Часть четвёртая
Лубянка
Глава 1. Взаперти
– Боже! Да заткните вы глотку этой собаке. Задолбала она тут уже всех. Лает и лает целыми днями. Был бы сейчас пистолет, самолично пристрелил эту тварь. Пошла вон отсюда. Чего лаешь? Видишь, нет у нас ничего, чтобы дать тебе пожрать. Ступай на кухню, может, там тебе что-нибудь перепадёт. Вот каналья! Каждый день приходит сюда в одно и то же время, хоть часы по ней сверяй. И всё лает и лает. Вот ведь зараза какая. Надо дохтару сказать, чтобы отвадил её отсель. А то от этого лая людям ещё хуже становится. Эй, Матвейчук! Посмотри деда возле себя. Или мне показалось, или он на самом деле глазом моргнул, а то мне отсюда плохо видно?
– Да кажись, нет. Всё с ним, как прежде. Показалось. Ты мне лучше кисет сюда кинь, а то мне с костылями между кроватями скакать не сподручно… Оп! Поймал. Спасибо, Петрович. А сам засмолить цигарку не желаешь? Уж больно табак душистый мне жинка прислала. Ходь сюды, отсыплю тебе табачку.
– Да-а-а, знатный у тебя, Микола, табачок! Горло дерёт, як гарилка. Я такой табак тильки да войны курил… Во, побачь, Матвейчук, диво якое. Собака брехать перестала и на нас уставилася. Можа, ей скучно было без нас с тобой?.. Га-га-га…
– Тише ты. Разбудишь сейчас всю палату, а особенно вон того деда. Кстати, ты не знаешь, чего это он лежит в госпитале, а не в больнице? Вроде по возрасту его должны были списать из армии ещё лет сорок назад. Га-га-га… Или уже воевать некому, что таких вот дедов на фронт берут?
– Тише ты, придурок. Не дай Бог кто-нибудь услышит. Тогда мы с тобой вместо фронта поедем на другой фронт. Да, да! Именно на тот. Ты всё правильно понял.
– Постой! Вот вроде опять у деда глаз дёрнулся. Ей Богу, дёрнулся. Сам видел. Эй, сестричка, позови дохтара. Скажи ему, что у нас тут дед лежачий моргать начал. Во, во, смотри, глаза открыл…
– И точно. Открыл. А всё говорили, что уже никогда не откроет. Вот чудеса якие дивные Господь творит. Вернул все-таки его заблудшую душу назад.
…Послышался топот ног. В палату вбежало несколько человек, и кто-то сильным волевым голосом скомандовал:
– Быстро несите его в смотровую. Расступитесь. Не мешайте, освободите проход. Осторожней. Не дрова несёте….
– Дайте ему ещё нашатыря. Достаточно. Вроде бы пришёл в себя. Товарищ военврач! Вы отвечаете за него головой. Немедленно освободить для него отдельную палату, а я распоряжусь, чтобы у дверей выставили часового. Вы, и только вы будете иметь доступ в его палату, и никто другой. С этого момента для всего персонала госпиталя вводится особый режим. Лично вам покидать госпиталь запрещается. Обо всех изменениях с пациентом докладывать лично мне незамедлительно, независимо от времени суток. Соответствующий приказ получите в течение часа. Вам всё понятно?
– Да, товарищ капитан государственной безопасности!
– И немедленно сообщите мне, когда его можно будет допросить. Самому в разговор не вступать…
* * *
Я проснулся внезапно. Открыл глаза и сразу зажмурился от чрезмерно яркого света. Все предметы вокруг меня были выкрашены в белый цвет. Надо мной висела белая люстра, слева от меня стояла белая тумбочка, а справа располагалась большая белая ширма, за которой, по-видимому, находилась входная дверь. Через какое-то время, этот стерильно белый цвет, стал меня раздражать. И я подумал, что тот, кто меня поместил в это помещение, сделал это специально и намерено. В белой комнате взгляд человека не задерживается долго на одном предмете, а находился в постоянном блуждающем состоянии, чем мешает мозгу сосредоточиться на собственных мыслях. Поэтому, я снова закрыл глаза, чтобы постараться вспомнить события, предшествующие моему ранению. Под руками я нащупал приятную прохладу простыни и попытался вспомнить, когда же это я последний раз спал на простынях. И к моему стыду не вспомнил. Давно это было, наверно, ещё до войны.
И тут мои размышления прервал звук открывшейся двери. Кто-то вошёл в комнату, подошёл ко мне сзади, увидел мои открытые глаза и заторопился к выходу, не проронив ни слова.
– Странное обращение с больным, – проговорил я, пытаясь повернуть голову назад и рассмотреть помещение за изголовьем кровати. Но, оказалось, что сделать это было нельзя, из-за тугой повязки, которую я первоначально принял за бандаж. Немного подёргавшись, я обнаружил, что ноги мои и руки тоже привязаны, и я лишён возможности встать с постели. Стало понятно, что вокруг меня происходят странные вещи. И вообще, где я нахожусь, у своих или врагов? И как мне себя надо вести с теми, кто придёт допрашивать меня? А то, что они появятся в скором времени, я даже не сомневался.
Ждать пришлось действительно недолго. Дверь в комнату снова открылась, кто-то подошёл с обратной стороны ширмы, подвинул стул и сел.
Приятный мужской баритон произнёс:
– Здравствуйте, Архип Захарович. Как вы себя чувствуете?
– Вообще то, культурные люди сначала представляются, и только потом начинают задавать вопросы, – проговорил я назидательным тоном, стараясь сбить незнакомца с толку и взять инициативу в свои руки.
– Хорошо, давайте вы будете называть меня, товарищ Василий. Вас это устроит?
– Вполне. Только, я хотел бы видеть собеседника перед собой, а не за спиной. Вам не кажется странным, что наша беседа будет проходить таким образом?
– Давайте не будем торопить события и забегать вперёд, поскольку всё что сейчас делается, делается в ваших же интересах. И так, я повторяю свой вопрос. Как вы себя чувствуете?
– Я не могу ответить на ваш вопрос, поскольку не знаю с чем сравнить моё теперешнее состояние. Если это касается физической боли, то её нет. А если брать во внимание тот факт, что я привязан к кровати, то моё состояние желает быть лучше. Вас устроит такой ответ?
– А вы оказывается демагог, Архип Захарович!
– А кто вам сказал, что я Архип Захарович? После ранения у меня полностью отшибло память, и я абсолютно не помню, не своего имени, ни фамилии. А то, что вы меня так назвали, абсолютно созвучно с тем, что вы назвали себя, товарищ Василий. Ведь признайтесь, это не ваше настоящее имя?
– Ох, и шутник же, вы. Прямо даже не знаю, что мне с вами делать. Чувствую, что вы превратно понимаете меня. Но нам всё равно надо с вами наладить диалог, для того, чтобы поставить все точки над «i».
Собеседник поднялся и стал прохаживаться по комнате, стараясь не попадаться мне на глаза. Немного помолчав и подумав, он произнёс:
– Хорошо! Я понимаю вашу озабоченность, поэтому постараюсь открыть перед вами свои карты. Если у вас ко мне после этого будут вопросы, я на них отвечу, а потом, вы ответите на мои. Договорились?
– Договорились, – проговорил я, закрывая глаза, чтобы лучше сосредоточиться на словах незнакомца. – Только ради Бога, перестаньте ходить, туда-сюда, а то это меня раздражает.
Собеседник остановился, сел на стул, раскрыл папку и начал читать.
Совершенно секретно
ПРИКАЗ № 1926/234
5 декабря 1934 года, г. Москва
В связи с убийством 1 декабря 1934 года члена ЦК ВКП(б), секретаря ЦК ВКП(б), первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б), товарища Кирова С. М.
ПРИКАЗЫВАЮ:
Всем подразделениям НКВД СССР провести на подконтрольных территориях тотальную проверку в отношении лиц, подпадающих под категорию: гадалок, гипнотизёров, магов, целителей и т. п. с целью выявления фактов их психологического воздействия на руководителей советской власти, государственных служащих, военнослужащих РККА, сотрудников НКВД. Всех задержанных направлять в областные фильтрационные лагеря для выяснения уровня их способностей. В случае обнаружения фактов вредительства и дестабилизации обстановки на местах принимать в отношении задержанных лиц самые жёсткие меры вплоть до высшей меры. Особо «одарённых» направлять в распоряжение Центрального аппарата НКВД.
Народный комиссар внутренних дел Г. Г. Ягода
* * *
Свидетельские показания Дмитрия Дурова, 1923 года рождения.
«…находясь в банде Серого с декабря 1934 по февраль 1937 года, я совместно с другими членами банды обнаружил в июле 1936 года в одном из пустых вагонов на сортировочной станции «Ленинград» мальчика очень маленького роста, которому впоследствии была дана кличка «Недоносок». Этот мальчишка обладал даром, угадывать то, что находилось внутри опломбированных вагонов. В период его нахождения в банде мы неоднократно совершали удачные налёты на целый ряд железнодорожных станций города и области. «Недоносок» определял нужные вагоны, после чего его сразу уводили с места преступления. Серый лично его опекал и запрещал нам с ним общаться. Никто не знал его настоящего имени и фамилии. Осенью 1936 года «Недоносок» неожиданно пропал из банды. Между нами ходили слухи, что его зарезали или продали другой банде за большие деньги. А было ли так на самом деле или нет, я не знаю…»
– Кстати, этот Дуров обладал незаурядными художественными способностями и по нашей просьбе нарисовал портрет разыскиваемого нами лица, который приобщён к делу. Не хотите взглянуть на него? Нет? Ну как хотите.
Другой немаловажный документ, который я хочу вам зачитать, является показаниями старшего лейтенанта Гаврилова.
«…В конце декабря 1941 года, точную дату не помню, в отдел милиции № 1 по улице Якубовича, где я проходил службу, прибежал паренёк. Из его сбивчивых объяснений я понял, что в квартире, расположенной по адресу переулок Пирогова, дом 4, квартира 9, было совершено убийство. Прибыв по указанному адресу, я совместно с понятыми произвёл осмотр места преступления. В квартире, принадлежащей академику Климову, находилось два трупа: подростка и женщины. Из свидетельских показаний соседки, убитыми были Климова Вера Николаевна – жена академика, – и её сын, Климов Сергей Петрович. Убийство было совершено неизвестными лицами с особой жестокостью и цинизмом. Ввиду отсутствия в достаточном количестве сотрудников милиции, следственные и розыскные мероприятия по этому делу не производились. Тела убитых были захоронены в тот же день, квартира опечатана. В качестве понятых на месте преступления присутствовали: местный дворник Фазулин С. Ф, и гражданин Кулагин А. З.
Этого паренька, Кулагина, я видел ещё два раза. В первый раз это было в январе – феврале 1942 года, я тогда столкнулся с ним возле нашего отделения, когда он проходил мимо по своим делам. Во второй раз – за два дня до известных событий. Он был в компании майора по фамилии Иванов, предъявившего в момент проверки документов предписание за подписью наркома внутренних дел. Через день этого майора мы нашли застреленным в квартире гражданина Булькина, там же были задержаны два немецких диверсанта. В упомянутой квартире находилось большое количество произведений искусств из коллекции Эрмитажа, Русского музея. Следствие по этому делу было передано следователю НКВД Сомову Н. Г.
На другой день в районе обеда я увидел со спины человека, как две капли воды похожего на Кулагина. Однако, когда я его догнал, выяснилось, что я ошибся. Человек, которого я остановил, был лет на пятьдесят старше того паренька. И в тот момент, когда я хотел проверить у него документы, раздался выстрел, в результате которого пуля попала старику прямо в грудь. Стрелявшую женщину задержать не удалось. Как только она увидела, что попала в старика, то моментально раскусила ампулу с ядом и скончалась на месте. Прибывшие сотрудники госбезопасности отстранили меня от расследования и арестовали. В ходе допроса мне был показан портрет человека, по которому я опознал парня, известного мне по фамилии Кулагин. Больше к вышесказанному мне добавить нечего.
С моих слов записано верно.
Подпись: Гаврилов»
– Как видите, у нас есть неопровержимые доказательства вашего сотрудничества с немецкой разведкой. А по законам военного времени предателей и пособников расстреливают на месте. Кстати, тело настоящего майора Иванова было выловлено в Неве 12 мая 1937 года, – отвлёкся от своего чтения незнакомец. – Скажите, это ваших рук дело? Молчите? Хорошо, слушайте дальше.
Спустя три дня Гаврилов снова попросился на допрос к следователю. В этот раз он добавил:
«В первых числах апреля 1942 года я совместно с представителями Гражданской обороны участвовал в рейде по выявлению незахороненных тел умерших от голода ленинградцев. При обходе квартир по адресу переулок Пирогова, дом 4 я обратил внимание на то, что оставленная мною печать на дверях квартиры № 9, где произошло убийство Климовых, сорвана. Зайдя в квартиру, я обнаружил в одной из комнат непонятный рисунок на полу, сделанный мелом (рисунок прилагается). Кто его рисовал и когда, мне не известно.
Подпись: Гаврилов»
Я ничего не ответил, а лихорадочно пытался свести к единому знаменателю услышанную мной информацию. Между тем, чтобы дать себе время на размышление, я попросил прекратить на сегодня допрос, ссылаясь на появившееся недомогание. Собеседник согласился со мной, сказав напоследок, что наша следующая встреча состоится завтра.
– Постойте, я хочу попросить вас кое о чём.
– Слушаю вас.
– Во-первых, я хочу, чтобы меня развязали. Во-вторых, я хочу свободно перемещаться по палате, ходить самостоятельно в туалет и по возможности иметь прогулки на свежем воздухе. В-третьих, я не хочу разговаривать с тем, кого я не вижу.
– В свою очередь, – отметил мой собеседник, – вы должны гарантировать мне, что не будете использовать в разговоре с собеседником гипноз и свою магию. Что касается вашей просьбы, я должен сообщить о ней своему руководству. Если будет принято положительное решение, вы узнаете об этом очень скоро.
Дверь тихо закрылась, а я остался лежать в шоковом состоянии, глядя на белый потолок.
* * *
23 июля 1942 года, Москва, Народный комиссариат внутренних дел, кабинет наркома Берии Л. П., 23 часа 46 минут.
Лаврентий Павлович ходил по зелёной ковровой дорожке кабинета и обдумывал только что полученную шифрограмму от глубоко законспирированного агента советской разведки в Берлине, «Зевса». «Зевс» в очередной раз передал информацию, что высшее руководство фашисткой Германии продолжает активно заниматься вопросами «чертовщины». Что это, провал советского разведчика, который под пытками принял условия противника и включился в радиоигру по дезинформации разведцентра? Или всё то, о чём он сообщает, имеет место, и данную информацию нельзя сбрасывать со счетов?
В последнее время ему всё больше и больше приходилось сталкиваться с информацией подобного рода.
Всё началось с того момента, когда археологи за день до начала войны вскрыли в Самарканде могилу Великого Тимура. По древнему пророчеству следовало, что как только откроют могилу «Великого хромого», тотчас же должна начаться война. Но ведь война началась задолго до этого события, три года назад, в сентябре 1939. Видимо, произошло роковое стечение обстоятельств. Эта информация оставила неизгладимый след в сознании «Хозяина». Уж кто-кто, а он заметил это сразу. После неудач Красной армии в первые месяцы войны, когда немцы почти дошли до Москвы, «Хозяин» обратился к Богу. Именно тогда по его указанию был совершён облёт линии фронта самолётом с иконой Казанской Божьей матери на борту. Но ведь враг был отброшен от стен Москвы не молитвами и волей Божьей, а мужеством и героизмом солдат Красной армии и советского народа. Но «Хозяин» уже повёлся на эту мистику, и его было не остановить. Он разрешил попам вернуться в храмы и совершать там богослужения. Часть священников пришлось выпустить из лагерей, а Госхрану вернуть конфискованные предметы культа. И вот теперь новая информация о появлении очередного пророка на Руси. Что теперь прикажете делать? Всё бросить и искать этого «Рентгена»? Мало, что ли, было проблем со слепой Матроной? Одно время вся Москва на ушах стояла. Но объявив старуху сумасшедшей, удалось сгладить последствия религиозного всплеска.
То, что Гитлер помешан на оккультизме, знали все разведки мира, тут нечему было удивляться. Психическая неуравновешенность и шизофрения способствовали такому поведению фюрера. Но как прикажете понимать тягу руководителя Советского государства к информации подобного рода? Да, проблема! И опять разгребать это дерьмо придётся ему. И опять надо будет сделать так, чтобы комар носа не подточил.
Он подошёл к столу, сел в кресло и стал заново перечитывать сообщение.
«22 июля 1942 года на дипломатическом приёме в посольстве Японии, мною была получена информация, от высокопоставленного офицера СС, что по личному указанию фюрера создано специальное подразделение по поиску объекта «Рентген», бесследно исчезнувшего в Ленинграде, в апреле текущего года. Учитывая важность объекта для нужд III рейха, задействована вся немецкая резидентура на территории Советского союза. В случае обнаружения «Рентгена» будет предпринята попытка по его переброске в Берлин. Операции присвоено кодовое название «Пророк» и высший гриф секретности.
Зевс»
Берия позвонил начальнику 4 Управления НКВД, старшему майору госбезопасности Судоплатову П. А. и попросил его явиться к нему с докладом по делу «Рентгена».
Когда через пять минут Судоплатов вошёл в кабинет, Лаврентий Павлович продолжал перечитывать шифровку от «Зевса».
– Павел Анатольевич, какие будут соображения по поводу последней шифровки «Зевса»? Можно ли этому верить? – он приподнял над столом листок с текстом шифрограммы.
– Лаврентий Павлович. Агент «Зевс» является самым надёжным и проверенным нашим агентом. Через него поступает самая важная информация о том, что творится в кулуарах Гитлера.
– Я тебя спрашиваю сейчас не об этом. Я тебя спрашиваю о реальности существования этого самого «Рентгена». Если мне не изменяет память, то, кажется, лет пять назад уже давалось поручение по розыску кого-то по имени «Рентген». Это один и тот же человек или случайное совпадение псевдонимов? Что у тебя там есть на него?
После этих слов Судоплатов раскрыл одну из принесённых с собой папок и начал читать её содержимое.
Совершенно секретно
Г. Москва
Только для лиц списка № 1
1. Докладная записка начальника управления НКВД г. Вологда.
3 июля 1936 года дежурным милиционером линейного отделения станции Вологда, старшиной Путениным Н. С. был задержан за бродяжничество подросток. До выяснения личности задержанного он был помещён в камеру предварительного задержания. Из документов при себе имел справку о рождении на имя Кулагина Архипа Захаровича, 1920 года рождения, уроженца деревни Тереховка Архангельской губернии.
Во время пребывания в камере им было совершено жестокое и циничное убийство своих сокамерников, гражданина Холопкина Г. Ф. и гражданина Мурзаева А. Г., которые были помещены в эту же камеру до момента выяснения обстоятельств кражи личных вещей у гражданки Самойловой Ю. В. Гражданин Кулагин А. З. обманным путём заманил работников милиции в камеру и закрыл их на ключ, а сам сбежал с места преступления, оставив в отделении справку о рождении.
Предпринятые розыскные мероприятия результатов не дали. По всей видимости, преступник смог бежать из города по железной дороге в направлении Ленинграда или Москвы.
05.07.36 г.
Майор госбезопасности Фёдоров В. С.
2. 17.07.36 г. Управление НКВД по г. Ленинград. Из донесения осведомителя «Сапожник».
«Несколько дней назад в банде Серого появился молодой человек примерно 15-17 лет. Особые приметы: маленький рост, не более 140 сантиметров, оттопыренные уши, лицо покрыто веснушками, имеет характерный вологодский говор. По словам членов банды, обладает уникальными способностями по поиску любых предметов, скрытых от глаз. В банде Серого используется в качестве поисковика продуктов в товарных вагонах на станциях Ленинграда и Выборга. Находится под непосредственной опекой и охраной Серого. В личный контакт, вступить не удалось, имеет кличку Недоносок.
3. Выписка из стенограммы секретного совещания у начальника НКВД г. Ленинграда, комиссара 1 ранга Степанова Э. К. 19.09.36 года.
«…По оперативной информации, за период с июля по август текущего года на железнодорожных станциях г. Ленинграда и области неизвестными лицами было похищено более 20 тонн продовольствия, в основном тушёнки и рыбных консервов, предназначенных для нужд Ленинградского военного округа. Предпринятые меры по усилению охраны железнодорожных составов, прибывающих на товарно-сортировочные станции, положительных результатов не дали. Местные силы железнодорожной милиции с поставленной задачей не справляются. Налёты происходят быстро и молниеносно. Из всего состава вскрываются только вагоны с продуктами, будто бы преступники заранее предупреждены о перевозимых грузах. Проведённая внеплановая проверка должностных лиц железной дороги, имеющих допуск к документам, содержащим сведения о характере перевозимых грузов, выявила наличие среди этой категории служащих классово чуждых элементов. Среди персонала железной дороги выявлено 37 человек, написавших в своих биографиях недостоверные данные о себе и своих близких. Так, 18 человек из этого списка ранее работали в государственных учреждениях царской России на руководящих должностях, 5 человек в прошлом служили в чине унтер-офицеров на кораблях императорского флота, 4 человека имели дворянское происхождение. Налицо имеется факт саботажа и диверсии. Все вышеперечисленные вредители были осуждены и расстреляны. Вместе с этим прекратились кражи на железной дороге. Сейчас ситуация по доставке грузов нормализована».
4. Шифрограмма от резидента советской разведки «Инга», Берлин, 20.11.36 г.
«По оперативным данным, полученных от надёжного источника, стало известно, что немецкая разведка активизировала свою работу по поиску на территории европейских государств людей, обладающими редкими природными способностями в области спиритизма, магии и экстрасенсорики. Особый интерес вызывает информация о нахождении в г. Ленинград человека, обладающего способностью видеть предметы сквозь стены. Ему присвоен оперативный псевдоним «Рентген». Для его поиска в Ленинграде расконсервирована часть немецкой резидентуры, которой поручены поиск и тестирование объекта. Учитывая важность данного человека для нужд рейха, о нём был проинформирован сам фюрер. Руководство по его поиску возложено на руководителя Абвера адмирала Канариса».
5. Секретное Указание Генерального комиссара госбезопасности НКВД Ежова Н. И., г. Москва. 25.11.36 г.
«Учитывая важность объекта «Рентген» для нужд внешней разведки, приказываю создать специальную группу по его поиску и вербовке. Командиром группы назначается: майор госбезопасности Иванов А. О. Группа наделяется особыми полномочиями и подчиняется непосредственно мне».
– На основании секретного приказа бывшего наркома Ягоды № 1926/234 от 5 декабря 1934 года, с декабря 1934 по сентябрь 1936 года по всей территории Советского Союза, органами НКВД была проведена работа по выявлению лиц, попадающих под категорию гадалок, магов, целителей и гипнотизёров. Выполнение приказа было возложено на майора госбезопасности Иванова Аркадия Олеговича. Сам Иванов был незаурядным гипнотизёром, увлекался всякого рода чертовщиной, спиритизмом, был, так сказать, нашим внештатным консультантом по вопросам магии. Именно под его руководством в сентябре 1936 года в Ленинграде были развёрнуты поисковые мероприятия по выявлению вышеупомянутого «Рентгена». В поле зрения наших органов попала небольшая прослойка граждан, которая по той или иной причине не попала под нашу зачистку после убийства товарища Кирова, и которая продолжала свою подпольную практику. Просеяв этот контингент через следственный отдел, мы пришли к заключению, что человека, обладающего поистине неординарными способностями, который мог бы заинтересовать немецкую разведку, среди арестованных нами лиц нет. В лучшем случае кто-то из них мог бы работать фокусником в цирке.
В мае 1937 года тело майора Иванова было выловлено в Неве без каких-либо признаков насильственной смерти, никаких документов и оружия при нём обнаружено не было. Следственная группа сделала заключение, что смерть наступила по вине самого пострадавшего, а документы и оружие пропали в период нахождения тела в воде. В конце тридцать седьмого операция по поиску «Рентгена» была свёрнута, но не прекращена. В то же время было разослано секретное указание во все областные управления НКВД Советского Союза о задержании всех лиц, которые в той или иной мере могли попасть под категорию разыскиваемого нами лица. Однако до начала войны «рыбка» в наши сети тоже не попала. И только в середине апреля текущего года при проверке документов милицейским патрулём в Ленинграде снова всплыла фамилия погибшего майора Иванова. Предписание за вашей подписью, Лаврентий Павлович, которое мы ранее выдавали Иванову, было предъявлено майором Красной армии. Однако сотрудники милиции проявили халатность и отпустили этого майора. А на следующий день в 1 отдел милиции Ленинграда пришёл гражданин Булькин, он же вор-рецидивист по кличке Франт, который принёс собственноручно написанное признательное письмо. Из текста этого письма следовало, что это он застрелил майора Красной армии, который пришёл к нему в сопровождении двух немецких шпионов. При проверке этой информации в квартире Булькина было действительно обнаружено тело майора, предъявлявшего накануне документы на фамилию Иванов. Предписание за вашей подписью лежало у убитого на лице. Милиционеры, находившиеся тогда в патруле, опознали тело убитого. Как в дальнейшем выяснили наши эксперты, само предписание было подлинное. Только на нём фамилия Ежова была исправлена на фамилию Берия, и сделано это было на самом высоком профессиональном уровне. Также в квартире Булькина были обнаружены два немца, которых он в своём признательном письме называет диверсантами, находящихся в состоянии гипнотического сна. В квартире было много предметов антиквариата, картин из собрания Эрмитажа, золотые и серебряные украшения, бриллианты и золотые червонцы, а также большое количество продовольствия и два миллиона советских рублей. Проверка по этому делу продолжается. Булькин и двое немцев сейчас находятся у нас на Лубянке в подвале. С ними работают наши лучшие следователи, Родос и Эсаулов. У задержанных немцев полная потеря памяти. Применённый к ним профессором Михайловым из института судебно-психиатрической медицины сеанс регрессивного гипноза положительных результатов не дал. У них стёрты все личностные данные. Профессор Михайлов заявляет, что такого сделать не мог ни один гипнотизёр, и мы имеем дело со случаем спонтанной амнезии.
В ходе расследования этого дела в поле нашего зрения попал молодой человек по имени Архип. До середины января этого года он работал токарем на ленинградском тракторном заводе. Потом внезапно исчез. На заводе посчитали его погибшим, поэтому поисками его не занимались, поскольку родных и близких у него не было, но он каким-то образом связан с убитым майором. Участковый 1 отдела милиции, старший лейтенант Гаврилов в своих показаниях утверждает, что майор, представившийся Ивановым, и молодой человек по имени Архип, были вместе в момент проверки документов. В первый раз Гаврилов встретился с Архипом, когда произошло убийство семьи академика Климова. Этот Архип пришёл на квартиру Климовых разыскивать своего ученика Климова-младшего и обнаружил его убитым вместе с матерью. Он сообщил об убийстве в милицию и присутствовал в квартире Климовых в качестве понятого при составлении протокола. Через день после того, как мы арестовали Булькина и немецких диверсантов, Гаврилов на улице увидел со спины человека, как две капли воды похожего на Архипа. Подбежав к нему, он обнаружил, что этот человек лет на пятьдесят старше. Всё в нём было, как у Архипа: и походка, и верхняя одежда, и обувь, и даже голос был такой, как у того молодого человека. Когда Гаврилов попросил его предъявить документы, раздался выстрел, и пуля попала старику в грудь. Старик потерял сознание и впал в кому. Роковой выстрел произвела пожилая женщина. Во время её задержания она успела перекусить ампулу с ядом. При выяснении личности стрелявшей нами установлено, что это была Покровская Софья Павловна 1865 года рождения. В поле зрения наших органов она не попадала и в нашей картотеке не числилась. Гаврилова и старика доставили в Москву. Старик был помещён в центральный госпиталь Красной армии, а Гаврилов в камеру Бутырки. Всё это время со стариком работали наши лучшие врачи. По их заключению, налицо имеет место ярко выраженная медицинская аномалия: когда внешность человека изменилась до неузнаваемости, а состояние внутренних органов осталось без изменения. Медицинские светила утверждают, что такие изменения с человеком не могут произойти мгновенно, они происходят постепенно, на протяжении пяти-шести или более лет в случае редкого заболевания, называемого «прогерия». Таким образом, на сегодняшний день у нас нет твёрдой уверенности, что разыскиваемый нами Архип и этот дед являются одним и тем же лицом.
Вчера утром старик вышел из комы и пришёл в себя. По моему указанию его перевели в отдельную медицинскую палату в цокольном этаже нашего управления и выставили у дверей караул охраны. Сегодня в десять часов утра был проведён его первый допрос. Допрос проводил мой заместитель, старший майор Эйтингон. Однако делать какие-то выводы пока преждевременно. Старик просит, чтобы его развязали и разрешили перемещаться по палате. Сейчас мы проводим консультации со специалистами в области гипноза на предмет принятия мер предосторожности, чтобы он не смог загипнотизировать собеседника.
Берия вышел из-за стола и начал прохаживаться по ковровой дорожке.
– Павел Анатольевич, а ты помнишь, как в прошлом году мы тестировали способности одного еврея, который перебежал к нам из Польши? Напомни мне его фамилию.
– Вольф Мессинг, Лаврентий Павлович.
– Точно, Вольф Мессинг. Забавная штучка этот еврей. «Хозяину» его фокусы очень понравились. А где он сейчас?
– После проверки мы поселили его в гостиницу «Москва» и устроили на работу в Москонцерт.
– А как ты смотришь на то, чтобы воспользоваться способностями этого Мессинга для тестирования старика? Кстати, а ты сам веришь в способности Мессинга?
– По правде говоря, Лаврентий Павлович, я уже давно не верю ни в Бога, ни в чёрта. Что касается Мессинга, то я думаю, что наши эксперты правы, называя его «индуктором». Он считывает информацию о людях благодаря своей уникальной способности улавливать еле заметные нюансы психического состояния человека и правильно их интерпретирует. Конечно, надо отдать ему должное, делает это он виртуозно. Но ваше предложение о привлечении к этому делу Мессинга очень оригинально. Мы даже не рассматривали такой сценарий. Завтра же и приступим.
Судоплатов замолчал, наблюдая за тем, как ходит по кабинету нарком, боясь потревожить его размышления. А Берия в этот момент думал о том, надо ли докладывать об этом Сталину или всё-таки стоит повременить и дождаться первых результатов допроса старика. Вслух же он произнёс:
– Займитесь этим делом лично. Жду вас с докладом по этому вопросу ежедневно. Если ситуация начнёт проясняться раньше, информируйте меня немедленно. Запросите резидента в Берлине о деталях операции «Пророк». На сегодня достаточно. Вы свободны.
Когда дверь за Судоплатовым закрылась, Берия положил перед собой толстую папку текущих документов, которые надо было сегодня просмотреть и подписать. Часы в углу показывали полвторого ночи…
* * *
Придя к себе в кабинет, Судоплатов приказал дежурному офицеру разыскать своего заместителя Наума Эйтингона.
Эйтингон явился незамедлительно.
– Наум Исаакович, доложи мне всё по делу «Рентгена». Я только что был с докладом у наркома, и поверь мне, дело принимает нешуточный оборот. Я думаю, что Лаврентий Павлович будет докладывать о нём «Хозяину», а у нас пока нет никаких конкретных результатов.
– Товарищ старший майор…
– Наум Исаакович, перестань. Не надо мне разводить здесь солдафонство, мы с тобой не на параде. И тем более мы с тобой в одном звании. Будь проще, продолжай…
– Павел Анатольевич. Сегодня в десять часов утра я провёл первую беседу с объектом. Во время беседы за ним наблюдали при помощи сложной системы зеркал наши консультанты – психологи, Малиновский и Лифшиц…
– Они слышали ваш разговор? – прервал Эйтингога Судоплатов.
– Нет. Они видели только нашего пациента. По результатам их наблюдения было написано заключение. Вот оно, – Эйтингон протянул Судоплатову написанный от руки документ.
«…Комиссия в составе академика Лившица В. И. и доктора медицинских наук Малиновского Р. М. провела дистанционный осмотр пациента (Х) на предмет его психологической адекватности и вменяемости. Во время наблюдения за пациентом нами было отмечено:
1. Представленный для осмотра пациент (X) своим примерным поведением стремится создать себе образ безобидного и доброго человека. Несмотря на то, что он находится в связанном состоянии, он продолжает оставаться спокойным, ведёт себя сдержанно, контролирует свои эмоции и поведение. Однако это поведение обманчиво. Постоянно суженные зрачки глазных яблок говорят о высоком уровне адреналина в крови и его готовности в любую минуту вступить в открытое противостояние с применением силы.
2. Пациент быстро адаптировался в помещении, в котором преобладает белый цвет, и сумел дезавуировать его влияние на своё подсознание, что свидетельствует о его познаниях в вопросах медицины и психологии;
3. На пятой минуте допроса обследуемый нами объект неожиданно и пристально посмотрел в замаскированное зеркало. От этого взгляда доктор Малиновский на десять секунд потерял сознание, а у академика Лившица пульс кратковременно поднялся до 180 ударов в минуту. Всё это свидетельствует о том, что обследуемый нами пациент обладает неизвестными науке способностями;
В связи с тем, что дальнейшее наблюдение за пациентом (Х) стало небезопасным, наблюдение было прекращено…»
– А какое твоё мнение о старике? Ты ведь сам опытный психолог и хорошо чувствуешь собеседника. Давай, выкладывай свои соображения.
– Тяжело судить о человеке, когда не видишь его лицо, а слышишь только голос. Но я думаю, что старик что-то скрывает. В нём чувствуется, какая-та непонятная сила. Понимаете, Павел Анатольевич, у меня сложилось такое впечатление, что это не я проводил допрос, а он. Есть такое понятие, как внутренняя энергетика человека. Так вот, у нашего старика эта «энергетика» зашкаливает все мыслимые пределы. Уж насколько я являюсь подготовленным человеком, и с кем мне только не приходилось работать, начиная от уголовников и заканчивая руководителями партии, поверь мне, такого невидимого давления со стороны оппонента я не испытывал никогда.
– А это не опасно? – Судоплатов пристально посмотрел в глаза Эйтингона. – Ты ведь должен понимать, что не сегодня-завтра с ним захочет побеседовать Берия, а потом, возможно, и сам «Хозяин». Помнишь, как это было с Мессингом? Кстати, о Мессинге. Лаврентий Павлович предложил воспользоваться его способностями для тестирования старика. Как ты смотришь на это?
– Интересная идея, но она требует подготовки Мессинга к предстоящему разговору. И я думаю, что это займёт не один день.
– Да как ты не понимаешь, нет у нас столько времени. Наверху, – Судоплатов выразительно показал указательным пальцем на потолок, – требуют результата. Для поиска «Рентгена» немцы задействовали все свои агентурные резервы, а это значит, они знают о нём то, чего не знаем мы. Нам в самый кратчайший срок надо выяснить, кто этот старик, какими способностями он обладает, и если предположить, что этот старик и «Рентген» одно и то же лицо, то ты должен узнать об этом первый. Ты меня понял?
– Так точно, товарищ старший майор!
– Действуй, делай с ним, что хочешь, но к двадцати часам завтрашнего дня, когда я пойду на доклад к наркому, у меня должен быть конкретный результат.
Глава 2. Проверка
Ещё не забрезжил рассвет, когда лампочка над моей головой зажглась, и у входной двери послышалась какая-то возня. Вошли несколько человек, и через секунду ширмы не стало. В центре комнаты стоял мужчина с удивительно умными, проницательными глазами и следами усталости на лице. Несмотря на ранее время суток, он был тщательно выбрит, его белая рубаха была накрахмалена, а галстук был явно не советского производства. Во всём его внешнем виде чувствовалась «порода», которой обладают люди, чувствующие своё превосходство над окружающими. Я узнал его по голосу. Это был мой вчерашний собеседник. Он жестами приказал «санитарам» освободить меня от пут, после чего положил на тумбочку рядом с кроватью свою толстую красную папку. «Санитары» были в резиновых хирургических перчатках, поэтому при прикосновении к моему телу считывания информации не происходило. Вся процедура проходила при полном молчании, которое никто не спешил нарушить. Принимая предложенные правила игры, я ждал момента, когда нас оставят наедине. Мужчина подошёл к окну, для вида подёргал оконную решётку и, развернувшись ко мне, произнёс:
– Как вам спалось?
– Спасибо за заботу и за то, что выполнили мою просьбу касательно освобождения меня от пут.
– У вас будут ещё какие-нибудь принципиальные просьбы? – он театрально обвёл комнату рукой.
– Нет, спасибо. То, что вы сделали для меня, говорит о том, что вы человек слова. А этого для меня в настоящий момент более чем достаточно.
– Вы знаете, у меня к вам есть предложение. Давайте мы для начала позавтракаем, поскольку на голодный желудок у нас разговор явно не получится, – и он громко хлопнул в ладоши три раза.
Дверь тотчас отворилась, «санитары» внесли в комнату круглый стол, поставили на него несколько блюд, закрытых баранчиками, чайник и два стакана в подстаканниках. Когда «обслуживающий персонал» скрылся за дверью, мужчина жестом пригласил меня к столу.
Усевшись друг напротив друга, мы напоминали шахматистов, которым предстояло сыграть в интеллектуальную игру, в которой призом для одного из них могла стать жизнь.
– Давайте для начала вернёмся к нашей вчерашней беседе и определимся, как мы будем друг к другу обращаться. К сожалению, я не могу вам назвать своего настоящего имени, поэтому зовите меня просто Иван Сергеевич.
– Я назову вам своё имя позже, после того, как вы расскажете мне, почему я нахожусь здесь. Кто я, подозреваемый, арестованный, осуждённый?
– Я буду с вами откровенен, как никогда, – проговорил мой собеседник, – думаю, вы поймёте меня правильно и будете благодарны за мою откровенность. Вы согласны с такой постановкой вопроса?
Я мотнул головой в знак согласия, поскольку мой рот в этот момент был полон еды. Вместе с поглощаемой пищей ко мне пришло чувство восстановления сил, как после тяжёлой и изнурительной работы. Собеседник, напротив, ел немного и больше для поддержания компании. Когда я заканчивал вторую порцию, он начал наливать для меня чай из чайника, произнося фразу:
– Для вашего возраста у вас очень хороший аппетит и отменное состояние зубов. Таким зубам позавидуют даже молодые.
Когда с чаем было покончено, опять появилась обслуга, которая быстро убрала остатки посуды со стола.
Положив перед собой на стол принесённую красную папку, Иван Сергеевич предложил вернуться к тому месту нашего разговора, на котором мы остановились вчера.
Из радиоперехвата радиограммы германского посла в Японии Отта Ойгена в Берлин, 28 декабря 1938 года.
«За период с мая по октябрь 1938 года специальным подразделением военной разведки Японии выявлены и доставлены в специальную лабораторию в пригороде Токио, 42 «объекта» из районов Юго-Восточной Азии, континентального Китая и Тибета, обладающих способностями в области медитации, левитации, целительства и предсказания. Для изучения и обобщения методов их работы привлечены более ста научных сотрудников различных министерств и ведомств. Считаю необходимым форсировать работы по данной тематике в Европе, Африке и в странах Ближнего Востока.
Подпись: Рамзай»
– Как видите, уважаемый, все разведки мира пытаются использовать в своей работе людей, обладающих в той или иной степени неординарными способностями. В нашей стране в силу того, что мы с самого начала поставили заслон различным псевдонаучным учениям, данная тематика не разрабатывалась и во внимание не принималась, поэтому в этой области исследований мы безнадёжно отстали. Однако наши аналитики, обобщив поступающие материалы по линии разведки, пришли к заключению, что работа по данному направлению может иметь как научное, так и прикладное значение.
Поэтому сейчас мы вынуждены семимильными шагами форсировать образовавшийся пробел в нашей работе, тратя на решение этих задач колоссальные физические и материальные ресурсы страны. Страны, которая ведёт в настоящее время кровопролитную войну с жестоким и беспощадным врагом. И чтобы победить в этой войне, мы готовы заключить договор хоть с Богом, хоть с самим чёртом.
Вы, может быть, сейчас задаётесь вопросом, «Какого чёрта он зачитывает мне совершенно секретные документы и выбалтывает государственные тайны?» А я Вам отвечу без утайки. Если в самое ближайшее время вы не пойдёте с нами на сотрудничество, я прикажу вас расстрелять. Вот видите, до какой степени я с вами откровенен!
В комнате повисла долгая мучительная пауза. Иван Сергеевич не торопил меня с ответом. Он отрешённо поднялся из-за стола и начал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину. И когда молчание дошло до своего пика, я нарушил его первый.
– Иван Сергеевич, скажите мне честно. Вы сами-то верите в Бога и во всю эту чертовщину?
– Откровенно сказать, нет.
– А как же вы будете определять у людей сверхспособности, если вы сами в это не верите? Как вы сможете отделить зёрна от плевел? – я вопросительно посмотрел в его глаза.
Он выдержал мой взгляд, что свидетельствовало о железной выдержке этого человека. И я в очередной раз убедился, что передо мной стоит очень порядочный, сильный и честный «противник», с которым мне надо быть по одну сторону баррикады.
– Если мне будет продемонстрировано и показано что-то из того, что сможет сразить меня наповал, – продолжил он, – то, возможно, я изменю своё мнение по данному вопросу. Но в моей жизни я ничего подобного никогда не видел. И ещё! В это тяжёлое для нашей страны время я прошу вас проявить максимальную сознательность и понимание относительно нашей с вами беседы и сделать правильные выводы.
Я понял, что наш разговор подошёл к завершающей черте, и теперь всё будет зависеть только от меня.
– Хорошо! Вы убедили меня, я готов пойти на сотрудничество с вами. Что вы хотите услышать?
– Первое, кто вы есть на самом деле?
– Я не знаю.
– Постойте. Минуту назад вы заявили, что готовы к сотрудничеству, а теперь идёте в отказ?
– Я говорю вам чистую правду. По документам я Кулагин Архип Захарович, но на самом деле эта фамилия не моя. Возможно, и отчество не моё. Для того, чтобы вы всё поняли, я должен для начала рассказать о себе…
И я начал рассказывать Ивану Сергеевичу автобиографию в укороченном виде. Я сознательно упустил тот факт, что я был в банде у Серого, что вместе с Чистяковым мы искали клады и где находится найденное золото. Я также рассказал ему о том, что по непонятной для меня причине со мной произошла мгновенная метаморфоза, в результате которой я в одночасье превратился в старика. И в завершение своего повествования я признался, что если бы не та дурацкая пуля, то я бы в тот день обо всём рассказал Гаврилову, поскольку именно для этого я шёл к нему в отделение.
Трудно было понять по невозмутимому лицу моего собеседника, верит ли он тому, что я рассказал, или нет. Поэтому после окончания моего монолога я поинтересовался:
– Этого будет достаточно?
– Всё, что вы сейчас рассказали, и вправду интересно. Хоть прямо сейчас садись и пиши книгу о ваших похождениях. Но мне нужны факты, а я их пока не вижу. Я слышу лишь пустые слова. Вы можете мне сейчас, прямо здесь, продемонстрировать свои способности, о которых вы говорили? Только, я прошу, делайте это без гипноза.
– Хорошо! Хозяин – барин! – я окинул взглядом комнату и попросил разрешения встать.
– Давайте начнём вот с этого. Здесь, на противоположенной стене, напротив кровати находится потайное зеркало, которое можно принять за белую металлическую пластину. При помощи неё, не далее, как вчера, двое ваших людей наблюдали за мной во время нашей с вами беседы. Один из них выше среднего роста с залысинами на голове. У него нос с горбинкой. Второй, наоборот, роста небольшого, но зато носит усы и бороду, сильно картавит и не выговаривает букву «л». В вашем левом нагрудном кармане лежит удостоверение красного цвета, в правом кармане пиджака платок и связка ключей. Сейчас, подождите секунду… с пятью ключами. На брючном ремне вы два дня назад собственноручно сделали дополнительное отверстие, поскольку ваши штаны начали спадать. Галстук вам купил ваш друг, которого зовут Василий. Ну что, достаточно?
– Впечатляет, ничего не скажешь. Но я, по правде говоря, ожидал не этого. То, что вы сейчас сказали, могут многие. С одним таким человеком вы познакомитесь чуть позже. Мне нужны более весомые доказательства вашей исключительности.
– В таком случае я попрошу вас снова сесть за стол. Мне нужны только ваши руки. Не бойтесь. Я знаю, что за нами наблюдают в зеркало, а также то, что за дверью стоят шесть человек, готовые в любую минуту ворваться и скрутить меня в случае малейшей для вас опасности. Поверьте, я не самоубийца.
Мой собеседник сел за стол и протянул мне свои руки. Через секунду я их выпустил и, посмотрев ему в глаза, проговорил:
– Вас зовут Наум Исаакович. Вам 42 года. У вас было два брака, в следующем году вы женитесь ещё раз, и это будет ваш последний брак. В настоящее время от прежних браков у вас есть сын и дочь. Сыну 18 лет, а дочери 15. Сын с прошлого года служит в НКВД. Но в будущем браке у вас родится ещё двое детей. И снова это будут сын и дочь. На вашей совести смерть многих довольно известных людей, в том числе и Троцкого, и за это вас щедро наградили. Но это не спасёт вас от тюрьмы. Помните поговорку «От сумы и от тюрьмы не зарекайся»? Так вот, она касается вас, самым непосредственным образом. Два раза вы будете сидеть в тюрьме. Первый раз недолго, а потом придётся посидеть 11 лет. А хотите знать дату своей смерти и её причину?
– Ну что ж, валяйте!
– Вы умрёте в кругу своих родных и близких в результате остановки сердца 3 мая 1981 года, – я выжидающе смотрел в глаза собеседнику, пытаясь понять его реакцию на происходящее.
Но он был невозмутим, и я даже позавидовал его выдержке.
– Для того, чтобы убедить вас в моих исключительных способностях, этого будет достаточно? – задал я свой последний вопрос.
Иван Сергеевич, или как там его, Наум Исаакович, через непродолжительную паузу встал и произнёс:
– Этого пока будет достаточно. А сейчас мне надо вас покинуть. Отдыхайте. Всё, что вам будет нужно, вам немедленно доставят. Для этого надо будет только нажать на кнопку звонка, которую вы найдёте в прикроватной тумбочке. Только я прошу вас, ради Бога, не делайте никаких необдуманных поступков, которые наши люди могут неправильно истолковать. В ближайшее время к вам в «гости» заглянет ещё один посетитель, про которого я говорил. Мне бы хотелось, чтобы вы «нарисовали» его портрет наподобие того, который вы сейчас составили обо мне. Помните, что такая же задача будет поставлена и перед ним, – и он быстрыми шагами направился в сторону двери.
– Когда мы увидимся с вами снова? – спросил я вдогонку.
– Всё будет зависеть от того, какое впечатление произведёт на моё руководство содержание нашей беседы, – и он стремительно вышел, оставив меня одного.
* * *
День тянулся медленно. После обеда ко мне пришёл врач, который жестами объяснил, что мне надо сделать укол и осмотреть шрам от ранения на груди. По всей видимости, всем, кто в той или иной степени был связан со мной, в приказном порядке было запрещено разговаривать со мной.
Через закрашенные стёкла окон я наблюдал, что день близится к вечеру, а ко мне больше так никто не приходил. Я лежал на кровати, уставившись в потолок, прекрасно понимая, что через систему зеркал с меня не спускают глаз наблюдатели, фиксируя все мои движения. Чтобы успокоить их, я закрыл глаза и притворился спящим. Через какое-то время сквозь полудрёму я услышал, как кто-то робко вошёл в комнату, кашлянул и в ожидании моей реакции застыл у двери. Приподняв веки, я увидел переминающегося с ноги на ногу черноволосого кудрявого человека чуть старше сорока лет. Он очень волновался, и по всему было видно, что он не знает, как ему себя вести в подобной ситуации. Решив помочь ему, я заговорил первым:
– Проходите, присаживайтесь, – проговорил я, поднимаясь с кровати и указывая ему жестом на стул возле стола.
Он быстрыми шагами проследовал на указанное место и поднял на меня свои проницательные глаза.
– Здравствуйте, – это было первое произнесённое им слово, которое выдало в нём иностранца.
– Вот это да! – я с удивлением уставился на него. – Я так понимаю, что вы и есть тот таинственный незнакомец, о котором мне говорили с утра, который должен прийти и протестировать меня.
– Да, наверное, это я, – промямлил мужчина.
– Ну и как, любезный, вы будете тестировать меня? – поинтересовался я у своего гостя, пытаясь проникнуть вглубь его сознания.
Однако я натолкнулся на непробиваемую «стену».
– Мне сказали, что вы обладаете редкостным даром. И я, как человек, долгое время работающий в этой области, хотел бы увидеть это собственными глазами. Если вы позволите? – он смотрел искренне и доверительно. – В свою очередь, я могу вам продемонстрировать кое-что из своего репертуара. И полагаю, что обмен опытом ни мне, ни вам не помешает. Ну что, вы согласны?
– Мне терять нечего, я порядком уже заскучал, находясь здесь в полном одиночестве. Поэтому, конечно же, я согласен обсудить с вами все вопросы.
– Хорошо. С чего начнём? – он задумался, пытаясь на ходу придумать сценарий нашего общения. – Я предлагаю сделать так. Сначала я покажу вам свои заготовки, а в ответ на это вы продемонстрируете мне ваши. И после каждого такого опыта мы обменяемся своими впечатлениями.
– Принимается, – проговорил я, усаживаясь за стол напротив него.
– Как вы понимаете, мне запретили называть своё имя. Поэтому я чувствую себя неловко. Но нам надо как-то себя обозначить, чтобы было удобнее общаться.
– А зовите меня просто «Дедушка», – пришёл к нему на помощь я.
– В таком случае зовите меня «Фокусник».
И мы с ним засмеялись, довольные тем, что ловко выкрутились из сложившейся ситуации. А вместе с этим смехом лёд в наших отношениях начал таять, и скоро мне показалось, что я знаю этого человека уже давно.
– Давайте начнём с самого простого. Загадайте какое-нибудь число про себя. Загадали? А теперь посмотрите мне в глаза. Так. Хорошо! Это цифра 51!
– Правильно.
– А теперь, – «Фокусник» достал из нагрудного кармана записную книжку, вырвал оттуда листок и вместе с карандашом положил на стол, – напишите втайне от меня задание, а также последовательность, в какой я должен его выполнить.
Он встал из-за стола и, отвернувшись, подошёл к окну, чтобы не видеть, что я пишу на листке. Выждав паузу, когда я закончу писать, он попросил меня сложить листок вчетверо и положить его напротив себя.
– Вы знаете, «Дедушка», мне сказали, чтобы я к вам не прикасался, поэтому я вынужден держать дистанцию. Надеюсь, это не заразно?
– Не беспокойтесь, это абсолютно не заразно и вообще не связано с медициной.
Он подошёл к столу, взял листок в свои руки, закрыл глаза и на несколько секунд ушёл в себя. Потом подошёл к кровати, взял подушку и переложил её в ноги, а одеяло повесил на спинку изголовья. Затем открыл тумбочку, нажал на кнопку звонка, дождался, когда в комнату зайдёт дежурный офицер, и попросил его принести два стакана чая.
Я был поражён его способностями к чтению скрытых текстов и мыслей. Так значит, я не один такой, значит, помимо меня есть ещё такие же люди, и один из них сейчас стоит передо мной! Как это здорово!
У меня было такое чувство, которое испытывают дети, находясь в первый раз в цирке. Это был водопад эмоций, восторга и удивления. Мои размышления прервал офицер, который принёс чай. После этой внезапной паузы до меня дошло, что я не должен сейчас восхищаться собеседником, а должен создать у него впечатление, что его психологические опыты являются жалким подобием моих возможностей.
– Я поражён вашим умением и талантом, – проговорил я искренне и в то же время отметил, что сидящий передо мной человек тщеславен и любит лесть в свой адрес.
Кто он? Шарлатан, умелый мистификатор или гений, нанятый чекистами для выполнения своих корыстных целей? «Ладно, мы сейчас это выясним», – проговорил про себя я.
Любуясь собой и вытирая пот со лба, «Фокусник» уселся на своё место за столом.
– Теперь ваша очередь, «Дедушка», показывать свои способности, – проговорил он, как будто мы играли с ним в детскую игру.
– Вы знаете, я никогда не пробовал делать то, что вы сейчас продемонстрировали мне, – начал я издалека. – Это просто гениально и восхитительно, – я сейчас был тем удавом, который усыплял бдительность своей жертвы и поэтому не скупился на похвалу. – Если бы мы с вами встретились в более приватной обстановке и по другому поводу, то, поверьте мне, я бы просто умолял вас поделиться со мной своими секретами. Но поскольку, как я понимаю, времени у нас особенно нет, да и обстановка настраивает на серьёзный лад, то я просто продемонстрирую вам свои способности. Например – я сделал театральную паузу. – На вас сейчас надет костюм, купленный вами три месяца назад в магазине, расположенном в том же здании, где вы живёте. Простите, я не знаю названий улиц в этом городе. В правом нагрудном кармане пиджака лежат часы в золотом корпусе с цепочкой, которые вам подарила одна очень милая особа. Она в своё время имела на вас большие виды, но вы не ответили ей взаимностью. В память о себе она сделала вам этот дорогой подарок. В потайном кармане ваших брюк, вот здесь, – я изобразил у себя на поясе место размещения кармана, – лежит золотой перстень. Этот перстень вам подарил ваш «импресарио», я не знаю значения этого слова, но вы зовёте этого человека именно так. Раньше вы носили этот перстень везде и всегда, но сейчас, узнав, что носить золотые кольца и перстни в нашей стране не принято, вы стали прятать его в карман. И надеваете его только перед своими выступлениями, поскольку считаете, что он приносит вам удачу. Так, далее, – я внимательно посмотрел ему в глаза и обратил внимание на то, что он весь внутренне напрягся и даже вспотел.
«Значит, волнуешься, товарищ «Фокусник». Хорошо, что волнуешься, мне это только на руку».
– Под левой лопаткой на спине у вас есть шрам. Вы получили его давно, ещё в детстве, когда с мальчишками лазили в сад воровать яблоки. После этого вы получили от отца хорошую трёпку за порванную рубашку. Я закончу этот раунд тем, что скажу, вы уж не обижайтесь, но у вас на правом носке большая дырка. Наверное, в силу небольшого достатка вы не привыкли выбрасывать вещи, которые отслужили свой срок. Поэтому ваш гардероб полон всякого старого и рваного белья. Но и это ещё не главное, – я просто впился в него своими глазами и стал подниматься из-за стола.
Я уже понял, что он сломался, и решил добить его окончательно. Положив свою ладонь на его руку, я в тот же миг узнал о нём всё.
– Скажите, Вольф, а зачем вы ввели в заблуждение чекистов о своей жизни за границей? Ведь то, что вы рассказали им, во многом не соответствует действительности.
Тут мой собеседник зарделся краской и, как чревовещатель, не шевеля губами, умоляющим тихим голосом произнёс:
– Ради бога, тише. Я вас умоляю. Вы погубите меня. Не делайте этого.
Было видно, что этот человек находится на грани нервного срыва.
– Того, что я рассказал вам сейчас, было достаточно для того, чтобы у вас сложилось своё представление обо мне? Или мне продолжить?
– Нет, нет, больше не надо, – взмолился «Фокусник», посматривая на дверь, за которой он видел своё спасение.
– Так что, вы хотите уже уйти?
– Да! Я думаю, что нашей непродолжительной беседы будет более чем достаточно.
– Хорошо. Сейчас я вызову охрану, – я подошёл к тумбочке и нажал на кнопку звонка.
Дверь открылась, на пороге появился дежурный офицер, который вопросительно смотрел на меня.
– Мой друг хочет покинуть меня, – я жестом указал на гостя, – проводите его.
Я подошёл к «Фокуснику», чтобы пожать на прощание его руку, но он отпрянул от меня, как от прокажённого, спрятав руки за спину, и бегом устремился к выходу. Офицер придержал его и помог выйти из помещения. Дверь закрылась, и на этот раз я остался в одиночестве на целых семь дней.
* * *
Казалось, что обо мне все забыли, но через неделю в сопровождении дежурного офицера ко мне привели двоих гражданских, которые сняли с меня мерки. Один из них был портной, другой – сапожник. Отсюда я сделал вывод, что меня хотят показать кому-то ещё, и поэтому решили придать мне более презентабельный внешний вид. В конце концов, не в пижаме же меня показывать людям.
И хотя по своей натуре я молчун, тем не менее долгое нахождение в одиночестве действовало на меня угнетающе. Это было большим для меня испытанием, нежели ожидание дальнейших событий. От нечего делать я возобновил по ночам свои выходы в астральное тело, а также сделал несколько выходов за пределы моей новой «темницы».
А там было всё так, как я и предполагал. За дверью находилось небольшое помещение наподобие тамбура. Возле входа стоял вооружённый часовой, а чуть правее от него располагалось место дежурного офицера с телефоном на столе. Далее следовала металлическая дверь, обитая с двух сторон дерматином, которая выходила в широкий и длинный коридор. В том месте, где коридор соприкасался с лестницей, стоял дежурный, проверяющий документы у всех входящих на этаж. Здание не походило на тюрьму или следственный изолятор, и поэтому я находился в неведении относительно места своего пребывания.
То, что меня на время оставили в покое, не говорило абсолютно ни о чём. Как я понимал, кто-то сейчас на самом верху решал мою судьбу, а может, даже вопрос, жить мне дальше или нет. Поэтому мне надо было быть готовым ко всему.
Как-то ночью, проснувшись от яркого света, я увидел стоящего перед кроватью Эйтингона в военной форме с двумя ромбами в петлицах и двумя звёздами на рукавах.
– Здравствуйте, Архип Захарович, вернее доброй ночи! Извините за столь поздний визит, но сами понимаете, идёт война, и нам отдыхать некогда. Садитесь на стул, сейчас придёт парикмахер, который вас подстрижёт и побреет. У нас с вами сегодня ещё много дел.
Как только я сел на стул, ко мне подошёл молодой парень, который сразу же начал подстригать мои седые волосы. Руки «брадобрея» соприкасались с моей кожей, поэтому скоро я знал о нём всё. И то, что он родом из бедной еврейской семьи, и то, что его устроили на работу по протекции родственника, который служит в аппарате управления НКВД в больших чинах. И то, что в скором времени он совершит головокружительную карьеру, и самое печальное, что в июне 1953 года он будет расстрелян по приговору суда как враг. А пока он старательно намыливал мне лицо и очень аккуратно сбривал щетину с моих дряблых щёк.
После того, как меня побрили, Эйтингон указал мне на ширму, за которой меня ожидала новая одежда и обувь. Через пять минут я выглядел, как новый целковый. Из-за отсутствия зеркала я не смог оценить мастерство портного, который сшил для меня мой первый в жизни костюм, поэтому пришлось довольствоваться оценкой Наума Исааковича:
– Костюм сидит хорошо! А как ботинки, не жмут?
– Что вы! Очень мягкие ботинки, я ещё никогда такие не носил.
– Вот и замечательно, что вам всё понравилось. Пойдёмте на выход, я думаю, что кое-кто нас уже заждался.
* * *
Наша группа состояла из шести человек. В центре шли мы с Эйтингоном, охранение по бокам и сзади. Во время нашего следования по коридору и лестнице мы не встретили ни одного человека, все были заранее удалены с нашего пути. Мы спустились на самый нижний этаж и прошли через целый ряд решетчатых дверей, которые открывал впереди идущий офицер. В конце концов мы подошли к камере, в которую вошли только я и старший майор.
– Как вы понимаете, Архип Захарович, мы продолжаем вашу проверку. Через несколько минут в эту камеру по одному будут заводить арестованных, общаться с ними запрещено. Используя свои способности, вы должны определить, когда, где и при каких обстоятельствах эти люди закончат свою жизнь. Вы меня поняли? – он посмотрел на меня пронизывающим взглядом, от которого веяло холодом преисподней.
От таких слов у меня по спине побежали мурашки. Я покорно кивнул головой, а старший майор уже устраивался на стуле возле меня. Приготовив всё для записи моих слов, он нажал на кнопку звонка, и через минуту в камеру вошли двое: охранник и арестованный. На арестованном была форменная одежда без знаков различия, его лицо было измождено следами пыток, но он держался достойно. В помещении повисла звенящая тишина. Эйтингон толкнул меня в бок и вывел из оцепенения. Я вышел из-за стола, подошёл к человеку, пристально посмотрел ему в глаза, пытаясь прочесть в них его судьбу, потом, не спрашивая разрешения, взял его правую руку. Так мы простояли секунд тридцать. Всё это время я продолжал смотреть в его глаза, а он пытался понять, что означает весь этот спектакль и какова в нём роль маленького и тщедушного старичка, стоящего перед ним.
Когда я отпустил его руку, старший майор жестом подал команду увести арестованного и оставить нас одних.
– Когда и как закончит свою жизнь этот человек? – был задан мне вопрос.
А я не мог ничего говорить, поскольку комок застрял у меня в горле, а по старческим щекам текли нестарческие слёзы.
Поборов в себе приступ беспомощности, я вытер слёзы рукавом пиджака и начал диктовать Эйтингону своё заключение.
– Это был генерал-лейтенант Птухин. По вашим документам его давно уже нет в живых. Вы его якобы расстреляли 23 февраля этого года, а всё это время он находился в тюрьме, в одиночной камере. Но через час его действительно расстреляют во внутреннем дворике тюрьмы. Вы хотели услышать от меня именно это, Наум Исаакович?
– Да, именно этого я от вас и добивался. И давайте, Архип Захарович, поменьше этих сантиментов и слюнтяйства. Идёт война, а на войне, как вы знаете, армии несут потери, а среди солдат есть как герои, так и предатели. Так что поменьше лирики. Помните о своей жизни. Она сейчас полностью в ваших руках.
Его рука потянулась к звонку, и в камеру снова вошли двое. Охранник в звании сержанта и арестованный. Как и предыдущий арестованный, он был в военной форме без знаков различия.
Понимая, что ничем помочь этим людям уже нельзя, я, опустив глаза, дотронулся до его руки. Затем я повернулся к Эйтингону, показывая ему взглядом, что он может его отпустить.
После того, как дверь за ними закрылась, я спросил:
– Ответьте мне, может, я чего-то не понимаю, но, наверное, вы решили сегодня расстрелять всё командование военной авиации? Сегодня это уже второй лётчик, к тому же Герой Советского Союза, фамилия его Пумпуру. И, как предыдущего пилота, вы его якобы тоже расстреляли. Но на самом деле вы убьёте его сегодня.
– Не убьём, а расстреляем. Эта большая разница. Не вам судить о том, чем мы здесь занимаемся. Перестаньте философствовать.
Следующим был генерал-майор Гольцев, которого должны были расстрелять через месяц, о чём старательно записал в своих бумагах Эйтингон.
В общей сложности перед моими глазами прошло десять человек. Шестеро из них должны были умереть сегодня ночью, а четверо должны были быть расстреляны в самое ближайшее время, с интервалом в один-два месяца.
В эту ночь я уже не сомкнул глаз. У меня возникло острое желание помолиться за тех, кого я сегодня видел в последний раз и кого, наверное, уже нет в живых, а также о спасении душ их палачей, повторяя неоднократно в молитве слова Христа: «Прости их Господи, ибо не ведают они, что творят…»
Можно долго философствовать на тему «А как бы поступил в данной ситуации я?», но абсолютной правды мы не узнаем никогда. Поскольку нет людей, оценивающих те или иные процессы в жизни общества одинаково. Есть, конечно, вопросы идеологии, которые позволяют навязывать массам свою точку зрения, но это людское зомбирование должно иметь постоянную «подпитку». Потому что как только «подпитка» ослабевает, бывшие зомби моментально выходят из повиновения и начинают всё крушить на своём пути, а это чревато началом очередной революции. Поэтому наш мир постоянно балансирует на грани войны и мира, на грани жестокости и добра, на грани правды и лжи. Ну а истина всегда будет где-то посередине, и у каждого она будет своя.
* * *
Пролетали дни и недели, а ко мне больше никто не приходил. День плавно перетекал в ночь, а потом всё начиналось заново. В отличие от арестованных, меня не водили на прогулку, но зато кормили хорошо и регулярно. Другой бы радовался на моём месте, а мне такое заточение было в тягость. Сейчас, когда идёт война, мне как никому другому хотелось находиться не здесь, а на передовой и вносить свою лепту в разгром врага. Но, как говорится: «Мы строим планы, а Бог их корректирует». И с этим ничего нельзя было поделать.
Даже не знаю, какое это было число, но среди белого дня ко мне снова пришёл Эйтингон и приказал одеваться. Он выглядел уставшим и осунувшимся. По нему было видно, что он уже много времени нормально не отдыхал и был на грани физического истощения.
– Архип Захарович, – начал он издалека. – Наши дела на фронте складываются не совсем так, как нам бы хотелось. Наши союзники об открытии второго фронта только говорят, но на самом деле в этом направлении ничего не делают. Весь мир замер в ожидании того, как сложится осенне-зимняя военная кампания. Враг подошёл к Сталинграду, и там сейчас идут ожесточённые бои. От итога этой битвы будет зависеть дальнейшая судьба нашей Родины. Партия и правительство прилагают нечеловеческие усилия по обеспечению нашей армии всем необходимым. При подготовке стратегических планов войсковых операций на данном участке фронта мы не имеем право на ошибку, которая в дальнейшем может отрицательно повлиять на ход ведения войны. Поэтому я бы хотел, чтобы вы сделали «анализ» нескольких планов обороны Сталинграда, подготовленных разными группами Генерального штаба. И указали нам, какой из этих планов следует принять, чтобы одержать победу в этом сражении. Этим вы поможете спасти сотни тысяч жизней солдат и офицеров на фронте, – он выжидающе посмотрел на меня, оценивая, понял ли я весь груз ответственности, который ложится на мои плечи. – Конечно, – продолжил он, – принятие окончательного решения произойдёт в Ставке Верховного Главнокомандующего, но ваше мнение, возможно, будет учтено. Перед тем, как мы приступим к оценке планов операций, вы должны понять, что я не имею права показывать вам карты с нанесёнными на них данными наших частей и соединений, а также направления главных ударов. Я покажу вам эти карты только с обратной стороны, а также закрытые папки с описательными текстами операций. Вот по ним вы и должны будете сделать ваши заключения. Вы поняли условия задания?
– Да, Наум Исаакович, я понял всё, что вы сказали. Однако я никогда до этого момента не делал никаких предсказаний и не знаю, смогу ли я вообще это сделать. Но я попробую.
– Вот и хорошо, – согласился со мной Эйтингон, поднимаясь со своего стула. – Сейчас мы сядем в машину и поедем в Генеральный штаб, это недалеко отсюда. Только я вам напоминаю. Никаких лишних движений. Вся охрана предупреждена, что в случае попытки побега они стреляют без предупреждения. Вы меня поняли?
– Понял! – коротко ответил я.
Через несколько минут мы спустились во внутренний двор, где нас уже ждала большая чёрная легковая машина с плотными занавесками на окнах. Сама дорога заняла не более десяти минут. Когда мы подъехали к парадному подъезду Генштаба, я увидел, что от машины до крыльца выстроилось оцепление из вооружённых солдат, стоящих спиной к проходу. «Да! – подумал я. – Ну и дела. Видно, сильно они меня боятся, коль приняли такие меры предосторожности».
На ступеньках нас поджидал адъютант в чине полковника, который препроводил нас на второй этаж в кабинет своего начальника.
Из-за рабочего стола нам навстречу вышел высокий статный мужчина в звании генерал-полковника. Он подошёл к нам вплотную и хотел уже протянуть мне руку для рукопожатия, но его движение было немедленно прервано резким окриком Эйтингона.
– Товарищ генерал! Я вас предупреждал, никаких телесных контактов с этим человеком!
Генерал смутился, отошёл на несколько шагов назад, по нему было видно, что такая бесцеремонность со стороны Эйтингона ему неприятна.
Эйтингон же, напротив, не обращая никакого внимания на генерала, начал распоряжаться в его кабинете, как у себя дома. Он подвёл меня к стене, на которой висели обратной стороной три карты и, указав на них, сказал:
– Это то, о чём мы с вами недавно говорили. Вы можете подходить к этим картам, можете их трогать, щупать, водить над ними руками и делать другие свои манипуляции, но переворачивать и смотреть на то, что на них изображено, вам запрещается. Приступайте.
Карты висели высоко, поэтому я попросил разрешения воспользоваться одним из стульев, стоящим за большим и длинным столом. Получив разрешение, я поднялся к первой крайней карте, приложил к ней свою ладонь и стал ждать, когда появится тот божественный огонёк озарения, при помощи которого я смогу увидеть грядущее.
Но вот преграда между этим и мистическим миром стала размываться, и я увидел пылающий город, разрывы бомб и «ручейки» трассирующих пуль, реку, полную трупов. Спустя мгновение я уже видел город, заполненный немецкими войсками с висящими на улицах красными полотнищами со свастикой…
Перейдя к следующей карте, я почувствовал лёгкое жжение на подушечках пальцев. У меня создалось впечатление, что температура этой карты значительно отличается от остальных, и дабы убедиться в этом, я поменял руку.
– Что-нибудь не так, Архип Захарович? – участливо спросил меня Эйтингон, но я ему не ответил.
Карта действительно излучала тепло, которое, наверное, никто, кроме меня, в этой комнате не замечал. Я видел горящую Волгу, разрушенный до основания город, рукопашные бои на улицах и дикие лица дерущихся как с одной, так и с другой стороны. Много, много снега в полях и целые горы трупов немецких солдат, лежащих на снежной целине. Радостные лица жителей города и измождённое лицо худого немецкого генерала, подписывающего какой-то документ.
…Третья карта была холодна, она не вызывала у меня никаких эмоций и видений. Она представлялась мне просто висящим куском ткани, который к происходящему не имел никакого отношения.
Закончив осмотр, я повернулся к присутствующим, чтобы огласить своё заключение:
– Я думаю, что вариант, представленный на средней карте, должен привести к победе наших войск, но он связан с большими потерями. Самым главным критерием битвы будет то, что нашим войскам нельзя ни при каких условиях уходить с правого берега Волги. Вы поняли меня? Ни при каких условиях! Нельзя войскам покидать город. Это будет смерти подобно. Потому что именно такой вариант операции изображён на первой карте. А это, в свою очередь, приведёт к неоправданным жертвам и поражению. Третья карта не имеет никакого отношения к предстоящим событиям. Вы, Наум Исаакович, наверное, в очередной раз, решили проверить меня? – задал я вопрос Эйтингону, который, услышав мои слова, смутился.
А у генерала, наоборот, на лице появилась улыбка, подтверждающая его внутреннюю уверенность в правильности принятого им решения в выборе направления главного удара в битве за Сталинград.
– Да, но мы ещё не закончили, – прервал меня Эйтингон. – Разложите на столе папки, соответствующие данным картам.
Данное задание показалось мне пустяковым, и через минуту каждая папка лежала напротив своей карты.
– Я не знаю, как будут развиваться события дальше, – взял слово генерал, – но мне очень хотелось бы встретиться с вами снова, когда всё закончится, для того, чтобы обсудить ваше сегодняшнее заключение. Жалко, что нет времени пообщаться с вами больше, поскольку у меня к вам есть ещё много вопросов. Надеюсь, в будущем увидеть вас снова.
И, не обращая внимания на стоящего подле меня Эйтингона, он протянул мне руку для рукопожатия, которую я стремительно пожал.
– Я думаю, что с «Ураном» у вас всё получится, – произнёс я на прощание генералу, который глядел на меня удивлёнными глазами.
– А я вас предупреждал, Александр Михайлович! – назидательным тоном проговорил Наум Исаакович, – Вот так-то, товарищ генерал-полковник, а вы не хотели верить во всё это.
Когда мы ехали назад, Эйтингон не проронил ни единого слова. Он даже не вышел попрощаться со мной, когда машина въехала во внутренний двор серого здания. И пока я в сопровождении охраны шёл к подъезду, машина резко развернулась, и он уехал.
Теперь меня забыли надолго и основательно. Честно говоря, я предпринимал попытки «митинговать», требовал газеты и прогулок на свежем воздухе, однако мои просьбы наталкивались на непробиваемую стену молчания. И только во второй половине февраля 1943 года, ближе к вечеру, снова появился Эйтингон. На нём была надета новая военная форма, а вместо привычных для меня петлиц на его плечах красовались погоны, как у царских офицеров.
– И как же мне теперь к вам обращаться, товарищ генерал? Ваше превосходительство? – язвительно спросил я, желая поиздеваться над ним, поскольку именно его я винил в том, что был полностью оторван от жизни.
– Вы думаете, легко ли старику здесь сидеть и ждать, когда вы соизволите меня навестить и объясниться? Я тут совсем одичал в одиночестве.
– Вот только не надо этого, Архип Захарович! Вы же моложе меня вдвое. Да и врачи говорят, что вы чувствуете себя хорошо. То, что я не приходил к вам, ещё не означает, что я не интересовался вами и вашим здоровьем. Так что оставим эту ненужную словесную перепалку. Сегодня я пришёл к вам по довольно важному поводу, а вот по какому, узнаете немного позже. А сейчас бриться, мыться и одеваться. Даю вам на сборы один час. Через час я за вами зайду, и мы поедем в одно очень интересное место.
* * *
г. Москва, 17 февраля 1943 года, конспиративная квартира НКВД на ул. Садово-Кудринская. 20 часов 18 минут.
Перед вторым подъездом дома № 17 остановились два чёрных лимузина. Человек в чёрном пальто и фетровой шляпе под прикрытием охранников быстро прошёл в подъезд и поднялся в конспиративную квартиру № 7 на третьем этаже.
Через десять минут к дому подъехала крытая полуторка с вооружёнными военными, которые взяли периметр дома в оцепление. Убедившись в том, что всё готово, старший команды в чине полковника зашёл в подъезд соседнего дома, где был оборудован милицейский пост, и сделал телефонный звонок на коммутатор госбезопасности.
Вскоре к дому подъехал чёрный трофейный Опель с плотно зашторенными окнами. Полковник скомандовал оцеплению команду «Кругом!», и все отвернулись от машины. После чего человек маленького роста в сопровождении военного исчез в дверях того же подъезда.
– Заходите, Наум Исаакович, мы вас тут уже заждались, – проговорил человек в гражданском костюме, – раздевайтесь и быстрее проходите к столу.
Когда мы с Эйтингоном зашли в комнату, то увидели стоящий посредине зала круглый стол, сервированный на четыре персоны, уставленный изысканными деликатесами. Около окна стоял Берия. Я узнал его сразу, поскольку неоднократно видел его фотографии в центральных газетах. Берия молча «буравил» меня через стёкла пенсне. Встретивший нас в прихожей мужчина пригласил всех присутствующих к столу.
– Наум Исаакович, не мешало бы вам представить своего подопечного, – проговорил он.
Эйтингон положил свою руку на моё плечо, произнёс:
– Разрешите вам представить Кулагина Архипа Захаровича. Вы много слышали о нём и его способностях, и вот извольте лицезреть его воочию. А теперь, с вашего разрешения, – он вопросительно посмотрел на Берию и получил от него одобрительный кивок головы, – я представлю нашему гостю присутствующих в этой комнате. Напротив, вас, Архип Захарович, стоит Народный комиссар внутренних дел, Генерал армии Лаврентий Павлович Берия. Рядом с ним находится начальник одного из наших управлений, генерал Судоплатов Павел Анатольевич. Прежде чем мы сядем за стол, разрешите мне зачитать один документ:
«…За особый личный вклад, проявленный в период подготовки войсковой операции, в результате которой Советские войска перешли в контрнаступление по всему Юго-Восточному фронту, наградить Кулагина Архипа Захаровича медалью за оборону Сталинграда.
Нарком НКВД, генерал армии Берия Л. П.,
г. Москва, 15 февраля 1943 года».
Берия подошёл ко мне и прикрепил медаль на левую сторону пиджака. Не зная, что надо говорить в подобных ситуациях, я поблагодарил его кивком головы. Обычного рукопожатия, которое бывает в подобных случаях, не было. Эйтингон хотел сказать что-то ещё, но Берия прервал его:
– Достаточно, – проговорил он с сильным грузинским акцентом, – ты, Наум Исаакович, не отвлекай нас от главного, видишь, какой стол накрыл Судоплатов по этому поводу. Я предлагаю всем поднять бокалы и выпить за здоровье нашего Верховного главнокомандующего, за великого товарища Сталина.
Увидев, что я не выпил, Берия удивлённо посмотрел на меня и спросил:
– Вам что, не понравился мой тост? – за столом повисла напряжённая пауза.
– Нет, что вы. Тост был просто замечательный. Просто я никогда в своей жизни не пил вина, боюсь опьянеть.
– Вот те раз! Такой старый, а вина в жизни не пил, – Берия засмеялся неприятным смехом, который тут же подхватили Эйтингон и Судоплатов.
Когда смех закончился, наступило долгое и неловкое молчание. Эйтингон с Судоплатовым выжидающе смотрели на наркома, который размышлял, что ему со мной делать, но, видно, у Лаврентия Павловича в отношении меня были свои планы, и он миролюбиво предложил повторно наполнить бокалы для второго тоста.
– Я хочу вам вот что сказать, – начал он издалека. – Вот сижу я за этим столом, окружённый хорошими и преданными мне людьми, мы пьём хорошее грузинское вино, ведём задушевную беседу. Здесь же, среди нас, сидит друг моего друга, с которым я только что познакомился. И я хочу выпить этот бокал прекрасного вина за знакомство, чтобы этот человек также стал и моим другом. И чтобы это знакомство в дальнейшем переросло в настоящую мужскую дружбу!
Понимая, что лучше не дразнить «волка в овечьей шкуре», я вместе со всеми осушил свой бокал до дна, после чего общая обстановка за столом сразу разрядилась. Военные начали обсуждать последние события на фронте: о перспективах военной кампании наступившего года, о предполагаемом главном ударе противника, об открытии второго фронта нашими союзниками. Не обращая на меня никакого внимания, они наполняли свои бокалы, поднимали тосты и вели себя так, словно меня с ними не было. Вино постепенно развязывало языки, и их разговор стал больше переходить на личности. И тут Берия неожиданно обратился ко мне:
– Как там вас?
– Архип Захарович, – подсказал Эйтингон.
– Архип Захарович, а как это тебе удалось угадать карту в нашем Генеральном штабе? И что ты можешь сказать о его начальнике? – над столом повисла очередная пауза, и все устремили свой взор на меня.
– Он хороший человек. Ему бы священником быть, как его отец, но жизнь заставила его стать военным. И на этом поприще он сделает ещё много славных дел, и слава будет о нём великая. Ему должны присвоить на днях новое воинское звание.
– Да что ты мелешь? Ему только что месяц назад присвоили звание Генерала армии, – вмешался в разговор Судоплатов.
– Цыц! – одёрнул его Берия. – Верховный прошлой ночью подписал приказ о присвоении ему звания Маршала Советского Союза, и об этом не знает пока никто, даже сам Василевский.
Берия впился в меня немигающими глазами, в которых одновременно читались удивление, страх и презрение. Но вслух он произнёс:
– Значит, не зря мы искали тебя, «Рентген»!
Тем временем Судоплатов уже задавал мне следующий вопрос.
– А вот скажи нам, Архип Захарович, что ты думаешь о Мессинге?
– Вы имеете в виду того артиста, который приходил ко мне в палату? – я посмотрел вопросительно на Эйтингона, который в знак подтверждения моих слов еле заметно кивнул головой.
– Можно ли его использовать в нашей работе?
– Я думаю, что нет. Многое, что он наговорил про себя, вымысел. Как и все артисты, он склонен к преувеличению своей значимости и своих способностей. Он является человеком с очень тонкой и ранимой психикой, но в то же время он очень талантлив и прозорлив. Судьба к нему благоволит и сложится для него хорошо, но работать на вас он не будет. И не потому, что он не хочет, нет. Просто так складывается его судьба, в которой ваши дороги не пересекаются.
– Судоплатов! – Берия повысил голос, недовольный тем, что его перебили. – Оставь ты этого Мессинга в покое. Помнишь, что «Хозяин» сказал в отношении него? Еврея не трогать! Пусть показывает свои фокусы под нашим присмотром. А вот с вами, Архип Захарович, нам надо сесть и о многом поговорить. Но наш разговор мы перенесём на завтра. А сегодня вас отвезут по новому адресу, где вы сможете гулять на свежем воздухе, читать книги, слушать музыку. Для вас будут созданы самые лучшие условия. Ну а то, что мы так долго держали вас в неведенье, было связано с проверкой ваших способностей и подтверждением фактов ваших предсказаний. Надо сказать, ваши предположения относительно тех или иных событий подтвердились полностью. Поэтому принято решение на самом высоком уровне о привлечении вас к работе по линии нашего наркомата. А сейчас мы закончим ужин, поскольку у каждого из нас ещё есть на сегодня незаконченные дела. Генерал Эйтингон проводит вас к месту вашего нового обитания, – он сделал лёгкий кивок головы в мою сторону. – До свидания!
Глава 3. «Дворянское гнездо»
Тем же вечером Эйтингон вывез меня из Москвы. В сопровождении трёх машин охранения мы на огромной скорости пронеслись по улицам ночной Москвы. Спустя час машины свернули с шоссе на незаметную просёлочную дорогу, и через несколько километров уткнулись в высокие металлические ворота, в которые въехала только наша машина. За воротами на огороженной территории в два гектара располагался одноэтажный особняк. И пока машина подъезжала к нему, во всех окнах зажегся свет. Перед входом в особняк располагалась лестница в пять ступеней, по обеим сторонам которой лежали два каменных льва, а на самой лестнице нас уже дожидалась миловидная женщина лет пятидесяти, которую Наум Исаакович представил мне как хозяйку этого дома, Нелли Ивановну. Как мне объяснили, в её обязанности входило: приготовление пищи, уборка, стирка и всякие другие мелочи. Жила она в этом же доме, только вход в её комнату размещался с тыльной стороны здания. Охрану объекта осуществляли исключительно офицеры НКВД, которым было строжайше запрещено приближаться к дому и вступать в контакт с постояльцем. Въездные ворота охранялись вооружённым часовым, а по всему периметру забора был пропущен электрический ток. Таким образом, это был не просто дом, а неприступная крепость, убежать из которой было практически невозможно.
В доме имелись просторная гостиная, кабинет с большой библиотекой, несколько спален и кухня. Дом был обставлен в духе неоклассицизма. Во всех помещениях на полу лежали ковры, на стенах висели картины в массивных позолоченных рамах, мебель была красивой и добротной, а потолки украшали бронзовые эксклюзивные люстры с тонкими лепестками хрустального стекла.
При знакомстве с Нелли Ивановной я пожал её руку, поэтому мне сразу стало известно о ней всё, даже то, о чём она сама уже успела позабыть. Несмотря на дворянское происхождение и европейское образование, в годы революции она раз и навсегда порвала со своей семьёй, став ярым сторонником большевизма и активным участником одной из боевых групп. После разгрома Врангеля в Крыму она вместе с Розалией Землячкой участвовала в красном терроре. Потом работала агентом НКВД в Киеве и Москве. Имеет звание капитана госбезопасности. Владеет рукопашным боем. Крупный специалист по ядам. Закончит свою жизнь в ноябре 1953. Последние слова, которые она услышит, будут: «Приговор привести в исполнение»!
Да уж, попал я в лапы к пауку. А на вид и не скажешь. Лицо миловидное, улыбка на губах, вся такая аккуратненькая, в белом передничке. Видно, ценят её заслуги на работе, коль поставили присматривать за мной. Ну, ничего. Как говорил Гаврилов: «Прорвёмся!». Кстати, а где сейчас Гаврилов? Жив ли? Что-то тоскливо мне здесь.
* * *
18 февраля 1943 года. 19 часов 55 минут. Объект № 26, Московская область, район посёлка Домодедово.
Я сидел в кабинете, когда увидел въезжающую во двор чёрную машину. Из машины вышел Берия. Нелли Ивановна встретила его с подобострастием и препроводила в гостиную, в которую мы вошли одновременно. На этот раз Берия был в гражданском двубортном костюме, белой рубашке и чёрном в крапинку галстуке. Усевшись в широкое кресло, он жестом руки пригласил меня сесть напротив него. Общая атмосфера этого дома как будто сама располагала к длительным и неспешным философским беседам.
Отбросив в сторону разные формальности, Лаврентий Павлович сразу перешёл к делу.
– Как вам новое место жительства, Архип Захарович, всё ли вас устраивает и нет ли у вас каких-нибудь пожеланий по этому поводу? – спросил он любезно.
– По сравнению с тем местом, где я находился в последнее время, этот дом можно считать просто дворцом, – льстиво ответил я на поставленный вопрос.
– В таком случае, – мой собеседник ослабил узел галстука на шее, – я перейду к самому главному, а именно к тому, что меня больше всего интересует в вашей личности. Если разложить всё по пунктам, то, во-первых, я бы хотел лично знать обо всех ваших способностях. Во-вторых, я бы хотел лично присутствовать на некоторых экспериментах с вашим участием. В-третьих, мне надо знать, насколько я могу вам доверять в вопросах государственной безопасности. В-четвёртых, мне нужно, чтобы вы беспрекословно выполняли все мои указания и не задавали лишних вопросов. Взамен этого вы будете обеспечены всем необходимым, но при одном условии. Вы будете подчиняться мне и только мне! Никаких контактов с внешним миром. Всё, что вам потребуется, будет немедленно доставлено сюда в ваше распоряжение. Скажу честно, особенно вас напрягать не буду. У меня хватает и без вас высококлассных профессионалов, способных выполнить любое моё поручение. Но есть отдельные проблемы, в решении которых мы не можем обойтись без вашей помощи. Это вопросы, связанные с проведением следственных мероприятий. А с вашим участием, я думаю, – он посмотрел на меня таким взглядом, будто проник в самые потаённые уголки моей души, – мы устраним эти досадные недоразумения в нашей работе. Кроме того, к вам на экспертизу будут попадать отдельные документы, имеющие отношение к обороне страны, по которым вам необходимо будет делать заключения. Вы поняли меня?
– Конечно, – коротко ответил я.
– Вас такая постановка вопроса устраивает?
– А разве у меня есть другие варианты? – я удивлённо посмотрел на него.
– Вот и хорошо, что вы сразу и правильно поняли меня, это исключит всякие недоразумения. В настоящее время я знаю о вас только то, что мне рассказывал Эйтингон. Кстати, я заметил, что вы с ним неплохо поладили. Чем он купил ваше расположение?
– Да ничем. Просто он был со мной откровенен, не юлил, не обманывал. Вот и всё.
– На меня произвело огромное впечатление, как вы правильно предсказали будущее тех мерзавцев, которых мы расстреляли за измену Родины. Меня поразило то, с какой лёгкостью вы это делаете. Мессинг в этих вопросах вам и в подмётки не годится! Когда он участвовал в аналогичном эксперименте, знаете, что с ним произошло? Он разрыдался, как ребёнок, и не смог дальше работать. Слюнтяй! – и засмеялся своим «ядовитым» специфическим смехом.
Потом немного успокоился и продолжил:
– Расскажите мне для начала, как вы угадываете дату смерти человека?
Помолчав пару секунд, обдумывая вопрос, я начал издалека.
– Область, в которую мы с вами вторгаемся, лежит за горизонтом восприятия простого человека. Всё, что там происходит, нельзя передать словами. Поэтому постараюсь рассказать вам об этом так, как сам чувствую это. В момент прикосновения к человеку в моё сознание вливается информация. Это отдалённо напоминает то, как будто мне на голову «выливают» ушат холодной воды. То есть я хочу сказать, что этот процесс я ощущаю не психологически, а физически. Сразу возникает ощущение того, что я об этом человеке знал всё и всегда. Для меня события его жизни видятся в прошедшем времени, в том числе и те, которые произойдут с ним ещё через много-много лет. Правда, будущее может быть сильно размыто, и я могу ошибаться в отдельных деталях, но дата смерти человека будет неизменной. Вот в принципе как-то так. Вас удовлетворил мой ответ? – поинтересовался я.
– Даже не знаю, что вам сказать. Всё это так неожиданно и непонятно, что сбивает меня с толку, – Берия задумчиво уставился в одну точку. – Но боюсь, что более внятного ответа я от вас не дождусь. Поэтому ответьте мне ещё на один вопрос, для вас существует разница, с каким человеком вы общаетесь? То есть я хочу спросить, для вас имеет принципиальное значение, на каком языке говорит человек? Как это будет выглядеть, когда вы будете контактировать с иностранцем?
– То есть вы хотите узнать, на каком языке приходит ко мне информация о человеке? Я как-то не задумывался над этим вопросом. Но мне кажется, что языковой барьер не имеет к этому процессу никакого отношения, да и опыта общения с иностранцами у меня никогда не было.
– Ну, этот пробел в вашей биографии мы исправим быстро, – проговорил Берия с улыбкой.
– Вы общались с Эйтингоном и предсказали ему долгую жизнь. А раз так, то получается, что Гитлера мы победим и выиграем эту войну? И как скоро это произойдёт?
– Я могу немного ошибиться, но это произойдёт 8 или 9 мая 1945 года.
– А на дворе сейчас только начало 1943 года, – задумчиво проговорил Лаврентий Павлович.
И потом резко сменил тему разговора.
– Следовательно, если вы сейчас прикоснётесь ко мне рукой, то будете знать обо мне всё, что было и будет со мной? Я правильно вас понял, Архип Захарович? И вы будете знать все государственные секреты, которые известны мне?
– Не совсем так. Вы немного преувеличиваете мои способности. Давайте, к примеру, рассмотрим такую ситуацию. Если вы будете знать о том, что я в данный момент буду считывать с вас информацию, ваше сознание повесит замок на памяти, и я не смогу проникнуть глубже, чем оно захочет меня пустить. Но отдельные фрагменты вашей жизни, которые были наполнены самыми яркими эмоциональными переживаниями, будут известны мне, и на основании их я построю проекцию вашей жизни. Помимо этого, мне также будет известна дата вашей смерти, поскольку этой информацией ваш разум не располагает и не может её заблокировать. Эта информация идёт не от вас, она идёт откуда-то свыше, – и я многозначительно указал пальцем вверх.
Лаврентий Павлович с открытым ртом посмотрел на потолок, будто там он мог увидеть того, кто помогает мне это делать. И вслед за этим его руки непроизвольно спрятались в карманах пиджака. Поскольку в такой позе сидеть ему было неудобно, он поднялся и начал ходить по гостиной из одного её конца в другой. Он молчал. Ходил и молчал. В свою очередь, я не стал нарушать ход его мыслительного процесса, поскольку то, что я ему сейчас сказал, требовало глубокого переосмысления.
Бой больших напольных часов в углу гостиной вернул его в существующую реальность. Часы показывали девять часов вечера.
– Архип Захарович! А не поужинать ли нам с вами? – проговорил он, не сводя глаз с циферблата часов.
Он негромко окликнул Нелли Ивановну, и та моментально возникла пред очами своего шефа. Надо полагать, что во время нашего разговора она неотступно стояла за дверью, готовая в любой момент вмешаться, если ситуация начнёт выходить из-под контроля.
После ужина мы вернулись в гостиную, и Лаврентий Павлович предложил мне, не откладывая в «долгий ящик», «пообщаться» с одним из его подчинённых, о судьбе которого ему было известно доподлинно всё. Для этого он на несколько минут вышел на кухню и вскоре вернулся с военным в чине подполковника. Он предложил мне взять его за руку, а потом с глазу на глаз обсудить то, что я узнаю о нём.
Когда подполковник ушёл, я вопросительно посмотрел на Берию, как бы спрашивая его взглядом: «Возможно ли вообще такое?». Но Лаврентий Павлович был невозмутим. Только лёгкая усмешка на его губах говорила о том, что он косвенно подтверждает информацию, считанную мною с офицера.
– Я думаю, что для вас будет интересно узнать дату его смерти. Так вот, он умрёт в воскресенье 12 декабря 1965 года, в 8 часов 13 минут утра в полном одиночестве. От него отвернутся все, включая детей и близких родственников, но ему это будет уже безразлично, поскольку последние восемь лет своей жизни он будет пациентом психиатрической больницы. А сейчас у него яркая и насыщенная жизнь, полная утех и безнаказанности, в которой вы, Лаврентий Павлович, играете далеко не последнюю роль…
– Да я и сам всё это прекрасно знаю без вас.
– Не совсем.
– Что вы хотите этим сказать?
– А то, что он всю жизнь боится разоблачения. В своё время он скрыл от вас одну маленькую деталь из своей биографии, а именно то, что в период своей бурной молодости он сдал царской охранке одного большевика, отца большого семейства за то, что тот не разрешил ему встречаться со своей дочерью. Этот большевик через несколько дней умер во время допроса от сердечного приступа, а через неделю после похорон отца он изнасиловал эту девушку. Об этом неблаговидном поступке знали ещё два его лучших друга, которых он тоже убил. Одного из них он застрелил, а другого утопил.
– Ну и что? Меня это нисколько не удивляет, – проговорил Берия с усмешкой.
– Для нашей работы такие люди просто находка. Когда у человека «рыльце в пушку», то с ним можно делать всё, что захочешь. Да, я согласен с вами, такими данными о нём мы не располагали. Но это не может быть поводом для того, чтобы мы ему не доверяли. Он неоднократно и словом, и делом доказывал органам свою преданность, за что был награждён правительственными наградами. Ладно, сейчас проверим ваше ясновидение… Нелли Ивановна, – он громко позвал женщину, – позовите сюда Саркисова.
Не прошло и минуты, как подполковник снова зашёл в гостиную и встал перед Берией по стойке смирно.
– Рафаэль, – обратился нарком к своему подчинённому. – Что там у тебя было по молодости? Ты что, действительно сдал царской охранке отца девушки, за которой пытался ухаживать? Отвечай! И не смей мне лгать! – Берия грозно сдвинул брови у переносицы.
– Лаврентий Павлович! – Саркисов бросился к нему в ноги. – Простите меня. Я думал, что эта история никогда не выплывет наружу. Ведь никто об этом не знал. Не осталось ни одного живого свидетеля тех событий…
…Сидя в своём кресле, я наблюдал, как унижается и вымаливает прощение этот бездушный и никчёмный человек. Но у меня не было к нему никакой жалости, никакого сострадания. Напротив, мне хотелось, чтобы он был наказан за свои деяния здесь и сейчас. Но по выражению лица Берии я понял, что ему это ползанье на животе с поцелуями его ботинок доставляет неслыханное удовольствие. Сейчас он ощущал себя Богом, имеющим неограниченную власть над людьми и их судьбами. Глядя на унижения Саркисова, я понял, что никто меня отсюда живым не выпустит. До какого-то момента, пока я буду ему нужен, Берия будет со мной заигрывать, любезничать и изображать из себя моего лучшего друга, но как только станет ясно, что я выполнил возложенную на меня миссию, последует немедленная команда на мою ликвидацию.
…Вскоре всхлипы Саркисова прекратились, он неподвижно застыл у ног всесильного наркома, ожидая своей участи. Лаврентий Павлович брезгливо пнул его в бок своим блестящим чёрным ботинком, давая понять, что аудиенция окончена, и тому следует удалиться. Как понятливый пёс, Саркисов на четвереньках начал задом отползать и вскоре скрылся в коридоре.
– Вот видите, Архип Захарович, с какими людьми мне приходится работать. А это, кстати, мой самый приближённый сотрудник, он ведь мне и охранник, и водитель в одном лице. Так что, мой дорогой, работы у нас с вами непочатый край.
Последовала секундная пауза, после чего нарком продолжил:
– Вам не кажется, что-то мы несколько отклонились от темы нашего первоначального разговора? А ведь у меня к вам ещё есть масса вопросов, на которые я хочу получить ответы, – произнося эту фразу, Берия поднялся, подошёл к буфету и достал оттуда бутылку коньяка. – Вам налить? – спросил он меня вполоборота.
– Нет, спасибо. С меня хватило вчерашнего бокала, – интеллигентно отказался я.
Лаврентий Павлович налил себе пол стакана и вернулся на прежнее место. Усевшись поудобнее в кресло, он продолжил прерванный разговор.
– Когда мы проверяли Мессинга, он продемонстрировал нам несколько своих фокусов. Так, например, он беспрепятственно вышел из моего кабинета в наркомате на улицу. И хотя вся охрана была предупреждена о том, что из здания попытается выйти посторонний человек, все дежурные по этажам в один голос утверждали, что мимо них никто не проходил. Также он смог получить в одном из отделений сбербанка Москвы крупную сумму денег, предъявив кассиру всего лишь чистый лист бумаги. Вы знаете, его талант произвёл на Сталина большое впечатление, после чего он приказал, чтобы я этого еврея не трогал, а предоставил ему возможность работать на эстраде. Вот видите, Архип Захарович, какие радужные перспективы могут открыться перед вами. Правда, это расположение надо ещё заслужить вашим лояльным поведением и преданностью мне.
Пока Лаврентий Павлович говорил со мной, его стакан опустел, он подошёл к буфету за второй порцией коньяка. Налив себе ещё полстакана, Берия забрал бутылку с остатками янтарной жидкости с собой и поставил её на пол возле своего кресла.
«Крепкий мужик. Пить умеет», – констатировал я, глядя на него.
– Мне бы хотелось, чтобы вы продемонстрировали мне нечто подобное, если вы на это способны, – закончил он, отхлёбывая коньяк из стакана.
– Мессинг – артист, – начал я издалека, – поэтому он демонстрирует то, что будет интересно сидящему в зале зрителю. В отличие от него, я в своей жизни ничего такого не делал и даже не пробовал. Не знаю, может, и мне будут посильны его фокусы, но, в отличие от него, я могу видеть сквозь стены, а также я могу, посмотрев на человека, сказать, чем он болен, и указать конкретное место на его теле, где притаилась болезнь. Например, у вас, Лаврентий Павлович, язва двенадцатиперстной кишки, вот здесь, – я поднялся со своего места, чтобы показать пальцем конкретное место на его животе.
– Не приближайтесь ко мне и не прикасайтесь, – закричал он, как ошпаренный, вжавшись в кресло.
На этот крик в гостиную вбежали Саркисов и Нелли Ивановна. У Саркисова в руке был пистолет, направленный на меня.
– Хорошо, хорошо! Я не буду к вам приближаться, – примирительным тоном проговорил я, отступая назад.
– Не приближаться ко мне! – громко и истерично кричал Берия. – Никогда! Вы поняли?
– Да, Лаврентий Павлович, понял. Успокойтесь.
– Я вам не этот болван, – он кивком головы, указал на Саркисова. – Мне не нужно знать, когда я отдам концы. В отличие от многих, я управляю своей жизнью сам, а не она мною. И поэтому мне не нужна информация о том, что было или что будет со мной. Будьте добры постоянно держать между нами дистанцию. Всё! Вы свободны! – он приказным голосом выпроводил своих агентов из гостиной.
Ситуация была накалена до предела, поэтому Берия предложил мне прогуляться на свежем воздухе. Продолжая прерванный разговор, Лаврентий Павлович попросил меня продемонстрировать что-нибудь ещё из моих способностей.
Пока мы прогуливались по очищенной от снега дорожке вокруг дома, я мысленно приказал всем сотрудникам, находящимся сейчас на объекте, собраться в караульном помещении для постановки задачи.
А тем временем наш разговор с наркомом зашёл о возможности использования гипноза и методах обучения ему в разведшколах. Тема разговора была интересной и полностью увлекла Берию своими перспективами. Он много говорил, задавал вопросы, внимательно слушал мои рассуждения и предложения. Заканчивая очередной круг прогулки вокруг дома, он внезапно остановился, почуяв неладное. Его глаза начали лихорадочно сканировать пространство вокруг, пытаясь определить направление, откуда исходит сигнал опасности.
– Стойте, Архип Захарович, – приказал он мне, – не могу понять, но что-то здесь не так. Вы чувствуете? Охрана! Её нет на своих местах! – и потом стремительно скомандовал мне: – Архип Захарович, бегом в дом! – и сам мелкими шашками побежал впереди меня.
– Лаврентий Павлович! Да стойте вы! Стойте! – успел крикнуть вдогонку я. – Нет никакой опасности. Вы же сами просили меня продемонстрировать вам что-то необычное. Вот теперь любуйтесь.
– Так это вы убрали охрану? – он недоверчиво посмотрел на меня.
– Абсолютно верно. И вам незачем так волноваться. Вся охрана собралась в караульном помещении и ждёт от вас дальнейших указаний. Так что давайте пройдём в караулку, и вы всё увидите своими глазами.
Когда через пару минут мы вошли в помещение охраны, нашему взору предстала следующая картина. Около тридцати человек с немигающими глазами стояли вплотную плечом к плечу в маленькой комнате лицом к выходу. Мёртвую тишину нарушало лишь тиканье настенных часов.
У Лаврентия Павловича глаза полезли на лоб, когда среди мужчин он увидел затесавшуюся в их рядах Нелли Ивановну с застывшим, как у манекена лицом. Обернувшись ко мне, он недоверчиво спросил:
– Когда вы это успели сделать, вы же всё время были со мной и никуда не отлучались? Разве такое возможно?
Он выглядел растерянным и не знал, что ему надо сейчас предпринять.
– Лаврентий Павлович, подайте им команду, и они придут в себя.
Нарком с опаской повернулся ко мне спиной и громко произнёс: «Вольно!». После чего все в комнате «ожили» и устремили свой взор на наркома. Лаврентий Павлович скомандовал негромко:
– Разойтись по своим местам! – и, не говоря больше ни слова, развернулся и вышел из караульного помещения.
Больше в этот вечер мы с ним не говорили. Через десять минут он покинул объект, попрощавшись со мной кивком головы.
