Имманес походил на андроида. Сидел на приваренном к полу стуле, по-детски поджав ноги, и без особого любопытства рассматривал белые стены, белый потолок и легионера, нависшего над ним. Никакого страха. Вообще никаких эмоций. Как будто совсем не он переломал руки и ноги четверым легионерам при поимке. Просто мальчик, который сидит и думает о своем.

Луций тоже думал о своем.

Об удобной мебели в кабинете отца в бункере 1–1. О белоснежных складках отцовской тоги. Ни следа грязи или, например, рвоты, в которых лежали тела патрициев Четвертой. О стыде, когда он произнес это ненавистное «прошу», а отец скривился так, будто учуял вонь. О молчании, прерываемом далеким хохотом и музыкой. Первый бункер праздновал победу, политую чужой кровью. Молодцы, отсиделись.

«Твоя месячная зарплата – это стоимость одного моего завтрака, – так сказал он, когда Луций предложил все свои деньги. – Не позорься».

Луций сказал, что бросит работу. Что сделает все. Будет ряженой марионеткой, послушным сыном, о котором отец так мечтал. Красивой собачкой для выгула на приемах.

Что угодно ради спасения одной марсианки.

Странно, что в итоге отец не воспользовался этим шансом. Больше их у него не будет.

– «Они прилетят снова», – крик из комнаты для допросов привел Луция в чувство. – Что это? Вы собираетесь атаковать снова? Какие системы?

Имманес смотрел на Энцо, как Луций когда-то – на картину одного известного художника. Картина была полное говно.

– Посылать Беа на Землю было ошибкой, – наконец изрек он. – Беа нестабильна, она не в себе…

– Да что ты говоришь, – проворчал Луций.

– … Слишком вовлечена эмоционально в происходящее. Слишком много эмпатии.

Много эмпатии? У I-45? Да уж. Имманес и люди и правда были очень разными.

Энцо прошагал по комнате. У зеркального стекла между допросной и комнатой наблюдения развел руками. Мол, что мне с ним делать?

Идиот.

Луций вдавил кнопку некса на ушной раковине.

– Поменьше эмпатии, Двести Шесть, – сказал. – Повтори вопрос.

Энцо нехотя кивнул и вернулся к имманес, сцепил руки за спиной.

– Что значили ее слова перед смертью?

Имманес вскинул тонкие брови и рассмеялся. Этот смех прозвучал совсем некстати.

– Перед какой смертью? Она не умерла, – сказал он, и Энцо вздрогнул, как от удара. Он склонился к носу имманес, занес кулак. Со свеженабитого орла на запястье капала кровь – похоже, успел где-то содрать болячку.

– Не морочь мне голову, тощий ублюдок! – проревел он. – Она взорвалась вместе с половиной ваших кораблей.

– Нет. Нет, – продолжал качать головой имманес.

– Осторожнее… – пробормотал Луций, и стоящий рядом Юлий Ветурий указал двум легионерам на дверь в допросную. Те заняли позицию, готовые в любой момент ворваться. Еще не хватало потерять единственного оставшегося в живых имманес. Его предстояло доставить в системы Ядра, императорские лаборатории жаждали разобрать его на кусочки.

– Где она тогда?! – заорал Энцо. – Где?!

Имманес поднял обманчиво худую руку – о, Луций знал, как легко этими руками они ломали людям кости, – и коснулся впалой груди.

– Здесь. И здесь, – он коснулся лба. – Тысячи перерождений мы остаемся вместе, и останемся сейчас. Ты никогда этого не поймешь. Мозг биоматериала слишком слабо развит, чтобы осознать процессы, происходящие между имманес…

На этом имманес получил в зубы от биоматериала по имени Энцо. Энцо в свою очередь получил нейтрализатором от влетевших в допросную легионеров, а Луций, глянув на все это, сплюнул и вышел в коридор.

Некс кольнул ухо трелью сигналов. Внешняя линия. Луций тронул мочку и оперся на стену.

– Центурион Луций Цецилий.

Пару мгновений Луций прикидывал, какого именно марсианина и какое дело трибун имеет в виду.

– Так точно, – ответил на всякий случай.

– Не имею права. Согласно указу от седьмого июля этого года за самоотверженную помощь в освобождении Солнечной системы марсиане получают равные права с легионерами, являющимися гражданами Римской Империи, включая доступ к секретным делам с разрешения центуриона. Я свое разрешение дал.

– Я понимаю, что это – императорский указ, трибун. Прямиком из Ядра, – ответил Луций и оборвал связь. Где он был, тот Марк Валерий, когда легионеров Четвертого расстреливали и сжигали? В каком бункере отсиживался? А он по-любому отсиживался, по одному его тону было понятно.

Немного подумав, Луций сунулся обратно в допросную и поманил Юлия. Тот вышел, без малейшей эмоции на смуглом лице. Вылитый пленный имманес, только ростом выше и кожа темнее, невольно отметил Луций. Вокруг могли падать шаттлы, стрелять легионы, жрать инферио, а Юлий Ветурий оставался спокоен, как бревно.

– Центурион? – безо всякого выражения осведомился Юлий Ветурий.

Луций до сих пор не привык к такому обращению. Каждый раз хотел поправить. К тому же, как он подозревал, Юлий был не совсем подчиненным. Поэтому принятое им решение казалось особенно правильным.

– Остаешься за главного, – ответил он. – Я в отпуск на месяц. Командованию сообщу сам.

За время службы у него накопился, наверное, целый отпускной год. Как-то руки не доходили, да и делать в эти самые отпуска было совершенно нечего.

Теперь же все изменилось.

Юлий Ветурий смотрел на него серьезно, между бровей пролегла складка. Серьезный, как заключенный перед крио.

– Вы не будете присутствовать на триумфе Клавдия Нерона?

По правде говоря, Луция тошнило от Нерона. Кто-то сливал «псам» информацию, и этим кто-то наверняка был бывший трибун. Перед нападением на бункер появилась информация о связи Клавдия с «псами». Что номер-слуга оказался его внебрачным сыном.

Луций этому не удивился. Почему нет? Таких случаев было много в его практике. Вот только доказательств пока не было, иначе Клавдий давно бы отправился в крио за предательство и соучастие в массовых терактах.

А теперь планировали его триумф, как победителя? Нашелся победитель, всеми правдами и неправдами старался помешать Луцию убить девчонку. Которую в итоге убил ее же приятель, Двести Шесть. По крайней мере, такова была официальная версия. Ему даже дали наградной браслет.

Как странно иногда поворачивается жизнь.

– Обойдусь без шествий и триумфов, – ответил Луций.

Юлий Ветурий кивнул.

– Принято, центурион. Приятного вам полета.

Луций салютовал, дождался ответного салюта и зашагал к лифтам.

Его полет вряд ли будет приятным.

Одеяние триумфатора тяжелое до безобразия. Вышитая туника, пурпурная тога, неудобные туфли. Лавровая ветвь в одной руке, скипетр с орлом в другой – проклятье, Клавдий напоминает самому себе ряженого в театре. Он еле выдержал все подготовительные процедуры: ритуальное омовение и благословение жреца в храме. Но теперь предстоит главное – дотерпеть до храма Юпитера на верхнем уровне.

Вверх, по развалинам Первой курии, на платформе, покачивающейся в трех метрах над толпой. Внизу, под прозрачным стеклом головы – рыжие, светлые, темные. Все смотрят на него, как на зверя в зоопарке.

– Io triumphe! – кричат они.

– Ты – всего лишь смертный, – шепчет помощник за его спиной.

Он держит над головой Клавдия лавровый венок. Лицо кажется знакомым, скорее всего, кто-то из легионеров, но Клавдию слишком жарко и тяжело, чтобы вспоминать. Пот струится по телу, до смерти хочется почесать спину. Хотя бы вот этим самым скипетром с орлом на конце.

Скорей бы форум.

– Io triumphe!

– Ты – всего лишь смертный.

Когда имманес впервые связались с «Псами», Клавдий им не поверил. Ни «Псам», ни пришельцам. Слишком уж красиво те пели. Про помощь, освобождение. Всего-то следовало найти одну девчонку. Если бы идиот Аларих не решил, что может использовать ее в своих целях… Может, тогда все было бы по-другому.

– …triumphe!

– … смертный.

Девять-Девять-Два, несносный мальчишка. Теперь он прячется где-то в тоннелях. Клавдий в юности был таким же: упрямым, взбалмошным и сильным.

Ничего, теперь, с новым законом, мальчишку можно протолкнуть в помощники при Сенате. А, может, и в сам Сенат. Конечно, про вшивых друзей из «Псов» ему придется забыть… Хотя их тоже можно использовать.

Венок ложится на его голову. Нерон хочет повернуться, сказать нерадивому помощнику, чтобы не расслаблялся и держал до конца.

– Император знает о ваших заслугах, – говорит помощник, и грудь пронзает тонкая боль. Сперва она слабая, как укол, а затем разливается по телу. Легкие наполняет жидкость, Клавдий Нерон падает на спину. Венок, чуть прокатившись, замирает у ног убийцы.

Тот стоит, подняв руки. Точки прицелов бродят по его спокойному лицу, под закатанным рукавом чернеет клеймо. Имперская служба квесторов, успевает разглядеть Клавдий. Надо же, они узнали.

– Старший квестор Юлий Ветурий, Управление Ядра, – кричит убийца. – Действую на основании лицензии, выданной Императорским домом. Консул Клавдий Нерон устранен на основании закона о государственной измене. Если позволите, я покажу собранные мной данные…

Луцию не хватало воздуха. Странно, все системы работали исправно, сопло вентиляции дуло прямо в лицо, а дышать все равно было тяжело.

Хотелось «гелиоса», которого не было в радиусе нескольких тысяч километров. Этот радиус постоянно увеличивался по мере того, как корабль удалялся от Земли.

И пункт назначения до сих пор не был задан.

– Куда бы ты хотела полететь? – спросил он, развернувшись к Бритве. Та подняла на него спокойный взгляд.

– Куда-нибудь, откуда не видна эта блядская система. Желательно за пределы Империи.

– У нас не хватит топлива, – мягко напомнил Луций.

Бритва закусила трубочку, сжала пакетик с вином и всосала разом треть. Обритые перед операцией волосы теперь отросли и падали на лоб завитками. Красноватые блики габаритных огней освещали лицо с одной стороны, другая же половина находилась в глубокой тени – свет в рубке они выключили, создав тоскливое подобие интима. Все вместе производило жуткое впечатление, и Луцию захотелось опустить шторку иллюминатора. Оказаться в полной темноте, где можно только чувствовать.

– Лет десять не водил трансгалактические, – он разбил тишину.

Если точнее, последний опыт его вождения трансгалактического корабля был в академии, на тренажере.

Бритва вскинула бровь.

– Ну ты меня успокоил.

– Ничего сложного, – сказал он как можно увереннее. – Все делает автопилот.

Дерьмо, снова ляпнул что-то не то…

Луций отвернулся к панели управления. Щелкнул тумблерами и выставил маршрут. Была одна система, куда он летал еще в детстве: сплошь снега и водопады, а на склонах гор дышали теплом и дымом гостевые дома, вытапливали проталины. Луций смутно помнил свой восторг, когда впервые провалился по колено в сугроб. Он никогда не видел столько замерзшей воды, а там она падала с небес, таяла на языке…

Снова повисла тишина, вдруг понял он. В последнее время такое случалось все чаще.

– Ты помял мой аэроцикл, – напомнила Бритва.

– Я куплю тебе новый.

– Мне не нужен новый, мне нужен мой.

Она обожгла взглядом и крутанулась в кресле, спрятав лицо. Вообще вела себя странно с самого вылета, напряженная, как сжатая пружина. Может, и не нужно было ее увозить? Может, стоило оставить в покое, вдруг именно этого она хочет? Луций окончательно запутался.

Дерьмо.

Он проверил настройки автопилота. Ближайшие сутки вмешательство человека не требовалось.

Бритва допивала вино, повернувшись к нему спиной. Смуглое плечо под лямкой майки тускло блестело, жилка на шее подрагивала. Захотелось прижаться к ней губами, почувствовать биение языком. Пропустить тугие кудри через пальцы…

– Можно я отдам натурой? – спросил Луций.

Койка в каюте служебного челнока была рассчитана на одного, поэтому прижиматься пришлось тесно. Луций не был против. Амортизационный гель холодил вспотевшие спину и задницу. Бритва наоборот грела, обвив его тело ногами, прижалась горячим лбом к его плечу.

– Давай представим, что не было войны, – Луций услышал шепот и тут же выпал из наплывающей дремоты. – На этот месяц. Или на одну ночь. Что я из знатного рода патрициев, а ты много зарабатываешь.

Она провела кончиками пальцев по его животу. Луций поежился от щекотки, уставился в низкий потолок. На нем ровно зеленели индикаторы состояния челнока. Мерно гудела вентиляция.

– И мы лежим в спальне нашего особняка на верхнем уровне, скажем, Второй курии…

– Лучше Четвертой, – перебил он, чувствуя, как что-то заунывно щемит в груди. – Подальше от центра.

Подальше от его семьи.

Бритва хмыкнула.

– Хорошо, пускай будет Четвертой. И у нас есть дети. Или, может, мы ждем ребенка.

– Да. Хорошая мысль.

Повисла тишина. Тягостная. Луция от нее тошнило.

Что теперь? Промолчать или что-то сказать? Ни одной дельной мысли в голове. И что дальше, после поездки? Разойтись своими дорогами: номера налево, патриции направо, так? Продолжить жить по накатанной, бессознательно, в полубреду. Отмечать смену дней, дежурств, времен года.

Он не хотел обратно. Он не вернется в душный ящик квартиры. Не потеряет Бритву, только не снова. От одной мысли об этом внутри вспучивалось животное, чистое бешенство.

Луций приподнялся на локтях, навис над Бритвой. Завитки ее волос снова пахли сладким табаком и маслами. Не химией, как после криокапсулы. Не лекарствами, как в палате больницы в Центральной курии. И кожа не была серой, с налетом регенератора. Теперь она стала прежней. Той самой марсианкой. Коллегой. Другом. Женщиной.

Самой настоящей из всех, кого доводилось встречать.

– Выходи за меня, – сказал он.