21
Свадьба

Я выходила замуж в прекрасный летний день в Амстердаме. На моем горизонте было только одно пятно – моя свекровь. Фрау Шлосс не одобряла мою кандидатуру с того момента, как узнала о моем существовании. Она была сражена горем, что я заберу ее любимого сына, ее любимого Цви. Он сделал мне предложение несколько месяцев назад, когда мы шли по Хампстед-хит.

«Ева, я люблю тебя и считаю, что ты замечательная девушка, – внезапно выпалил он довольно нервно. – Хочешь выйти за меня замуж?»

Если бы это происходило в романе, я бы сразу согласилась, но меня сдерживали две вещи. Мне очень нравился Цви, но я все еще была не очень уверена в своих чувствах – и не знала, за кого хочу выйти замуж. Прошло всего несколько лет с тех пор, как я потеряла отца и брата, и хотя мне удалось переехать в Лондон и восстановить обычную жизнь, я не испытывала глубокой привязанности ни к кому.

Я ответила Цви, что очень рада его предложению, но мне нужно подумать несколько недель и попытаться понять, чего именно я хочу. Мне нужно было посоветоваться с одним человеком.

– Как ты считаешь, за кого мне выйти замуж? – спросила я маму, когда она приехала в Лондон.

В задумчивости она нахмурила брови. Цви представлялся разумным выбором, но был и Хенк в Амстердаме и наша «полупомолвка».

– Думаю, за Цви, – ответила мама. – Он не только хороший человек, но довольно умный и интересный парень. Для тебя очень важно иметь мужа, с которым будет интересно. Хенк – тоже милый мальчик, но, думаю, что Цви – правильный выбор.

Я согласилась с тем, что Цви был умным и загадочным (с таким экзотическим прошлым в Палестине), но на моем пути стояло еще одно обстоятельство – сама мама. Я никогда не говорила ей об этом, но после всего, через что мы прошли, я не собиралась оставлять ее и переезжать в другую страну насовсем. Так что мой ответ был отрицательным.

– Большое тебе спасибо, – сказала я Цви, так как в те дни мы очень вежливо обращались друг с другом, – но я не могу выйти за тебя. Моя мать – вдова, и я хочу быть рядом с ней в Амстердаме.

Не вдаваясь в дальнейшие размышления и не испытывая особых страданий, я вернулась к работе на студии «Вобурн» и продолжила свою обычную жизнь в пансионате миссис Хирш. Цви, казалось, принял мое решение довольно спокойно, хотя сейчас он говорит, что всегда был уверен, что победит меня, потому что я просто не могла противостоять ему. В то время я верила, что ничто не изменит мое мнение, но, конечно, ошибалась.

– Ну, Ева, теперь у меня есть для тебя новости.

Мы говорили с Отто Франком, и он явно нервничал.

Отто приехал в Лондон по делам, и я с нетерпением ждала встречи с ним. Он встречался с моей матерью каждый день в Амстердаме, и она уже рассказала ему о моем отказе Цви. Теперь Отто решил мне что-то сказать.

– Возможно, ты заметила, что мы с твоей мамой стали ближе… Мы влюбились друг в друга, и как только ты наладишь свою семейную жизнь, мы тоже поженимся.

Я была совершенно ошеломлена этими словами. Их глубокие чувства друг к другу были очевидны для всех в Амстердаме в последнее время, но я никогда не думала, что между ними существовало нечто большее, чем просто дружеская поддержка. Многие другие дамы испытывали симпатию к Отто, но он был глубоко привязан к моей матери – и оказалось, что их отношения переросли во что-то большее, чем просто общение и взаимопонимание: это действительно был роман.

Пока я обустраивала свою лондонскую жизнь, Отто писал длинные письма моей матери из своих путешествий по Соединенным Штатам, где содействовал распространению «Дневника» Анны Франк. На этих плотно заполненных страницах он рассказывал ей все, включая то, что он ел и сколько это стоило (он думал, что обед за 99 центов – это довольно дорого). Затем он обещал рассказать ей еще больше подробностей при встрече и планировал переехать к ней после своего возвращения. Вернувшись в Амстердам, моя мама каждый день добиралась до работы на трамвае, а Отто очень трогательно ехал рядом на велосипеде. На каждой остановке мама выходила, и они целовались.

Я была потрясена, но счастлива, что моей матери не придется провести остаток своей жизни в одиночестве. Мои собственные чувства были куда более сложными, но я действительно нежно относилась к Отто и знала, что было бы эгоистично открыто выражать свою обиду за отца.

Одно прояснилось: теперь я была свободна и могла строить свою собственную жизнь и, при желании, принять предложение Цви. Я немного подумала и решила, что дам Цви согласие на его предложение руки и сердца, но при условии, что он сначала спросит разрешения у моей матери. «Она приедет на следующей неделе, и ты сможешь поговорить с ней», – сказала я.

Мама приехала, и на следующий день мы втроем прогуливались по парку Хампстед−хит, где наша семья любила постоянно что-то обсуждать.

Цви выглядел очень напряженным и нервно сообщил маме о своем намерении жениться на мне. Мама дала согласие – но с одним условием. Она просила не увозить меня в Израиль. После всего, через что мы прошли, она не могла находиться так далеко от своего единственного ребенка и, что было вполне вероятно, не видеться со мной в течение долгих лет.

Цви, очевидно, крайне потрясла ее просьба. Я знала, что он очень гордился Израилем и испытывал огромную преданность ему, к тому же считал себя обязанным оказывать помощь в укреплении новой нации. Хотя ему нравилось учиться в Лондоне, как и мне, он никогда не рассматривал этот город в качестве варианта для постоянного места жительства. И конечно, его мать, как и моя, не хотела бы жить за тысячи миль от своего единственного ребенка. Женитьба влекла за собой гораздо большие жертвы, чем он предполагал. Я наблюдала, как он изменился в лице после маминой просьбы, но, сделав большой глоток, согласился.

– Интересно, сколько сейчас времени? – внезапно спросила мама. Мы слишком увлеклись разговором и забыли, что маме нужно успеть на поезд.

Ни у кого из нас не было часов, поэтому Цви побежал к толпе людей и спросил, который час. Я с ужасом наблюдала за ним.

– Посмотри только, как он бегает! – сказала я маме. – У него такое плоскостопие, что он похож на Чарли Чаплина.

Думаю, что мама ответила что-то утешительное, но все же мои чувства относительно замужества были крайне противоречивы, и я не была уверена в том, правильно ли я поступила, приняв предложение.

Мы проводили маму на поезд, и после этого я сказала Цви: «Знаешь, я все еще не уверена, хочу ли выходить за тебя замуж. Я думала, ты спортивный, но – увы. Мне хотелось, чтобы мы вместе катались на лыжах и лазали по горам».

Эти пункты кажутся довольно тривиальными, особенно сейчас, когда я знаю о тех взлетах и падениях, которые влечет за собой долгий брак. Я просто пыталась объяснить то, что у меня было четкое представление о своем будущем муже, и я не знала, может ли Цви стать этим человеком. Это было сродни прыжку в темноту.

Мы разговаривали еще два часа, и Цви страстно утверждал, что мне нужно учиться принимать рискованные решения, и обещал, что он сможет измениться и стать именно тем, кого я бы хотела видеть рядом с собой. Конечно, тогда я была слишком наивна и не понимала, что люди редко когда меняются.

Он переубедил меня, и с чувством волнения и некоторой тревоги с моей стороны, мы назначили дату свадьбы за несколько месяцев вперед. Мы планировали пожениться в Амстердаме. Тем временем, как и планировалось, я должна была закончить работать в студии «Вобурн» и поехать с Цви в Дарвен, чтобы познакомить его со своей семьей.

Я ничего не знала о том, что, несмотря на ее поддержку, мама в письме моей тете советовалась с ней относительно того, подходим ли мы с Цви друг другу или нет, и выражала свое беспокойство по поводу свадьбы.

«Пока она еще не вышла замуж, я не могу в это поверить… Отчаяние придет, когда ее увезут в другую страну. Но я должна подавить свои чувства, и если я пожертвую ими, то надеюсь, что, по крайней мере, она будет очень счастлива…»

Блаженно не подозревая о маминых переживаниях, я была счастлива. В приподнятом настроении я поехала обратно в Голландию, чтобы начать собирать приданое.

19 июля 1952 года мы с Цви поженились в Королевском дворце Амстердама. На свадьбе были моя мама, бабушка, Отто, несколько друзей и госпожа Шлосс.

Мать Цви приехала из Израиля на церемонию и остановилась у нас в Мерведеплейн, пока мы ждали приезда Цви. Он уже объяснил мне, что его мать плохо восприняла эту новость и что она считает его женитьбу ужасной ошибкой. Моя бабушка тоже остановилась у нас в квартире, и после того, как они с мамой легли спать, я подкралась к госпоже Шлосс, чтобы пожелать ей спокойной ночи.

– Наконец-то ты пришла поговорить со мной! – сказала она, и в глазах ее сверкнула нелюбовь ко мне. Она начала перечислять множество причин, по которым я не должна разделять ее с любимым сыном. Это был ужасно неловкий момент. Я хорошо знала, что, соглашаясь на просьбу моей мамы, Цви тем самым ранил свою семью, но при этом я не могла не чувствовать, что его мать ведет себя бесчувственно.

В день свадьбы мои мама и бабушка сияли от радости со слезами счастья на глазах, а моя свекровь горько плакала, утираясь платком. Она наблюдала за церемонией с таким выражением лица, будто страдала от сильного расстройства желудка.

К сожалению, она приготовила нам еще один сюрприз.

– Смотри! – сказала она, раскрывая свой паспорт. – Я получила визу в Швейцарию и поеду вместе с вами в медовый месяц. Я уже собрала вещи!

Глубоко вдохнув, я отвела Цви в другую комнату и сказала: «Твоя мать не поедет с нами в медовый месяц! И о том, что она не едет, сообщишь ей ты!»

Бедный Цви… После уединенного и очень неприятного разговора с матерью он вернулся, и мы сфотографировались все вместе. После первой брачной ночи на голландском побережье мы отправились на поезде в Швейцарию.

С детства горы были для меня волшебством, и мне не терпелось разделить это удовольствие с моим новоявленным мужем.

В первое утро нашей поездки я решила ограничиться ближайшим кресельным подъемником, чувствуя себя экстатически счастливой, наслаждаясь свежим воздухом и альпийскими пейзажами. Когда подъемник стал двигаться все выше и выше, а земля осталась далеко внизу, я посмотрела на Цви и удивилась, потому что он крепко вцепился в поручень. Его глаза были закрыты, и на лбу выступил пот.

– Что случилось? – спросила я.

– Я не могу смотреть вниз, – ответил мой муж. – Когда мы приедем?

Вскоре мы доехали, и я спрыгнула с подъемника, озадаченная тем, что Цви так боялся высоты. Впереди была извилистая горная тропа, которая вела все выше и выше, а мне всегда так нравилось подниматься в горы. Я шла вперед, чувствуя жаркие солнечные лучи на лице, и остановилась, чтобы полюбоваться на альпийские цветы, которые мы с семьей раньше всегда собирали. Рядом со мной из-за горы открывался великолепный вид на долину. Я чувствовала себя в своей стихии. Но в какой-то момент я поняла, что слышу только скрип своих ботинок на тропинке и оглянулась назад. Куда же делся Цви?

«Ева… Ева…» – донеслись до меня его окрики. Когда я вернулась, то увидела, что он обхватил руками огромную скалу. Выглядел он так, будто слился с ней всеми фибрами своего существа, и дрожал. Он протянул мне руку.

«Я не могу идти дальше. Я не могу идти вперед и не могу вернуться. Помоги мне!»

Я сконфуженно взяла его за руку и медленно повела вниз по горной тропе.

Позже с Цви произошел еще один инцидент: он поел жирной тушеной баранины, и всю ночь его сильно тошнило.

– Ужасно себя чувствую, – стонал он, сжимая живот, а я лежала в темноте в ту жаркую летнюю ночь, размышляя об этом странном человеке, за которого вышла замуж.

В отличие от современных пар, которые перед тем, как пожениться, долго живут вместе, мы не очень хорошо знали друг друга, и наши отношения до женитьбы были абсолютно платоническими. (Цви думал, что дети рождаются из пупка женщины.) Брак стал для нас путем настоящих, а иногда и удручающих открытий. Я думала, что Цви такой же, как мой папа, потому что они были немного похожи, и предполагала, что все мужчины такие же активные и энергичные. А то, что Цви спортивный, я подумала потому, что однажды через окно в спальне видела, как он чистил пару походных ботинок – серьезное основание для такого вывода! Теперь же мне пришло в голову, что, скорее всего, Цви совсем не похож на моего отца.