно подумал Бельвард. – Хватать пару из брошенных арбалетов, подниматься в дом и убивать Нелюдя издалека…»
Он не ушел – помог Серым сдержать следующую атаку, дважды достал здоровяка, работавшего на острие «клина», снова ощутил видение боя и… в одном из переходов наткнулся на руку Олзи Веретена. Нет, не сильно – локоть лишь разбил нос, выбил из глаз слезы и заставил спешно выйти из боя, чтобы не подставиться под мечи…
«То, что это ЗНАК, поданный Богами, понял бы даже ребенок… – застонал Бельвард. – А я не догадался: оклемался, дождался крика Зипуна, забежал в дом, увидел Нелюдя, выходящего из комнаты, побоялся сгореть заживо и решил, что обегу дом и встречу его во дворе…»
– Ну, и что ты хочешь тут найти? – хриплый голос, донесшийся со стороны пепелища, заставил юношу отвлечься от горьких мыслей и прислушаться.
– Че-нить… шо в хозяйстве пригодится… – отозвался голос пониже и погрубее.
– Дык, вон кузня, там и смотри…
«Это уже не хейсары…» – подумал Бельвард и облегченно перевел дух: в отличие от выживших телохранителей Латирдана, местных, деревенских интересовали не следы и трупы, а чужое добро.
Словно услышав его мысли, кобель чуть слышно вздохнул, и Бельвард, забыв про раны, потрепал его по загривку. В щеку тут же дохнуло жаром, юноша вскинул руку, пытаясь прикрыть лицо от собачьего языка, почувствовал в своем движении что-то знакомое и вдруг воочию увидел последние мгновения боя.
…Увидев сноп искр, выметнувшийся из провала белой двери, юноша облегченно перевел дух – Нелюдь выжил. И вот-вот должен был выйти наружу, чтобы принять смерть от его, Бельварда, руки.
Поудобнее перехватив рукоять меча и опустив левую руку, которой защищал лицо от жара, дождался, пока в стене бушующего пламени протает черное пятно, качнулся вперед и замер на полушаге: вместо того, чтобы выйти наружу, Бездушный покачнулся и шарахнулся плечом о догорающий косяк.
– Тащит кого-то… Ого, сразу двоих… – хрипло выдохнул Слизень и тем самым вывел Бельварда из оцепенения.
Поудобнее перехватив меч, юноша сорвался с места, выложился в глубоком и длинном выпаде… и не поверил единственному глазу: клинок, уже почти коснувшийся нагрудника Бездушного, провалился в пустоту!!!
Время дрогнуло, остановилось, а потом рассыпалось мельчайшими осколками.
…Медленное скручивание корпуса Нелюдя, в котором юноша с ужасом узнал начало Зимней Вьюги…
…Разлетающиеся в стороны тела, за мгновение до этого покоившиеся на плечах Бездушного…
…Высверк метательного ножа, судя по траектории, летящего к Слизню…
…Метнувшаяся навстречу земля…
…Короткая вспышка боли от камня, упершегося в спину во время переката…
…Выпрыгивание на ноги, разворот с уходом влево с одновременным ударом туда, где должна была оказаться спина Нелюдя…
…Алое пятно на окованном навершии Посоха Тьмы, стремительно летящее навстречу…
…ВЗГЛЯД БОГА, горящий в глазницах его вместилища, и череда коротких, но до безумия острых вспышек – в левой глазнице, правом колене и под правой лопаткой…
«Он хотел, чтобы я умер в мучениях!!! – с ужасом понял Бельвард и сжал кулаки, чтобы хоть как-то унять сотрясающую его дрожь. – Метнул нож в спину, когда я вставал после переката, дождался, пока я развернусь, расчетливо выбил второй глаз, а потом раздробил колено…»
– Смотри, Нос, а Черныш-то выжил! – донеслось сквозь шелест дождя.
– И чо? – прогундосили в ответ.
– Чо-чо – пес справный, говорю… Взять себе, что ли?
Бельвард похолодел.
– Забирай, конечно, – Медведю он уже не пригодится…
Рука сама собой потянулась к поясу, нащупала пустые ножны и безвольно опала: меч он выронил перед белой дверью.
Бельвард скрипнул зубами, превозмогая боль, потянулся вниз, к ноге, вытащил из-за голенища засапожник и… с силой вбил его в землю: чтобы убрать свидетелей, их надо было видеть и быть в состоянии хотя бы держаться на ногах!
«Даже если я достану одного, второй убежит за подмогой… – кожей чувствуя приближение черных, обреченно подумал он. – Если хейсары еще в деревне, меня возьмут живым. А если нет…»
Надежда на быструю смерть умерла, толком не родившись – не вовремя проснувшаяся память услужливо напомнила тридцать седьмое Слово Права Крови. В частности, сумму вознаграждения, полагающегося за поимку соучастника преступления против Короны. А следом продемонстрировала лицо Марека Душегубца. В тот самый момент, когда он показывал Бельварду Трон короля Якуна.
– Тот, кто усаживается в это кресло, открывает мне душу. До самого донышка…
У юноши екнуло сердце и вспотели ладони: как говорил королевский палач, прежде чем приступить к допросу, из любого преступника выбивали имя, прозвище и место рождения, дабы проверить, не упоминается ли он в других розыскных листах.
«Я – Увераш. Буду схвачен на пепелище «Медвежьей Берлоги». И, что бы я ни говорил, буду считаться соучастником покушения на верховного сюзерена. Значит, меня прилюдно казнят, а наш родовой меч переломят пополам…»
Перед глазами тут же появилась Лобная площадь, забитая народом, «последняя десятина», до блеска отполированная ногами грабителей, насильников и убийц, Плита Позора с валяющимися на ней обломками клинка и лица родных: бледное – отца, гневное – матери, растерянное – Коммина…
– Этому – не бывать! – угрюмо выдохнул юноша, дождался удивленного восклицания черного, судя по звукам, присевшего на корточки прямо перед конурой, решительно выдернул засапожник из земли и полоснул им себя по шее…
