Глава 23

Кажется, лето вчера только началось, а сегодня глядь, — и перевалило за половину, покатилось к осени спелым яблоком. Дни стояли жаркие, удушливые. Как говорили в Арнэльме, «вода кипела в воздухе». Близость реки делала воздух влажным, как в тропиках, короткие еще ночи пахли обжигающе свежей перечной мятой и чайными розами. Медвяная роса утром испарялась, едва всходило солнце, чтобы вечером выпасть снова, посеребрить налитую соком малину и кисти раннего, с тугими медными усами винограда. Некоторые сорта его оставались висеть на лозах до седой осени, накапливая густую, пряную сладость, и не портились. Именно из них делали вино, которое пили в городе по большим праздникам, и бочки с ним, окованные железными обручами, хранились в подвале ратуши как большая драгоценность.

В один из таких дней, когда огненный шар солнца едва показал свой край над горизонтом в синеватой дымке, Лин спустился по влажной от росы траве к речному берегу. Река плыла мимо гладким, живым зеркалом, и две ивы-подруги сплетались в воде ветвями-руками, шептались о каких-то своих секретах.

Лин огляделся по сторонам и, не заметив никого, стянул с себя тяжелые армейские ботинки, бросил их на песок и подошел поближе, к самой кромке воды. Это место, на северном краю города, вдалеке от шумных улиц, было его. Он приходил сюда подростком тренироваться перед экзаменом в военную школу, кувыркался на мягком речном песке, пока не закружится голова. Приходил после того, как провалил экзамен, с одной-единственной предательской мыслью — утопиться. Не всерьез уже, а так, поиграть, будто с тренировочным оружием, с тенью самого страшного несчастья, окунуться с головой в прохладные волны да пойти себе домой, пока дед переживать не начал. «Малодуш-ш-шный, — сказала ему тогда Арна, отразив его хмурое лицо. — Все падают на дорожш-ш-шке, не все встают. Встанеш-ш-шь?» Он заглянул в глаза своему отражению, и ему стало стыдно.

Об этом месте не знали ни дед, ни Тайса, никто не знал. И почему-то Лин был уверен, что здесь и не бывал никто, кроме него, уже очень долго — таким нетронутым, покинутым казалось все вокруг. Берег, клином выдающийся вперед, со всех сторон обступили деревья, склон холма бросал густую тень, поглощая все звуки. Здесь хорошо было говорить и хорошо молчать — смотря по тому, чего просило сердце.

Став защитником, а после — начальником и учителем, он редко приходил сюда за советом. Чаще — за покоем и тишиной, чтобы хоть четверть часа посидеть, глядя на бегущую без устали воду и ни о чем не думая. Арна тоже молчала — она вообще редко заговаривала с людьми первой, но всегда готова была откликнуться. Это успокаивало — как присутствие сильного, надежного друга, которого не станешь отвлекать по пустякам, но к кому всегда можно обратиться за помощью.

В то утро он проснулся затемно и сразу решил — надо идти. Тайса еще спала, когда он вышел из дома. Их дома, еще одной причины наконец-то найти ответы.

Вода легко, ласково, как домашняя кошка, прильнула к босым ногам. Прозрачная и такая безмятежно спокойная, будто и не было никогда ни украденного сердца, ни кровавых битв, ни сгоревшего города. Лин заговорил негромко, вглядываясь в текучий узор волн:

— Арна. Я редко просил у тебя помощи, старался жить своим умом. Но сейчас я, кажется, дошел до края своих возможностей, а ответа не видно — как будто он за гранью всего того, что я способен понять. Что мне делать? Как защитить город и людей, чего ждать от врага и от себя чего ждать? Выдержу ли я, годен ли я к этой должности — или положит меня мерзкая простуда, пока враг будет разгуливать по улицам? Как будто я не вижу чего-то, упускаю что-то важное совсем рядом. Или делаю что-то лишнее, что-то совсем неправильное? Я не знаю, сколько еще мы сможем их сдерживать, но чувствую — развязка близка. Вот только какой она будет, как к ней подготовиться? Или… — Он замолчал, потому что это был самый последний выбор из всех, которого не хотел никто. — Или лучше нам всем уйти, пока не поздно?

— Не сторожи ищущ-щ-щего, — раздался вдруг голос. Арна едва дослушала, зная наперед все его вопросы и тревоги. — Отдай оруж-ж-жие.

Лин вздрогнул. Конечно, река не могла не знать о его беспокойстве за Эрика — а больше, по сути, за сеньору, которая так любила своего единственного непутевого сына, и за город, судьба которого зависела теперь от разгадки. А сунет этот Эрик башку куда не надо — и делу конец, что тогда?

— Хорошо, — ответил он, подумав. — Я дам ему оружие. Но к чему нам готовиться? Что мы можем выиграть и что потерять?

В этот раз ответа не было долго. Как будто Арна собиралась с силами, готовясь сообщить что-то неприятное.

— Придет один нездеш-ш-шний, — сказала она наконец. — Поверь, как с-с-своему, — станет с-с-своим, утаи, как от чужого, — станет ничьим. Помнящ-щ-щие — вернутся. Забывш-ш-шие — исчезнут.

Эти слова звучали потом у него в голове, раз за разом повторяясь, весь долгий, напряженный день. Перед тем как Аста вернулась вечером с работы, Лин зашел к деду посоветоваться.

— Хм… Маловероятно, но я почему-то думаю, что кто-то из нодийцев может нам помочь, — ответил тот. — Пойдет против своих. Только как помочь — не знаю, и не знаю, хорошо это вообще или плохо. Союзники отступников не жалуют, так что нам в итоге эта помощь может дорого обойтись, сам знаешь…

Лин прекрасно знал, о чем речь. Реттера-отступника нодийцы отдают духу-покровителю на вечную службу, вот только долгой она не была. Подобное случалось очень редко, один раз за многие годы, но именно из таких получались самые бесстрашные воины, которым, впрочем, уже все равно было, за что бороться. Они просто разрушали все на своем пути, убивая всех, кто попадался под руку, — один одержимый стоил целой армии врагов. Поэтому какие беды может принести с собой этот нездешний в сравнении с той помощью, которую якобы окажет, — остается только гадать, и в этих догадках пока не было ничего хорошего.