Книга: Боевой вестник
Назад: ГЛАВА 5 Всадник, два духа и старая башня
Дальше: ГЛАВА 7 Край трех озер, «Толстый Готлиб» и резиденция орденского престола

ГЛАВА 6
Улица Роз, Белая Гавань и «Соленый ветер»

К вечеру небо над Слезной бухтой и городом затянули облака. Солнце подкрашивало их косматые брюшки алым, бросало яркую дорожку по волнам прямо к утесу Плачущей Девы. А в глухих и узких переулках столицы цокал копытами черный как смоль конь с золотистой гривой. Вот он оказался перед каменной аркой, под которой находилась глиняная плитка с отпечатком стопы. Сразу за аркой была скамейка и пенек, перед которым двое крепких мужиков играли в кости, громко и задорно разговаривая и бессовестно бранясь. В их обязанности входило отправлять восвояси тех, чья нога была хотя бы на треть меньше отпечатка, ибо на улицу, которая начиналась за аркой, отрокам вход строго возбранялся. Мужики взглянули на всадника, что пригнулся, проезжая под аркой. В свете большой масляной лампы можно было разглядеть бурую накидку; в тени под капюшоном угадывались черты лица взрослого человека с аккуратной бородой и усами. Никакой надобности проверять его возраст не имелось, к тому же он здесь уже бывал и привратники знали этого коня и накидку.
Всадник кинул игроку медный грош, который тот ловко поймал на лету, и двинулся дальше. Вдоль улицы тянулись ряды пышных розовых кустов, давших ей название. Это было особенное место, ненавидимое замужними женщинами и обожаемое похотливыми мужчинами. Безусые юнцы, обуреваемые странными и непривычными влечениями, произносили это название с трепетом, мечтая проникнуть когда-нибудь под арку и вкусить наконец то, что частенько манило их в распутных снах.
Девицы поливали кусты, смывая с нежных цветов дневную пыль. Одна особа с высоко поднятыми волосами, что спадали медным водопадом на обнаженные плечи, покрытые яркими веснушками, была особенно молода. Глянув через плечо на всадника, она улыбнулась, прикусив губу, и покачала бедрами. Всадник, не выказывая никакого интереса, неторопливо двигался дальше. Из ближайших домов доносился бесстыдный смех распутных женщин и рычание разгоряченных мужчин. В некоторых двориках виднелись крепкие мужики с палками на поясах — охранники, приставленные следить за порядком. Порядки, конечно, допускали многое, но за отдельную плату. Попирающий местные законы мог быть побит палками, невзирая на сословие. А то и получить клеймо на лоб, обеспечивающее пожизненный запрет на посещение улицы Роз. Правда, для особо знатных персон с особенными запросами здесь были специальные дома.
В начале улицы услуги оказывали самые простые. В распахнутом окне дома показалась дородная женщина с белой розой в волосах над правым виском. При виде всадника она без смущения спустила спереди платье, обнажив большие белые прелести, и окликнула:
— Заходи, мой господин. В мой храм можно попасть через три дверцы.
Таким способом она намекнула и на услуги, которые готова предоставить.
— Совсем не дорого! — добавила она, покачав прелестями.
Однако всадник равнодушно проехал мимо; женщина поправила одежду и недовольно фыркнула ему вслед. Видно, средства позволяли гостю искать удовольствий в дальнем конце улицы, где и качество услуг, и цены были куда выше.
До цели всадник добрался уже в темноте, когда в дешевых заведениях зажглись факелы, а в дорогих — стеклянные масляные лампы. Улица кончалась большой мощеной круглой площадью с мраморной статуей обнаженной девицы в центре, и это место было освещено лучше всего. Нахальные голуби с завидной регулярностью загаживали статую, но в тупике улицы Роз содержали достаточно обслуги, которая не только следила за чистотой дворов, конюшен и розовых кустов, но и мыла истукана так часто, что следы голубиных проказ не бросались в глаза. Среди прочих построек выделялся четырехэтажный дом, выкрашенный в розовый, с цветами на каждом окне. Над широким входом витиеватыми красными вензелями была сделана надпись: «Сиргаритка». Из нижних окон доносились звуки экзотической заморской ситары, из верхних — смех, стоны и вскрикивания.
Именно к этому дому направлялся всадник. Ему навстречу тут же вышел здоровяк в кожаном фартуке и с садовыми ножницами в руках.
— Желает ли господин, чтоб я отвел его коня в конюшню? — Он поклонился.
— Желает, — негромко отозвался всадник.
— Дать коню овса и воды? Проверить подковы?
— Нет надобности, добрый человек. Он сыт. Подковы я сам ему проверяю регулярно. Только напои его — день был жаркий, и ночь душная.
— Как будет угодно господину. — Здоровяк снова поклонился и принял поводья.
Всадник спешился, протянул ему несколько грошей; здоровяк поблагодарил, продолжая кланяться.
На первом этаже располагалась харчевня с намеренно слабым освещением: многие посетители предпочитали скрывать свои лица, и хозяйка делала все, чтоб им угодить. Самым светлым местом был невысокий, но широкий деревянный помост, в углу которого сидел, скрестив ноги, непривычного вида смуглый парень, играющий на заморской ситаре. Ни разрезом глаз, ни чертами лица, ни бронзовым цветом кожи он не походил на жителей Гринвельда и был родом, вероятно, из каких-нибудь земель далеко на юге. Контрабандисты частенько привозили таких людей для подобных заведений: в Гринвельде уже много лет не было рабства, но касалось это только его собственных уроженцев. Хотя, возможно, если бы государственных мужей занимала участь заморских невольников, то, может, контрабандисты и хозяева дорогих борделей вели бы себя осторожней.
Под тихий и неторопливый перезвон струн рядом с музыкантом раскачивалась дева с тончайшей талией и пышными формами, едва прикрытыми прозрачными розовыми шелками. Она была молода и обликом походила на черноволосого музыканта. То и дело она удивляла немногочисленную публику своей гибкостью: то высоко задирала ногу, то достигала языком собственного напряженного соска, манящего сквозь шелк. Ее движения сопровождались позвякиванием браслетов из золотых монет, охватывающих запястья и лодыжки босых ног.
Едва гость в бурой накидке занял пустующий дубовый стол в темном углу, как рядом возник толстый стольник.
— Кнедлики со сметаной. Желудевый хлеб и пинту темного эля, — тихо произнес гость. — Эль принеси сразу.
— Покуда кнедлики будут готовы, мой господин, боюсь, вы уже его выпьете.
— Ничего. Закажу еще. Ступай и поторопи поваров. Я проголодался.
— Как угодно, мой господин. — Стольник раскланялся и быстро ушел.
Посетитель медленно повернул голову и стал наблюдать за извивающейся заморской прелестницей. К его столу подошла невысокая стройная женщина в дорогом платье из темно-алого велюра. Голову ее обвивал серебряный обруч с каменьями, крашенные хной густые волосы были перехвачены сзади алой лентой, от висков тонкие завитые локоны спускались на румяные щеки. В одной руке она держала свечу из пчелиного воска, в другой пинтовую стеклянную кружку темного эля. Женщина широко улыбалась, сверкая в полутьме безупречными белыми зубами. Да и в остальном дети Первобога ее не обделили: облегающее платье подчеркивало безупречность форм, и выглядела она куда моложе своих тридцати пяти лет. Это была сама Сиргарита — черноглазая и красноволосая бестия, хозяйка сего заведения. Бывшая блудница, умевшая так ублажить и свести с ума клиентов, что очень быстро сколотила огромное состояние и открыла самый дорогой и престижный бордель в столице Гринвельда.
— Здравствуй, Джон, — тихо сказала она, садясь напротив и ставя свечу в центр стола, а кружку — ближе к гостю.
— Как узнала? — Гость опустил капюшон на плечи, развязал тесемку и сбросил накидку на спинку стула.
— Сколько раз уже, — хозяйка улыбнулась, — ты садился на одно и то же место и делал один и тот же заказ. Пей свой эль, милый Джон. Ты ведь все еще предпочитаешь это имя?
— Именно так. — Гость кивнул и взялся за кружку.
На улице Роз он был просто Джоном, но по ту сторону каменной арки являлся вторым человеком в государстве, десницей короля. Сиргарита знала, кто он на самом деле, и он знал, что она знает. Однако она уважала право клиента на анонимность, и не страшно, что «просто Джоном» называл себя каждый второй гость.
— Рада тебя видеть.
— Уж очень хорошо у вас готовят. — Нэй усмехнулся и сделал большой глоток.
— И только? — Она кокетливо изобразила обиду.
— А что ты хочешь услышать?
Вэйлорд прекрасно знал ответ на свой вопрос, но потакать Сиргарите не намеревался.
— Ты хочешь ужинать один? Или угостишь и меня?
— Это твой дом, Сигрит, и все, что в нем, тоже твое. Так почему я еще должен за тебя платить?
— Ну, — женщина подперла кулачком тонкий подбородок, выставив к румяной щеке указательный палец, — именно таким путем я, простая шлюшка, стала богаче многих высокородных сучек.
— Бранные слова тебе совсем ни к чему, Сигрит. Закажи себе что хочешь. Я заплачу, так уж и быть.
— О мой щедрый Джон! — томно протянула она, откинувшись на спинку стула и позволяя собеседнику заглянуть в низкий вырез ее платья. — Насколько я помню, некоторые бранные слова из моих уст подстегивали неистового жеребца, и ты брал меня с новой силой.
— В постели дозволено куда больше, чем за столом.
Тонкие брови женщины встрепенулись.
— Но ведь ты и за столом меня брал, — шепнула она.
Нэйрос нахмурился. Лучше вообще молчать, чем подталкивать ее к подобным воспоминаниям.
— Что нового, Сигрит? Рассказывай, — произнес он, глядя, как она грациозно взмахнула рукой и щелкнула пальцами, подзывая стольника.
Тот не заставил себя долго ждать и, выслушав пожелание хозяйки, удалился.
— Что нового, спрашиваешь? Есть новые девочки. Одна еще девственница. Как понимаешь, ее первый раз стоит очень дорого. Пусть и неопытна, но юна, невинна и прекрасна. Если захочешь, я буду с ней и подскажу, как наверняка доставить тебе радость.
— Как она здесь оказалась? — строго спросил Вэйлорд, нахмурившись еще сильнее.
— По своей воле. Только по своей собственной воле. Ты же знаешь меня, Нэй…
— Еще раз произнесешь это имя… — тихо, но угрожающе рыкнул он.
— Прости. — Сиргарита опустила голову и принялась накручивать на палец локон у щеки.
— Я что-то слабо верю, чтоб невинная дева явилась в такое место по своей воле.
— Похоже, ты до сих пор плохо знаешь этих девок и то, что творится в их дурных головах. Моя мамаша мою невинность в тринадцать лет пыталась продать латникам своего лорда за четыре медяка. Только сбежала я тогда и решила, что сама буду считать медяки за свою алую розу. Однако оказалось, что стоила она куда больше. Так что не терзайся сомнениями.
— А вон те двое? Тоже по своей воле? — Он недовольно кивнул в сторону помоста, где находились музыкант и танцовщица.
— Это беглые рабы из Биргиса. Поверь, им здесь куда лучше, чем дома. Нет здесь хозяина, который, нанюхавшись разной дряни, забавы ради заставлял бы девчонку совокупляться с ослом, а мальчишку — вылизывать одно место коровам, чтобы лучше доились.
Вэйлорд подавился элем и выплюнул его на стол и себе на грудь.
— Тринадцатый… Это что, правда?
— Правда. — Женщина кивнула. — Мне так рассказывали.
— Избавь меня от таких подробностей. — Он поморщился.
— Как пожелаешь.
Вернулся стольник и расставил на столе блюда. Как оказалось, Сиргарита заказала диковинные заморские плоды и большой кубок вина.
— Значит, не интересует тебя юная девственница? — Хозяйка улыбнулась. — Ну что ж, могу предложить другую — страстную, умелую. И, к слову сказать, бесплатно. Понимаешь, о ком я?
Она протянула руку к его лицу, собрала пальцем брызги эля с бороды, затем медленно погрузила палец себе в рот, прикрыв глаза и издав тихое мурлыканье.
— Отчего же ты, умеющая извлекать монету отовсюду, предлагаешь мне это бесплатно? — Нэйрос усмехнулся и покачал головой.
Она вынула палец изо рта, взяла кубок и отпила вина.
— Просто, милый Джон, мне так нравится чувствовать тебя во мне и глядеть при этом в бездну твоих звериных глаз, что я готова все свои монеты рассыпать по мостовой, лишь бы ощущать это целую вечность. Помнишь, сколько раз оплаченное время кончалось, а мы все не могли оторваться друг от друга?
— Конечно, помню. Я был молод и глуп.
— А сейчас стар и умен? — Она тихо засмеялась. — Тогда отчего ты здесь, в борделе?
— Ты знаешь. И ты не ответила на мой вопрос. Что нового? Или позабыла мою просьбу, за выполнение которой можешь получить очень хорошие деньги?
— Ах, это! — Она вдруг переменилась в лице.
Снова взявшись за кубок, хозяйка стала неторопливо пить вино, отвернувшись от Нэя и глядя на танцовщицу, которая уже освободилась от шелков и, распластавшись на груде разноцветных подушек, под одобрительные возгласы клиентов ублажала себя руками. На помост дождем сыпались монеты.
— Отчего же, помню, — проговорила хозяйка уже совсем другим тоном, в котором не осталось и намека на страстное желание. — Правда, я думала, что ты об этом забыл.
— Если я не спрашивал об этом с весны, это не значит, что забыл. А вот ты…
— Я не забыла. И продолжаю искать. Но ведь ты понимаешь, что это нелегко. Ты так мало мне сказал тогда.
— Я сказал тебе имя, а больше я и сам не знаю. И тот дом…
— Тебе ли не знать, милый Джон, что в таких делах и таких местах имена не значат ничего? — Она снова взглянула на Вэйлорда.
— Но у тебя в таких делах и таких местах достаточно возможностей и связей, чтобы помочь мне.
— Очень много времени прошло.
— Ты решила покончить с этим? — раздраженно спросил Нэй.
— Ты попросил меня, и поэтому я продолжаю искать. Но пока мне нечем тебя порадовать. Разве что собой. Но я ведь совсем не то, верно? — Она сказала это с такой обидой и горечью, что Вэйлорду стало не по себе.
— Послушай, Сигрит…
— Не говори ничего, Джон. Это лишнее. Не оправдывайся. Просто я понять не могу… Почему ты так… Ведь вы даже…
— Вот именно поэтому, — перебил ее Нэй.
— Наверстать хочешь? — Она усмехнулась.
— Вовсе нет, — зло бросил гость. — Почему ты сводишь все и всегда к этому?
— Это все, что есть у меня в жизни. — Она вдруг тяжело вздохнула и с тоской посмотрела в глаза гостя. — Давай поднимемся в мои покои. Туда, где мы будем одни. И где ты позволишь мне шептать твое имя. Твое настоящее имя.
Выбранный Вэйлордом стол стоял ближе всех к лестнице наверх, поэтому шаги нескольких пар ног и Вэйлорд и Сиргарита услышали сразу. Один из идущих говорил — не то чтобы очень громко, но в затихшей харчевне его было хорошо слышно. Судя по голосу, говоривший был молод, крепок и весьма доволен своим визитом к некой Эстер. За ним спускались еще двое. В полумраке было трудно разглядеть лицо, но Вэйлорд узнал голос и кудрявую голову.
Огонек тонкой свечи привлек внимание молодого человека; он сделал два шага к столу и остановился, чуть пошатываясь.
— Ба, десница короля! — усмехнулся принц Леон.
— Будь любезен, придержи язык! — бросил Нэйрос, раздосадованный встречей, да еще в таком месте.
— Благородный лорд опасается за свою репутацию? — рассмеялся наследник престола. — А я вот нет, представь себе.
— Это твой выбор.
Леон отмахнулся от бывшего наставника и повернулся к хозяйке:
— Миледи Сиргарита, твои девочки, как всегда, на высоте. — Продолжая смеяться, он схватил ее за руку и чмокнул в ладонь. — Особенно когда сверху.
— Всегда рады услужить вам, молодой господин. Но ведь я не леди.
— Знаешь, в чем забава? Я могу говорить про некоторых женщин из благородных домов королевства, что они шлюхи. Но настоящую шлюху я так называть не берусь. Странно, не так ли, Сиргаритка? Может, за мое особое расположение мне удастся вырвать у прекрасной мамаши этого дома поцелуй алых губ?
— Юный господин ведь знает, что феи не целуют гостей в губы.
— Я готов предоставить для поцелуя любое другое место!
— Какой, однако, ненасытный господин у нас вырос. — Сигрит взглянула на Вэйлорда. — Только ведь от Эстер вышел. А от нее обычно выползают.
— Чмокни его в лоб, не отвяжется ведь, — скривился Нэйрос.
Сиргарита поднялась, слегка поклонилась принцу и прильнула устами к его щеке. Рука Леона тут же скользнула в вырез ее платья.
Она резко отпрянула, оттолкнув руку наследника.
— Молодой господин, конечно, властен над всем королевством, а я лишь безродная блудница, но осмелюсь напомнить, что и в таком доме есть свои правила, — строго сказала она.
— Как ты дерзка, однако, в присутствии Вэйлорда. — Леон рухнул на стул и толкнул Нэйроса плечом. — Она себя для тебя бережет?
— Соблюдай правила, ваше высочество, или быть тебе битым, — отозвался тот, делая глоток эля.
— И ты не заступишься за будущего короля? — усмехнулся Леон.
— Я же тебя и побью.
Леон вырвал кружку из рук Вэйлорда и опустошил одним глотком.
— Знаете, друзья мои, когда я стану королем, я закуплю в Тассирии горы белого мрамора и построю свой бордель. — Он бросил взгляд на помост, где ласкающая себя танцовщица уже была близка к экстазу. — С музыкантами, темным элем и шлюхами. Но вас двоих туда не пустят.
— Какая досада! — вздохнул Вэйлорд, глядя на пустую кружку и огорчаясь то ли из-за этой угрозы, то ли из-за пустого сосуда. — Сигрит, пусть мне принесут еще темного. Но в другой кружке. Мне не хочется думать, чем были заняты недавно уста отпившего из этой.
— Брюзга! — Леон тихо захихикал. — Наведайся к Эстер, мой тебе совет. Это ее уста чертовски грешны, а не мои. Но до чего же сладостно она грешит. Мне будет не хватать ее.
— Коль уж ты, Леон, не совсем забыл о Тассирии, не будет ли лишним тебе напомнить, что галера отходит завтра?
— И что с того?
— А то, что уже поздно. Тебе бы выспаться да встать вовремя. Ибо нам придется отправляться в Белую Гавань очень рано.
— Ты сам не проспи, старый волк, — фыркнул Леон. — Без меня-то галера все одно у пристани останется. А если ты припозднишься, да еще, внемля моему совету, зайдешь к Эстер, то…
— Не намерен я посещать никакую Эстер. Угомонись наконец.
— Ах да! — Принц качнул головой. — Прекрасная алая чертовка Сиргаритка. Уж если ее послушницы, вроде Эстер, творят нечто неописуемое, на что же способна их мамаша? Завидую тебе, волчья душа. Давно мечтаю вкусить сей плод. — Он подмигнул Сиргарите. — Но не работает она, увы. Во всяком случае нам, простым смертным, она недоступна нынче. А с тобой по-другому, волчара?
— Ты действительно хочешь быть бит, высочество? — хмыкнул Нэй.
— Я готов прямо здесь подраться с тобой, и если миледи Сиргарита раздвинет ноги перед победителем, то берегись, старый волк. Ради такого я и от богов вызов принять готов. Что скажет черноокая бестия?
Сиргарита усмехнулась, покачав головой.
— Если победит он, — она указала пальцем на Вэйлорда, — то получит меня. Если проиграет, все равно получит. Он может получить меня в любое время и в любом случае. Так что не утруждайтесь, молодой господин.
В этот миг посетители харчевни, что внимательно наблюдали за действом на помосте, принялись хлопать в ладоши, снова послышался звон монет. Похоже, танцовщица закончила представление.
— Вот это да! — Принц вздохнул. — Какая заступница у тебя! Что ж, повезло! Коль ни к чему наш поединок, то и не будет его. Иначе тебе бы не поздоровилось.
— Отправляйся спать, принц, и не смеши меня на ночь глядя, — ехидно заметил Вэйлорд.
Леон махнул рукой двум своим охранителям, что все это время держались в стороне, завороженно глядя на ласкающую себя танцовщицу.
— Идем! — крикнул он и, повернувшись напоследок к Вэйлорду, добавил: — Смотри, Нэй, не проспи новый день. Иначе я сам приду будить тебя, и выбранный мною способ тебе не придется по нраву.
— Во всяком случае, он снисходителен к моей дерзости, — сказала Сиргарита, когда эта компания с шумом вышла из заведения.
— Если бы ты знала, каким он был в детстве, то не покидала бы тебя печаль от того, каким он стал.
— Слишком юные мужчины мне не так интересны. Ну а какова его сестра? Так ли обуревают ее пороки человеческие, как брата?
Вэйлорд нахмурился и сердито посмотрел на Сиргариту:
— Я не то что обсуждать, но и упоминать ее имя не намерен в таком месте, запомни это, Сигрит.
Он вдруг почувствовал на своей груди ладанку, поднесенную принцессой, хотя уже успел забыть о подарке. Он ничего никогда не носил на шее, но ладанку стал носить, выражая тем самым благодарность. Само ее присутствие вдруг отрезвило его и угасило всякое желание идти с хозяйкой заведения в ее покои.
* * *
Два ряда деревьев образовывали живой туннель с высоким сводом, их листва в лучах полуденного солнца отливала изумрудом. Мощенная камнем извилистая дорога соединяла столицу Гринвельда со вторым по величине прибрежным городом — Белой Гаванью, что на мысу под названием Клинок. Белую Гавань еще иногда называли Золотой — в основном те, кому она действительно приносила золото. Путь составлял чуть более сорока миль, и они пока проделали лишь его треть. Впереди шел конный отряд гвардейцев в плащах цвета изумруда, с золотыми пегасами на алом поле щитов. Далее следовал на своей опороченной лошади принц Леон, облаченный в черную котту с серебряным шитьем, и регулярно прикладывался к меху с ивовой водой, изгоняющей остатки вчерашнего хмеля. Рядом ехал сир Харольд Нордвуд, рыцарь, назначенный охранителем принца в империи Тассира. Ему был тридцать один год, из которых он почти половину состоял в королевской гвардии, куда был направлен отцом, лордом Эдвардом Нордвудом. Его темно-каштановые волосы наверняка выцветут на жарком солнце Тассирии. За принцем следовал его оруженосец и ровесник, восемнадцатилетний сквайр Кристан Брекенридж. Слева от него — Уильям Мортигорн, на три года старше, тучный, розовощекий, с короткими рыжими волосами. Из этой четверки именно он наиболее походил на наследника престола: в дорогой одежде, расшитой золотом, с рубиновым амулетом на толстой цепи из этого же благородного металла. Он приходился сыном королевскому казначею, Филиппу Мортигорну.
За ними ехала другая четверка, занимающая почти всю ширину дороги: Вэйлорд, Добромеч, Славнозар и Вострогор. Посланники Скифарии решили использовать этот случай для осмотра окрестностей столицы, а заодно и Белой Гавани. Замыкал шествие отряд конных арбалетчиков и повозка с вещами принца и его спутников.
Вдоль дороги стояли фермы, росли фруктовые деревья, и князья срывали плоды прямо на ходу. Пожилой фермер благоговейно кланялся важной процессии, сняв соломенную шляпу.
— Это с твоих деревьев, отец? — крикнул ему Добромеч, показывая дары садов, которые собрал в свой шлем. — Сколько за них хочешь?
— Что вы, господин! — испуганно воскликнул фермер, с удивлением взирая на иноземных посланников и их диковинных коней. — Кушайте на здоровье! Ничего не надо! Все одно, многое пропадает да гниет!
— Благодарю! И тебе доброго здоровья! — кивнул князь.
Покончив со спелыми сливами, Добромеч добрался до крупного оранжевого плода, который был ему незнаком. Откусив большой кусок мякоти, он некоторое время задумчиво жевал, затем поморщился и стал странно двигать губами, словно они прилипли к зубам.
— Это что за пакость? — проворчал он. — Словно песку наелся.
— Это хурма, — пояснил Нэй, обернувшись и глянув на плод в его руке.
— Ху… что?
— Хурма, князь. У нее вяжущий вкус, но лекари говорят, она очень полезна.
— Полезна? — фыркнул Добромеч. — Тещу, что ли, накормить, когда белены под рукой нет?
— Кому как. Не выбрасывай. Отдай коню моему. Он любит хурму.
— Как скажешь. — Добромеч заставил своего коня податься вперед, наклонился и протянул надкушенный плод черному жеребцу с золотой гривой. Животное мгновенно его проглотило.
— Славный конь у тебя, лорд. Как имя его?
— Бес.
— Отчего же так?
— Норов у него неспокойный. Когда я в первый раз подковать его пытался, он лягнул меня. Потом укусил и снова лягнул.
— А ты что же? — засмеялся скифарий.
— По морде ему врезал. Подрались мы, в общем. Но теперь крепко дружим. Верно, Бес?
Конь, словно понимая человеческую речь, кивнул и горделиво фыркнул.
Князья засмеялись.
— А долго еще до вашей Белой, или Золотой Гавани? — через некоторое время подал голос Славнозар.
— Еще столько же или чуть дольше. Но путь того стоит. Увидите большие корабли, коих в Артогно не бывает.
— Любопытно.
— А в Скифарии есть моря? — Сквайр Кристан Брекенридж обернулся.
— Мы до сих пор толком не определились, докуда земли наши простираются. Брат мой, великий князь Высогор, занят сейчас объединением разобщенных княжеств. Если получится, то и на юге у нас моря будут, и на севере. А пока с этим не очень. Но озера большие есть.
Князь злорадно усмехнулся, явно намекая на Черное озеро, ставшее могилой для сотен рыцарей Гринвельда.
— У нас и Жертвенное, и Срединное море, и океан Предела. А толку-то? — махнул рукой Вэйлорд. — Морскому делу мало кто обучен, разве что контрабандисты. Едва вспомню, как мы до Мамонтова острова добирались, так тоска берет.
— Ты в моря ходил, черный лорд? — покосился на него Вострогор.
— Было дело. — Нэй кивнул.
— И каково это?
— Страшно было за борт упасть. — Нэйрос усмехнулся. — Плавать не умею.
— Вот такая уж десница у короля! — послышался спереди смешок принца Леона. — Сплошные недостатки и одно достоинство — безумный конь, что способен волка насмерть загрызть.
— Ну, при твоих-то достоинствах, да простят меня боги, лучше вообще помалкивать, — не остался в долгу Вэйлорд.
— Скажи спасибо вину и Эстер, старый волк. Голова болит, иначе задал бы я тебе сейчас.
— Вот была бы потеха!
Добромеч с интересом поглядывал то на принца, то на Вэйлорда, явно забавляясь их постоянными перебранками. С восточными гостями принц был сдержан, уклоняясь от общения, в то время как семью и ближайшее окружение осыпал колкостями и шутками, порой весьма обидными. Шутить со скифариями он себе не позволял, во всяком случае пока, но и дружелюбия к ним не проявлял. Это и понятно: война на востоке покрыла Гринвельд позором. Жители тех краев считались варварами, и мало кто разделял намерения короля Хлодвига заключить с ними прочный и долговечный мир. Похоже, и принц не видел в замыслах отца ничего хорошего. А ведь когда-нибудь он станет королем и Скифарии придется иметь дело уже с ним. Оставалось надеяться, что в своем заморском путешествии он наберется ума, а это пойдет на пользу и подданным его, и соседям.
Солнце уже садилось, когда деревья над дорогой расступились, сменились изгородями и домиками. Еще через полмили домики подросли, между ними появились мощеные улочки. Осталась позади придорожная таверна, источающая запахи сомнительной стряпни и рыбьих потрохов. Видимо, чайки были в восторге, ибо во множестве вились вокруг. Миновали и небольшую кузницу, где можно было поправить подковы или устранить иные повреждения после дороги.
— Да что же она вытворяет?! — воскликнул Славнозар, увидев, как женщина выплеснула кадку с нечистотами из окна прямо на улицу и едва не окатила прохожего.
— Будь осторожен на улицах Белой Гавани, молодой князь! — На лице Вэйлорда появилась усмешка. — До Хлодвига Третьего то же самое творилось и в столице, пока он не велел прокопать под Артогно сточные канавы. Здесь их пока нет.
— А верно ли говорят, что у вас и мыться было не принято? — поинтересовался Добромеч.
— Лет сто назад. — Вэйлорд кивнул. — Много заразы в воде бывает, поэтому мылись всего пару раз в год, пока не догадались, как с ней бороться. Сейчас моемся гораздо чаще, свиньи от запахов уже не дохнут.
— Да уж! — Добромеч, ухмыляясь, хлопнул Вострогора по плечу. — У нас и помоями улицы не орошают, и банька в каждый субботний вечер испокон веков. Но мы варвары и дикари.
— Эт-точно, — фыркнул темноволосый князь.
— Да будет вам, — поморщился Вэйлорд.
Крик чаек стал громче; над крутыми склонами крыш уже стал виден лес высоких мачт с подобранными парусами. Сквозь шум городской суеты доносился шелест прибоя. Узкие улочки расступились, показалась огромная рыночная площадь, полная людей, — словно Белая Гавань распахнула свои объятия. От обилия иноземных купцов и товаров рябило в глазах. Шелка, меха, кожа пеших драконов, причудливо изогнутые клинки, топоры, ароматные куренья, бочонки с винами, пряности, посуда из стекла разных сортов фарфора, из расписной глины. Продавали щенков, котят, разную другую живность. К Уильяму Мортигорну кинулся смуглый торговец, держа на поднятых руках целые связки нитей жемчуга и драгоценных цепей с самоцветными камнями; молодой лорд гневно закричал, замахиваясь хлыстом. Неудивительно, что торговец украшениями именно в нем увидел своего покупателя: тот был богато одет и чрезмерно вальяжно сидел в седле, отчего казался высокороднее гвардейцев, одетого в черное Вэйлорда и облаченных в доспехи скифариев. Только храбростью Уильям не отличался, и Вэйлорд не мог взять в толк, почему Хлодвиг выбрал его в спутники своему сыну. Возможно, настоял на этом Филипп Мортигорн, отец Билли, надеясь, что в богатой империи его сын найдет выгодные возможности и для себя, и для Гринвельда.
Скифарии посмеялись, глядя на эту сцену. Среди повозок, паланкинов и толпы процессия двигалась гораздо медленнее. Купцы из разных городов Гринвельда, помощники кастелянов различных лордов приехали закупать привезенные товары. Кричали зазывалы, покупатели и продавцы спорили и торговались. Вдали, за бесконечной вереницей торговых рядов, виднелся высокий эшафот, где в петлях болталась полдюжина тел, над которыми кружили вороны. Белая Гавань была единственным городом в королевстве, где торговая гильдия имела право выносить смертный приговор помимо короля или лорда. Видимо, повешенные были пойманы на воровстве. Обычно наказанием для вора служило лишение кисти или руки по локоть, но здесь либо правила куда строже, либо эти казненные не воровали, а грабили: вонзив нож в человека с тугим кошельком, другой рукой рвали кошель у еще живой жертвы. Вэйлорд с беспокойством поглядывал на принца, хотя едва ли нечто подобное могло грозить всаднику.
Вострогор и Добромеч стали живо переговариваться на своем языке, глядя куда-то в сторону. А потом старший князь вдруг повернул коня и покинул процессию, направившись куда-то влево.
— Что происходит? — нахмурился Вэйлорд, которому это совсем не понравилось.
— Не изволь тревожиться, черный лорд. — Вострогор смерил его взглядом и ухмыльнулся. — Князю товар любопытен.
— Это не лучшая мысль.
— Прости, но князь свои мысли оценивает сам.
Неподалеку стояла повозка, запряженная мулом, который со скучающим видом жевал овес из деревянной кадки. Крытая повозка была заполнена рулонами пестрых тканей и клубками нитей различной толщины и расцветки. Неподалеку от нее стоял среднего роста остроскулый человек, светловолосый и светлобородый, лет тридцати. Его серые глаза пристально следили за каждым, кто приближался. Одет он был в светлые шаровары, заправленные в остроносые красные сапоги, просторную светло-желтую камизу с закатанными рукавами и бурой шнуровкой и жилет из вощеной кожи. На широком черном поясе слева висели ножны с мечом, справа — изогнутый клинок. Из той же кожи были изготовлены и наручи, защищающие обе руки почти до локтя.
— Обернись, человече! — услышал он грозный и зычный голос позади себя.
Говорили на его родном языке. Обернувшись, светловолосый увидел перед собой могучего белогривого коня с настоящим великаном в седле.
— Ты понимаешь скифарийскую речь. Скифарий? — строго спросил великан. — Изволь отвечать. Я посланник и брат конунга Высогора Черноозерного, князь Добромеч.
— Кир. — Светловолосый тут же преклонил колено, стараясь не попасть в навоз, и смиренно склонил голову.
— Поднимись и гляди мне в глаза, скифарий. Ты же не отрицаешь этого?
— Не отрицаю, кир Добромеч. — Тот поднялся. — Я скифарий.
— Назови себя.
— Берест.
— Невысокого ты рода, как погляжу. И как, растолкуй, ты оказался здесь, в Зленомире? Беглый? Или ведроголовые в полон уволокли по малолетству?
Ведроголовыми скифарии называли рыцарей Кабрийского ордена за характерную форму шлемов.
— Нет, кир Добромеч. Не беглый я и не полонен по малолетству. Я из вольного люда работного.
— Какого рожна ты здесь, в такой дали от родной земли? — Князь хмурился.
— Так и вы, кир…
— Ты батогами быть битым возжелал, наглец?! — рявкнул Добромеч. — Я титулом посланника всей гардарики облечен! Не дерзи и отвечай как должно!
— Прости, кир. — Берест опустил голову. — Я охранителем нанялся к биргисийскому купцу.
— Ну а в чугундрию эту биргисийскую ты каким бесом занесен? Неужто на родной земле заняться нечем было, коли на чужбину потянуло, прислуживать образине этой расписной?! — Князь кивнул на тучного купца, чьи глаза были густо обведены сажей и лицо лоснилось от пудры. Брови также были подведены сажей, что увеличивало их размер.
— Кир, девка понесла. Батяня ее оскопить меня возжелал. Покинуть края родные пришлось. Не убивать же отца девки гулящей.
— Вот полено ты неразумное. А жениться? Смелости не хватило?
— Нет веры, кир, что от меня понесла. Говорю, гулящая она.
— Ну, будет тебе наука, как на гулящих прыгать, коли не врешь. — Добромеч засмеялся, покачивая головой. — А ну, покажи чело свое. Подними волосы ото лба.
Берест повиновался.
— Клейма каторжанина нет. А наручи сними.
Руки также были чисты и следов кандалов не имели.
— Добро, — кивнул князь, хмыкнув. — А из какой земли? Кто княжит? И как давно убег?
— Из княжества Ярополка, кир Добромеч. С весны я в найме у купца.
— Ярополк. — Добромеч поморщился, услыхав это имя. — Ну ладно. Коли не клеймен, так и мир тебе. Наказ тебе даю княжеский. Коли по чужбине мотаешься, не смей забывать, кто ты. Не порочь ни рода своего, ни народа, ни земли. Гордо носи в своих жилах кровь скифария. Бузы и разбоя не чини, но и в обиду себя не давай.
— Наказ мне впрок. Таков я и есть. — Скифарий поклонился.
Добромеч прижат правую ладонь к золотому коловрату на груди. Затем отвел раскрытую ладонь, держа ее у правого плеча.
— Здравствовать тебе желаю, на долгие лета, земляче.
— Здравствовать тебе желаю, на долгие лета, княже. — Берест повторил его жест.
Добромеч развернул коня и двинулся обратно.
— Это было неразумно. — Вэйлорд хмуро взглянул на вернувшегося князя.
— Не бранись, — ухмыльнулся князь. — Это же рынок. Хотел шелка поглядеть на сарафаны для племяшки своей.
— И как. Приглядел что?
— Неприглядные оказались.
Они двинулись дальше.
— Прав я был, друже? — негромко обратился к нему Вострогор на родном языке.
— Прав, — кивнул Добромеч. — Острый глаз у тебя.
— И кто он?
— Охранник наемный.
— Отчего скрыл от возведенного? — Вострогор покачал головой и слегка кивнул в сторону Вэйлорда.
— Ни к чему ни ему, ни остальным знать. Скифарий в Зленомире… Рассуди сам. Мы — посланники при дворе короля ихнего. На нас поглядеть даже косо — хлопот не оберешься. А он? Прознают намыленные, так и охоту начнут. Уж я-то помню, как они забавлялись охотой за теми, кто о двух ногах.
Процессия двигалась сквозь гудящую рыночную толпу в сторону леса мачт за городскими крышами. Наемник по имени Берест пристально смотрел им вслед. Со стороны Срединного моря потянуло теплым солоноватым ветром, который принялся раскачивать одежды, пояса и шелка на лотках. Тронул и соломенные волосы наемника, на какой-то миг обнажив шею, в самом верху которой, у затылка, виднелось небольшое клеймо в виде паука.
* * *
Мощенная досками городская набережная была заполнена галерами, шхунами, рыбачьими ялами, широкими триремами, перевозящими мрамор и прочие тяжести. Суета здесь царила не меньшая, чем на рыночной площади. Сходни скрипели от множества ног торопливо снующих людей, занятых погрузкой и разгрузкой. Капитаны кораблей и ответственные за товар лица кричали на разных языках, отдавая распоряжения, браня такелажников и стропальщиков, торопя, побуждая быть осторожнее с грузом. Большие телеги постоянно прибывали и убывали, упряжные животные оставляли за собой зловонные кучки. Роились мухи, парили чайки, шелестело теплое Срединное море, скрипели доски, борта, мачты.
Принц Леон Эверрет уныло смотрел на одномачтовую сорокавесельную галеру, пришвартованную с самого края, поодаль от остальных кораблей. Пара матросов возилась на бушприте, меняя потрепанный ветрами и солью артемон.
— И это корабль для наследника престола? — с недовольством и обидой выдавил он.
По морской привычке широко расставив ноги, перед ним стоял невысокий коренастый мужчина с лысой головой, обветренным лицом и полуседой бородой — капитан корабля.
— Да, ваше высочество. — Он кивнул. — Давеча гонец из Артогно вручил мне грамоту с королевской печатью и наказом: дождаться вас и доставить в Эль-Тассир. К сожалению, должен предупредить, что моя старушка, «Соленый ветер», обычно перевозит фрукты и вина. Не рассчитана галера на благородных пассажиров. Но я охотно уступлю вам свою каюту. Однако… — Он смерил взглядом Харольда Нордвуда, Кристана Брекенриджа и Уильяма Мортигорна. — Вчетвером вам тесновато будет.
Мортигорн состроил кислую мину, словно готовое расплакаться дитя.
— А не ошибка ли это? Мы должны плыть на этом бревне? Может, вон тот корабль наш?
Он указал на огромный трехмачтовый гребной левиафан, расписанный яркими цветами, с большой ажурной беседкой на корме. В него загружались купцы со своей свитой, товары завозили прямиком на телегах, не выпрягая тягловых животных. Уж конечно, для пассажиров там имелись все условия. На носу стояли даже «скорпионы» — тот корабль был способен отразить пиратскую атаку.
— Это артаксатийский левиафан, — хмыкнул капитан «Соленого ветра». — Ежели у вас есть сорок ликов, чтоб попытаться договориться с их капитаном, валяйте.
— Ты дерзишь мне?! — взвизгнул Мортигорн.
— Я вам даю знать, что тот корабль иноземный. И также хочу предупредить молодого господина, что моя старушка, «Соленый ветер», стерпит такое унизительное обращение от человека, стоящего на берегу, но если вы обзовете ее бревном, будучи в море, может стряхнуть вас за борт.
— Что-о! — Уильям схватился за хлыст.
— Билли, — вздохнул Леон, страдальчески прижав ладонь колбу. — Будь любезен, заткнись.
Затем он снова взглянул на галеру и ее капитана. Покачал головой:
— Все верно. Все правильно. Чего-то подобного я, в конце концов, и ожидал. Отец не мог отправить меня за Срединное море без подвоха. И вот он. Это так похоже на нашего славного Хлодвига.
— А по мне, так все хорошо, — равнодушно пожал плечами молчаливый Харольд Нордвуд.
— Ну, всяко лучше, нежели вплавь, — захохотал в седле Добромеч.
— Смешно-то как. — Принц недовольно взглянул в его сторону.
— Послушай, Леон, — взял слово Вэйлорд. — Вы же, в конце концов, не кисейные барышни, а мужи Гринвельда. А почтенный капитан Вистлер уже ходил под парусом, когда я только родился. Поищи более опытного моряка — едва ли найдешь на всей набережной.
— Дело не в том, на каком корабле плыть, а в том, кто на нем плывет! — зло огрызнулся принц. — Я посол королевства и наследник престола. Отцу, видно, хотелось, чтоб тассирийцы посмеялись над его королевством. Ну что ж. Быть по сему. Вистлер, вели своим людям заносить наши вещи на борт.
— Да, ваше высочество. — Капитан кивнул и, повернувшись к галере, громко свистнул. Тут же по сходням побежали четыре человека.
— Леон, а может, все-таки… — жалобно пролепетал Мортигорн.
— Билли, заткнись лучше. — Принц отмахнулся от него и подошел к Славнозару, который еще не прикончил собранные в шлем фрукты.
— Что там у тебя, скифарий?
— Яблоки остались. Угостишься?
— Пожалуй.
Принц кивнул, и молодой князь наклонился в седле, протягивая наследнику Гринвельда свой шлем. Тот взял большое яблоко и с хрустом откусил.
— Когда вы будете готовы отплыть? — спросил Нэйрос у капитана.
— Хоть сейчас, — отозвался тот, почесывая бороду. — Артемон пока ни к чему, а повесить новый мы сможем и в пути. Гребцы отдохнувшие — четвертый день на берегу. Дней через пять будем в Эль-Тассире, ежели ветер и волна благоприятствовать станут.
— Ступайте на галеру, — велел принц своим спутникам. — Чем скорее отправимся в путь, тем скорее достигнем цели. — Затем он обратил свой взор на Нэйроса: — Только слезливых прощаний не нужно, уволь.
— Очень мне это надо, — поморщился Вэйлорд.
Матросы заносили вещи. За ними последовал капитан Вистлер, далее Нордвуд, молодой сквайр Брекенридж и поникший сын королевского казначея. Этот шел, словно приговоренный на плаху, постоянно оборачиваясь и бросая печальные взгляды на город, который предстояло покинуть на два года.
Последние сапоги, простучавшие по сходням, принадлежали принцу Леону. Едва он оказался на борту, сходни затянули на галеру, послышались три свистка, и сушившиеся на солнце весла с шумом опустились в воду. Гвардейцы, скифарии и извозчик на телеге, что привезла вещи уезжающих, глядели, как «Соленый ветер» медленно отходит от набережной. Вэйлорд же привязывал поводья четырех коней, оставшихся без всадников, к телеге. Отчего-то он это не поручил никому. Быть может, не хотел смотреть вслед принцу. Когда он вернулся к своему златогривому Бесу и собрался уже вскочить в седло, в белый отпечаток волчьей лапы на его груди вдруг ударил огрызок яблока.
— Мне будет не хватать тебя, старый волк! — крикнул с палубы галеры Леон.
— Князь, еще есть яблоки? — торопливо спросил у Славнозара Нэйрос.
— Последнее! — засмеялся скифарий, бросая сочный плод деснице.
Тот поймал яблоко и, вскочив в седло, приблизился к самому краю пристани.
— А мне тебя нисколько! — крикнул он и швырнул яблоко.
В этот самый момент рядом с Леоном возник Уильям Мортигорн, который, видимо, что-то хотел спросить. Переспелый плод с громким влажным хлопком врезался тому в лоб, мякоть брызнула во все стороны. Билли завопил от ужаса: видимо, показалось, что взорвалась голова. Леон согнулся от хохота.
— Проклятье, — раздосадованно выдохнул Вэйлорд, глядя, как галера удаляется от Гринвельда.
Назад: ГЛАВА 5 Всадник, два духа и старая башня
Дальше: ГЛАВА 7 Край трех озер, «Толстый Готлиб» и резиденция орденского престола