Глава 11
Главная колонна армии Федерации вступила в Синегард, даже не пытаясь скрыть свое прибытие. Да в этом и не было необходимости. Синегард уже знал, что они идут, а ужас, который внушала Федерация, давал ей большее стратегическое преимущество, чем фактор неожиданности. Войска шли тремя колоннами со всех направлений, кроме запада, где к Синегарду примыкали горы Удан. Над головами солдат развевались огромные алые знамена, залитые светом поднятых факелов.
«За Риохая» — было написано на знаменах. «За императора».
В «Искусстве войны» великий военный теоретик Сунь-цзы предупреждал, что не стоит атаковать врага, занявшего возвышенность. Он имеет преимущество в обзоре, и ему не придется доводить войска до изнеможения, затаскивая их наверх.
Мугенская стратегия вторжения показала Сунь-цзы большой кукиш.
Чтобы штурмовать Синегард с возвышенности, пришлось бы обойти горы Удан, а это задержало бы атаку Федерации почти на неделю. Федерация не дала Синегарду неделю. У нее хватало оружия и сил, чтобы взять Синегард снизу.
С наблюдательного поста на южной городской стене Рин смотрела на приближение сил Федерации — словно огромная огненная змея вилась по долине, окружая Синегард, чтобы сокрушить его и проглотить. Рин видела приближение Федерации, и оно вызывало у нее дрожь.
«Нужно прятаться. Кто-то должен сказать мне, что все будет хорошо, что это просто шутка, дурной сон».
И тут она поняла, что все время играла в солдата, изображала храбрость.
А теперь, накануне сражения, больше не может притворяться.
В горле клокотал страх, такой густой и липкий, что Рин почти задыхалась. От страха руки тряслись так, что она чуть не выронила меч. Из-за страха она забывала дышать. Ей приходилось волевым усилием впускать воздух в легкие, закрывать глаза и мысленно считать вдохи и выдохи. Страх вызывал головокружение и тошноту.
Это всего лишь психологическая реакция, уговаривала она себя. Это только у тебя в голове. Ты можешь это контролировать. Можешь отбросить.
Они же занимались этим на тренировках. Ее предупреждали о подобных ощущениях. Учили контролировать страх, превращать его в преимущество, использовать адреналин, чтобы оставаться начеку, побороть усталость.
Но несколько дней тренировок не могли избавить тело от инстинктов, а оно чуяло, что будет кровоточить, что ему будет больно, что Рин, скорее всего, умрет.
Когда она была так напугана в последний раз? Чувствовала ли она этот паралич, отупляющий ужас, когда ступила на ринг с Нэчжой два года назад? Нет, тогда она была зла и горда. Считала себя неуязвимой. Она с нетерпением ждала схватку, готовясь пролить кровь.
Теперь это казалось глупым. Ужасно глупым. Война — это не игра, где дерутся за честь и восхищение публики, где наставники позаботятся, чтобы никому не причинили вреда.
Война — это кошмар.
Ей хотелось заплакать. Хотелось закричать и спрятаться за чью-то спину, за спину солдата, и хныкать: «Мне страшно, я хочу проснуться от этого кошмара, пожалуйста, спасите меня».
Но никто за ней не придет. Никто ее не спасет. И проснуться невозможно.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Катай.
— Нет, — отозвалась она дрожащим голосом, больше похожим на писк. — Я боюсь. Катай, мы умрем.
— Нет, не умрем, — пылко возразил Катай. — Мы победим и будем жить.
— Ты ведь тоже произвел подсчеты. Их втрое больше нас. Победа невозможна.
— Ты должна в нее верить. — Катай так стиснул рукоятку меча, что побелели пальцы. — Третья дивизия прибудет вовремя. Ты должна убедить себя в этом.
Рин кивнула. Тебя тренировали не для того, чтобы ты дрожала и боялась, твердила она себе. Девчонка из Тикани, сбежавшая невеста, никогда не видевшая город, испугалась бы. Но девчонки из Тикани больше нет. Теперь Рин — кадет третьего курса академии Синегарда, солдат Восьмой дивизии, и ее научили драться.
И она не одна. В кармане лежат маковые зерна. Бог на ее стороне.
— Скажи когда, — попросил Катай.
Он занес меч над веревкой, удерживающей ловушку, которую они установили для защиты периметра. Катай сам ее сконструировал, ее нужно ввести в действие, как только враг окажется поблизости.
А враги были так близко, что Рин видела отсветы огней на их лицах.
Рука Катая задрожала.
— Еще рано, — прошептала Рин.
Первый батальон Федерации пересек черту.
— Пора.
Катай дернул за веревку.
Лавина бревен высвободилась и под собственной тяжестью покатилась прямо на главную колонну врага. Бревна скакали хаотично, дробя ноги, сокрушая кости с грохотом и хрустом. Поднялся страшный шум, и Рин на мгновение решила, что они могут выиграть сражение еще до его начала, серьезно покалечив атакующих. Катай истерически загоготал, схватившись за Рин, чтобы они и сами не упали, когда затряслись ворота.
Но когда стих грохот бревен, захватчики продолжили наступление под ровный ритм барабанов.
Со следующего яруса, самого высокого у южных ворот, лучники выпустили град стрел. Большая часть из них клацнула по поднятым щитам, не причинив никакого вреда. Некоторые достигли цели через щели и вонзились в незащищенные шеи солдат. Но остальные солдаты, закованные в тяжелые доспехи, просто переступили через тела павших товарищей и продолжили беспощадный марш к городским воротам.
Командир отряда приказал снова выпустить стрелы.
Это было почти бесполезно. Солдат было куда больше, чем стрел. Внешняя оборона Синегарда была в лучшем случае непрочной. Сработали все ловушки Катая, и с хорошим результатом, но этого было явно недостаточно, даже чтобы существенно проредить вражеские колонны.
Оставалось только ждать. Ждать, пока проломят ворота, пока не раздастся чудовищный треск. Пока не прозвучит гонг, оповещая всех, кто еще не знает, что Федерация прорвалась за стены. Что Федерация уже в Синегарде.
Враги шли под какофонию пушек и ракет, которые бомбардировали оборонительные сооружения Синегарда.
Ворота подались и сломались.
Мугенцы хлынули внутрь, словно муравьиный рой, словно туча шершней, неотвратимо, бесконечным потоком.
Мы не можем победить. Рин стояла, опустив меч, оглушенная отчаянием. Какой смысл сражаться? Через несколько секунд или минут это может стать ее смертным приговором, а к концу ночи она точно будет мертва, окровавленное растерзанное тело будет валяться на земле, и уже ничто не будет иметь значения…
Это сражение не похоже на битвы из легенд, где число врагов не имеет значения, когда кучка воинов вроде Триумвирата расправляется с целым легионом. И не важно, насколько отточена техника, сейчас имеет значение только численное преимущество.
И оно не за синегардцами.
Рин понурила голову, наблюдая за продвижением солдат в броне, шеренги и колонны растянулись до бесконечности.
«Я здесь умру, — поняла она. — Они вырежут всех».
— Рин!
Катай с силой толкнул ее, и Рин отшатнулась, а топор вонзился в стену, в то место, где только что была ее голова.
Солдат выдернул топор из стены и снова швырнул его в них, но на этот раз Рин отбила топор мечом. От удара по венам растекся адреналин.
Страх невозможно искоренить. Как и волю к жизни.
Рин нырнула под руку солдата и вонзила меч в мягкое углубление под его подбородком, не защищенное шлемом. Она прорезала жир и сухожилия и ощутила, как острие меча проткнуло язык и прошло дальше, к мозгу, разрезав сонную артерию. Ее рука до локтя вымокла в крови. Солдат дернулся и упал на Рин.
«Он мертв, — тупо подумала она. — Я его убила».
Несмотря на все боевые тренировки, Рин никогда не задумывалась о том, каково это — лишить кого-то жизни. Вскрыть артерию, а не просто сделать вид. Так переломать все тело, что оно перестанет функционировать и навсегда застынет.
В академии их учили, как побороть противника. Тренировали драться против друзей. Они действовали в рамках строгих правил, под присмотром наставников, чтобы избежать увечий. Несмотря на все разговоры и теорию, их не готовили по-настоящему убивать.
Рин думала, что почувствует, как жизнь покидает тело жертвы. Думала, что отметит это событие чем-то более существенным, чем мысль: «Один готов, а впереди еще десять тысяч». Ей казалось, что она должна что-то почувствовать.
Но она не чувствовала ничего. Лишь недолгий шок, а потом мрачное осознание, что придется делать это снова, снова и снова.
Она вытащила оружие из глотки солдата, как раз перед тем, как над головой просвистел меч. Рин подняла свой и отразила удар. И нанесла еще один. И снова пролилась кровь.
Во второй раз было не легче.
Все вокруг заполонили солдаты Федерации. Выглядели они одинаковыми — идентичные шлемы, идентичная броня. Убьешь одного — и на его месте встанет другой.
У Рин не было времени на размышления в разгар схватки. Она дралась машинально. Каждое действие требовало реакции. Она больше не видела Катая, он исчез в океане тел, клацающего металла и факелов.
Сражаться с Федерацией — совершенно не то же самое, что драться на ринге. У Рин не было практики в таких битвах. Враги появлялись со всех сторон, и победа над одним оппонентом ничуть не приближала к победе в сражении.
В Федерации не было боевых искусств. Солдаты двигались угловато, заученными движениями. Предсказуемо. Но они знали, как драться в строю. После многолетней муштры они двигались скоординированно, как пчелы в улье. Они были лучше подготовлены. И лучше вооружены.
Федерация дралась без элегантности. Просто ожесточенно. И ее солдаты не боялись смерти. Если их ранили, они падали, и другие переступали через тела. Они были беспощадны. Их было так много.
Я умру.
Если только. Если только…
Маковые зерна в кармане взывали к тому, чтобы их проглотить. Рин могла это сделать. Могла отправиться в Пантеон и вызвать богов. Какое имеют значение слова Цзяна, если они все равно погибнут?
Рин видела лицо Феникса и знала, какая сила у нее под рукой, стоит только попросить.
«Я сделаю тебя бесстрашной. Сделаю тебя легендой».
Она не хотела становиться легендой, она лишь хотела выжить. Больше всего на свете хотела выжить, и плевать на последствия. Если этого можно добиться, вызвав Феникса, так тому и быть. Сейчас, когда соотечественников и однокурсников разрубали на куски, предупреждение Цзяна ничего не значило, ведь каждая секунда могла оказаться последней. Если ей суждено умереть, то не так — жалкой и беспомощной.
У нее есть связь с богами.
Она умрет шаманом.
С колотящимся сердцем Рин нырнула за угол ворот, чтобы на несколько секунд скрыться от всех взглядов, опустила руку в карман и вытащила маковые зерна. И поднесла их к губам.
Но заколебалась.
Если она проглотит зерна, но ничего не выйдет, она точно погибнет. Она не может сражаться одурманенной наркотиками и с галлюцинациями.
Воздух прорезал звук горна. Рин вскинула голову. Это был сигнал бедствия со стороны восточных ворот.
Но у южных ворот не было войск. Повсюду царил кошмар. Врагов было втрое больше, и если никанцы бросят половину войск к восточным воротам, то Федерация спокойно войдет в город.
Но эскадрону Рин приказали отозваться на призыв о помощи. Она в неуверенности застыла, сжимая в руке маковые зерна. Ладно, сейчас она не может их проглотить, ведь наркотику нужно время, чтобы подействовать, и неизвестно, сколько времени потребуется, чтобы добраться до Пантеона. И даже если она сумеет успокоиться, чтобы вызвать богов, Рин не знает, что они ответят.
Остаться ли здесь, в укрытии, и попытаться призвать бога, или прийти на помощь товарищам?
— К воротам! — прокричал ей командир сквозь грохот сражения. — К воротам!
Она побежала.
У южных ворот была свалка. Но у восточных — резня.
Никанские солдаты пали. Рин побежала на их позиции, но чем ближе она приближалась, тем меньше оставалось надежды. Она не видела никого в никанских доспехах. Через ворота стекались солдаты Федерации, никто им не противостоял.
Теперь стало очевидным, что Федерация избрала восточные ворота главной целью. Здесь было втрое больше войск, а за пределами городских стен разместились изощренные осадные орудия. Катапульты метали в башни на стенах горящие обломки.
Рин увидела за углом Нян, склонившуюся над бездвижным телом в форме ополчения. Когда Рин пробегала мимо, Нян подняла голову, ее лицо заливали слезы и кровь. Это было тело Рабана.
Рин как будто сама получила удар под дых. Нет, только не Рабан, нет…
Что-то стукнуло ее по спине. Она развернулась. Сзади подкрадывались два солдата Федерации. Первый снова занес меч и взмахнул им. Рин уклонилась и пырнула его своим мечом.
Металл вошел в плоть. Рин ослепила брызнувшая в глаза кровь — она не видела, куда попала, лишь ткнула с усилием, а потом солдат Федерации уже лежал у ее ног, завывая от боли.
Не задумываясь, Рин воткнула в него меч. Вой прекратился.
Другой солдат врезал ей щитом по руке с мечом. Рин вскрикнула и выронила меч. Солдат отбросил его ногой и ударил Рин щитом по ребрам, а когда она упала, занес меч, чтобы ее прикончить.
Рука с мечом дрогнула, а потом опустилась. В горле у солдата заклокотало, и он уставился на торчащий из живота меч, словно не веря своим глазам.
Он рухнул ничком и застыл.
Нэчжа встретился взглядом с Рин и вытащил меч из спины солдата. Другой рукой он бросил ей оружие.
Она подхватила меч в воздухе. Пальцы привычно сомкнулись на рукоятке. Ее охватил прилив облегчения. У нее есть оружие.
— Спасибо, — сказала она.
— Слева, — откликнулся он.
Не раздумывая, они встали на позицию спина к спине, прикрывая друг друга. Из них вышла удивительно хорошая команда. Рин прикрывала долгие атаки Нэчжи, а тот оберегал Рин снизу и с флангов. Оба прекрасно знали слабости друг друга: Рин знала, что Нэчжа слишком медленно возвращается к обороне, не попав в цель, а Нэчжа отражал удары сверху, когда Рин низко пригибалась для ближнего боя.
Она словно читала его мысли. Рин так долго изучала его и теперь точно знала, как он собирается атаковать. Они работали как хорошо смазанный механизм. Это был спонтанный, но отлично скоординированный танец. Две части целого — может, и не совсем, но очень близко.
Если бы они так долго не ненавидели друг друга, то могли бы вместе тренироваться, подумала Рин.
Спина к спине, с мечом на врага, они дрались со свирепым отчаянием. Дрались лучше, чем те, кто в два раза старше. Они усиливали друг друга. Нэчжа дрался без передышки, и Рин тоже не уставала. Потому что сейчас она не просто дралась за свою жизнь, она дралась вместе с партнером. Они сражались так хорошо, что почти убедили самих себя, что останутся невредимыми. Вообще-то накал битвы и впрямь ослабевал.
— Они отступают, — не веря своим глазам, сообщил Нэчжа.
На одну короткую и блаженную секунду грудь Рин наполнилась надеждой, но она поняла, что Нэчжа ошибся. Солдаты не отступали перед ними. Они расступались перед своим генералом.
Генерал был на голову выше самого высокого человека, какого Рин видела в жизни. Его ноги были как бревна, металла брони хватило бы на доспехи для трех человек. Он сидел на таком же огромном боевом коне, закованном в сталь. Лицо генерала скрывалось под металлическим шлемом, который оставлял открытыми только глаза.
— Что такое? — Голос вибрировал так, словно дрожала сама земля. — Почему вы остановились?
Он придержал лошадь перед Рин и Нэчжой.
— Два щенка, — усмехнулся он. — Два никанских щенка удерживают ворота. Неужели Синегард пал так низко, что город защищают дети?
Нэчжа задрожал. Рин была слишком напугана, чтобы дрожать.
— Смотрите внимательно, — сказал генерал своим солдатам. — Вот как мы разделываемся с никанским отребьем.
Рин схватила Нэчжу за запястье.
В ответ на невысказанный вопрос Нэчжа коротко кивнул.
Вместе?
Вместе.
Лошадь генерала встала на дыбы, и он послал ее в атаку.
Теперь они уже ничего не могли сделать. Рин закрыла глаза в ожидании конца.
Но он не настал.
Раздался оглушительный лязг металла о металл. В воздухе раскатилось эхо жутких вибраций страшной силы.
Поняв, что ее не разрезали пополам и не затоптали насмерть, Рин открыла глаза.
— Какого хрена… — пробормотал Нэчжа.
Перед ними стоял Цзян, его седые волосы стояли торчком, словно его только что поразила молния. Ноги не касались земли. Железным посохом он удерживал громадную алебарду генерала.
Генерал попытался убрать посох Цзяна с пути, его руки задрожали от натуги, но Цзян выглядел так, будто не прикладывает никаких усилий. Раздался странный треск, похожий на раскат грома. Солдаты Федерации отпрянули, словно предчувствовали грозящий взрыв.
— Цзян Цзыя, — сказал генерал. — Так ты все-таки жив.
— Мы знакомы? — спросил Цзян.
Генерал ответил еще одним взмахом алебарды. Цзян перехватил посох и отвел удар с той же легкостью, как отогнал бы муху. Всю силу удара он рассеял в воздухе и по земле. Камни мостовой задрожали, чуть не сбив Рин и Нэчжу с ног.
— Отзови своих людей.
Хотя Цзян говорил спокойно, но его голос раскатывался эхом, как от крика. Он казался выше, не крупнее, но как будто удлинился, как удлинилась его тень на стене. Цзян больше не был тощим и суетливым, он превратился в совершенно другого человека — моложе и гораздо сильнее.
Рин завороженно уставилась на него. Стоящий перед ней человек не был шатающимся по территории эксцентричным позором академии. Этот человек был воином.
Он был шаманом.
Когда Цзян заговорил вновь, голос звучал одновременно с эхом и состоял из двух тонов — нормального и гораздо более низкого, будто тень Цзяна повторяла все сказанное в два раза громче.
— Отзови своих людей, или я вызову тех, кому не место в этом мире.
Нэчжа схватил Рин за руку и вытаращил глаза.
— Смотри.
Воздух за спиной Цзяна искривился и дрожал, стал темнее ночи. Глаза Цзяна закатились. Он громко пел на неизвестном языке — Рин уже однажды такое слышала.
— Ты не сдвинешься с места! — проревел генерал.
Но быстро попятился от бездны и крепче сжал алебарду.
— Да? — Цзян раскинул руки.
За его спиной раздался пронзительный вой, на слишком высоких нотах, чтобы принадлежать какому-либо известному существу.
Что-то выступило из тьмы.
И в темноте Рин увидела силуэты тех, кто существует лишь в театре марионеток, контуры тварей из сказок. Трехглавого льва. Девятихвостую лису. Клубок змей, из которого во всех направлениях торчали плюющиеся ядом головы.
— Рин. Нэчжа. — Цзян даже не повернулся в их сторону. — Бегите.
И тут Рин поняла. Цзян не мог контролировать тех, кого вызвал. Богов нельзя просто так призвать сражаться. Они всегда требуют что-то взамен. Он сделал именно то, что запретил делать ей.
Нэчжа рывком поднял Рин на ноги. В ее левую ногу как будто вонзили раскаленные ножи, прямо в колено. Она вскрикнула и поковыляла следом за ним.
Нэчжа ее поддержал. Его глаза были наполнены ужасом. Уже не было времени бежать.
Цзян судорожно дернулся и полностью потерял контроль. Тьма ворвалась в мир и накрыла стену и ворота. Цзян бросил в воздух посох. От этого удара кольцом пошла видимая волна энергии. На мгновение все стихло.
А потом восточная стена рухнула.
Рин застонала и упала на бок. Она почти ничего не видела, почти ничего не чувствовала. Все отключилось, ее обволокло коконом тьмы, и через него проникали только всполохи боли. Нога наткнулась на что-то мягкое и живое, и Рин потянулась туда. Это был Нэчжа.
Она заставила себя открыть глаза. Нэчжа привалился к ней, порез на его лбу обильно кровоточил. Его глаза были закрыты.
Рин села, моргнула и потрясла его за плечо.
— Нэчжа?
Он слегка пошевелился. Рин ощутила прилив облегчения.
— Нужно вставать… Давай, Нэчжа, нужно…
Из дальнего угла ворот посыпался ливень обломков.
Под грудой осколков что-то находилось. Что-то живое.
Она вцепилась в руку Нэчжи и смотрела на шевелящиеся обломки, надеясь, что это Цзян, что он выжил в том ужасе, который призвал, и что станет прежним, опять станет собой и спасет…
Из-под обломков появилась рука — окровавленная, огромная и в броне.
Рин должна убить генерала до того, как он вылезет из-под обломков. Она должна забрать Нэчжу и бежать. Должна сделать хоть что-то.
Но только ноги отказывались подчиняться приказам мозга, нервы ничего не чувствовали, кроме страха и отчаяния. Парализованная, она лежала на земле, сердце стучало по ребрам.
Покачиваясь, генерал поднялся, сделал один неверный шаг, потом другой. Его шлем пропал. Когда генерал повернулся к ним, у Рин перехватило дыхание. Половину его лица снесло взрывом, и вместо кожи была жуткая улыбка скелета.
— Никанское отребье, — рявкнул он.
Его нога задела труп мугенского солдата. Не глядя вниз, генерал отшвырнул его с отвращением. Он не сводил яростного взгляда с Рин и Нэчжи.
— Я вас похороню.
Нэчжа в ужасе простонал.
Руки Рин наконец-то стали ее слушаться. Она попыталась поднять Нэчжу, но его ноги подкашивались от страха, она и сама нетвердо держалась на ногах.
Генерал навис над ними и поднял алебарду.
Обезумев от страха, Рин ударила мечом по широкой дуге. Клинок лишь лязгнул о доспехи генерала.
Генерал сомкнул пальцы в перчатках на тонком клинке и согнул его в руках.
Дрожа, Рин выпустила меч. Генерал схватил ее за воротник и швырнул в руины стены. Голова Рин стукнулась о камень, перед глазами потемнело, потом вспыхнул свет, и все заволокло туманом. Она медленно моргала, и когда зрение прояснилось, увидела, что генерал занес алебарду над распластанным Нэчжой.
Когда генерал вонзил острие клинка в живот Нэчже, Рин открыла рот в крике. Нэчжа завизжал. Второй удар заставил его замолчать.
Рыдая от страха, Рин нашарила в кармане маковые зерна. Она кинула горсть в рот и проглотила, и как раз в этот момент генерал заметил, что она еще шевелится.
— Не вздумай, — рявкнул он и снова притянул ее к себе за рубаху. Поднес прямо к своему лицу, рассматривая с жуткой полуулыбкой. — Больше никакого никанского колдовства. Даже боги не живут в мертвых сосудах.
Рин стряхнула его руку, по ее лицу полились слезы, когда она попыталась вдохнуть. После удара о камень голова гудела. Рин казалось, что она плывет в темноте, то ли от маковых зерен, то ли от удара. Либо она умрет, либо увидит богов. А может, и то и другое.
«Пожалуйста, — молилась она. — Прошу, придите ко мне. Я готова на что угодно».
И тут она опрокинулась в бездну, снова оказалась в туннеле, ведущем на небеса, ее дух воспарил и на громадной скорости рванул в неизведанное. Боковое зрение потемнело, а потом стало привычно красным — алая завеса заполонила все поле зрения как стеклянная линза.
Перед Рин появилась Женщина и протянула к ней руки, но…
— Прочь с дороги! — крикнула Рин.
У нее не было времени выслушивать предупреждения, ей нужны были боги, ее бог.
К удивлению Рин, Женщина подчинилась.
И тогда Рин преодолела преграду, ее снова потянуло вверх, и она оказалась в тронном зале богов, в Пантеоне.
Все пьедесталы были пусты, за исключением одного.
И Рин увидела его в полыхающем огне. В ее голове отозвался эхом громогласный и жуткий голос. Раскатился по всему мирозданию.
«Я дам тебе силу, которую ты ищешь».
Она пыталась вдохнуть, но генерал сжимал ее горло.
«Я дам тебе силу переворачивать вверх дном империи. Сжигать врагов, пока их кости не превратятся в пепел. Я дам тебе все это и намного больше. Ты знаешь условия».
— Все, что угодно, — ответила Рин. — Что угодно.
Что угодно.
По залу пронесся ветер. И Рин показалось, что кто-то захохотал.
Она открыла глаза. Голова больше не кружилась. Рин потянулась к рукам генерала, сомкнувшимся на ее шее. Она была чудовищно слаба, наверное, для генерала ее руки были как прикосновение перышка. Но генерал завыл. Он выпустил ее, а когда поднял руки, чтобы ударить, оба запястья пузырились красным.
Она присела и подняла локти над головой в качестве жалкой защиты.
И тут перед ней вспыхнула пелена огня. Жар ударил в лицо. Генерал отшатнулся.
— Нет… — Он открыл рот, не веря происходящему. И посмотрел на Рин, как будто она кто-то другой. — Только не ты…
Рин с трудом поднялась на ноги. Из нее по-прежнему изливалось пламя, которое она не контролировала.
— Ты же мертва! — выкрикнул генерал. — Я тебя убил!
Она медленно встала. С ее пальцев текло пламя, поглощая их. Генерал взревел от боли, когда пламя лизнуло его открытые раны, зияющие в лице дыры, все тело.
— Ты горишь! Ты горишь! — заревел он.
— Не я, — прошептала она и протянула к нему ладони.
Пламя мстительно рванулось вперед. Рин показалось, будто что-то вырвалось прямо у нее изнутри. Это зарождалось в ней, не причиняя вреда, но мешало двигаться. Огонь использовал ее в качестве проводника. Рин контролировала пламя не больше, чем свеча, огонь бушевал в ней и поглощал ее.
Она представила Феникса, извивающегося на постаменте Пантеона. Он наблюдал и смеялся.
Рин не видела генерала сквозь пламя, лишь его силуэт, контур доспехов, рухнувших и сложившихся пополам, грудой обугленной плоти и металла.
— Хватит, — прошептала она. — Молю, прекрати это.
Но пламя по-прежнему бушевало. Бесформенная масса, когда-то бывшая генералом, покачнулась и рухнула, превратившись в огненный шар, он становился все меньше и меньше и, наконец, исчез.
Ее губы высохли и потрескались, и, когда она шевелила ими, кровоточили.
— Пожалуйста, прекрати.
Пламя гудело все громче и громче. Рин ничего больше не слышала, из-за жары она не могла дышать. Она упала на колени, зажмурилась и закрыла лицо руками.
Умоляю…
Мысленным взором она увидела, как Феникс раздраженно отпрянул. Он раскинул огромные огненные крылья, а потом сложил их.
Проход в Пантеон закрылся.
Рин покачнулась и упала.
Время больше ничего не значило. Только что вокруг бушевало сражение, и вот оно уже закончилось. Рин оказалась в пустоте, отдельно от всего, что происходит вокруг. Больше ничего не существовало.
— Она говорит, — услышала Рин слова Нян. — У нее жар… Я проверила, не отравлены ли раны, но ничего не обнаружила.
Это не жар, хотелось сказать Рин, это бог. Вода, которой Нян брызгала ей на лоб, не могла затушить полыхающее внутри пламя.
Рин попыталась позвать Цзяна, но губы не слушались. Она не могла говорить. Не могла пошевелиться.
Она решила, что способна видеть, но не знала, не сон ли это, потому что, открыв глаза, тут же увидела такое прекрасное лицо, что захотелось разрыдаться.
Брови дугой, фарфоровая кожа. Губы цвета крови.
Императрица?
Но императрица была далеко, с Третьей дивизией, подходящей с севера. Она не могла прибыть так рано, еще до зари.
Или заря уже наступила? Рин показалось, что она заметила первые лучи восходящего солнца после долгой и кошмарной ночи.
— Как ее зовут? — спросила императрица.
Ее? Императрица говорит обо мне?
— Рунин, — ответил Ирцзах. — Фан Рунин.
— Рунин, — повторила императрица. Ее голос звучал, как натянутая струна арфы, — резкий, всепроникающий и одновременно прекрасный. — Рунин, посмотри на меня.
Рин почувствовала пальцы императрицы на своих щеках. Они были холодными, как снег, как зимний ветер. Рин открыла глаза и заглянула в прекрасные глаза императрицы. Как человек может обладать такими прекрасными глазами? Они не были похожи на змеиные. Дикие, темные и странные, но прекрасные, как оленьи.
И видения… Рин увидела облако бабочек, на ветру трепетали шелковые ленты. Мир состоял только из красоты, цвета и ритма. Она бы все отдала, чтобы навсегда остаться в ловушке этого взгляда.
Императрица резко выдохнула, и видения пропали.
Она крепче сжала лицо Рин.
— Я видела, как ты горела, — сказала императрица. — Я думала, ты погибла.
«Я не умерла», — хотела сказать Рин, но язык слишком отяжелел, и раздался лишь хрип.
— Тсс. — Императрица прижала палец к ее губам. — Не разговаривай. Ничего страшного. Я знаю, кто ты.
И тут что-то холодное прикоснулось к ее лбу, тот же холод, которым наполнил ее Цзян во время Испытаний, и пламя внутри потухло.
