Я не выдержал и расхохотался. Великие боги! Неужели и Один, властелин Асгарда, наш Генерал, Создатель Девяти Миров, Повелитель Рун, Летописец древности, оказался в столь унизительном положении, что был вынужден занять тело какого-то убогого юнца, представителя племени Людей, который, судя по всему, даже нормально ходить не может?..

– На самом деле ходить я как раз могу, – возразил Эван, – но только когда у меня «хорошие дни». – И он принялся с совершенно излишними подробностями объяснять мне, каково в данный момент его физическое состояние, и что для него «хорошие» или «плохие» дни, и в чем суть его лечения, и до чего мучительна эта непреходящая боль в суставах… Слушая его, я судорожно рылся в памяти Попрыгуньи, пытаясь отыскать некую точку отсчета в ее дружбе с Эваном.

Но Попрыгунья вместе со своими воспоминаниями ухитрилась забиться в самый дальний уголок своего ментального пространства и, свернувшись там клубком, без конца повторяла: «Все равно этого быть не может!» и «Да пошли вы все на фиг!». К сожалению, ни одна из этих фраз никак не могла мне помочь в нынешнем, весьма затруднительном положении.

– И давно ты в этом мире? – наконец спросил я.

– Достаточно давно, – сказал Один.

– А как ты сюда попал?

Он пожал плечами.

– По-моему, примерно так же, как и ты. По реке Сновидений, которая, как известно, пересекает все миры – и существующие, и существовавшие, и те, что еще только могут когда-нибудь возникнуть. – И Один так ласково мне улыбнулся, словно был мне любящим братом или закадычным другом. – Величайшие умы этого мира воспринимают реальность как некое древо с роскошной кроной, в ветвях которого содержатся сведения обо всех возможных результатах любого из возможных деяний. Не правда ли, весьма похоже на наши представления о мире?

– Это же Иггдрасиль! – воскликнул я. Ну да, это был самый настоящий Иггдрасиль, Мировое Древо, к ветвям которого – согласно древним преданиям – подвешены все Девять Миров.

Генерал улыбнулся.

– Быстро соображаешь. На первый взгляд здешний мир может показаться весьма отличным от того, который мы покинули, однако у них много общего. Недаром даже здешние названия наук подозрительно созвучны с рунической терминологией асов. И вообще, в обоих этих мирах очень многое пересекается, а немалое количество элементов и вовсе являются общими. – Один широким жестом повел рукой, как бы охватывая весь Молбри. – Возьми хоть этот городок. Согласно теории множественности миров, непременно должна существовать некая версия и самого этого городка, и его обитателей в любом количестве альтернативных миров. Возможно, и в нашем с тобой прежнем мире она существует.

– Хм… – Что ж, это, по крайней мере, звучало ничуть не менее правдоподобно, чем та теория создания мира, которую меня когда-то заставили усвоить (она, если не вдаваться в ненужные подробности, состояла в том, что весь процесс Созидания происходил благодаря некой гигантской корове).

– Мало того, – продолжал Один, рассеянно гладя лохматого белого пса, так и льнувшего к его ногам, – согласно еще одной теории – она здесь именуется «квантовой» и в том числе включает некое условное понятие «кошка в коробке», которая одновременно и жива, и мертва, – наши боги и сейчас вполне могут быть как живыми, так и мертвыми. Эван обладает достаточными знаниями в подобных областях и поделился этими знаниями со мной.

– А мне кажется, – возразил я, – что здешняя наука – это самая большая свалка всевозможной информации, о какой мне довелось слышать с тех пор, как Мимир Мудрый, лишившись своего тела, вернулся в Асгард из Ванахейма.

Один улыбнулся. Когда-то мы прозвали его Молчаливым, но сегодня он был прямо-таки невероятно разговорчив – я, во всяком случае, никогда его таким не видел с тех пор, как он вытащил меня из царства Хаоса. Наверное, думал я, на нем сказалось длительное пребывание в Нифльхейме, где он вновь открыл для себя такое удовольствие, как умная беседа.

– Нам, собственно, нужно понимать одно, – сказал он. – То, что миры существенно расширились, а в связи с этим возникли такие возможности, каких мы никогда даже и не предполагали.

– Например?

– Например, возможность вернуться в наш мир. И восстановить свой божественный статус. И отыскать друзей и соратников.

Я не выдержал и рассмеялся ему в лицо.

– Наших друзей? Погоди минутку, а это не те ли самые ребята, что прирезали моих сыновей, затем устроили на меня загонную охоту, а потом бросили в темницу?

– Прошлые обиды, – пожал плечами Один. – Ты дал клятву.

Я немного подумал и спросил:

– Но если – по определению – каждая из бесчисленных ветвей Мирового Древа являет собой по сути один из множества возможных исходов одного и того же деяния, тогда и данная конкретная реальность вполне может оказаться такой, где я имею полное право преспокойно нарушить свою клятву и продолжать жить дальше, богатый и счастливый, где-нибудь на тропическом острове?

Один покачал головой.

– Нет.

– Почему ты так уверен?

– Потому что у меня имеется план.

Ну естественно! Когда это у нашего Генерала не имелось плана?

– И, осмелюсь предположить, согласно твоему плану, мы продолжаем счастливо существовать в нашем нынешнем обличье, никуда не сходя с избранного пути, дабы не встретиться, скажем, с гигантскими змеями, или с повелителем Хаоса, или еще с чем-либо столь же ужасным, способным легко нарушить равновесие, установившееся в нашей жизни?

– Да, но не совсем, – уклончиво ответил Один.

– Вот как? И что же с нами случится?

– Мы умрем. А может, и не умрем.

– Ну прямо гора с плеч, – язвительно заметил я.

Он только усмехнулся. Даже при полностью изменившемся обличье усмешка его осталась узнаваемой; я бы, во всяком случае, сразу ее узнал где угодно. Такая усмешка обычно появлялась на лице нашего Генерала, когда в карманах у него было пусто, – это была усмешка азартного игрока, который намерен поставить на кон свою последнюю монету.

– Представь себе, что этот мир и твое временное тело, – сказал он, – это и есть та коробка, в которой влачит свое жалкое существование упомянутая кошка, которая еще не совсем мертва, но уже и не совсем жива. Если план сработает, эта кошка выберется из коробки на волю и останется жива. А мы получим возможность все начать сначала.

– А если она, эта кошка, уже умерла? – спросил я. Честно говоря, вся эта чушь насчет полумертвых кошек начинала действовать мне на нервы.

Один – или, может, Эван? – пожал плечами.

– Ну, умерла так умерла. В любом случае она не может вечно оставаться в коробке. Да и мы с тобой никогда не были предназначены для жизни в столь тесном пространстве.

Я задумался. В рассуждениях Одина явно был смысл. Жизнь без страданий – новшество весьма приятное, однако эта новизна вскоре померкнет. И, как я уже догадывался, мне будет не хватать тех вещей, благодаря которым я и стал Локи – моего прежнего обличья, моей магической силы, моих рун, моих заклинаний. И потом, долго ли проживет Попрыгунья? Ну лет пятьдесят. Ну от силы семьдесят. А мне-то что тогда делать? Куда деваться? Вернуться в Нифльхейм? Или в Хель, где я могу хоть целую вечность провести? Нет, мне требовалось нечто большее. И куда более постоянное.

– И ты полагаешь, что мы сможем вернуться домой? – снова спросил я. – Неужели такое возможно?

Он снова пожал плечами.

– Думаю, да. Мне кажется, мы даже сможем вернуться именно в то место, где некогда высился наш ныне разрушенный Асгард. Так сказать, к истокам могущества асов. – Он помолчал, явно давая мне время, чтобы я смог хорошенько проглотить наживку, – я прямо-таки видел эти «рыболовные крючки» с сочной наживкой, они торчали буквально из каждого утверждения Одина, и все же я не устоял: наживка оказалась слишком соблазнительной.

Восстановить заново наш мир! Расставить всех по местам, точно фигуры на шахматной доске… Заново отстроить Асгард… Освободить богов; начать жизнь сначала, начисто забыв о прошлом и следуя отныне только новому сценарию…

– Ну что, Капитан, ты в моей команде? – помолчав, спросил Один.

Я пожал плечами.

– Пожалуй, да.

– А как себя чувствует твое запястье?

– Мое запястье? – удивился я. – При чем здесь мое запястье?

– Просто мы собираемся участвовать в игре «Asgard!», – сказал Один, сверкнув улыбкой, – и на этот раз доведем игру до конца. То есть до того момента, когда здесь во плоти появится и мой сын.