Глава 32
Скромные до высокомерия
7 ЯНВАРЯ ГОДА ХИЩНИКА, в день, на который был назначен Зимний конклав, утро выдалось холодным, но безветренным. Стужа была естественной – специально для сословия жнецов «Гипероблако» погоду не меняло. Это были времена, когда жнецы жаловались на неудобства климата и взваливали вину исключительно на «Гипероблако», что было нелепо; но некоторым людям обязательно нужен козел отпущения.
Охраны в этот раз было гораздо больше, чем на рядовых конклавах. Обычно стражи просто оттесняли толпу любопытных, чтобы жнецы могли свободно пройти по ступеням в здание, но на этот раз они выстроились плотной стеной, отчего зеваки едва могли различить мантии, шествовавшие вверх по лестнице.
Кое-кто все же попытался прорваться, чтобы сфотографировать какого-нибудь жнеца или прикоснуться к его мантии. Но если прежде охранники просто оттаскивали не в меру разошедшегося зрителя и ограничивались внушением, то теперь они получили разрешение стрелять. И только после того как несколько излишне рьяных зевак были увезены дронами в восстановительные центры, порядок удалось навести.
Как и во всем остальном, мнения жнецов по поводу новшеств в обеспечении безопасности полярно разделились.
– Мне это совсем не нравится, – ворчал Жнец Солк. – Разве эти люди не имеют права лицезреть нас во всем нашем великолепии? Или каждый из них должен ждать, пока жнец явится к нему с кинжалом или револьвером?
Жнец Брамс придерживался совершенно иного мнения.
– За особую заботу о нашей безопасности Его превосходительство Высокое Лезвие достойно аплодисментов, – провозгласил он. – Мы можем быть совершенно спокойны.
Жнец О’Киф саркастически заметил, что следующей мерой могло бы быть строительство подземного тоннеля. И, хотя это была просто шутка, Жнец Карнеги заявил, что это первая здравая мысль, которую О’Киф выдал за долгие годы.
Недовольство росло, и жнецы, еще не успев войти в здание, пребывали во взвинченном состоянии.
– Как только Жнеца Люцифера поймают, все вернется в обычное русло, – говорил уже не один жнец, как будто поимка бунтаря в черной мантии могла быть лекарством от всех бед.
Стараясь забыть на день, что ее зовут не Ситра Терранова, а Анастасия, жнец в бирюзовой мантии пыталась держаться столь же гордо и осанисто, как это делала Жнец Кюри. Пока они поднимались по лестнице, она слышала разговоры про Жнеца Люцифера, но они скорее радовали ее, чем беспокоили. Выходило так, что, говоря о Жнеце Люцифере, жнецы, хоть и ненамеренно, признавали Роуэна одним из их касты.
– Неужели они думают, что, остановив Роуэна, они решат все проблемы сообщества? – спросила она Мари.
– Многие предпочитают не замечать проблем, – ответила Жнец Кюри.
Анастасии не верилось в это, хотя, с другой стороны, искать козла отпущения при решении сложных вопросов было у людей обычным делом с тех давних времен, когда первый пещерный человек камнем разбил голову другому.
Правда состояла в том, что раскол в сообществе жнецов стал глубоким, как рана на теле жертвы, подвергнутой жатве. С одной стороны стояли новые жнецы, которые придумывали самые разнообразные оправдания своим садистским аппетитам, с другой – старая гвардия, которая знала, как следует вести дела сообщества, но не была способна к активным действиям. Две фракции готовы были схватиться не на жизнь, а на смерть, но ни одна из них не могла умереть по определению.
Как всегда, в ротонде, где перед началом конклава жнецы встретились в неформальной обстановке, был подан роскошный завтрак. Сегодня столы ломились от блюд из морепродуктов, приготовленных с удивительным мастерством. Холмы копченого лосося и сельди, горы креветок и устриц на льду, ручного изготовления хлеб и бесконечные варианты сортов сыра – все это взывало к аппетиту жнецов.
Анастасия думала, что есть ей совсем не хочется, но такое обилие отличной еды разбудило бы и мертвого, подняв его к последней трапезе. И все-таки она колебалась, отведать ли ей чего-нибудь или нет: столь патетическое событие, как конклав, не вязалось в ее сознании с поеданием устриц и сыра.
Но остальные жнецы, хороши они были или же плохи, атаковали столы, подобно пираньям, а потому Анастасия сдалась и присоединилась к своим собратьям.
– Это неофициальный ритуал, восходящий к старым добрым временам, – однажды сказала ей Жнец Кюри. – Самые суровые и воздержанные из жнецов трижды в году отдают дань обжорству, причем без всяких угрызений совести.
Мари привлекла внимание Анастасии к стоящим то тут, то там группам жнецов. Нигде расслоение на фракции не было столь очевидным, как в ротонде. От стоящих отдельно новых жнецов исходил ощущаемый почти физически дух вызывающего эгоцентризма – совершенно отличный от атмосферы сдержанного самоуважения, в которой купалась остальная часть сообщества.
– Все мы высокомерны, – сказала однажды Мари. – Но, в конце концов, нас и избрали потому, что мы самые умные и достойные. А потому самое лучшее, что мы можем себе позволить – это быть скромными в нашем высокомерии и высокомерными в нашей скромности.
Анастасия вошла в толпу и, удивленная, остановилась. Как много жнецов стали украшать свои мантии драгоценными камнями в честь Годдарда, своего святого и мученика! Камни, благодаря ему, стали символом новой генерации жнецов.
Когда Ситра в качестве ученика впервые явилась на конклав, среди членов сообщества было гораздо больше независимых жнецов, которые не ассоциировали себя ни с той, ни с другой фракцией. Теперь их становилось все меньше и меньше, так как разделяющая старых и новых жнецов граница превратилась в глубокую трещину, способную поглотить тех, кто не принял ничью сторону. Ситра ужаснулась: даже Досточтимый Жнец Неру добавил аметисты к своей оловянно-серой мантии.
– Вольта был моим учеником, – объяснил он. – Когда он присоединился к новым жнецам, я воспринял это как личное оскорбление… Но потом, когда он умер во время пожара в монастыре тоновиков, я понял, что многим обязан ему, например – своим свободомыслием. И теперь я нахожу удовольствие в жатве. Самое удивительное, что теперь я не воспринимаю ее как нечто ужасное.
Анастасия слишком уважала почтенного жнеца, чтобы высказывать свое мнение, но Мари не стала держать язык за зубами.
– Я знаю, что вы любили Вольту, – сказала она. – Но горе не может быть оправданием безнравственности.
Неру, выпучив глаза, не смог проговорить ни слова, на что Жнец Кюри и рассчитывала.
Они, закусывая, стояли среди жнецов, разделявших их убеждения, и все жнецы громко сожалели о том, куда катится сообщество.
– Нам не следовало позволять им называть себя «новыми жнецами», – говорил Жнец Мандела. – В том, что они делают, нет ничего нового. К тому же называть тех, кто придерживается идеалов Основателей, «старой гвардией» – это означает унижать их. Мы гораздо более прогрессивны в своих идеях, чем те, кто служит лишь самым примитивным своим инстинктам.
– Как вы можете говорить такое, проглотив целый фунт креветок, Нельсон? – не без сарказма спросил Жнец Твен.
Стоящие вокруг засмеялись, но Манделу это нисколько не смутило.
– Пиры, которые мы устраиваем на конклавах, предназначаются для тех, чья жизнь – суровое самоотречение, – сказал он. – Это есть некая форма компенсации. Но они не значат ничего для тех, кто никогда и ни от чего не отрекается.
– Перемены хороши, когда ведут к увеличению количества добра, – сказала Жнец Кюри. – Но новые жнецы стремятся не к этому.
– Мы обязаны продолжить борьбу, Мари, – воскликнула Жнец Меир. – Поддерживать и развивать добродетели, на которых всегда зижделось сообщество. Высокие этические стандарты – вот наша опора. Осуществляя жатву, мы обязаны руководствоваться мудростью и состраданием, ибо мудрость и сострадание есть основа нашего бытия. И мы не можем с легкостью относиться к делу жатвы. Для нас это бремя, а не удовольствие. Привилегия, а не приятное времяпрепровождение.
– Отлично сказано! – согласился Жнец Твен. – Я надеюсь, что добродетель одержит верх над эгоизмом новых жнецов.
Но затем он лукаво посмотрел на Жнеца Меир и сказал с усмешкой:
– Похоже, Голда, вы готовы побороться за должность Высокого Лезвия?
Жнец Меир весело рассмеялась:
– Это не та работа, которой я жажду.
– Но вы же слышали, о чем говорят тут и там, верно? – спросил Твен.
Жнец Меир пожала плечами:
– Люди любят поболтать. Пусть сплетничают те из жнецов, кто еще не совершил ни одного разворота. Что до меня, я слишком давно живу, чтобы участвовать в распространении пустых слухов.
Анастасия повернулась к Жнецу Кюри.
– Какие такие слухи? – спросила она.
Жнец Кюри состроила ироническую гримаску.
– Каждые пару лет распространяются слухи, будто Ксенократ покидает пост Высокого Лезвия. Но, поскольку с должностью он не расстается, я думаю, что эти слухи он распускает сам, чтобы оставаться в центре внимания.
Прислушавшись к тому, о чем говорили в других группах жнецов, Анастасия пришла к выводу, что Ксенократ в этом деле вполне преуспел. Там, где не обсуждали Жнеца Люцифера, говорили про Ксенократа: будто бы тот самого себя подверг жатве, будто бы завел ребенка, а потом совершил трагическую ошибку при очередном развороте, установив новый возраст на уровне трех лет. Слухи росли и множились, но никто не обращал внимания на то, насколько они нелепы. В общем, жнецы развлекались как могли.
Анастасия, пребывая во власти свойственного всем жнецам высокомерия, ожидала разговоров о покушениях на нее и Мари, но была разочарована – о них не говорил почти никто.
– Слышал, что вы скрываетесь, – обратился к ней Жнец Секвойя. – Это все дела Жнеца Люцифера?
– Вовсе нет! – ответила Анастасия – чуть жестче, чем требовала ситуация. Мари вмешалась, чтобы не допустить более серьезных последствий.
– Это была просто банда фриков, – сказала она. – Из-за них мы жили жизнью кочевников, пока Константин их не обезвредил.
– Ну, я рад, что все разрешилось, – сказал Жнец Секвойя, отвернувшись к столам с кальмарами.
– Разрешилось? – с сомнением в голосе переспросила Анастасия. – Мы даже не знаем, кто стоит за покушениями.
– Да, – вполголоса проговорила Мари. – Но, кто бы это ни был, он наверняка здесь, в ротонде. Поэтому будет лучше, если мы станем изображать беспечность.
О том, что за покушениями стоит жнец, им сообщил Константин, который теперь работал в этом направлении. Анастасия оглядела ротонду. Не заметить Константина было непросто – его темно-красная мантия выделялась даже на общем пестром фоне и, к счастью, драгоценных камней на ней не было. Константин по-прежнему придерживался нейтралитета, чего бы это ему ни стоило.
– Я рада, что вам вернули ваши глаза, – сказала, подойдя к нему, Анастасия.
– Светочувствительность избыточна, – отозвался тот. – Нужно подрегулировать.
– Новые зацепки есть? – поинтересовалась она.
– Нет, – честно признался Константин. – Но я надеюсь, кое-что всплывет на конклаве. Настроим как следует обоняние. Заговор всегда дурно пахнет.
– Как прошел первый год? – услышала Анастасия за спиной.
Повернувшись, она увидела молодого жнеца в мантии из намеренно потертой джинсовой ткани. Это был Жнец Моррисон, посвященный в жнецы на один конклав раньше Ситры. Он был хорош собой и с выгодой для себя пользовался этим, легко устанавливая добрые отношения. Говорили, что именно благодаря последнему обстоятельству он и получил место жнеца.
– Первый год? – переспросила Ситра. – Событий больше, чем хотелось бы.
Она не была расположена углубляться в детали. Моррисон улыбнулся:
– Да уж!
Ситра попыталась ускользнуть, но неожиданно оказалась в кругу молодых жнецов, которые появились словно из ниоткуда.
– Мне так нравится, что ты даешь своим объектам месяц на подготовку, – прощебетала девица, имени которой Ситра не помнила. – Я тоже так хочу.
– А как это – работать со Жнецом Кюри? – спросила другая.
Анастасия пыталась быть вежливой и терпеливой, но, оказавшись в центре внимания, она чувствовала себя неловко. Она, конечно же, хотела иметь среди жнецов друзей своего возраста, но многие из молодых жнецов уж слишком настойчиво добивались ее расположения.
– Будь осторожна, – предупредила ее Мари после Осеннего конклава. – А то невзначай получишь себе свиту.
Анастасии совсем не хотелось иметь свиту – к чему стремились многие из жнецов.
– Мы могли бы поработать вместе, – предложил Жнец Моррисон, подмигнув Ситре. – Это было бы забавно.
– Забавно? – переспросила она. – Так ты принадлежишь к новым?
– И к тем, и к тем, – уклончиво ответил Моррисон, после чего уточнил:
– Я еще не решил.
– Так вот когда решишь, дай знать.
Это был ее последний выстрел.
Когда Жнец Моррисон проходил посвящение, Ситре показалось занятным то, что в качестве покровителя он избрал женщину. Она даже спросила этого красавчика, не позволит ли он ей называть его Тони. Моррисон же, кому совсем не понравилась эта идея, объяснил, что он имеет в виду Джима Моррисона – рок-музыканта из эпохи смертных, погибшего от передозировки. Ситра вспомнила кое-что из музыки «Дорз» и сказала молодому жнецу, что его Покровитель высказал за свою жизнь по крайней мере одну здравую мысль – «Люди – странные создания». Наверняка он имел в виду как раз Жнеца Моррисона. С тех пор юный жнец, вероятно, и поставил себе цель – очаровать Ситру.
– Моррисону хотелось бы, чтобы все молодые жнецы тусовались с ним, а не с тобой, – несколькими минутами позже сказала Ситре Жнец Бейонсе, и Ситре захотелось оторвать той голову.
– Тусоваться? Жнецы не тусуются. Мы занимаемся жатвой и поддерживаем друг друга.
Жнец Бейонсе заткнулась, а слова Ситры вознесли ее на еще более высокий пьедестал. Она вспомнила: Константин говорил, что она является для покушавшихся не менее серьезной целью, чем Мари, потому что Жнец Анастасия имела большое влияние на молодых жнецов. Она совсем не хотела быть источником никакого влияния, но отрицать этого факта не могла. Возможно, когда она станет старше, ей удастся его правильно использовать.
Без одной минуты семь – как раз перед тем, как бронзовые двери должны были отвориться и впустить жнецов в зал конклава, появился Высокое Лезвие Ксенократ, прекратив своим явлением всякие слухи о собственной смерти и впадении в младенчество.
– Странно, что Ксенократ приехал так поздно, – сказала Мари, словно размышляя вслух. – Обычно он прибывает в числе первых, чтобы поговорить с другими жнецами.
– Может быть, не хочет отвечать на вопросы о Жнеце Люцифере? – предположила Ситра.
– Может быть.
Ксенократ тем временем постарался избежать любых разговоров, а потом двери отворились, и жнецы двинулись в полукруглый зал конклавов.
* * *
Начало конклава было вполне обычным; с ледяной медлительностью сообщество жнецов двигалось от одного обязательного ритуала к другому. Первым делом шло оглашение имен, во время которого каждый из жнецов по собственному усмотрению выбирал с десяток своих недавних жертв и в сопровождении железного колокола произносил их имена. Затем наступало время омовения рук, и жнецы один за другим символически смывали с себя кровь, пролитую за последние четыре месяца. Будучи учеником, Ситра считала эту процедуру бессмысленной, но теперь, став Жнецом Анастасией, она поняла глубокую эмоциональную и психологическую силу совместного омовения – это было крайне важно для людей, которые проводят свою жизнь, забирая жизни других.
Во время утреннего перерыва все вернулись в ротонду, где рыбно-креветочное изобилие было вытеснено искусно приготовленными кексами, каждый из которых соответствовал цвету мантии определенного жнеца. Это была отличная идея, и все выглядело просто замечательно, пока жнецы не сгрудились вокруг столов, и каждый попытался определить, где находится кекс, предназначенный лично для него, с удивлением и негодованием обнаруживая, что кто-то из коллег, лишенный должного терпения, уже вгрызся в его собственность. Если поутру за завтраком разговоры сводились к приветствиям и болтовне, то теперь темы стали более серьезными. Жнец Сервантес, который во времена ученичества Ситры вел экзамен по системе «Бокатор», подошел к ней, чтобы обсудить важность той социальной роли, которой она старалась избежать.
– Когда так много молодых жнецов пытаются пойти вслед за новыми, – сказал он, – некоторые из нас полагают необходимым организовать комитет по традициям, который ввел бы в программу подготовки жнецов изучение того, чему учили Основатели, а также тех целей, которые они исповедовали.
Анастасия выразила свое совершенно искреннее одобрение.
– Отличная идея, – сказала она. – Вопрос в том, найдется ли для этого комитета достаточно много молодых жнецов.
– Именно туда вы и должны войти, – сказал Сервантес. – Вы же обязаны и предложить создание такого комитета. Необходимо будет хорошенько постараться, чтобы среди молодых жнецов окрепла оппозиция влиянию «новых».
– Многие на сто процентов вас поддержат, – заявила подошедшая Жнец Энджелоу.
– А поскольку предложение поступит от вас, вам и быть председателем комитета, – закончил Сервантес.
Анастасия и не думала, что перед ней так быстро откроется шанс войти в комитет сообщества, тем более на правах председателя.
– Для меня большая честь, что вы полагаете меня способной возглавить комитет…
– Более, чем способной, – перебила Анастасию Жнец Энджелоу.
– Майя права, – кивнул головой Сервантес. – Вероятно, вы единственная среди нас, кто может сделать такой комитет по-настоящему действенным.
Голова у Анастасии слегка кружилась от мысли, что Сервантес и Энджелоу, столь почтенные жнецы, могут быть о ней такого высокого мнения. Она вспомнила молодых жнецов, которые явно тянулись к ней. Сможет ли она направить их энергию на поддержание традиций Основателей? Чтобы узнать это, нужно попробовать. А пока, наверное, ей стоит не избегать молодых жнецов, а сойтись и подружиться с ними.
Когда они вернулись в зал конклавов, Анастасия рассказала Жнецу Кюри о предложении Сервантеса. Мари было приятно, что ее протеже отводили столь значительную роль.
– Пора бы направить молодых жнецов в нужном направлении, – сказала она. – А то все последнее время они кажутся слишком вялыми.
Анастасия была готова выступить с предложением о комитете, но перед самым перерывом на ланч лодка, на которой сообщество жнецов плыла в будущее, неожиданно взяла другой курс.
После того как Жнеца Роуэла подвергли дисциплинарному взысканию за то, что тот оборвал жизнь слишком большому количеству фриков, а Жнеца Йамагучи похвалили за искусство, с которым она исполняла акт жатвы, Высокое Лезвие Ксенократ сделал заявление.
– Это касается всех вас, – начал он. – Как вы знаете, я исполнял обязанности Высокого Лезвия Мидмерики с того года, который был обозначен как год Лемура…
Зал неожиданно притих. Ксенократ не спешил, дав шуму улечься окончательно. Затем заговорил вновь:
– Сорок три года – это капля в море, но, если изо дня в день занимаешься одним и тем же, эта капля превращается в океан.
Анастасия повернулась к Мари и прошептала:
– Как будто он не знает, с кем говорит. Мы ВСЕ изо дня в день занимаемся одним и тем же.
– Нынче трудные времена, – продолжал между тем Высокое Лезвие, – и я чувствую, что в состоянии послужить сообществу жнецов в ином качестве.
И, наконец, он сказал главное:
– Мне приятно сообщить вам, что я был избран унаследовать пост Верховного Жнеца Всемирного Совета Хемингуэя, который завтра утром должен подвергнуть себя жатве.
После этих слов над залом поднялся шум, который Ксенократ пытался подавить, стуча по столу своим молоточком; но после такого объявления порядок восстановить непросто.
Анастасия повернулась к Жнецу Кюри, однако та стояла в столь напряженной позе, что задать ей вопрос Анастасия не рискнула.
Тогда она повернулась в другую сторону, к Жнецу Аль-Фараби.
– И что теперь будет? – спросила она. – Он назначит новое Высокое Лезвие?
– Вы что, во время ученичества не изучали процедурный кодекс сообщества? – с усмешкой спросил тот. – Еще до конца дня мы проголосуем за новое Высокое Лезвие.
В зале не прекращался шепот – жнецы переговаривались, обсуждали последствия заявления Ксенократа, формировали и укрепляли союзы. Наконец из дальнего конца зала прозвучал голос:
– На пост Высокого Лезвия Мидмерики я номинирую Жнеца Кюри.
Это был голос, который Анастасия узнала сразу, хотя, даже если бы она не сделала этого, не заметить Жнеца Константина в его ярко-красной мантии, когда он встал и сделал это заявление, было нельзя.
Анастасия бросила взгляд на Мари, которая сидела с закрытыми глазами. Теперь Анастасия знала, почему та была столь напряженной, столь молчаливой. Она готовилась к этому, хотела быть твердой. Была уверена, что кто-нибудь обязательно выдвинет ее кандидатуру. И это сделал Константин, что удивило даже ее.
– Я поддерживаю выдвижение! – выкрикнул еще один жнец.
Это был Моррисон, он бросил быстрый взгляд на Анастасию – словно, поддержав выдвижение Мари, он сделал шаг к завоеванию Анастасии.
Покачав головой, Мари открыла глаза.
– Нужно встать и взять самоотвод, – негромко проговорила она – скорее себе, чем Анастасии.
Но, когда Жнец Кюри начала вставать, чтобы объявить об этом, Анастасия тронула ее за руку – как сама Мари делала, стремясь уберечь Ситру от необдуманных поступков.
– Подождите, – сказала Ситра. – По крайней мере несколько минут. Посмотрим, что будет дальше.
Жнец Кюри поразмыслила и вздохнула.
– Гарантирую, что ничего хорошего не будет, – прошептала она, но не повысила голос, формально согласившись с выдвижением.
Затем встал жнец в розовой мантии, украшенной турмалинами, и провозгласил:
– Я выдвигаю Жнеца Ницше.
– Кто бы сомневался, – с негодованием сказал Жнец Аль-Фараби. – Новые жнецы не упустят возможности ухватиться за власть.
Раздались крики протеста и возгласы поддержки, от которых задрожали стены, а стук молоточка в руках Ксенократа только придал некий ритм всеобщему шуму и гаму. Выдвижение Жнеца Ницше поддержал еще один жнец в мантии с драгоценными камнями.
– Будут еще выдвижения? – крикнул Ксенократ. – Нет? Тогда объявляю перерыв на ланч.
И хотя кто-то выдвинул Жнеца Трумена, весьма достойного независимого кандидата, дело было сделано, линия боя была определена. Трумена же даже никто не поддержал.
Я восхищаюсь идеей ритуала. Ритуалы, которые разработали для себя люди, не имеют никакой практической цели, и вместе с тем они доставляют им и удовольствие, и уверенность в завтрашнем дне. Жнецы могут сколько угодно критиковать тоновиков за их обряды, но сами они в этом отношении мало от них отличаются.
Традиции, сохраняющиеся в сообществе жнецов, замешены на помпезности и условностях. Возьмите, например, назначение нового Верховного Жнеца Всемирного Совета. Их всего семеро, каждый представляет свой континент, и, будучи назначенными, они исполняют свои обязанности пожизненно. Единственный способ уйти с должности – подвергнуть себя жатве. Но этого мало: все подчиненные желающего уйти в отставку обязаны так же добровольно расстаться с жизнью. И если кто-то из них отказывается сделать это, босс остается жить и исполнять свои обязанности.
Неудивительно, что Верховным Жнецам так редко удается достичь консенсуса среди своих помощников и заместителей и убедить их всех покончить с собой. Достаточно одного несогласного – и все насмарку!
Событие готовится месяцами, и в глубокой тайне. Новый Верховный Жнец обязан присутствовать при жатве, потому что, в соответствии с традицией, алмазный амулет снимают с мертвого Верховного Жнеца и сразу же, с не остывшего еще тела, вешают на наследника.
Я никогда, естественно, не видело этот ритуал. Но историй о нем ходит множество.
«Гипероблако»
