17
Когда этого требовали обстоятельства, он умел казаться слабым.
И в этом была его сила.
Ким Возенкрафт
— Очень жаль, доктор Гэллоуэй, но она сбежала, — оправдывался по телефону Скиннер, начальник службы безопасности. Ему пришлось признать, что нарушительница его провела, и он был вне себя от возмущения. — Она села в лифт на десятом этаже, но на первом, когда двери открылись, в кабине никого не оказалось. Мы просматриваем видеозаписи, но я думаю, что она уже далеко.
— Ну что ж, тем хуже, — ответил Сэм. Честно говоря, он почти не удивился.
«О черт! — думал он. — Эта шайка безмозглых идиотов даже не в состоянии просто выполнить свою работу».
Эта Костелло явно была опасной. Сэм долго раздумывал, что ему теперь делать. Заявить в полицию? Нет, это рискованно. Если он скажет, что его преследует призрак женщины, умершей десять лет назад, ему просто рассмеются в лицо. Смерть Костелло была официально зарегистрирована, а ее тело погребено. Рутелли опознал ее. Кроме того, у Сэма не было ни одного свидетеля. Всякий раз, когда Грейс появлялась, он был один.
«Но у меня все-таки есть доказательство!» — подумал он вдруг, вспомнив о сайте «Нью-Йорк пост», и бросился к ноутбуку. Он открыл журнал последних посещений, перебрал ссылки от начала к концу и из конца в начало, но не мог найти страницу с сообщением о происшествии на канатной дороге.
У него еще остался револьвер, который он отобрал у Грейс, но какая от этого польза? Кто согласится исследовать отпечатки пальцев, и даже если на оружии будут обнаружены отпечатки Костелло — что это докажет?
Заполняя отчет о происшествии в больнице, Сэм все еще был глубоко взволнован. Он снова и снова думал о том, что сказала Грейс. Разумеется, он не поверил ни единому слову, да и кто бы на его месте поверил? Но во всем этом было кое-что, что не давало ему покоя.
Сэм снова открыл ноутбук и стал записывать по порядку все, что ему казалось странным.
Действительно ли Грейс Костелло умерла десять лет назад? Если да, то кто выдает себя за нее? Если нет, зачем она вернулась на Манхэттен?
Как она могла раньше всех узнать, что Жюльет не погибла в авиакатастрофе? И откуда она знает, что я говорил Федерике на кладбище?
Что на самом деле означают ее слова о том, что она — «посланник»?
И в самом конце он написал:
Насколько эта женщина опасна?
Сэм снова попытался успокоиться и убедить себя, что все это было просто цепью совпадений. Все вместе эти события казались невероятными, но если рассматривать их по отдельности, то все поддавалось логичному объяснению.
Но были еще два вопроса, к которым Сэм без конца возвращался. «Почему появление этой женщины так взволновало меня и почему мне кажется, что она не лжет?» Этого он записывать не стал. Нет, он должен взять себя в руки. Должен разумно оценивать происходящее. Все это следует рассматривать с точки зрения медицины. Сэм взял диктофон, включил его и стал записывать:
«Доктор Гэллоуэй. Диагноз пациентки Грейс Костелло, составленный сегодня, двадцать четвертого января, на консультации в больнице Святого Матфея, до того, как она сбежала.
У пациентки выявлены симптомы психотического расстройства: бредовые идеи с мистическим подтекстом, неспособность адекватно оценивать реальность и другие существенные нарушения психики.
Пациентка явно одержима манией преследования. Уверена, что ею руководят некие высшие силы, обладающие практически безграничной властью.
Насколько я могу судить, в момент беседы Г. Костелло не находилась под воздействием наркотиков или алкоголя. Она довольно сообразительна, и очевидно, что маниакальные идеи не повлияли на ее способность рассуждать логически. Я не наблюдаю у нее ни апатии, ни кататонии.
Пациентка категорически не признает того, что больна. В настоящее время не проходит никакого лечения, соответствующего ее заболеванию, которое я определяю как параноидальную шизофрению в стадии обострения.
Тот факт, что пациентка не принимает нейролептики, заставляет опасаться, что она может внезапно перейти от слов к действиям и стать опасной».
* * *
Грейс Костелло вышла из больницы через один из служебных входов. Теперь она поднималась на север по Пятой авеню. Она чувствовала себя в безопасности, затерявшись среди туристов, слонявшихся мимо шикарных магазинов и ярко освещенных зданий. Конечно, некоторый риск все-таки был: в любой момент ее мог заметить кто-нибудь из бывших коллег. Но даже если бы это и произошло, они бы решили, что она просто похожа на их коллегу.
Нет, ей не о чем беспокоиться. Впервые с того момента, как она вернулась, Грейс позволила себе обратить внимание на то, что ее окружало.
Господи, как же ей нравилось жить и работать здесь! Нью-Йорк был самым живым городом на планете. Она знала все его кварталы, все улицы. Здесь все было особенным. Пятая авеню осталась такой же, как прежде. Все та же очередь, чтобы подняться на крышу Эмпайр-стейт-билдинг, два мраморных льва сторожат вход в Нью-йоркскую публичную библиотеку, витрины Тиффани сияют, как во времена Одри Хепберн, повсюду японские туристы, а сумки Луи Вуиттона по-прежнему стоят целое состояние.
Но что-то все-таки изменилось. Грейс не могла сказать, что именно. На Манхэттене стало чище, спокойнее, но дело было не в этом. Вокруг царила какая-то незнакомая атмосфера. Словно город чего-то лишился.
Дойдя до Сорок девятой улицы, Грейс повернула к Рокфеллер-центру, прошла через сад с шестью фонтанами и вышла на эспланаду, расположенную на одном уровне с улицей. Этот комплекс, выстроенный в стиле ар-деко, включал в себя четырнадцать небоскребов, здесь были свои парки, рестораны, торговые центры, даже своя сотня произведений искусства. Это был отдельный город внутри Манхэттена.
Грейс обошла Тауэр-плаза и вошла в кафе. Она села за маленький столик в углу, у огромного окна. Отсюда открывался удивительный вид на каток и знаменитого бронзового Прометея, несущего огонь сквозь струи воды, мимо разноцветных флагов.
Принесли меню, и Грейс вдруг почувствовала, что голодна так, будто не ела десять лет. Так, собственно, и было. Она медленно листала меню, восхищаясь огромным выбором пирогов и пирожных. Ей нравилось все: тирамису, маффины, брауни, вафли, булочки с корицей… В конце концов она заказала кофе латте и торт с тремя видами шоколада, хотя цены ее поразили. Семь с половиной долларов за кусок торта! Видимо, пока ее не было, мир сошел с ума.
Стоял прекрасный зимний день, холодный, но солнечный. Солнце отражалось от полированного льда на катке, заливало террасы, освещало фасады зданий. Грейс долго смотрела на детей, катавшихся на коньках, и чувствовала, как сжимается ее сердце. Она думала о своей дочери.
Каждый год в первый вторник декабря она водила Джоди смотреть, как вспыхивает иллюминация на огромной елке, установленной перед Рокфеллер-центром. Звезда года щелкала пальцами, и более двадцати тысяч лампочек зажигались одновременно. Это было великолепно. Джоди так любила все это, что Грейс и сама стала считать открытие рокфеллеровской елки лучшей нью-йоркской традицией.
Она порылась в карманах куртки. Бумажник был на месте, и в нем лежало то же, что и десять лет назад. Впервые после возвращения Грейс решилась взглянуть на фотографию дочери, и ее кожа тут же покрылась мурашками. Нет ничего более обманчивого, чем фотография. Мы думаем, что навсегда запечатлели счастливый момент, а на самом деле лишь прибавляем грусти, которой и так хватает в этом мире. Мы нажимаем на кнопку, а счастливое мгновение уже закончилось.
Грейс почувствовала, что на глазах у нее выступили слезы, и быстро вытерла их салфеткой. «Не время раскисать!»
У нее нет права поддаваться эмоциям. Ее послали сюда, чтобы она выполнила задание. Ее выбрали именно потому, что она была сильной, ответственной и дисциплинированной. Ее выбрали потому, что она была копом, а коп выполняет приказы.
* * *
В двух километрах от кафе, где сидела Грейс, Марк Рутелли патрулировал Центральный парк. Он остановил машину на Девяносто седьмой улице, там, где она пересекает парк, недалеко от баскетбольных площадок и теннисных кортов. С утра он уже опросил более двухсот человек, но так и не нашел никаких следов женщины, которая выдавала себя за Грейс Костелло. Разговор с Сэмом Гэллоуэем произвел на него такое впечатление, что он несколько раз просыпался ночью от кошмаров. Ему снилась Грейс. Она была жива и звала на помощь.
Конечно, он прекрасно понимал, что этого не может быть. Грейс умерла, он знал это лучше, чем кто-либо другой. Но достаточно было одного разговора, чтобы все снова поднялось на поверхность — сильные чувства, горечь, грусть…
У них с Грейс были непростые отношения. В то время Марк Рутелли пользовался у женщин большим успехом. У него была бездна обаяния и уверенности в себе, и, отправляясь с коллегами на субботнюю вечеринку, он редко возвращался домой один.
С Грейс все было иначе. Марку так и не хватило смелости признаться ей, что он ее любит. Иногда ему казалось, что она тоже влюблена в него, но он не был уверен. И главное, он чувствовал, что не вынесет отказа, потому что слишком сильно любил ее. Он очень боялся, что Грейс заметит это, обнаружит его слабое место, и скрывал свои чувства. Он вел себя как крутой мачо, которому неведомы чувства. Так он и застрял в той роли, которую выбрал сам, — в роли хорошего друга, на которого всегда можно положиться.
И в конце концов Грейс надоело ждать. Она уже некоторое время встречалась с одним лейтенантом из 4-го округа. Рутелли думал, что она делает это, чтобы заставить его ревновать и вынудить сделать признание, но и тогда он не решился открыть ей свое сердце. Он решил отступиться от Грейс, и их дружба едва не оборвалась.
Грейс совершенно не нужен был этот лейтенант из 4-го округа, просто она была беременна. Она мечтала о ребенке, и ее не пугали перспективы растить его одной. Но Рутелли, который хотел быть только первым, больше не делал попыток сблизиться с Грейс.
Он никого больше не полюбил, и его самым горячим желанием было оказаться в тот вечер на месте Грейс Костелло. Пуля, убившая Грейс, убила и его. Трещина в его душе превратилась в бездонную пропасть, а сам Марк Рутелли стал человеком, которого пожирает ярость.
Иногда, в особенно тоскливые вечера, он напоминал себе, что Грейс так никогда и не узнала о его истинных чувствах к ней. Это было его единственным утешением, этим он гордился больше всего.
* * *
Грейс пила кофе. Она убрала фотографию в бумажник и решила больше не смотреть на нее. И никаких попыток увидеться с Джоди. Она здесь для того, чтобы исправить ошибку, а не для того, чтобы внести еще большую сумятицу.
Кроме того, она знала, что уже не была той Грейс, которая погибла десять лет назад, хотя внешне ничуть не изменилась. Однако с тех пор, как она вернулась в Нью-Йорк, воспоминания о прошлой жизни то и дело настигали ее, словно она приходила в себя после комы. Она внимательно прочитала газетную статью, которую откопал Сэм Гэллоуэй, где кратко описывались обстоятельства ее гибели. Она не могла вспомнить, кто ее убил и как это произошло. Но она тут не для того, чтобы это выяснять. Перед ней четко поставлена задача, и ничто не помешает ей выполнить порученное.
Вдруг Грейс увидела за окном девочку лет пятнадцати на роликах, которая пускала мыльные пузыри. Легкие и прозрачные шары летели к окну и лопались, коснувшись стекла. Неожиданно для самой себя Грейс приветливо помахала девочке, и та улыбнулась ей. На зубах у нее были брекеты.
Как бы Грейс ни старалась думать о другом, единственным, что ее по-настоящему занимало, была Джоди. Где она, что с ней?
* * *
Рутелли сел в машину и захлопнул дверцу. Он дежурил, и до вечера было еще далеко, но ему ужасно хотелось выпить. Второй раз за день он вспоминал подробности разговора с молодым врачом. Прекратить пить? Если бы это было так просто! Он уже как-то пытался, и у него начались галлюцинации. Он видел ящериц, варанов и игуан, которые пожирали его внутренности, грызли руки и ноги. Настоящий кошмар.
Марк Рутелли ехал на юг, вдоль западной части Центрального парка, к площади Коламбус-серкл. Он поправил зеркало заднего вида и увидел собственное отражение. Собственное лицо показалось ему каким-то нечетким, расплывчатым. Что происходит с его жизнью? Будет ли он и дальше каждый день падать все ниже, пока его уже нельзя будет спасти? Он очень этого боялся, а чуда, которое могло бы все изменить, не предвиделось.
«Завязать… Бросить пить… Но ради кого? Ради чего?»
Марк знал, что у него еще осталось достаточно сил. Гнев, который сжигал его изнутри, был не только разрушительным. Иногда от гнева до решимости всего один шаг. И словно чтобы доказать что-то самому себе, Рутелли решил не пить до вечера. Пока он обойдется одним кофе.
Не доезжая до Таймс-сквер, он вдруг свернул к Рокфеллер-центру. Остановил машину у тротуара, купил кофе в картонном стаканчике и отправился с ним на Тауэр-плаза. Он не был тут целую вечность. Раньше он любил это место. Несколько лет подряд он приходил сюда с Грейс и ее дочкой полюбоваться на иллюминацию. Рутелли встал у ограждения вокруг катка и долго смотрел на счастливых людей, которые кружили на льду. Родители подбадривали детей, снимали их на видеокамеру, фотографировали. Вокруг раздавались радостные крики, шутки, смех. И все это напоминало ему о его горе.
Если бы он посмотрел направо, в сторону «Харпер-кафе», то, может быть, увидел бы ту, которая занимала все его мысли. В эту минуту Грейс Костелло была всего в десяти метрах от него.
Но он никогда не узнал об этом.
* * *
Погруженная в свои мысли, Грейс также не заметила бывшего напарника. Покончив с тортом, она вышла из кафе через выход на противоположной стороне. Застегнув куртку, она сделала несколько шагов по улице. Становилось холодно. Грейс снова испытала странное чувство, будто в городе чего-то не хватает, но она так и не понимала, чего именно. Она нахмурилась, посмотрела на север, потом на юг. В ее голове стремительно проносились картины нескольких последних дней.
И вдруг ей показалось, что она поняла. Это было невозможно, но все-таки… Не могли же они просто взять и исчезнуть!
Нужно спросить у Гэллоуэя в следующий раз.
* * *
В конце рабочего дня Сэм вернулся в свой кабинет. Уже совсем стемнело, но он решил немного посидеть в темноте у окна. Он смотрел вдаль, туда, где был Манхэттенский мост. Сэм думал обо всем, что сказала ему Грейс. Это было очень странно. Да, утратив связь с реальностью, рассудок нередко выбирает удивительные пути.
Вдруг ему показалось, что он слышит чье-то прерывистое дыхание. Здесь кто-то есть! Сэм зажег маленькую настольную лампу. Ее мягкий свет рассеял темноту.
Никого.
Но Сэм определенно ощущал чье-то присутствие. На краю стола лежали рисунки Анджелы. Он стал их рассматривать, один за другим, сам не зная, чего ищет.
Может быть, в этих рисунках есть какой-то скрытый смысл?
Когда Сэм учился на медицинском факультете, на него огромное впечатление произвела практика, которую он проходил в колонии для несовершеннолетних. Они рисовали только убийства и насилие. Сэм заинтересовался этим явлением и научился анализировать и расшифровывать детские рисунки. Он даже написал об этом статью в медицинский журнал и прочитал множество литературы, посвященной этой теме. В книгах было описано немало сложных случаев. Иногда рисунки говорили о том, что ребенок точно знает, что умрет. Дети изображали свою смерть, как бы предвосхищая то, что произойдет на самом деле, пользуясь последней возможностью отправить весточку своей семье. Как ни странно, но большинство этих рисунков были такими безмятежными, словно дети, достигнув другого берега, победили страх и страдание. Самое большое впечатление на Сэма произвели рисунки детей — узников концлагерей. На стенах бараков они рисовали бабочек.
Думая обо всем этом, Сэм добрался до последнего рисунка Анджелы, перевернул стопку и вдруг заметил маленькие знаки в каждом углу листа — круги, треугольники, звезды.
Он уже видел такие знаки на первом рисунке, который Анджела подарила ему! Он заволновался и полез в карман пальто, чтобы еще раз взглянуть на него. Действительно, на обороте рисунка были те же загадочные знаки.
«А что, если это шифр? Что, если…»
Дверь в кабинет захлопнулась, и Сэм вздрогнул. Только сейчас он заметил, что в помещении так холодно, что его дыхание превращается в пар. Он начал развешивать рисунки Анджелы на пробковой доске. Повесив последний, двадцатый рисунок, он направил на доску лампу. Рисунки сложились в большую абстрактную картину, но в ней просматривались какие-то вполне определенные формы, как на рисунках для детей, где нужно искать животных, спрятавшихся в лесу среди листвы.
Сэм, как зачарованный, не мог оторвать глаз от этой картины. Он то отходил дальше, то приближался, рассматривая ее со всех углов. Он чувствовал, что здесь точно что-то зашифровано. Призыв, просьба о помощи, предупреждение…
Он отошел к окну и снова посмотрел на картину. И разразился про себя страшными ругательствами.
«Черт бы побрал все это!»
Сэм протер глаза, отошел в сторону, потом вернулся обратно. Так, похоже, теперь он сам сошел с ума!
Он выбежал в коридор и направился в служебный туалет. Там он умылся и посмотрел на себя в зеркало, которое висело над раковиной. Он был бледен, и руки у него дрожали.
Через некоторое время Сэм вернулся к себе в кабинет в страшном волнении, полный дурных предчувствий. Он снова подошел к окну, сел на подоконник и посмотрел на картину.
Отсюда было видно, что буквы с искаженными очертаниями на рисунках складывались в надпись. В очень простую и страшную надпись:
ГРЕЙС ГОВОРИТ ПРАВДУ
