Глава 19

– И? – повторила Наталья. – Что тебя смутило?

– На секунду я удивилась, – честно ответила я, – открыла дверцу, вытащила тарелку. Всегда закрываю еду специальной пластиковой крышкой, она в комплекте с печкой идет. Еда может «стрелять» при нагреве. Один раз у меня грибы взорвались, еле-еле потом печь внутри отмыла. С тех пор никогда не забываю про крышку, неохота грязь отмывать. Хорошо помню, что накрыла котлеты с пюре. Но когда второй раз подогрела ужин, крышка почему-то лежала на мойке.

– О! – воскликнула Наталья. – Следовательно, пока ты собирала осколки, кто-то вытащил котлеты, налил в них устричный соус и вернул в СВЧ. Кто находился на кухне, когда ты туда пришла?

– Аня, – после короткой паузы ответила я, – она пила воду из бутылки, стояла…

Я замолчала.

– Ну, ну, дальше, – поторопила меня Монтини.

– Анна находилась около ниши с СВЧ-печью, – продолжала я. – В одной руке у нее был стакан с минералкой, а во второй бутылочка темного цвета.

– Устричный соус! – подпрыгнула подруга Белки. – Вот и докопались до правды.

– Аня хотела отравить Витю? – обомлела я. – Почему? Ей надоели придирки Зины? Но тогда она должна была убрать жену, а не мужа.

– Вопрос задан неверно, – хмыкнула Наталья, – не почему. Зачем? Скорей всего дело в правах на сервиз. Зинаида заводит Витю, тот пляшет под ее дудку, мы никак не можем договориться о дизайне. За несколько месяцев ни на йоту не продвинулись. Наверное, Аня решила устранить проблему. О! О!

– Что? – воскликнула я.

Монтини потерла ладонями виски.

– Нет, нет, я схожу с ума. Такого быть не может.

– Чего не может быть? – занервничала я.

– Смерть Нины, – тихо произнесла Наталья, – в тот день ты приехала в гости. Верно?

– Да, – подтвердила я.

– Привезла булочки с заварным кремом?

– Их мне дали бесплатно за покупку пирожных, – уточнила я.

Монтини стиснула виски пальцами.

– Так! Расскажу все! Прости, если говорю несвязно, я нервничаю. Аня похоронила родителей, они погибли в аварии на шоссе. Девочка была в стрессе, осталась совершенно одна, она мне не посторонняя, я дружила с Овечкиными. С Володей и Лесей я познакомилась давно, задолго до удочерения ими Ани. Они жили в своем доме в Опенкине, ходили ко мне пешком.

– Ничего себе! – изумилась я. – Это километров десять. Когда я еду из Москвы к вам, миную эту деревню.

– Если по шоссе идти, то ты права, – заметила Наталья, – а коли напрямик через лес, то не более трех километров будет. Один раз, идя ко мне в гости, Володя и Леся нашли в чаще беспризорную девочку, они ее удочерили.

– Ну и ну, – пробормотала я, уже зная об этом происшествии.

Монтини сложила руки на груди.

– Странная история. Малышка молчала, у нее были обширные ожоги на ногах. На пальцах рук были содраны ногти. Над ней явно издевались. Возраст ее врачи определили по зубам и росту. Примерно семь-восемь-девять лет. Ни имени, ни фамилии, ни места жительства она сообщить не могла, ни слова не издавала, но прекрасно слышала. Доктора решили, что причина потери речи – сильнейший стресс. Володя и Леся ее вылечили, дали хорошее образование. Посторонние не знали про судьбу Ани. Вова и Леся евреи, оба черноглазые, темноволосые, с характерной иудейской внешностью. Анечка была вроде на них похожа.

– Вроде? – спросила я.

Монтини подоткнула под спину подушку.

– На первый взгляд она просто копия родителей, настоящая еврейка. Но у иудейских женщин часто бывает специфическое строение тела, у них характерные ноги, попа. Глаза имеют особенное верхнее веко. Леся – типичная одесситка, обладала острым языком, вечно шутила. Аня же… Да, кареглазая, с копной вьющихся темных волос. Но на этом сходство заканчивается. Фигура у девушки не как у потомков Моисея. Не еврейка она вовсе. Подозреваю, что цыганка.

– Кто? – поразилась я.

– Цыганка, – повторила Наталья.

– И откуда в Опенкине ромала? – засмеялась я.

– В советское время государственные мужи решили заставить таборный люд вести оседлый образ жизни, – начала объяснять Монтини, – идея, которая была обречена на провал. В пятидесятые годы партийное руководство возмутилось, что народы Крайнего Севера не хотят лечиться в поликлиниках, со всеми проблемами, физическими и душевными, спешат к шаманам. Мракобесие! И истребили почти всех служителей культа. Да только результат получился не тот, которого ждали. Местному населению пришлось-таки ехать в обычные больницы, но, несмотря на старания врачей, народ стал массово умирать. В конце концов власть пошла на попятную, шаманам, тем, что выжили и ушли в подполье, разрешили камлать. Смертность тут же пошла на спад. Но последствия уничтожения шаманов еще долго аукались. Где взять новых, если старых погубили? Да только история с шаманами ничему никого не научила, взялись за цыган. Километрах в пяти-семи от Опенкина на поле быстро построили село, назвали его Комариха и там насильно разместили табор. Представляешь, как «обрадовались» местные жители?

– Пришли в восторг, – ухмыльнулась я.

– В неописуемый, – уточнила Монтини, – надо сказать, что цыгане сами были виноваты. Они сразу стали разбойничать. Мужики крали у обитателей окрестных деревень все, что видели, грабили магазины. Бабы приставали на платформе к тем, кто ехал на электричках: «Позолоти ручку, погадаю». Цыганята бегали по домам, клянчили деньги, еду, одежду. Кое-кто сначала жалел детей, которые в осеннюю распутицу босиком по грязи шлепали, но потом доброе чувство пропало. Народ сообразил: для ромал воровство – это образ жизни, доблесть, а не грех. Селяне стали роптать, сначала тихо, потом засыпали жалобами местные органы власти, те ответили:

– Руководство страны намерено перевоспитать цыган, дать им нормальные профессии.

Коренные жители возмутились, раздавались голоса:

– Нам что, надо заткнуться и терпеть разбой?

И конечно, аборигенов злило, что цыгане живут намного богаче их. Таборные женщины ходят все в золоте, во дворе каждого дома стоит по машине, а то и по две-три. Невиданная для советской страны роскошь. Их барон враз подружился с местной элитой, стал дорогим гостем на днях рождения подмосковных коммунистических вождей. Начальник милиции, главный редактор районной газеты и прочие большие и малые шишки были вась-вась с ромалами. В больнице цыганам предоставлялись лучшие палаты, в магазинах дефицитные продукты из-под прилавка. Ковры, холодильники, стиральные машины без талонов, без очереди. Деревенские-то жили трудно, у многих были избы-развалюхи, денег на ремонт не могли накопить. А цыган поселили в новые дома, там были и газ и водопровод. Опенкинцы же таскали воду из колодцев, использовали газовые баллоны. Ну и кому это понравится? Сельские дети только плакали. Если кому-то из них родители на велосипед накопили, то с железным конем приходилось спать в одной комнате, иначе утром его во дворе не найдешь. И окно в спальню закрой, иначе залезут и утащат дорогую вещь. Черные времена в районе настали. Уж как цыгане безобразничали! А милиция на все глаза закрывала.

Бунт случился, когда в больницу в тяжелом состоянии угодил Никита Махонин, единственный сын медсестры Лены. Та, наивная, влюбилась в цыгана, который русской девушкой не побрезговал, сам ею воспользовался и приятелей пригласил. Изнасиловали Лену несколько человек, несчастная еле живая в свою больницу приползла, медики вызвали милицию. Тут уж глаза нельзя было никак закрыть, женщина-то не велосипед. Но никого не задержали, да еще Лену виноватой представили. Дескать, она не пойми с кем шлялась, оговорила ромал. У них алиби, в тот вечер, когда Елену изнасиловали, те, на кого она указала, якобы пели на дне рождения у богатого цыгана на Рублевке. И он подтвердил, что позвал их. Всем было понятно: ворон ворону глаз не выклюет. Народ возмущался, сидя на своих кухнях. Действовать решил один сын медсестры. Десятилетний Никита пошел в Комариху и вылил ведро нечистот на дверь барона. Мальчика поймали, избили, он угодил в больницу. Милиция встрепенулась, но потерпевшим признали не ребенка, который от отчаяния совершил глупый поступок, а… барона. Где-то через месяц после того, как школьник очутился в реанимации, Комариха запылала. Кто-то поджег село, которое построили в спешке. Дома, которым завидовали местные, оказались плохого качества, они мигом вспыхнули факелами. Пожарная машина приехала не сразу, она в том околотке была одна, а ее команда состояла из тех, кто жил рядом. В цистерне быстро закончилась вода. Парни в робах просто смотрели на огонь. В тот день тьма цыган погибли. Остальные поняли: они довели деревенских до ручки, люди решили сами с ворами, мерзавцами бороться, на власть не надеяться. Через сутки Комариха опустела. Те, кто выжил, уехали незнамо куда. И вот, я думаю…

Наталья Марковна посмотрела на тумбочку у моей кровати.

– Угости водой.