шестой одиннадцатого Слова.
Переписав это предложение, я аккуратно прицепила прищепку напротив слова «шестой», перемотала свиток до одиннадцатого Слова и нашла искомую Строку.
…При защите подозреваемых, подпадающих под условия, оговоренные в девятом Слове, оплата труда защитника производится Королевским Казначейством следующим образом: в случае признания подсудимого виновным — один золотой, в случае его оправдания — двадцать. Такой порядок оплаты вынуждает защитника выполнять свои обязанности в полном объеме и практически исключает вероятность его вступления в сговор со стороной обвинения.
Согласившись с логикой оплаты труда защитника, я вернулась к двадцать шестому Слову и продолжила читать дальше:
После завершения процедуры выбора защитника королевский судья обязан в двухдневный срок уведомить об этом родственников или близких Бездушного, дабы у последних была возможность предоставить ему факты, способные повлиять на ход расследования и последующего суда…
Строка восемнадцатая: назначая дату суда, королевский судья обязан исходить из того, что на ознакомление с делом защитнику требуется не менее трех дней. В случае невыполнения этого условия член Внутреннего Круга, контролирующий беспристрастность расследования, обязан счесть это признаком сговора между истцом и королевским судьей и принять к последнему меры, указанные в Строке восьмой девятнадцатого Слова…
Строка девятнадцатая: в случаях, указанных в Строке шестнадцатой семнадцатого Слова, защитник имеет право подать прошение о продлении расследования на срок не более четырех десятин и не позже чем за десять часов до уже назначенной даты суда…
Отложив свиток в сторону и прижав его мраморной «пяткой», я ткнула пером в чернильницу, пододвинула к себе лист пергамента, на который записывала появляющиеся мысли, и аккуратно вывела очередное предложение:
«Я имею право встретиться с защитником. Он может продлить расследование. Разобраться, может ли член Внутреннего Круга проигнорировать эти условия…»
В это время в гостиной хлопнула дверь, и до меня донесся голос Эрны:
— Ее милость в кабинете?
— Да…
— Не спит?
— Даже не ложилась…
— Это хорошо…
Я непонимающе нахмурилась, потом вспомнила про свои планы, посмотрела на мерную свечу, отложила перо и нетерпеливо развернулась к двери.
Та скрипнула и распахнулась. Служанка оглядела меня с ног до головы, задержала взгляд на моем измученном лице и вздохнула:
— Ваша милость, вам пора одеваться: завтрак начнется в час горлицы…
— Ты говорила со стольником?
— Да, ваша милость! Он сказал, что уведомлен о вашем праве присутствовать при трапезах его величества, и при мне распорядился накрывать стол не на пять, а на шесть персон.
— Спасибо… — искренне поблагодарила я, снова посмотрела на мерную свечу, потом перевела взгляд на свои измазанные чернилами пальцы и вскочила на ноги: за оставшееся до завтрака время мне надо было одеться, позволить себя причесать, запудрить черные круги под глазами и как-то отмыть эти кошмарные пятна.
Процесс мытья рук неожиданно затянулся — чернила, въевшиеся в кожу, упорно не хотели сходить. Поэтому одеваться я начала за полчаса до начала завтрака. И в страшной спешке.
То, что к новому платью, пошитому мэтром Фитцко «в стиле мэтра Лауна», прилагается не нижняя рубашка, а тонкая и почти прозрачная нижняя юбка, меня не удивило. А зря — когда Омра с Атией облачили меня в обтягивающее, как чулок, иссиня-черное нечто и подвели к зеркалу, я потеряла дар речи: очередное «траурное» платье выглядело как наряд очень дорогой розы!!!
Голые плечи и руки. Совершенно безумное декольте. Кружевная вставка на правом бедре, сквозь которую просвечивала нога. Легкие и воздушные серебристые кружева. Туфельки в цвет на тоненьком, но на редкость высоком каблуке. В общем, все это, вместе взятое, могло внушить окружающим меня мужчинам интерес, желание или похоть. То есть все, что угодно, но никак не мысли о переполняющей меня скорби!
— Это тоже называется траурным платьем? — выйдя из ступора, растерянно спросила я.
— Ну… траурным его, конечно, не назовешь, но смотрится оно бесподобно… — восторженно выдохнула Атия. — Вы в нем такая женственная…
— Женственная? — переспросила я. Потом набрала в грудь воздуха, чтобы высказать все, что я думаю о мэтре Фитцко и его платьях, но наткнулась взглядом на мерную свечу и закусила губу: до часа горлицы оставалось каких-то двадцать минут, а у меня на голове творилось Двуликий знает что!
Чтобы не натворить глупостей, я заставила себя отойти от зеркала, опустилась на краешек ближайшего кресла, закрыла глаза и начала себя успокаивать:
«Мне надо быть на этом завтраке, а другого платья, в котором можно предстать перед королем, у меня нет. Значит, надо смириться… Надо… Надо…»
Не помогло. Даже наоборот — к моменту, когда служанки закончили приводить в порядок мои волосы и начали накручивать на нагретые пруты пару локонов, не убранных в прическу, я почти перестала себя контролировать и даже начала подумывать о мести портному его величества. Пришлось напомнить себе о том, что до суда осталось каких-то три или четыре дня, а я толком не представляю, чем я могу помочь Меченому.
Эта мысль подействовала на меня, как ушат холодной воды — на меня снизошло долгожданное спокойствие, а на краю сознания мелькнула безумная мысль:
«Я — гард’эйт Бездушного, почти прошедшего свой Путь. Значит, по сути, уже мертва. А что мертвым до чужих взглядов или эмоций?»
— Готово, ваша милость… — через какое-то время сообщила Атия. — Вас проводить?
«И я готова…» — отрешенно подумала я. Потом встала, бросила взгляд на мерную свечу и кивнула:
— Да. Проводи.
Смотреть на окружающий мир «мертвым взглядом» оказалось… удобно — вместо того, чтобы восторгаться убранством дворца или краснеть от взглядов попадающихся навстречу придворных, глаз сам собой отмечал странности. Скажем, заметил то, что возле моих покоев уже не два, а четыре хейсара. Что двое из них сорвались с места сразу же, как мы вышли в коридор, и проводили нас до Зала Озерных Лилий. Что во всем Западном крыле оказалось только две двери, рядом с которыми стояли уроженцы Шаргайла, — дверь в этот самый Зал Озерных Лилий и в покои баронессы Кейвази.
Впрочем, когда церемониймейстер зычно объявил о моем появлении и отворил передо мной дверь в трапезную, мне стало не до странностей: рядом с роскошно накрытым столом, стоящим в центре сравнительно небольшого помещения, стояли королевский казначей и начальник Тайной службы Вейнара. А рядом со статуей девушки, плетущей венок из лилий, сидела баронесса Кейвази!
«Завтрак на шесть персон… — растерянно подумала я. — То есть должен быть король Неддар, я и, наверное, все четыре члена Внутреннего Круга… Леди Этерия получается седьмой. Странно».
Тем временем все присутствующие повернулись ко мне и одновременно изменились в лице. Причем граф Генор д’Эркун восхищенно заулыбался, Арзай Белая Смерть нахмурился, а моя соседка удивленно изогнула бровь.
Я присела в реверансе, дождалась ответных кивков мужчин и учтиво поздоровалась.
— Доброе утро, леди Мэйнария! Искренне рад, что вы решили прервать уединение и почтили нас своим присутствием, — прижав десницу к груди, выдохнул казначей. — Вы позволите проводить вас к вашему креслу?
— Полной чаши твоему дому, ашиара! — буркнул хейсар и, явно сделав над собой усилие, добавил: — Пусть Найтэ торит для тебя путь…
Кто такая Найтэ, я не знала, но слегка напряглась — услышав это пожелание, казначей, уже готовившийся предложить мне руку, сбился с шага, а баронесса Кейвази, явно собиравшаяся сказать что-то теплое и хорошее, предпочла сгладить неловкость шуткой:
— Насколько я понимаю, место портного его величества уже вакантно?
— Буду признательна… — ответила я графу д’Эркуну, поблагодарила Белую Смерть и грустно улыбнулась леди Этерии: — Увы: мэтр Фитцко предпочел прислать это платье с посыльным. И поздно ночью, когда я должна была спать…
Почему-то решив, что шутка баронессы — это первый удар в извечной женской войне за внимание окружающих мужчин, а мой ответ — неловкая попытка защититься, казначей принялся нас мирить:
— Леди Этерия, вы пристрастны! Платье смотрится умопомрачительно: оно подчеркивает белизну кожи баронессы и…
Что оно еще со мной делает, он сказать не успел — церемониймейстер объявил о появлении короля.
Я и баронесса Кейвази мигом оказались на ногах и присели в реверансе, граф Генор поклонился, а Арзай Белая Смерть склонил голову, приветствуя сюзерена не как короля, а как вождя хейсаров.
Ворвавшись в зал, Неддар по-простецки кивнул мужчинам, очень тепло улыбнулся леди Этерии и подошел ко мне:
— Доброе утро, баронесса!
Потом поцеловал мне руку, испытующе заглянул в глаза и еле слышно спросил:
— Мне кажется, или вы хотите со мной поговорить?
— Доброе утро, сир! — ответила я и прикрыла веки, показывая, что он угадал.
— После завтрака я буду в вашем распоряжении, — одними губами произнес он и стремительно унесся к малому трону, стоящему во главе стола.
К моему искреннему удивлению, завтрак с верховным сюзереном, ради возможности попасть на который добрая половина дворянства Вейнара готова была отдать половину годового дохода своих ленов, почти ничем не отличался от завтраков в нашем родовом замке! Хотя нет, отличался — я насчитала всего три перемены блюд, включая десерт. И не увидела на столе ни запеченных целиком кабанов, ни паштетов из соловьиных язычков, ни салатов из белых трюфелей, ни заморских рыб — только самую обычную оленину, жаренную с кровью, пироги с сыром и выпечку с медом.
На столе не было даже вина — в роскошных серебряных кувшинах, стоящих ошую от меня, оказался яблочный компот, а одесную — ежевичный кисель! Правда, придраться к качеству приготовления пищи я бы не смогла при всем желании — мясо таяло во рту, пироги пахли так, что можно было удавиться от жадности, а от пирожных невозможно было оторваться.
Окажись я за этим столом в другое время и в другом настроении — обязательно отдала бы должное кулинарному мастерству королевских поваров. А так делала вид, что смакую каждый кусочек, и пыталась разобраться в отношении короля к каждому из присутствующих.
К Ваге Руке Бури Неддар относился как к своему второму «я»: не искал в его словах второго дна, не сомневался в его искренности и не обращал внимания на огрехи в построении фраз. При этом он воспринимал откровения побратима как что-то давно и хорошо известное — мог прервать их на полуслове или пропустить мимо ушей. А вот к словам Арзая Белой Смерти и графа Генора он прислушивался очень внимательно. И не только прислушивался, а требовал уточнений для каждой фразы, которую можно было истолковать двояко!
Честно говоря, сначала я думала, что он в них сомневается, но к третьей перемене блюд пришла к выводу, что у такой дотошности есть и иное объяснение — король УЧИЛСЯ! У собственных вассалов!! И делал это с явным удовольствием!!!
С этого момента я перестала обращать внимание на то, что оба горца обращаются к королю на «ты» и игнорируют чуть ли не все правила дворцового этикета, а королевский казначей позволяет себе высказывать свое мнение до того, как Неддар к нему обратится: люди, собравшиеся в Зале Озерных Лилий, были истинными последователями древних мудрецов, и говорили, забыв о словах!
Понаблюдав за ними еще какое-то время, я уверилась в том, что права, и, наконец, поняла причину, заставившую короля пригласить на этот завтрак еще и Этерию Кейвази. Баронесса казалась неотъемлемой частью компании: она не присутствовала при разговоре, а участвовала в нем. И не как марионетка, а как полноправный собеседник. Мало того, ее суждения принимались с явно видимым восторгом, ибо, как правило, оказывались неожиданными, но при этом предельно взвешенными. И, кстати, идеально вписывались в понятия о дворянской чести.
Мне тут же стало не по себе — у меня такого окружения не было.
Или было?
Попытка разобраться со своим прошлым окончилась тем, что я перестала следить за ходом беседы и ушла в себя. Вернее, в свое прошлое, в котором были живы отец, мать и братья, а мои обиды на них не стоили и гнутого копья.
Картинки из той жизни сменяли одна другую и мельничными жерновами ложились на мою истерзанную душу. Теперь, вспоминая себя-ребенка, я понимала, что за твердым отцовским «нет», мягким маминым «поверь, это неправильно, дочь…» и теобальдовским «ты что творишь, дуреха?» пряталась Любовь. И от понимания того, чего я лишилась, у меня разрывалось сердце…
Почувствовав такое знакомое прикосновение к щеке, я всхлипнула, потерлась щекой о мамины пальцы, открыла глаза и… чуть не умерла от стыда: платок, смахнувший с моей щеки слезинку, оказался зажат в руке Неддара Латирдана!
— Я послал за мэтром Регмаром… Он скоро придет, напоит вас успокоительным и проводит в ваши покои…
— Не надо Регмара, сир! — затараторила я. — И успокоительного — тоже: я просто вспомнила своих родителей. И расчувствовалась.
— Вы уверены?
— Да, ваше величество!
— Хорошо. Тогда выпейте хотя бы компота — успокоительного это не заменит, зато восполнит потерянную влагу, — осторожно пошутил он.
Я грустно улыбнулась, пригубила из своего кубка, поставила его обратно на стол, а потом сообразила, что в зале остались только мы двое.
— А где все остальные, сир?
— Вы хотели поговорить со мной в их присутствии? — притворно удивился король.
— Н-нет…
— У них нашлись неотложные дела.
— Спасибо, сир, — опустив взгляд, выдохнула я. Потом собралась с духом и посмотрела ему в глаза: — М-да, я всю ночь представляла этот разговор, а сейчас не знаю, с чего начать…
— Попробуйте с начала.
«С начала? — подумала я. — А почему бы и нет?»
— Я — д’Атерн. То есть пряма, порывиста и уперта.
— Отец сравнивал нрав барона Корделла с лесным пожаром, — кивнул Неддар.
— Так вот, клятва, которую я дала Крому по прозвищу Меченый, явилась следствием одного из таких порывов.
Король задумчиво подергал себя за ус и жестом предложил продолжать. Поняв, что он не собирается делать выводы по первому же предложению, я, наконец, почувствовала уверенность в себе:
— Однако это не значит, что я об этом жалею — этот человек сделал для меня больше, чем кто бы то ни было, включая моих родителей. И не только для меня — каждая зарубка на его посохе — чья-то спасенная жизнь.
— Не уверен, но допускаю…
— Так и есть, сир, у меня было достаточно возможностей, чтобы в этом убедиться.
— Хорошо, скажу иначе — я не спорю! Давайте дальше…
— В общем, у меня достаточно оснований, чтобы пытаться помочь Крому всеми доступными мне законными способами…
— Хорошее уточнение, — улыбнулся Латирдан. — Значит, я могу быть спокоен, что вы не возьмете штурмом королевскую тюрьму?
— Можете, — вздохнула я, поймала ускользнувшую было мысль и продолжила: — В общем, я тут изучила Право Крови и пришла к выводу, что член Внутреннего Круга, контролирующий ход расследования по делу Крома Меченого, отступает как от духа, так и от буквы закона.
Неддар посерьезнел:
— И в чем это выражается?
— Насколько я знаю, на сегодняшний день я — единственный человек, которому не безразлична судьба этого Бездушного. Значит, согласно Строке семнадцатой двадцать шестого Слова Права Крови, я имею полное право видеться с его защитником.
— Так и есть.
— В той же Строке сказано, что в течение двух дней после завершения процедуры выбора защитника королевский судья обязан уведомить об этом родственников или близких Бездушного.
— Граф Грасс — не королевский судья, — уточнил Неддар.
— Да, сир! Но он общается с судьей, с дознавателем, обвинителем и защитником. И знает о моей клятве. Значит, обязан сообщить им о моем существовании и проконтролировать выполнение ими своих обязанностей. Кстати, чтобы вы не пытались объяснять его бездействие как-то иначе, я уточню формулировку: у меня есть основания считать, что он прямо препятствует свершению правосудия. А это — преступление!
Услышав слово «преступление», Неддар подобрался, как тигр, готовящийся к броску:
— Вы можете их озвучить?
— Конечно, сир! С первого дня моего пребывания во дворце мэтр Регмар поил меня отваром алотты, между прочим, вызывающим очень быстрое привыкание. Как оказалось, мысль о том, что я нуждаюсь именно в этом успокоительном, ему подсказал мэтр Коллир, лекарь графа Грасса. Этого самого Коллира я не видела ни разу. Он меня, соответственно, тоже. Не знаю, как вам, а мне такая трогательная забота о моем здоровье нравится как-то не очень.
— Мне — тоже.
— Вчера вечером, узнав, что граф Рендалл остался ночевать во дворце, я решила задать ему несколько вопросов. Увы, беседа не получилась — человек, которого мой отец считал ближайшим другом, оказался очень занят! За пару минут, которые он мне все-таки уделил, я успела узнать, что он по каким-то непонятным причинам не собирается присылать мне посох Крома и его личные вещи и «пока не имеет представления», в чем именно признался мой майягард.
— Странно.
— Странно? Даже я, воспитывавшаяся в родовом замке, знаю, что Грасс крайне добросовестен. И ничего не делает просто так!
— Угу.
— Кроме того, я точно знаю, что до суда осталось то ли три, то ли четыре дня. Значит, Кром уже выбрал себе защитника, королевский судья доложил об этом графу Грассу, а он… мне солгал! Позволю себе уточнить, сир, что солгало мне не частное лицо, а должностное — член Внутреннего Круга, контролирующий законность ведения дела в отношении Бездушного. Или, говоря другими словами, один из пяти человек, с которыми у ваших подданных ассоциируется слово Правосудие.
Король гневно раздул ноздри, подхватил со стола пустой кубок и с силой вбил его в столешницу:
— Я с ним разберусь.
Потом заставил себя успокоиться и добавил:
— У вас будет вся интересующая вас информация. Сегодня же вечером. Даю слово.
