РОУЭН НЕ СМОГ найти Ситру. А это означало, что помочь ей он не в состоянии. Как он ругал себя за то, что не заставил Ксенократа раскрыть ее местонахождение! Глупец! Да еще и самонадеянный. Думал, что отыщет ее без посторонней помощи. В конце концов, получилось же у него отыскать всех жнецов, которых он прикончил. Правда, те жнецы претендовали на роль публичных фигур и, напоказ выставляя свои силу и влияние, купались в собственной дурной славе. Видно их было так же хорошо, как зрачок в бычьем глазу. Ситра же, вместе со Жнецом Кюри, отключилась от сети; а найти жнеца вне сети почти невозможно. Как сильно ни желал Роуэн помочь в спасении Ситры и Жнеца Кюри, ничего поделать он не мог.

А потому его мысли возвращались к тому, что он мог…

Роуэн всегда гордился своей сдержанностью. В нем не было злости даже тогда, когда он убивал жнецов, и самых отвратительных из них он уничтожал без всякой жестокости – как то предписывала вторая заповедь. Но сейчас ему трудно было сдержать свою ярость. Когда он думал о Жнеце Брамсе, его гнев вздувался как парус, поймавший свежий ветер.

Жнец Брамс был человеком недалекого ума и провинциальных привычек. Его «бычий глаз» составлял всего двадцать миль в диаметре. Иными словами, жатву свою он проводил, далеко не удаляясь от собственного дома в Омахе. Роуэну в тот первый раз не составило никакого труда отыскать следы этого человека – настолько тот был предсказуем. Каждое утро он шел со своей брехливой собачонкой к одному и тому же ресторану, где завтракал. Там же он наделял иммунитетом родственников тех людей, которых накануне подверг жатве. Он никогда не вставал со своего кресла, а только протягивал палец с кольцом для поцелуя, после чего возвращался к своему омлету с таким видом, будто эти люди раздражали его сверх всякой меры и отвлекали от более важных дел, чем смерть их родственника. Более ленивого жнеца представить себе было трудно. Наверняка он чувствовал себя совершенно выбитым из колеи, когда решил прервать жизнь отца Роуэна, – ведь для этого ему нужно было пересечь половину Мидмерики.

В понедельник утром, пока Брамс завтракал, Роуэн добрался до его дома. В этот раз он впервые надел черную мантию при свете дня. Пусть люди увидят его. Пусть пойдут слухи! Должна же широкая публика увериться в существовании Жнеца Люцифера!

Множество тайных карманов в складках мантии Роуэна были наполнены разным оружием. Оружия было гораздо больше, чем необходимо, но Роуэн пока не знал, каким из них он убьет Брамса. Может быть, использует все виды поочередно, чтобы жертва наблюдала, как постепенно, но неотвратимо жизнь покидает ее тело?

Пропустить дом Брамса было невозможно. Это был типичный, как его описывают в книжках, викторианский особняк, покрашенный в желто-оранжевый цвет с бледно-голубым декором – ровно в тон цветам мантии его владельца. План Роуэна состоял в том, чтобы проникнуть в дом через боковое окно и подождать возвращения Брамса внутри, прикончив его в его собственном доме. По мере того как Роуэн приближался, ярость его росла, и, когда она достигла своего пика, на ум ему пришли сказанные когда-то Фарадеем слова: «Никогда во время жатвы не поддавайся ярости. Хотя ярость возвышает чувства, она же затемняет рассудок, а разум жнеца всегда должен быть ясным».

Учти Роуэн слова учителя, все этим утром повернулось бы иначе.

Жнец Брамс позволял своей мальтийской болонке делать свое дело на газонах соседей и не утруждал себя уборкой. Зачем? Никто же не возмущается! На этот раз собака оказалась чересчур разборчивой, и Брамсу пришлось пройти лишний квартал, пока его Реквием не выбрал для посадки покрытый снегом газон семейства Томпсонов.

Оставив перед их домом свой подарочек, Брамс прошел в свой дом и в гостиной обнаружил сюрприз для себя.

– Мы поймали его, когда он пытался проникнуть в окно, ваша честь, – сказал вошедшему Брамсу один из охранников. – Мы его вырубили.

Роуэн лежал на полу, связанный и с кляпом во рту, уже пришедший в сознание, но все еще ошеломленный. Он не мог поверить, что был настолько глуп, чтобы попасться. После последней встречи с Брамсом он просто обязан был предположить, что у жнеца появится охрана. Шишка на голове в том месте, куда его ударил охранник, перестала болеть и постепенно начала спадать. Роуэн настроил свои болеутоляющие наночастицы на достаточно низкий уровень, но они все еще выбрасывали в кровь седативы, отчего он чувствовал себя в несколько взвешенном состоянии. Впрочем, это могли быть и последствия сотрясения мозга. Хуже всего было то, что маленькая гнусная мальтийка не переставая лаяла, наскакивала на Роуэна и тут же трусливо отбегала. Роуэн любил собак, но теперь он жалел, что не существует собачьих жнецов.

– Что за дела! – возмущенно воскликнул Брамс. – Почему вы положили его в гостиной, а не на кухне? Он же испачкал кровью весь мой белый ковер!

– Простите, ваша честь.

Роуэн попытался освободиться от пут, но они только крепче затянулись.

Брамс подошел к обеденному столу, на котором было выложено оружие Роуэна.

– Замечательно, – сказал он. – Я добавлю это к своей коллекции.

Затем стащил с пальца Роуэна кольцо жнеца и добавил:

– А вот эта вещица никогда не была твоей.

Больше всего на свете Руэну хотелось обругать Брамса последними словами, но сделать этого он не мог – во рту торчал кляп. Он изогнулся спиной, в результате чего его путы затянулись еще сильнее. От боли и ярости он застонал, а собака залаяла громче. Он понимал, что Брамс наслаждается зрелищем, но остановиться не мог. Наконец Брамс приказал охранникам усадить Роуэна в кресло и сам вынул кляп из его рта.

– Если хочешь что-нибудь сказать, говори, – приказал Брамс.

Но, вместо того чтобы что-нибудь сказать, Роуэн плюнул жнецу в лицо, на что тот ответил тяжелым ударом.

– Я дал вам шанс! – крикнул Роуэн. – Мог бы убить, но оставил в живых. А вы отплатили мне тем, что убили моего отца.

– Ты унизил меня! – почти взвизгнул Брамс.

– Вы заслужили гораздо худшего! – прокричал Роуэн в ответ.

Брамс посмотрел на кольцо, которое он забрал у Роуэна, и опустил его в карман.

– Признаюсь, после того как ты на меня напал, я подверг оценке свои действия, – сказал Брамс. – Но потом решил, что мне, жнецу, не стоит идти на поводу у всякого отребья. Ради тебя я решил ничего не менять в своей жизни и своих действиях.

Роуэн не был удивлен. Он осознал свою ошибку: нельзя заставить змею быть чем-то, не похожим на змею.

– Я бы мог убить тебя и сжечь, – сказал Брамс, – но ты еще пользуешься тем «случайным» иммунитетом, которым наделила тебя Жнец Анастасия. Если я нарушу этот иммунитет, меня накажут.

Он покачал головой и с деланой горечью в голосе произнес:

– Как же наши собственные правила мешают нам жить!

– Вероятно, вы передадите меня в руки сообщества жнецов?

– Я мог бы так поступить, – усмехнулся Брамс. – И я уверен, они с радостью подвергли бы тебя жатве в следующем месяце, когда кончается твой иммунитет.

Он помолчал и, продолжая усмехаться, сказал:

– Но я не собираюсь объявлять сообществу, что поймал неуловимого Жнеца Люцифера. У нас для тебя есть кое-что поинтереснее…

– Что значит «у нас»?

Но разговор закончился. Брамс вновь засунул кляп в рот Роуэна и обратился к охране.

– Бейте его, но не до смерти. А когда его наночастицы залечат раны, начинайте бить снова.

И, щелкнув пальцами, позвал собаку.

– Идем, Реквием, идем.

Брамс оставил своих головорезов один на один с наночастицами Роуэна и вышел. На улице тем временем небо разверзлось скорбным плачем дождя.