Глава 26

Бывает так, что чего-то очень не хочешь и избегаешь всеми силами. А потом это случается, будто назло, — и понимаешь: именно этого и желал больше всего на свете.

Когда Эрик вошел в пещеру наверху пологого холма, где его ждала кризанта, он помнил наизусть все данные ему инструкции, но быстро понял: написанные правила ему здесь не помогут. Здесь, в этом месте, не похожем ни на одно другое, разум спал. Чутким сном, отойдя куда-то в сторону, уступив контроль чему-то иному, бессловному и безусловному.

Асту Эрик оставил на середине подъема, у раскидистого парящего дерева, попросив дальше за ним не ходить. Сказал и удивился своей строгости и тому, как она послушалась — не споря и не обижаясь, и осталась ждать, а он пошел дальше, ко входу в пещеру.

Он волновался со вчерашнего дня, но скрывал это ото всех — от ребят в военной школе, от Лина, отдавшего приказ, от матери, от Асты, даже от себя самого. Дело было опасным, что и говорить, но опасность его не пугала. Больше всего он боялся — вдруг кризанта не отзовется. Говорили, так бывает редко и надо очень постараться и натворить дел, но Эрик не сомневался — он натворил их достаточно. Разве не он столько раз заявлял во всеуслышание, что никогда не хотел быть защитником и только рад, что его вышвырнули из военной школы? Что те, кто записываются в резерв, делают это ради денег? А потом сам поступил так же. И ненавидел эти тренировки, ранние подъемы, пробежки, зубрежку правил и расстановок. Это было как универ, только хуже. Тут, если ты не выучил предмет, тебя могли убить. И если выучил, тоже могли.

А самое худшее ведь не то, что он говорил. Не уход из города, не болезнь, а случившееся там, в Риттерсхайме. Поступок, за который он сам себя не мог простить — и был почти уверен, что кризанта не простит.

Стены пещеры и низкий — едва пройти — свод сверкали правильными восьмиконечниками. Сотни, тысячи кризант, пока еще не принадлежащих никому. Более мелкие вкрапления меркары переливались, меняли форму и цвет, то темнея, то становясь зеркалом, но кризанты не менялись. Живой металл светился в темноте, и от него в пещере было светло как днем. Звезды с острыми лучами смотрели на Эрика холодно и беспристрастно, будто уже решили его отвергнуть.

Медленно, как и было велено, дошел он до самого конца пещеры, что оканчивалась стеной, усеянной кристаллами. Их отсюда никогда не брали, сюда приходили только для посвящения — в одиночку, без учителей и свидетелей. Подделать результаты испытания было невозможно — защитник возвращался или с оружием, или без. Или не возвращался.

Эрик пришел сюда последним из всей группы. Он даже думал — ему откажут, и, когда Лин зачитал приказ, решил, что это шутка.

«Какие шутки, — сказал тогда Лин, нахмурясь (а хмурился он по поводу и без, в последний месяц вообще ходил как туча). — Завтра пойдешь и все выяснишь».

И вот Эрик стоял перед стеной, глядя на сотни своих отражений в кристаллах, больших и маленьких, будто разделенный на тысячу частей, — и все-таки чувствуя себя цельным, как никогда прежде. Глубоко вдохнул тяжелый, разреженный воздух. На языке появился привкус металла — потому, что горячий запах его витал в воздухе, а может, потому что губы потрескались. Запершило в горле, сердце заколотилось быстро-быстро. Эрик знал — сейчас еще можно развернуться и уйти. Можно прийти потом во второй, в третий раз или не приходить вовсе, передумать — за это не накажут. Но сказать слова можно только один раз. И потом ждать. Ждать, что будет.

И ведь как все просто. Никаких клятв, никаких заученных речей. Просто то, что есть. Сказать сейчас — и свободен, так или иначе.

Воздух накалился, будто у жарко натопленной печки, движения стали плавными, медленными, как во сне. Он плохо помнил потом сам этот момент. Когда вдруг исчезли все мысли, сомнения, страх, весь внешний мир — все исчезло. И он сказал, глядя в свои отражения, ровным голосом, без вызова:

— So bin ich.

Это — я. Такой, как есть, без обещания стать лучше и возможности что-то исправить. Достойным или нет можно быть только здесь и сейчас — ни подвигов прошлого, ни будущих заслуг тебе не зачтут.

А вот преступления могут зачесть. Парни рассказывали, что будто бы тех, кто совершил в прошлом ужасное — например, обидел старика или ребенка, — поражают смертоносные лучи всех кризант сразу и остается только горстка пепла. Все время, начиная со вчерашнего дня, Эрик старался об этом не думать. И еще сильнее старался не думать, когда увидел, что по щиколотку стоит в рыхлой земле, перемешанной с золой.

Когда он произнес слова, то долго, целую вечность, ничего не происходило. Он осмотрелся — не блеснет ли где-нибудь в стене его кризанта, но свет везде был ровный, только потускнел, будто отвернулся. Значит, для него нет здесь оружия. Ну что ж, хотя бы его не испепелили на месте…

По-прежнему ничего не чувствуя, так же медленно Эрик пошел к выходу и тут увидел, что из стены у самого входа прорезался луч. За ним второй, третий — все восемь, как полагается. В рассеянном дневном свете они были едва различимы, поэтому он их не сразу заметил. Подошел ближе, все еще не веря. Протянул руку, коснулся металла — живого, теплого, сверкающего. Схватил пальцами, потянул на себя — и вынул из стены, легко, без малейшего сопротивления. И только оказавшись в руках, кризанта погасла.

С этой минуты она — его. Самое мощное оружие в этой части мира. Теперь можно идти к Свену, тот подшлифует и присадит на ремешок. И можно отпраздновать с ребятами — братьями по оружию, что наконец примут его за своего. Отныне он защитник и больше не будет сам по себе.

Эрик вышел из пещеры, и в глазах у него все еще мелькали блики и отражения, когда он заметил, что солнце спряталось. Небо заволокло тучами со сверкающим, как лезвие, краем. Будет ливень с грозой. Надо спешить, потому что ему нельзя, никак нельзя намокнуть.

Аста ждала, сидя на разогретых солнцем камнях. Ирис устроилась у ног, положив морду на передние лапы и лениво наблюдая за снующими в траве ящерицами. Рядом парило в воздухе раскидистое дерево, и длинные корни его свисали, не касаясь земли. Сине-серебристая листва тихонько позванивала на ветру, и от этой едва уловимой мелодии, а может, от долгого пути и избытка впечатлений Асту охватило приятное сонно-мечтательное состояние. Такое бывает в детстве, когда засыпаешь под любимую сказку после длинного, полного приключений летнего дня.

Парящий лес показался ей сном. Огромные деревья, сотни, тысячи их висели над землей, слегка шевеля корнями, будто осторожно трогая воздух. Голубоватую кору покрывали узоры, а листок, который Аста подобрала с земли, оказался холодным на ощупь, точно вырезанный из тонкой металлической пластины. Опавшие листья становились бурыми, будто ржавели.

Сама она, наверно, заблудилась бы в этом лесу, как в лабиринте. Но Эрик уверенно держал направление, следуя компасу и еще каким-то одному ему известным знакам, и через час они уже подходили к холму. Вместе поднялись на склон, и здесь Эрик велел ей остаться.

— И запомни, что бы ни случилось — не мешай мне, — сказал он на прощание. — Зови, только если тебя будут убивать, но тогда лучше сразу зови.

Аста видела, как он волнуется, и решила во что бы то ни стало не мешать. Почему-то она не сомневалась: он пройдет испытание, но все равно беспокоилась. От самой крепости несла она в сердце смутную, неясную тревогу — не страх, а некую догадку, подтверждение которой не значило ничего хорошего. Но лес и рассказы Эрика о военной школе увлекли ее, и всю дорогу она успешно не обращала на тревогу внимания. И вот теперь, в полусне, беспокойство вновь о себе напомнило.

Прилетел ветер — теплый, ласковый. Листва над головой зашумела звонче, будто тысячи крошечных молоточков ковали там, в вышине, драгоценный сплав. От этого сравнения мысли тут же переметнулись к Свену. Они не виделись всю неделю, очень уж много было работы… И ведь она даже не подумала сказать ему, куда идет. Ну ладно. Скоро она вернется в город и напишет ему записку или даже зайдет по дороге. Хотя нет, лучше сначала домой, привести себя в порядок, душ принять…

Догадка блеснула, словно молния, ослепительно яркая, вырвала из полудремы. Аста распахнула глаза. Посмотрела по сторонам, потом вверх, на тропу, ведущую к пещере, — Эрика не было видно. Всевышний и здешние. Надо, чтобы он скорее, как можно скорее вернулся.

Душ. У нее дома есть вода, как и во всех домах в Арнэльме. Также в городе есть запасные баки и несколько колодцев. Кто и зачем будет набирать воду из реки, да еще и на другом берегу? В сердце хлынул холод, пальцы онемели, от камней потянуло противной сыростью. Ну конечно. Если те парни не из Арнэльма, то откуда? Еще и старались не подходить к реке близко…

«…Большинство их заклинаний здесь не работает — например огня и невидимости. Мы не знаем почему, — может, потому что место такое. По легенде, как раз на этом месте на берегу князь и умер, и камни те тоже тут появились…»

Проклятье. И почему она раньше не догадалась, почему ничего не сказала Эрику?..

И в этот миг Аста его увидела. Он почти бежал, и в руке у него сверкала заветная кризанта, но в глазах не было радости, лишь тревога. Аста открыла было рот, не зная, поздравить сначала или сразу перейти к делу, но Эрик ее опередил:

— Пошли быстро. Скоро будет дождь, нам надо дойти до сторожки…

По дороге сюда они заметили несколько домиков на деревьях с приставленной к ним лестницей — как объяснил Эрик, это для лесничих, которые оттуда наблюдают за животными. Аста отмахнулась:

— Не сахарные, не растаем. У нас тут проблема похуже…

Она рассказала Эрику о том, что видела с башни, и свои догадки по этому поводу. Тот подумал, но шаг не замедлил и решил:

— Ерунда. Даже если они там были, то уже давно ушли, — они быстро перемещаются. Если бы они нас заметили, мы бы их уже тоже, хотя все равно надо рассказать в городе, когда вернемся. Пойдем скорее, сейчас ливанет…

Аста едва поспевала за ним и решительно не понимала, что происходит. Он, Эрик, выдержал испытание, теперь им грозит стычка с нодийцами — а его заботит только то, как бы не намокнуть? Очень странно. Ирис трусила рядом и тоже явно ничего не понимала.

Они отошли совсем недалеко, еще даже холм не скрылся из виду, и свернули к ручью, за которым, как помнила Аста, была сторожка. Еще минут десять — и они будут там…

— Так, кто этот тут у нас? — раздался за спиной незнакомый голос.

Они обернулись. Из-за кустов вышел невысокий парень в рыжем балахоне. Руки скрещены на груди, взгляд из-под длинной челки — дерзкий, насмешливый.

— А это наши соседи, Райен, — ответил ему второй голос. На другом берегу ручья показался второй нодиец — ниже и полнее первого, с короткой стрижкой. — Интересно, что это они тут делают?

— А это мы у них сейчас выясним, — отозвался Райен и подошел на два шага ближе.

Эрик встал в пол-оборота к ручью, так, чтобы видеть обоих врагов. Одной рукой, не глядя, махнул Асте, чтобы та зашла за его спину, вторую, с кризантой, выставил вперед и сказал вполне миролюбиво:

— Ребята, это нейтральная территория. Мы вас не трогали, идите себе, и мы пойдем.

Он говорил спокойно, уверенно, но Аста стояла близко и видела, как дрожит заведенная за спину рука и бьется жилка на шее. Затеплилась слабая надежда — вдруг действительно сейчас разойдутся по-хорошему. Звезды на браслете светились очень ярко, и она тоже завела руку за спину, чтобы враги его не увидели. Интересно, он поможет, если что? Ни разу ей еще не приходилось им пользоваться, да еще в такой обстановке.

Напарник Райена между тем тоже подошел, грузно перепрыгнув ручей, и оказался на их стороне.

— Ты, котик, без руки хочешь остаться? — ласково спросил он Эрика. — Ты нас этой железякой не пугай, мы знаем, как она работает. Ты ее только что достал и пользоваться не умеешь. К тому же она не шлифована и без ремня, так что руку тебе оторвет и нечем будет… — оба нодийца засмеялись, — девушек обнимать.

Дальше все случилось очень быстро. Он замахнулся на Эрика, тот отступил, потом еще раз, ударил было в ответ, но скользкая земля берега вывернулась из-под ног, и он рухнул в воду. Грузный парень как коршун бросился на него, в то время как Райен вплотную подошел к Асте. Ирис прижалась к ее ногам, сложив крылья так, что они стали почти незаметны, оскалила зубы и зарычала.

— Девушка с крылатой лисой… Какая встреча. Ваши защитники без баб и питомцев уже даже за оружием сходить не могут?

Аста отступила на шаг, все так же держа руку за спиной. Браслет ощутимо нагрелся.

— А что это у тебя там? — заинтересовался Райен. — Покажи. Завтрак, небось, милому в дорогу собрала…

Он потянулся к ней, и Аста, улыбаясь самой очаровательной улыбкой, на которую была способна в этой ситуации, полоснула его лучами по лицу. Удар пришелся по шее и подбородку, Райен отшатнулся, но потом бросился на нее с яростью:

— Ах так…

Он выругался — Аста не поняла всех слов, но это явно было что-то очень неприличное. Она подняла руку, защищаясь, и тут потеряла контроль. Полоска металла соскользнула с запястья и, как живая, впилась обидчику в горло.

В это время Эрик боролся со вторым. Вода, которую он почему-то так ненавидел, дала ему преимущество — в ней нодиец не мог использовать заклинание огня. Эрик высвободился из захвата, вскочил и сделал единственно возможное — метнул кризанту вперед, в подступающего врага, сам отступая и припадая к земле. И в тот момент, когда сверкающая звезда отделилась от ладони, она вспыхнула, и свет ярче солнечного заполнил все вокруг…

Все это длилось одно мгновение. Когда Аста открыла глаза, она увидела, что Райен лежит на земле в нескольких шагах от нее. И хотя до этого она никогда не видела трупов, по какой-то особенной расслабленности позы, по вывернутой набок голове Аста поняла: он мертв. Браслет лежал рядом с его лицом, погасший, свернувшийся в спираль.

Второго парня не было видно — от него осталась лишь горка пепла. На пепле сверкала кризанта. Эрик сидел поодаль на земле, мокрый с ног до головы, и озирался вокруг дикими, широко раскрытыми глазами. Потом поднялся, подобрал оружие. Аста замешкалась — ей было трудно прикоснуться к браслету, снятому с мертвого тела, но раздумывать было некогда.

— Пойдем, — сказал Эрик. — Пойдем быстро, может, еще успеем.

Он дрожал как в лихорадке. Аста списала это на стресс и всплеск энергии, нужной для управления кризантой, и поспешила за ним. Они отошли от места происшествия всего на пару сотен метров, когда Эрик вдруг резко остановился, повернулся к ней и бросил сквозь зубы:

— Уходи.

Аста растерялась:

— Что? Куда уходить?

— В город. — Он сжал челюсти, пытаясь унять дрожь. — Бери Ирис и уходите. Быстро!

— Почему?

— Пошла вон! — крикнул он вдруг. — Вон, слышишь? Хватит, нагулялись! Оставь меня одного!

— Эрик, я не понимаю, в чем дело, — начала было Аста, но он не ответил. Пошатнулся, как пьяный, руки безвольно упали вдоль тела, и кризанта, звякнув, осталась лежать на земле. — Эрик, что с тобой? Ты меня слышишь?!

Она инстинктивно схватила его за плечи, пытаясь удержать, но, конечно, не смогла. И тут на них обрушился ливень.

Райен и его товарищ так никогда и не узнали, что были одной парой из трех, которых посылали добыть воду, рассчитывая, что вернется хоть кто-нибудь. Выбирали из новичков и бесталанных; из тех, кого не жаль. Но они воображали себя избранными, хоть и прошли пешком около трети пути, потому что их способности к перемещению оставляли желать лучшего.

Не знали об этом и Аста с Эриком, но им было и не до того. То, что случилось дальше, показалось Асте кошмарным сном наяву. Весь мокрый, застигнутый дождем, Эрик безвольно рухнул навзничь на сырую землю, и тело тут же приподняла страшная судорога. Она выгнула его дугой, так что земли касались лишь пятки и затылок, сведенные пальцы вцепились в воздух, будто пытаясь за него удержаться, потом бессильно разжались, и тело ударила крупная дрожь, после чего судорога повторилась. Эрик не потерял сознание, и глаза его оставались открытыми, покрывшись красной сеткой лопнувших сосудов. В помутневших зрачках плескались мучительная боль и еще какое-то едва уловимое чувство — оно бывает, когда вот-вот что-то поймешь.

Сквозь ливень и пелену дикого ужаса, задыхаясь от разреженного воздуха, Аста смотрела на него, не зная, как быть. На курсах их учили оказывать помощь при эпилептическом припадке, но это не было похоже на эпилепсию. Больше всего она боялась, что Эрик задохнется или что у него остановится сердце. Кое-как, онемевшими от страха, непослушными руками ей удалось подложить ему под голову свой легкий, совершенно мокрый рюкзак, и Аста начала считать:

— Один, два, три, четыре… двадцать семь… тридцать восемь… семьдесят…

Особого толка в этом не было — она не сможет вызвать скорую, даже если приступ продлится долго. Но счет по крайней мере занимал ум и помогал понять, что время не остановилось. Ирис кружила рядом, то и дело пытаясь заслонить Эрика от дождя своим крылом, но хлеставшие потоки были слишком сильными, заставляли ее вновь и вновь складывать мокрые крылья.

Где-то на девяностой секунде приступ ослабел и вскоре прекратился. Струи дождя поредели, превращаясь в мелкую морось. Вновь выглянуло солнце, лес засиял, словно отлитый из цветного стекла.

Аста подозвала к себе Ирис.

— Беги, — сказала она ей. — Беги в город и позови на помощь.

Понятливая лиса как будто этого и ждала и тут же скрылась из виду.

Эрик глубоко вздохнул и некоторое время лежал неподвижно, закрыв глаза. Потом посмотрел на Асту — виноватым, пристыженным взглядом — и проговорил:

— Извини, я не хотел, чтобы ты это видела. Это мерзко.

— Это не мерзко, Эрик, это страшно. — Аста перевела дух — он хоть разговаривает, уже легче. — Но не переживай, я никому не скажу.

Эрик усмехнулся — серыми, потрескавшимися губами:

— Так все знают. Ребята, Лин, Тео — все. Меня же из-за этого тогда из военной школы вышвырнули, потому что, мол, слишком большие риски. Хотя на самом деле не из-за этого, а потому что я там всех достал…

Аста помогла ему устроится поудобнее, свернув мягкий рюкзак рулоном на манер подушки, дала попить воды из бутылки. Подняла кризанту, положила рядом с его правой рукой. Прикинула, сколько ждать помощи. Часа два, наверно… Только бы за это время на них никто не напал.

— Эрик, ну почему мы не остались в пещере переждать дождь?

Он вроде как удивился вопросу и хрипло ответил:

— Потому что я защитник. Кризанта выбрала меня, и мне нельзя прятаться. Мы бы успели, если бы не эти…

Да, конечно, вполне по-мужски. Лучше умереть, чем спрятаться на пару минут…

— Это все она, — вдруг сказал Эрик, глядя в небо, на котором темные тучи быстро сменялись прозрачной лазурью. — Все из-за нее…

«Кажется, я начинаю что-то понимать, — подумала Аста. Почему он ушел из города и так не хотел возвращаться».

— Что с тобой? — спросила она осторожно. — Это как-то связано с Арной?

— Да, именно с ней. Я родился вполне здоровым. Меня много проверяли, потому что отец умер от сердечного приступа, прямо за столом во время ужина. Ну не все у нас умирают героической смертью, — пояснил Эрик, как бы извиняясь. — А мама была беременна, но еще не знала об этом. Я ее единственный ребенок, хотя ей сказали, что у нее не может быть детей. Но как-то так получилось, и вроде все шло хорошо. А потом, когда мне было три года, она пошла со мной погулять на берег, не уследила, и я упал в реку. Я этого не помню, мама рассказывала. Меня, конечно, сразу выловили, но тут начался припадок. Сначала решили — это от испуга, но потом няня стала купать меня в ванночке, и все повторилось. Меня таскали по разным докторам, а потом повезли куда-то далеко — кажется, в Дюссельдорф, в университетскую клинику. Там сказали, что у меня очень редкое состояние — я не переношу воду в массе. Из-за этого я никогда не плавал, не ходил в бассейн, не принимал ванну. Только душ, и то очень быстро. И это не лечится.

А еще в детстве приступы у меня часто случались во сне. Мне снилось, что я стою на берегу Арны, а на другом стоит рыжий мальчишка и пускает по воде камушки, так что они долетают до нашего берега. Я хочу его позвать, машу рукой, но вода вдруг начинает подниматься и захлестывает меня. Я пытаюсь выбраться, а вода хватает меня и держит, пока я не начну задыхаться. Просыпался обычно от боли. Такие судороги — это очень больно, и я во время них не теряю сознание, поэтому приходится просто терпеть…

Аста слушала молча. Ей с самого начала показалось: в этой истории с падением в реку что-то не вяжется, но расспрашивать она не решилась. Вспомнила Беатрис, ее светлые, печальные глаза и то, как она говорила о сыне… Ведь любит его. И наверно, самое страшное вовсе не болезнь, а та стена, что выросла между ней и Эриком после случившегося. Неподъемный груз вины, желание заслонить от всего — и все-таки позволить жить самому…

— Если бы ты знала, как я ее ненавижу, — со злостью произнес Эрик куда-то в сторону.

— Реку? — уточнила Аста, страшась другого ответа.

Эрик задумался.

— Да.

Но было похоже, что он не очень уверен.

С подмогой — четырьмя защитниками — они встретились уже на полпути к крепости. Эрик настоял, чтобы идти, как только почувствовал себя лучше.

— Лучше медленно ползти, чем быстро лежать, — пояснил он. — Знаешь, как в скорой помощи…

Аста начала было его отговаривать, но потом подумала, что он, наверно, просто боится: вдруг, найдя его в таком состоянии, у него отберут кризанту? И согласилась. Тем более ей самой не хотелось оставаться в лесу, где неизвестно что могло случиться.

Все вместе они пришли в город, в сторожку перед Большим мостом. Лин, бывший здесь, явно не обрадовался, увидев Асту, но начал с того, что отправил Эрика домой. Тот попытался отказаться:

— Я нормально…

— Хорошо, что нормально, — перебил командир. — Отдохнешь немножко, будет еще лучше. Потом поговорим.

Оружие он не забрал и не дал никаких других указаний. Эрик ушел. Немного успокоенная, Аста хотела улизнуть, но тут Лин шагнул к ней, преградив дорогу.

— Так, теперь давай разберемся с тобой.

Он кивнул ребятам — они вышли, притворив дверь и оставив их вдвоем. Лин вновь повернулся к Асете, и только теперь она увидела, каким жгучим возмущением горят его темные глаза.

— Тебя чего туда понесло? — спросил он сдавленным голосом, едва не срываясь на крик. — Скажи мне, ты что там забыла?

Аста молчала. Она не то чтобы чувствовала себя виноватой, скорее растерянной. И правда, зачем она туда пошла? Она, которая всегда следовала правилам? То ли жажда приключений победила наконец, то ли Эрику хотелось составить компанию… Но, с другой стороны, что было бы, если бы она не пошла?

Аста сложила руки на груди, будто защищаясь, и ответила хмуро:

— Не кричи на меня, я не твоя подчиненная.

Лин усмехнулся:

— Да? К твоему сведению, в вопросах безопасности мне подчиняются все жители Арнэльма, даже сеньора. Я же сказал, одной не ходить!

— Так я и не одна пошла. — Аста изо всех сил старалась сохранять спокойствие, чувствуя, как ее начинает бить дрожь — сказывалось пережитое в лесу. Мокрая одежда уже почти высохла, но по спине тянуло неприятным холодом. — Ты сказал — с кем-нибудь из мужчин, Эрик вполне себе мужчина и защитник. Что не так?

— Да все не так! Я имел в виду, с кем-нибудь из настоящих защитников, с оружием и опытом. А не с этим… — Он не договорил.

— С кем? — холодно уточнила Аста. — Он настоящий, такой же, как и другие. Он добыл оружие. Сумел им воспользоваться — в экстремальной ситуации, между прочим, почти без опыта. И даже довел меня обратно, несмотря на… — Она вспомнила Эрика, лежащего в полубеспамятстве на сырой земле, и вдруг тоже вспыхнула. — Почему ты ему не доверяешь? Он ничем не хуже всех вас!

— Я ему доверил, — объяснил Лин уже чуть более спокойно. — Доверил такое важное дело. Но никак не ожидал, что он тебя за собой потащит.

— Он не тащил. Я сама напросилась.

Но начальника обороны не так легко было провести.

— Ага, конечно. Теперь жертва защищает преступника. Шведский синдром налицо.

— Стокгольмский, — машинально поправила Аста.

— Не важно, у нас не урок географии, — буркнул Лин, понемногу остывая.

Он перевел дыхание и вдруг сказал совсем другим тоном, почти с мольбой:

— Сестренка, ну ты что? Ты же не первый день здесь, знаешь, как дела обстоят. Зачем беду кликать, когда она и так рядом?

«Балда, — подумала Аста про себя. — Чего я с ним спорю? Он же не власть свою показывает, ему просто тоже страшно. Страшно еще кого-нибудь потерять…»

— Я не подумала, — призналась она честно. — Я и не собиралась заходить так далеко, просто слово за слово… И лес хотелось посмотреть… Обещаю, в следующий раз спрошу тебя лично.

Лин кивнул, довольный ее ответом, и вздохнул — будто сбросил с себя тяжелый мешок:

— Ладно. Иди отдыхай, и чтоб сегодня больше никаких приключений.

Она попрощалась с ним и ушла, но приключения не закончились. Едва она свернула на прибрежную улицу, как на нее буквально налетел Свен.

— Звездочка, ты в порядке?! — И, не дожидаясь ответа, сгреб ее в объятия.

— Я жива, Свен, но ты меня сейчас задушишь. Все хорошо.

Она попыталась, как обычно, ласково ответить на объятия, но Свен схватил ее за плечи.

— Зачем ты туда пошла?! Не могла мне сказать… Зачем ты пошла с этим недомерком? Да как его только в защитники взяли…

Выглядел он разочарованным и даже рассерженным. Аста чуть отстранилась и попросила вполне миролюбиво:

— Пожалуйста, не говори так о моих друзьях.

— Ах, так вы с ним уже друзья?

— Да, а тебя что-то не устраивает?

Свен выдохнул, подумал немного и ответил уже спокойнее:

— Да нет, просто за тебя испугался. Пойдем домой провожу…

— Итак, осталось недолго, — подвела итог госпожа Лёвенберг, оглядывая толпу в Зале Собраний. — После Самхейна мы станем свободными и вернемся на свою землю.

Ночь, когда грань между миром живых и мертвых становится тоньше паутины, здесь называли на восточный манер — Самхейн. Тридцать первое октября. Осталось три месяца.

Мужчины-реттеры, советники и группа молодых учеников слушали речь молча, не отводя взгляд от своей правительницы. Йоханну здесь боготворили, в ее решениях не позволяли себе сомневаться. И лишь немногие знали: этим она обязана не только качествам своего характера, но и смеси трав и порошков, зашитой в мешочке-ладанке. Особое заклинание, сохранившееся с эльмбуржских времен, привлекало людей и помогало убеждать их, а в придачу давало ясность ума и силу духа. Эта женщина точно знала, когда нужно наступать, а когда затаиться, когда показать свою власть, а когда сделать вид, будто решение принимают другие. Впрочем, ее люди редко делали что-то такое, что она не одобрила бы — как в этот раз. Хорошо хоть воду смогли добыть, не то пришлось бы разочаровать Союзников, а это сейчас совсем не к месту.

— …Через три месяца мы вновь ступим на землю предков, но уже не как воины, а как мирные жители, вернувшиеся домой. После того как Союзники получат свою дань, этот никчемный народец и память реки исчезнут, мы вернемся — и настанет мир. Настанет новая жизнь…

В окна вновь застучал дождь, запахло свежестью. Толпа вздохнула — полным надежды тяжелым вздохом. Они все хотели этого, еще бы. Особенно реттеры, чьи ряды должны были вот-вот пополниться молодой кровью.

— Но нам нужно собраться перед последней битвой, и для этого понадобятся новые силы. — Градоначальница обвела взглядом группу, стоявшую отдельно от всех. Три десятка человек, двое из которых — ее родные сыновья. — Последним из реттеров повезет больше всего. Они получат силу и знания, но тело их еще не успеет износиться, а разум — затуманиться. Когда они выйдут из своей роли, именно им предстоит править новым городом вместе со старшими. Вот оно! Вот оно, наше будущее! — и она широким жестом указала на ребят. Толпа зааплодировала.

Ким и Давид стояли рядом, на расстоянии меньше шага, но никогда еще не были так друга от друга далеки. Давид оглядывал людей вокруг со спокойной, чуть надменной гордостью, а Ким хотя и выглядел спокойным, но в сердце его буря вырывала с корнями все, что раньше казалось нерушимым. Дом, семья, народ и борьба — эти корни больше его не держали. Ему хотелось то ли бежать куда глаза глядят, то ли взойти на помост и говорить… Но что он мог сказать этим людям? Что они губят себя и других в расчете вытянуть счастливый билет — а выигрыша может и не существовать вовсе? Ему было и горько, и смешно, и страшно, и вдруг стало все равно, что с ним теперь будет. Мелькнула даже мысль убить себя на месте за причастность ко всему этому. Но разве его смерть кого-нибудь остановит? Чувства не находили выхода, и от этого становилось еще тяжелее.

Когда они с братом и матерью возвращались домой, Давид спросил:

— А с артефактом, с кулоном, что делать? Я думал, сначала умыкнуть эту стекляшку, но потом решил: мы так только шуму наделаем.

Госпожа Лёвенберг кивнула:

— Правильно решил. Эта вещь, скорее всего, роли не играет — она нужна была только для того, чтобы они узнали, куда идти дальше… И мы тоже. Осенью они поедут на этот праздник. Вы поедете за ними.

Ким рассеянно кивнул. Голос — самый родной на свете, от которого он теперь каждый раз вздрагивал, — вновь остался где-то вдалеке. И тут Давид спросил:

— Кстати, по поводу девчонки. Хорошо бы нам снять память про убийство брата. На всякий случай, вдруг понадобится. Можно с Зеркала Памяти, но лучше с того, кто убил, так точнее.

Йоханна вздохнула:

— Только с зеркала, дорогой мой. Но идея хорошая. Просто тот, кто убил его, сам давно мертв.

— Да? И кто это был?

— Ваш отец.