Глава 26

– Почему вы сразу не предупредили Наталью Марковну о том, что Эдик женится на дочери Ляли? – удивилась я.

– Так я не знала, кто она! – воскликнула собеседница. – Мы с Наташей часто общались, ее дети в моем интернате обучались. Потом, когда они выросли, стали поздравлять друг друга с праздниками, ходили друг к другу в гости. Владимир и Леся давно уехали, дом они продали. В Опенкине не показывались. О том, что Овечкины удочерили девочку, я понятия не имела. Вторую жену Эдика впервые увидела на свадьбе, подумала: «Какая хорошенькая девушка, наверное, у нее грузинские корни». Всех гостей предупредили: невеста сирота, поэтому никаких вопросов, где ее родители, почему нет никого из близких, задавать не стоит. Наташа деталей биографии Анечки не рассказывала, разговорились мы на эту тему лишь недавно, когда пришла весть о наследстве от брата Марка, отца Монтини. Наташа готовила всякие документы. Попросила зайти, проверить грамотность. Ната образованный человек, интеллигентный, но пишет с ошибками, думаю, у нее дисграфия в легкой форме. Я пришла к ней вечером, чайку попили. В доме никого не было, мы болтали о пустяках, и тут позвонил адвокат, что он спросил, не знаю, а вот ответ Наты я слышала прекрасно: «Нет! Она не моя дочь, жена Эдика, до брака Овечкина. Анна Владимировна». Меня как по лбу стукнули. Когда Наташа завершила беседу, я осведомилась:

– Жена Эдика приемная дочь Володи и Леси?

– Ты разве не знала? – удивилась Монтини.

– Нет, – ответила я.

– Неужели ее в детстве не помнишь? – продолжала изумляться подруга.

Мне пришлось ответить:

– Они из Опенкина уехали, сменили место жительства.

– Странно, ты всегда была дорогой гостьей на наших семейных праздниках, – напомнила Монтини.

– Конечно, – согласилась я, – но Овечкины там никогда не присутствовали.

Наташа опешила, потом достала альбом с фотографиями, начала его перелистывать, минут пятнадцать молчала и, наконец, произнесла:

– Слушай! Очень странно. Оказывается, Вова и Леся поздравляли всех нас через сутки после даты. Вернее, они день в день звонили, а с подарками прикатывали позднее, почему-то у Володи постоянно в наши праздники работы было невпроворот. И еще я хотела тебе показать какой-нибудь совместный снимок вместе с Аней, да вот оказия! Девочки ни на одном фото нет. После смерти Овечкиных не один год прошел, поэтому в моей голове сохранились лишь обрывки воспоминаний. Но они сейчас кажутся мне странными. Вот я прошу всех гостей сесть на диван, вознамерилась сделать общий кадр, а Вова отдает Ане распоряжение: «Беги, поиграй во дворе». А потом объясняет мне, удивленной: «Мы Анечку удочерили, не знаем, какая у нее была мать, но у ребенка при виде объектива начинается истерика».

– Погодите, – спросила я. – Наталья не знала, что Аня – это Рада?

– Конечно, нет, – всплеснула руками Круглова, – и я долго была не в курсе. Мы обе думали, что Овечкины очень хотели ребенка, прошли через все круги ада лечения, а потом решили приголубить сироту, обратились в соответствующую службу, им подобрали девочку. Ната мне рассказала, что родители Аню часто привозили к ней в дом. Но Монтини никогда не спрашивала, где они дочку раздобыли. Ясное дело, что в детдоме.

– Как же вы заподозрили, кто такая Аня? – изумилась я.

Круглова сложила руки на груди.

– После того как стало ясно, что девочки нет ни на одном фото, меня охватило беспокойство. Почему? Ответить не смогу. Необъяснимая тревога. Я упрекнула Наташу: «Разве можно принимать в семью человека, ничего про него не разузнав». Монтини стала оправдываться:

– Я прекрасно знаю Аню, она же дочь Овечкиных.

Я возразила:

– Не кровная. Генетика непонятно чья.

Ната стала хвалить вторую жену Эдика:

– Невестка замечательная, хорошо воспитана, приветлива.

А я на свою педаль жму:

– Где Овечкины ребенка взяли?

Наташа рассердилась:

– Не знаю. Где взяли, там такой больше нет. Эдик с ней прекрасно живет, не то что с Ниной. Первая жена не собиралась о моем сыне заботиться, ждала, что он ее на руках носить станет, вечно на свои болезни жаловалась. Сейчас все наоборот, Эдик только подумает о чем-то, а Анечка уже бежит исполнять.

Но меня грызло беспокойство.

– Ната! Попроси Семена Кузьмича навести все справки о невестке!

Это клиент Монтини, высокий чин в такой организации, о которой лучше всуе не упоминать. Подруга протянула:

– Неудобно как-то! И Аня мне нравится, и характер ее, и внешность. Володя и Леся правильно девочку воспитали.

Я рассердилась:

– Генетику корректором не замажешь, вдруг у нее в роду наркоманы, воры, убийцы, пьяницы? Она родит Эдику ребенка, а тот подрастет, во все тяжкие пустится, дедушка-грабитель в нем проснется!

И тут Наташа заявила:

– Нет. Аня красивая, а у преступников дети – уроды.

Я расхохоталась и вдруг поняла, на какую педаль нажать надо.

– Ты права. Анна очень внешне хороша, волосы темно-каштановые, кудрявые, глаза карие, огромные. Губы у твоей невестки такие, о каких многие девицы грезят, гель в них вкачивают. Кожа смуглая. Глаз от девушки не оторвать. А теперь отвечай на вопрос. Девочку взяли из детдома?

– Да, – согласилась Монтини.

– Волосы темные, вьются, глаза того же цвета, губы пухлые, кожа с оттенком шоколада, – перечислила я.

– Ты уже это говорила, – отмахнулась Наташа.

– Хорошая мать сдаст свое дитя в интернат? – наседала я.

– Нет, – вздохнула подруга.

– А если глупая малолетка или совершеннолетняя женщина родит вне брака от африканца, она станет младенца воспитывать? – выложила я свой козырь.

Наташа молча заморгала, я не останавливалась:

– Что, если Аня ребенок от «цветной» связи? Да, у нее светлая кожа. Но волосы, глаза, губы не славянские. Появится у твоей невестки от Эдика младенец-уголек, что делать будешь?

Монтини изменилась в лице.

Через пару недель она приехала ко мне и рассказала, что Овечкины нашли ребенка в лесу через несколько дней после пожара. У малышки обгорели ноги, на руках были сломаны ногти, повреждено запястье.

– Она цыганка, – ахнула я, – поэтому такая внешность!

– Негритянки в семье не будет, – неполиткорректно заявила Наташа. – Понятно теперь, почему Овечкины не брали Аню на общие мероприятия. Они опасались, что ее узнают, а им этого совсем не хотелось.

– Цыгане, которые остались живы, куда-то исчезли, – напомнила я. – Кто мог опознать девочку?

– Опенкинцы, – протянула Монтини, – в особенности Нина, Эдик, Витя, Зина.

Мне стало смешно.

– Ната, цыганские дети носились оравой, поодиночке у них подростки ходили, а малышня толпой. Для меня они были все на одно лицо, близнецами казались. Уверена, что и у тебя, и у остальных жителей было так. Бежит толпа ребят в цветных тряпках, все темноволосые, нестриженые, кричат, безобразничают. И эти дети забегали во дворы только для разбоя. Мы с ними не общались, имен не спрашивали. Ну как твои сыновья могли понять, что Аня на самом деле из табора?

– Ты взяла Раду, дочь Ляли, в свою школу, – прошептала Монтини, – вот ее школьники прекрасно знали.

Я чуть со стула не упала.

– Аня – это Рада?

– Без сомнений, она! – еле слышно произнесла Монтини.

– В Комарихе жило много малышей, – возразила я, – возможно…

– Невозможно, – перебила Наташа. – Семен Кузьмич сообщил, что когда девочку из леса привезли в больницу, то сделали опись всех вещей, которые были при ней. У нее была самая обычная одежда, без меток. Но в кармане нашли медальон, золотой, с гравировкой – «Рада». Украшение потом пропало. При поступлении девочки в больницу его, как положено, спрятали на складе. Но когда малышку выписывали, драгоценность не нашли. Увы, иногда в клиниках воруют.

– Странно, – пробормотала я.

– Что? – спросила Наташа. – Кража медальона? На мой взгляд – вполне обычное явление.

Я пустилась в объяснения:

– Нина, Эдик, Зина, Виктор и Полина постоянно обижали, унижали маленькую цыганку. Володя и Леся тесно общались с вами. Почему Аня, очутившись впервые в вашем доме и увидев своих мучителей, не испугалась, не зарыдала, не закричала, не убежала? И по какой причине твои сыновья ее не признали?

– Не знаю, – вздохнула Наташа, – сейчас уже подробностей не помню, что да как тогда происходило. Хотя… Аню долго лечили, восстанавливали ей речь… Не сразу Овечкины к нам приехали. Леся прямо с порога заявила: «Мы взяли ребенка из интерната, круглую сироту». Володя добавил: «Очень просим не обсуждать наше решение. Девочка-отказница, не знает своих родителей. У нее проблемы с речью, которую пока удалось восстановить частично, и с поведением, но мы надеемся со всем справиться». Мои сыновья не видели Аню сразу после пожара, она подросла, изменилась и воспринималась ими как школьница, с которой у них ничего не связано, просто девочка из детдома.

– Ладно, пусть никто из вас не сообразил, что Аня – это Рада. Ей сделали короткую стрижку, да и дети быстро меняются, когда растут, – согласилась я. – Но она сама-то! Неужели не поняла, что попала в стан врагов?

Наталья опустила голову.

– Мне нечего сказать. Понятия не имею, о чем Анна думала.

Серафима умолкла, потом вздохнула.

– Я хотела рассказать ей про тетрадку Полины, но подумала: лучше потом. Хватит Наталье на сегодня стресса. Но после того разговора Наташа свела наше общение почти к нулю. Я обиделась, перестала ей звонить, не рассказала про записи Носовой. Недавно мы встретились, поговорили, но я ей так ничего и не сообщила про тетрадь.

Серафима поджала губы.

– Понимаю, почему Монтини тебя ко мне прислала. Она рассчитывала, что ты из меня правду вытянешь. А я ее берегла от негативной информации. Но раз уж Наталья так настаивает, пусть знает про тетрадь.