НА СТЕНЕ В СПАЛЬНЕ Роуэн вел счет. Но не счет дней, а счет смертей. Каждый раз, когда он дрался с Годдардом, он побеждал, и каждый раз, в порыве ярости, Годдард убивал его. Постепенно это стало поводом для шуток.

– Что вы используете сегодня, ваша честь? – спрашивал Роуэн, превратив прозвище «ваша честь» в насмешку. – Неужели нельзя придумать что-нибудь поумнее?

Счет достиг четырнадцати. Лезвие, пуля, грубая сила – Годдард использовал все способы убийства. Все, кроме яда, который сам Годдард недолюбливал. В теле Роуэна Годдард минимизировал действие болеутоляющих наночастиц, чтобы тот испытывал максимальную боль. Но даже при этом Годдард бывал так взбешен проигрышем, что убивал Роуэна слишком быстро, избавляя его от значительной доли страданий. Роуэн готовил себя к боли, начинал считать до десяти, но умирал значительно раньше, чем заканчивал счет.

«Гипероблако» вступило в контакт с Роуэном как раз перед его четырнадцатым возрождением, так как, хотя Рэнд и полагала, что восстановительный центр, куда отправляли Роуэна, находился вне сети, это не вполне соответствовало истине. Роуэн понимал, что «Гипероблако» явилось ему не во сне, поскольку контакт отличался ясностью, недоступной обычным снам. Роуэн был резок и нетерпелив. Потом он сожалел об этом, но сделать уже ничего не мог. Оно поймет. «Гипероблако» ведь – одно сплошное понимание и сочувствие.

Главное, что вынес Роуэн из этого короткого разговора с сущностью, которая управляла миром, состояло совсем не в том, что он сможет изменить мир. Главным было осознание того, что пока он этого не сделал. Сколько бы недостойных своего звания жнецов он ни убил – все оставалось по-прежнему. Фарадей был прав: нельзя повернуть прилив вспять, просто поплевывая в море. Нельзя полоть уже засеянное поле. Возможно, если сам Фарадей найдет утраченные записи Основателей, это изменит мир гораздо быстрее, чем простое убийство плохих жнецов.

Когда Роуэн открыл глаза после четырнадцатого воскрешения, его ждала Жнец Рэнд. До нее никто не приходил. Вскоре явится сестра, проверит наличие жизненно необходимых функций, притворится любезной, а затем вызовет охранников, чтобы те забрали Роуэна. Но на этот раз все было по-другому.

– Почему ты здесь? – спросил Роуэн. – Сегодня мой день рождения?

И он понял, что это вполне могло оказаться реальностью – между восстановлениями пролетело столько дней, что он уже не был уверен в текущей дате.

– Как тебе это удается? – спросила она. – Ты раз за разом возвращаешься настолько готовым к поединку, что я уже ничего не понимаю.

Она встала.

– Ты давно должен был сломаться, – сказала она. – Но все не ломаешься. Что происходит?

– Мне доставляет удовольствие рушить ваши планы.

– Пусть он выиграет, – сказала она. – Это все, что от тебя требуется.

– А что потом? – спросил Роуэн. – Как только выиграет, тут он меня и прикончит.

Рэнд улыбнулась.

– Нет, – покачала она головой. – Ты нужен ему живым, чтобы во время расследования швырнуть тебя к ногам Совета Верховных Жнецов.

Рэнд выполнила обещание и после того, как Роуэна в первый раз восстановили, рассказала ему о том, что произошло на конклаве. О голосовании на должность Высокого Лезвия, и о том, как Ситра вставила им здоровенную палку в колеса.

– Единственное, что сделает Совет, так это распорядится по-быстрому меня убить.

– Согласна, – кивнула головой Рэнд. – Поэтому лучшее, что ты можешь сделать в эти свои последние дни, так это позволить Годдарду победить. Годдарду. Победить. Позволить…

Последние дни, подумал Роуэн. Похоже, он не очень внимательно отмерял свое время, если осталось всего несколько дней. Расследование было назначено на первое апреля. Неужели эта дата уже приближается?

– Ты бы попросила меня поддаться Тигру, если бы поединок шел между нами? – спросил он Рэнд, и ему показалось, что в лице ее что-то промелькнуло. Тень сожаления, возможно? Искра совести? Роуэн не верил, что она на такое способна, но можно было попытаться заглянуть и поглубже.

– Конечно, нет, – ответила Рэнд. – Потому что Тигр, если бы он проиграл, не стал бы резать тебе глотку или вырывать сердце.

– Слава богу, Годдард не вышибает мне мозги.

– Он хочет, чтобы ты все помнил, – сказала Рэнд. – Помнил все, что он с тобой делает.

Роуэн находил это забавным. Годдард не мог пойти на самые крутые меры потому, что воспоминания Роуэна, содержащиеся в глубинной памяти «Гипероблака», не обновлялись с тех пор, как он вышел из зоны действия сети. То есть, если бы Годдард повредил Роуэну мозг, последние воспоминания были бы о том, как его захватил Жнец Брамс. Память обо всех мучениях, что он претерпел от рук Годдарда, была бы начисто стерта. А нет воспоминаний – нет и мучений!

Глядя на Рэнд, Роуэн пытался понять, какие страдания пришлось вынести ей. Конечно, Годдард не был с ней так жесток, как с Роуэном, но тем не менее в ее глазах иногда сквозила печаль. Боль. Желание. Тигр давно умер, но он все еще был с ней.

– Сначала в смерти Тигра я винил Годдарда, – сказал Роуэн спокойно. – Но это был твой выбор, а вовсе не Годдарда.

– Ты напал на нас, – отозвалась Рэнд. – Сломал мне позвоночник. Из той горящей часовни я вынуждена была выползать на руках.

– То есть так ты мне отплатила, – произнес Роуэн, с трудом подавляя гнев. – Я понимаю. Но тебе ведь его не хватает, верно? Не хватает Тигра.

Это был не вопрос, а скорее наблюдение.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Да, я прав, – сказал Роуэн, глубже забивая занозу в душу Рэнд. – Ты, по крайней мере, хоть наделила иммунитетом его семью?

– Не было необходимости. Родители оставили его задолго до совершеннолетия. Когда я его нашла, он жил один.

– Но ты хоть сообщила им, что он умер?

– А зачем? – ответила Рэнд, и он почувствовал, что она начинает защищаться. – И какое мне, вообще, до этого дело?

Роуэн понимал, что загнал Рэнд в угол, и мог бы позлорадствовать. Но он не стал этого делать – как и в поединке по системе «Бокатор», над прижатым к полу соперником злорадствовать не принято. Положено просто предложить ему сдаться.

– Ужасно, наверное, смотреть на Годдарда и понимать, что он – не тот, кого любишь! – сказал он.

Лицо Рэнд словно заледенело.

– Охранники отвезут тебя, – сказала она. – И если ты еще раз попробуешь забраться мне в душу, не Годдард, а я выбью из тебя мозги.

До окончания всей серии поединков Роуэн умирал еще шесть раз, но ни разу не позволил Годдарду выиграть. Не то чтобы Годдард был совсем безнадежен, но между его телом и головой все еще не возникла достаточно тесная связь, и Роуэн этим умело пользовался.

– Тебе предстоит испытать самое страшное мучение, – сказал Роуэну Годдард, когда тот в последний раз очнулся после процедуры восстановления. – Тебя подвергнут жатве перед Советом Верховных Жнецов, и ты исчезнешь навеки. Ты не останешься даже сноской на страницах истории. Тебя просто сотрут – как будто ты никогда и не жил.

– Думаю, мысль моя покажется сущим кошмаром, – ответил Роуэн, – но я никогда не испытывал неодолимого желания сделать свою жизнь центром существования Вселенной. Я вполне готов и исчезнуть.

Годдард посмотрел на него с нескрываемой ненавистью, которая вдруг на мгновение сменилась сожалением.

– Ты мог бы прославиться как величайший из жнецов, – сказал он. – Бок о бок мы упрочили бы наше присутствие в мире.

Он покачал головой и закончил:

– Нет более печального зрелища, чем зрелище утраченных возможностей.

Роуэн, конечно же, утратил множество разнообразных возможностей, но что было совершено, того не изменить. Он сделал свой выбор и жил сообразно с ним. «Гипероблако» дало ему тридцать девять процентов вероятности того, что он изменит этот мир, а потому его шансы были не так уж и плохи. Сейчас его должны отвезти в Стою, и, если Годдард успешно пройдет через расследование, Роуэн закончит там свои дни.

Но в Стое будет и Ситра.

Если надеяться Роуэну уже не на что, он будет хотя бы думать, что, может быть, увидит ее перед тем, как глаза его закроются навеки.