Глава 5

В трущобах Халамширала молва раздувала пламя мятежа.

Жестокие выходки аристократов были не внове. Всякий эльф в городе знал, что при виде человека следует опустить взгляд. Эльфийки с юных лет узнавали, как опасно путешествовать в одиночку, да и просто выглядеть слишком привлекательно. Торговцы-эльфы быстро постигали науку торговаться со знатными клиентами так, чтобы получить хотя бы часть платы, но не довести дело до того, что их дома предадут огню.

Никому это было не по нраву, но все знали об этом и терпели, принимая подобное положение как часть мироустройства.

Однако стерпеть гибель Лемета было невозможно.

Лемет был добрый малый, твердили Трен, его друг, и другие мастера-ремесленники. Он честно трудился, содержал свой дом в чистоте и даже получал заказы от кучеров знати – благодаря низким расценкам и добродушным, обходительным манерам. Он был спокойного нрава и притом смешлив и довольно часто угощал своих друзей выпивкой. Лемет был не какая-нибудь нищая шваль, твердили ремесленники, но люди лорда Мансерая закололи его, а потом расчленили и развесили куски тела по всему городу, как поступают с наихудшими преступниками. Если такое могли сотворить с хорошим эльфом, никогда не причинявшим хлопот людям, что же тогда могут сотворить с любым другим эльфом?

Лемет погиб, защищая мальца на побегушках, шептались воры. Чем бы он там ни зарабатывал на пропитание, сердцем он был истинный эльф, а шемы, которые прирезали его как собаку, хотели показать всем трущобным эльфам, что они, шемы, хозяева этих улиц. Что ж, пора им узнать, что на местных мостовых всегда сыщется камень, пригодный для доброго броска.

Свой последний вечер Лемет провел в таверне, где говорили о старых временах Джинет и прочие поклонники старины. О чем бы ни шла тогда речь, он услышал про времена, когда Халамширал принадлежал эльфам, – до подлого вторжения людей и жестокого разорения города. Лемет слушал эти разговоры, а потом, когда аристократ, чьи предки предали дом эльфов огню, попытался убить невинное дитя, Лемет храбро встал на его защиту. Какой эльф не поступил бы так же?

Пьер, граф Халамширал, который до тех пор прощал выходки лорда Мансерая лишь потому, что они не причиняли вреда людям, приказал направить в городские трущобы побольше стражи. Компанию эльфов, возвращавшихся домой после ночной работы, стражники подвергли унижениям и побоям. Наутро тех стражников нашли на рыночной площади мертвыми, и уши у них были отрезаны – что обычно применялось к разбойникам-эльфам.

Граф Пьер послал в трущобы своих шевалье, чтобы проучить негодяев. Шевалье прикончили с десяток эльфов, которым не хватило ума засесть дома, а на следующее утро, проснувшись, обнаружили, что кто-то перебил их конюхов и перерезал глотки лошадям.

Леди Элспет уведомила лорда Мансерая, что его визиты в поместье ее семьи более нежелательны, поскольку его вызывающее поведение так взбудоражило простолюдинов, что слуги леди Элспет не сумели купить свежих ягод для ее любимых пирогов. Когда лорд, кипя от злости, возвращался домой, камень, брошенный в открытое окно кареты, разбил ему нос.

Дворяне поумнее уехали любоваться красотами осени в свои загородные владения. Дворяне поглупее усилили охрану своих городских домов.

И понемногу, без лишнего шума весть начала распространяться из Халамширала по всему Орлею.

Для Селины дни, которые последовали за двумя подряд провалами Гаспара, проходили приятно и тихо. Она подписывала дипломатические документы, изучала отчеты, принимала изобретателей и художников, ищущих покровительства, а также взялась за подготовку бала в честь Верховной Жрицы, где та могла бы обратиться к знати и внести свой вклад в дело о разрешении конфликта между храмовниками и магами.

Между тем рыжеволосая посланница Верховной Жрицы до сих пор никак не дала о себе знать. Ни отказа, ни подтверждения от нее не поступило, и эта неизвестность терзала Селину все сильнее. Вновь она лежала без сна рядом со свернувшейся в клубок Бриалой и смотрела, как подступает рассвет.

Орлею, думала Селина, нужен еще один Мор. Не то чтобы это впрямь помогло, да она и не желала бы своей империи подобных бедствий. Бороться с Морами тяжко, но, по крайней мере, просто. Собираешь всех, кто способен сражаться, бросаешь их на порождения тьмы и надеешься, что Серые Стражи сумеют уничтожить Архидемона. Политика отходит на второй план, пусть и не сразу, но постепенно история того, как во время последнего Мора Логэйн Мак Тир неразумно предал Серых Стражей и попытался захватить власть, обросла множеством туманных деталей, но даже дикие ферелденские дворяне в конце концов оказались способны объединиться.

Если порождения тьмы хлынут из Предела Бездны и начнется новый Мор, оставит ли великий герцог Гаспар борьбу за трон и употребит ли свой внушительный военный талант на битву с врагом, который того заслуживает? Обратят ли храмовники и маги свою ярость на порождения тьмы?

Селина вздохнула. Как бы просто это ни казалось, в душе она понимала, что новый Мор разорвет Орлей на части куда беспощадней, нежели любые внутренние распри или гражданская война. Более того, каждый Мор ведет к уничтожению культурных ценностей и утрате знаний. Во время войны не строят библиотек. Ее университет, ее дворяне – те, что учатся мыслить критически вместо того, чтобы бездумно следовать по стопам своих предков, простолюдины и даже эльфы, шаг за шагом пробивающиеся к знаниям… все это будет попросту отброшено ради обыкновенной борьбы за выживание.

– Тебе надо спать, – пробормотала Бриала.

– Прости, что разбудила.

– Не извиняйся. – Бриала потянулась, при этом проведя рукой по боку Селины. – Напрасно ты не сделала этого раньше.

– Бремя императрицы, – Селина улыбнулась.

Кожа ее любовницы казалась темней на фоне сливочно-белой атласной сорочки.

Бриала перекатилась на живот и, подняв голову, прямо посмотрела в глаза Селины:

– Позволь мне разделить это бремя с тобой.

– Нет, Бриа, не позволю. – Селина обвила рукой эльфийку, стремясь лаской смягчить резкость своих слов. – Хватит и того, что ты – мои глаза и уши. Я хочу… – Селина привлекла Бриалу к себе. – Хочу, чтобы это бремя было только моим. Ради нас обеих.

Бриала мягко высвободилась из ее объятий и села, все так же не сводя глаз с Селины.

– Вы же знаете, ваше величество, что это невозможно. – Она взяла Селину за руку, легонько сжала сильными теплыми пальцами. – Ты уже дала ответ Ремашу?

Глаза Бриалы были поутру такими большими, темными. Словно смотришь в бездонный омут, умиротворяющий и глубокий.

– Ты же знаешь, что он теперь поддерживает Гаспара. – Селина вздохнула.

Они уже обсудили эту новость – бурно и не стесняясь в выражениях – вечером того дня, когда Гаспар во время охотничьей прогулки сделал Селине брачное предложение, а Бриала спасла сэра Мишеля из западни, расставленной бардом Мельсендре. В обоих случаях Гаспар потерпел поражение, но Селина потеряла Ремаша – и эта потеря придавала ее победе неприятный привкус горечи.

– Но разве его нельзя вернуть? – Бриала крепче стиснула ее ладонь. – Если ты дашь ему согласие, ни словом не поминая о том, что он переметнулся на другую сторону, быть может, он сочтет более заманчивым править вместе с тобой, нежели служить Гаспару. Опасение разгневать тебя формальным отказом от сватовства может принудить его…

– Тогда я потеряю тебя, – сказала Селина, и от этих слов у нее перехватило дыхание. – Бриа, ты – все, что у меня есть. Все, что делает меня собой.

Она притянула эльфийку к себе, ощутила, как обвили ее теплые руки любовницы. Атлас ночной сорочки Бриалы скользнул по ее коже, словно кошка, выгнувшая спину в предвкушении ласки.

– Создатель, как же я иногда завидую тебе!

Селина тут же поняла, что говорить этого не следовало. Бриала застыла, будто окаменев, хотя и не разжала объятий, и голос ее прозвучал беспечно:

– Императрица Орлея завидует эльфийке-горничной?

– Ты знаешь, что я имею в виду. – Не размыкая рук, Селина погладила Бриалу по спине. – Ты можешь покинуть дворец, изменить свою жизнь…

– Но останусь эльфом. – Бриала ослепительно улыбнулась, но Селина знала, что она по-прежнему чувствует себя задетой.

– Да, знаю, но я… Я была рождена для того, чтобы взойти на трон. Ничто другое мне не доступно. После того как мои родители и леди Мантильон… – Селина запнулась, не договорив.

На сей раз Бриала решительно отстранилась:

– Ты могла бы стать прекрасным ученым. – Она поднялась и надела халат. – По крайней мере, могла быть таковым, пока император Гаспар не принял бы какого-нибудь спорного в твоих глазах решения. Полагаю, ничего хорошего из этого бы не вышло, – прибавила она, с улыбкой оглянувшись на Селину.

– Ты, наверно, права, любовь моя. – Селина тоже встала, набросила на плечи халат – как будто ничего особенного и не произошло. – И… я подумаю насчет Ремаша.

Бриала кивнула, надела маску и скрылась в потайном проходе за зеркалом. Селина вздохнула и потянулась за своим зачарованным чайничком.

Похоже, сегодня утром ей придется самой готовить себе чай.

Бриала обходила рынок, опрашивая своих осведомителей, когда вдруг заметила Фелассана.

– Не ожидала увидеть тебя так скоро, – сказала она, глядя, как эльф, обогнув кучку торговцев, спорящих из-за груза товаров, направляется к ней. – Какой приятный сюрприз.

Плащ наставника выглядел, как всегда, опрятно – ни следа пыли и грязи, неизбежных спутников странствий, – однако лицо Фелассана в тени капюшона было осунувшимся и усталым.

– Как бы я ни скучал по виду твоего, да’лен, очаровательного личика в маске, вернулся я по более прозаическим причинам. Что тебе известно о событиях в Халамширале?

Бриала последовала за Фелассаном в парк, где они разговаривали всего лишь несколько дней тому назад.

– Ничего, – ответила она.

Неподалеку компания богатых купеческих отпрысков беспечно топтала траву, с хохотом перебрасывая друг другу бурдюк с вином. Они неприязненно косились на Бриалу, но она сделала вид, что ничего не заметила, и так же вполголоса продолжала:

– Мои птицы запаздывают – осенью такое случается. Я не получила ни одной весточки с кораблей, пересекших Недремлющее море.

– Стало быть, я не напрасно утруждал свои древние косточки. – Фелассан устало улыбнулся. – Некий тупоумный шемленский лорд без всякой причины убил и расчленил торговца-эльфа. Самые непримиримые голоса в эльфинаже призывают к миен’харел.

Потрясение было так велико, что Бриала помимо воли рассмеялась:

– Из-за одного эльфа? Скольких наших сородичей каждый день убивают без малейшей жалости?

– Нам не дано знать, где в сухом лесу ударит молния, – ответил Фелассан, садясь на траву, – но я уже чую дым.

И он поведал Бриале все подробности, включая имена лорда и убитого эльфа, хоть это и не имело особого значения.

– Так эльфы готовят бунт? Его подавят. Это же… – Бриала осеклась и стала гневно расхаживать из стороны в сторону. – Неужели они полагают, что этим помогут императрице? Только бунта ей сейчас и не хватало!

– Друзья расчлененного торговца будут вне себя от горя. Об интересах императрицы они, безусловно, заботятся пуще всего.

– Отчего бы и нет? – Бриала круто развернулась к нему. – Она склоняет на свою сторону Верховную Жрицу, она борется с Гаспаром… и если этот бунт сведет на нет ее усилия, думаешь, под рукой Гаспара эльфам станет лучше?

– Если я чему-то и научился в жизни, так это тому, что серьезные политические перемены никогда – почти никогда – не основаны на том, что думаю я. – Он легкомысленно махнул рукой. – С другой стороны, то, что думаешь ты, может повлиять на то, как поступит императрица Орлея, услыхав эти новости. Могу тебя уверить, что в Вал Руайо эти новости еще никому не известны – разумеется, кроме тебя.

Один из купеческих отпрысков подбросил бурдюк слишком высоко, и тот пролетел над головой его приятеля. Не медля ни секунды, Фелассан сделал два шага, перехватил бурдюк, развернул и бросил обратно, не пролив при этом ни капли. Юнцам явно пришлось не по вкусу, что какой-то эльф принял участие в их забаве, однако бросок был настолько хорош, что у них хватило любезности рассмеяться и покивать.

– Ты прав, хагрен. – Усилием воли Бриала вынудила себя успокоиться. – Спасибо тебе. – Ступай. – Фелассан мягко улыбнулся.

И Бриала заторопилась во дворец. На ходу натягивая маску, она с неприличной поспешностью, почти бегом, пересекла торговый квартал. Вскоре она уже целеустремленно шагала по коридорам дворца. Кастелянша заметила ее и окликнула, но Бриала сделала вид, будто не услышала. Во что бы ни обошлась ей потом такая дерзость, дело того стоит.

Узнав, что Селина беседует с университетским чиновником, Бриала умыкнула у служанки поднос с чаем и с поклоном вошла к императрице. С изяществом, выработанным годами обучения, Бриала подала чай, не прервав при этом подкупающих просьб чиновника о дополнительных ассигнованиях и о высочайшем уточнении, сколько именно простолюдинов надлежит принять в университет, дабы умилостивить императрицу. Селина лишь единожды глянула на Бриалу, взяв чашку чаю, подслащенного медом, как она любила с детства.

Минуту спустя Бриала вышла наружу, не глядя сунула служанке поднос и двинулась дальше по коридорам, размышляя на ходу.

Дело должно быть улажено безупречно, без сучка и задоринки. Смертей в любом случае не избежать – этот урок Бриала усвоила много лет назад, в тот день, когда леди Мантильон убила ее родителей и всех прочих слуг, чтобы обеспечить Селине успешное восхождение к власти. Однако же верно подобранные слова могут спасти сотни жизней.

Бриала не могла позволить себе роскоши оплакивать неизбежные жертвы. Она подозревала, что в этом отношении давно уже стала больше похожа на аристократов, которым служила, нежели на эльфов с рыночной площади. Мысль эта порой терзала ее – но опять-таки меньше, чем мысль о смертях, которые она могла бы предотвратить.

Через несколько минут Селина вызвала Бриалу в Каменный зал и отпустила всех прочих слуг. Сама она стояла у открытого окна в сад. Свое название этот зал получил оттого, что одна стена его сверху донизу была покрыта разноцветными кусочками янтаря. Мозаичный узор изображал Серых Стражей, которые, оседлав своих легендарных грифонов, вылетели на бой с порождениями тьмы. Стражи и их грифоны были выложены ослепительно-золотым янтарем, небо было молочно-бледного цвета, а порождения тьмы, ведомые громадным Архидемоном, пылали исчерна-багровым оттенком.

Помимо того, зал был убран трофеями и предметами искусства, связанными с легендарным орденом, правда уже не напрямую. Огромная карта в раме относилась ко временам Второго Мора и показывала, насколько далеко распространились порождения тьмы на пике своего могущества; доспехи, хранившиеся в углу за стеклом, принадлежали, как гласила табличка, Божественному веку, когда император Драккон выслал орлесианское войско против порождений тьмы, спасая осажденных в Вейсхаупте Серых Стражей.

Селина указала на кресло с изогнутыми ножками в виде когтей грифона:

– Обычно то, что ты узнаешь на рынке, может подождать до вечера.

– Не в этот раз, ваше величество. – Бриала села. – Эльфы Халамширала в ярости. Лорд Мансерай убил без суда торговца, и эльфы призывают к миен’харел. – Селина промолчала, и она добавила: – Это слово из эльфийского языка. Когда люди заходят слишком далеко, эльфы напоминают им, что даже к короткому клинку следует относиться с опаской. Они…

– Они готовят бунт, – перебила Селина, и эти слова безжалостно рассекли стылый осенний воздух. – Против меня. Именно сейчас.

– Это не бунт, ваше величество. – Бриала склонила голову и прерывисто вздохнула, стиснув подлокотники кресла, изготовленные в виде грифоньих голов. Этого-то она и боялась. – Эльфы Халамширала никогда не видели тебя. Их недовольство направлено не против тебя лично, не против Орлея. Они лишь хотят правосудия для подданного твоей империи, который был беспричинно лишен жизни.

– Не важно, чего именно они хотят. – Селина повернулась и, тяжело ступая, отошла от окна. – Я уже веду войну на два фронта. Третий фронт мне не удержать.

– И не нужно. – Бриала встала из кресла, преградив ей путь. – Дай им то, чего они хотят, – правосудие.

– Казнить лорда за убийство эльфа? Я… да пропади оно пропадом! – Селина резким движением сорвала маску. Лицо ее пылало, глаза покраснели после очередной бессонной ночи. – Может, мне объявить эльфов полноправными гражданами перед ликом Создателя и троном, который я пока еще занимаю?

– Отчего бы и нет? – Бриала тоже сняла маску, перед тем помедлив мгновение, чтобы взять себя в руки. – Разве что ты на деле так не считаешь, а я – всего лишь возомнившая о себе кухонная шлюха, которой ты пока еще не пресытилась.

Селина отвернулась, бросила маску на мягкий диванчик и отошла к янтарной стене.

– Ты же знаешь, Бриа, что я не могу этого сделать. С тем же успехом можно выгравировать на троне вензель Гаспара.

На фоне багрянца и золота царственная любовница Бриалы выглядела бледной и изможденной. Селина, насколько могла судить эльфийка, всегда полагала сон своим заклятым врагом или по меньшей мере необходимым злом, а после событий в Киркволле растущее с каждым днем напряжение так изнуряло ее, что почти всегда она просыпалась задолго до рассвета и не могла уснуть. Порой, если позволяло время, Бриале удавалось склонить ее к любовным утехам, и затем Селина могла, погрузившись в дремотное блаженство, урвать еще пару часов целительного сна. В последнее время, однако, даже этого бывало недостаточно.

– Да, – вздохнула Бриала, – знаю.

Вместо того чтобы шагнуть к Селине, она направилась к столику, на котором стоял заварочный чайник императрицы – как всегда, закипающий. Бриала налила чаю, поднесла чашку Селине и легонько коснулась ее плеча – жалкое подобие извинения.

Селина обернулась, увидела чай и вздохнула:

– Бриа, я делаю, что могу. Я побудила дворян помогать эльфам.

Она приняла блюдце, поднесла чашку к губам и медленно сделала вдох. Бриала увидела, как ее напрягшиеся плечи едва заметно расслабились.

– Знаю. Ты сделала для нас больше, чем кто-либо другой, с тех пор как Андрасте подарила эльфам Халамширал.

– Увы, повторить этот подарок сейчас уже не в моей власти. – Губы Селины дрогнули в слабой улыбке.

Бриала улыбнулась в ответ – так же слабо, едва различимо – и взяла императрицу за руку.

– У меня есть другое предложение. – Бережно, почтительно она увлекла Селину к мягкому диванчику и усадила подле себя. – Трон не может призвать этого лорда Мансерая к суду, и оттого эльфы грозят взбунтоваться. Так позволь мне помочь тебе в этом деле. – Она сделала глубокий вдох, точно бросаясь в воду. – Отправь меня в Халамширал.

С минуту Селина молчала. Рука ее, укрытая в ладонях Бриалы, замерла.

– Ты убьешь Мансерая?

Бриала кивнула, уверенно и деловито:

– У меня есть возможность связаться с эльфами. Я дам им кровь, которую они так жаждут пролить, и усмирю их прежде, чем они задумают взяться за другую жертву. Для городской стражи это будет нераскрытое преступление, а вовсе не бунт эльфов, и если кто-то спросит твоего мнения о происшедшем, ты можешь как бы невзначай заметить, что лорд, которому хватило безрассудства жестоко убить мирного торговца, должен был бы более заботиться о своей собственной безопасности.

Селина протянула руку и ласково тронула ладонью щеку Бриалы. Эльфийка подалась вперед, и когда они поцеловались, императрица заключила любовницу в крепкие, неистовые объятия.

Затем она без единого слова поднялась, прихватив с диванчика маску и надев ее, и медленно вернулась к окну.

– Быстро и чисто, Бриа, – проговорила она.

– Ваше величество…

Бриала поклонилась и ушла собирать вещи.

Той ночью императрица Селина спала одна.

Разумеется, такое бывало и раньше. Порой Бриале приходилось трудиться допоздна, а когда Селина приезжала с визитом в поместье какого-нибудь лорда, они из благоразумия спали в разных постелях.

Вот только Бриала уже очень давно никуда не уезжала одна.

Каждое утро Селина просыпалась до зари, продрогшая и одинокая, и неотрывно вглядывалась в предрассветный мрак за окном – как будто бы, если долго не отводить взгляда, в темноте проступят все те, кто лишал ее сна. Маги, храмовники, эльфы, Гаспар и Ремаш и прочие, кто переметнулся на сторону Гаспара. Все они рыщут за стенами дворца и с каждой ночью все ближе подкрадываются к ней спящей. Ждут, когда она совершит ошибку, которая спустит их с цепи.

Каждое утро Селина заваривала себе чай, пила до тех пор, пока головная боль не сменится отдаленным гулом в затылке, и погружалась в старинные фолианты, представлявшие интерес разве что для ученых.

Первые дни после отъезда Бриалы прошли без особых происшествий: Селина только выслушивала речи и принимала подарки. Весть о бунте эльфов Халамширала наконец достигла Вал Руайо; придворные и знать, еще остававшаяся в городе, качали головами и порицали неблагодарных халамширалских эльфов, которым невдомек, насколько лучше живется им, нежели их сородичам в эльфинажах Ферелдена и прочих городов Орлея. Граф Пьер принес извинения за постыдное поведение жителей своего города и заявил, что порядок вскорости будет восстановлен, – что, впрочем, никого не успокоило. Столичные аристократы допытывались, что же намерена предпринять Селина, а императрица отделывалась учтиво-уклончивыми тирадами и втайне молилась о скорейшем возвращении Бриалы.

Три дня спустя после отъезда Бриалы она посетила представление в Большом театре Вал Руайо – и тогда-то обнаружила, насколько далеко все зашло.

Большой театр был основан почти двести лет назад. Он заслуженно считался крупнейшим театром империи, с самыми знаменитыми актерами, самыми выдающимися драматургами, самым дорогостоящим реквизитом и умопомрачительными эффектами – на некоторых спектаклях дым и пламя сотворялись не алхимическими средствами, но магом, который получал специальное разрешение применять свой дар вне пределов Круга. В итоге, однако, стремясь превзойти своих конкурентов, Большой театр также привлек внимание и Церкви, и престола постановками, граничившими со скандалом. Ремилье, Безумный Император, повелел ставить в театре только пантомимы – из страха, что иные пьесы могут разжечь мятеж против его правления, а император Флориан, дядя Селины, едва не закрыл Большой театр после некой безвкусной пьесы, изобличавшей орлесианскую оккупацию Ферелдена.

Селина сделала ставку на поддержку театра – и финансовую, и политическую. Она неизменно противилась возмущению Церкви, а когда в пьесах напрямую или в переносном смысле упоминали ее особу, публика всегда видела, что императрица смеется или, как положено, аплодирует, – просвещенная монархиня, которую не беспокоит, что о ней могут сказать на сцене. В ответ орлесианские драматурги неизменно бывали к ней доброжелательны.

Экипаж Селины остановился перед парадным входом, у пышного ковра, который всегда разворачивали в знак того, что представление почтила своим присутствием высокопоставленная особа. Снаружи на почтительном расстоянии собралась толпа.

– Что прикажете, ваше величество? – негромко спросил Мишель.

После того как Бриала помогла ему спастись из западни, устроенной Гаспаром, он был немногословен, но бдителен вдвойне, стремясь таким образом искупить свою мнимую вину. В какой-то момент Мишель, как и предвидела Бриала, попытался неловко оправдаться, но Селина без промедления прервала разговор, дав понять, что никто его в случившемся не винит.

Не те сейчас времена, чтобы позволять защитнику императрицы утратить веру в себя.

– То же, что и всегда, – наблюдай.

Сэр Мишель кивнул, вышел из кареты, затем повернулся и подал руку Селине, чтобы помочь ей. Слуги, которые до того ехали наверху кареты, проворно смели пыль с роскошного ковра, оттеснили подальше простолюдинов и мелких дворян – и императрица показалась из кареты.

В толпе что-то было не так. Селина тотчас это почувствовала. Ей, разумеется, кланялись, но шептались при этом совсем не о том, о чем обычно перешептываются в таких случаях. Направляясь в сопровождении сэра Мишеля ко входу в театр, – одни слуги несли длинный шлейф монаршего платья, другие брызгали впереди розовой водой, дабы запах толпы не оскорбил обоняния императрицы, – Селина краем глаза из-под маски зорко следила за толпой и старалась уловить каждый звук.

– Ее не видно…

– Не стоило бы сюда…

В здании Селину приветствовала почтительным поклоном нынешняя владелица Большого театра – пухленькая женщина, выгодно вложившая накопления своего купеческого семейства. Сегодня она была одета в простое, но модного покроя платье, на котором с одной стороны была вышита смеющаяся маска, а с другой – плачущая. Обильный грим, приличествующий торговому сословию, обладал известным сходством с маской императрицы – достаточным, чтобы выразить почтение высокопоставленной гостье, не пытаясь при этом ей подражать. Впрочем, под слоем грима лицо ее выражало заметное беспокойство.

Селина отдала бы что угодно, только бы здесь сейчас оказалась Бриала. Ее горничная и любовница умела быстрей даже самой Селины делать выводы на основе самых незначительных наблюдений, а кроме того, маска слуги позволяла ей без труда пройти там, где не могла появиться императрица. Сейчас же Селине оставалось лишь учтиво улыбаться, пока владелица театра провожала ее в богато украшенную императорскую ложу. Отсюда Селине и ее гостям была превосходно видна сцена, а всем прочим зрителям – превосходно видна императрица.

Служанка налила Селине чаю, другая положила на ее место бархатную лиловую подушечку: как бы роскошно ни была украшена императорская ложа, монархине все же не пристало сидеть на том, что по сути представляло собой заурядную деревянную скамью. Третья служанка усердно брызгала розовой водой, пока не изничтожила бесследно запахи пота, солений и театрального дыма.

– Думаю, сегодня я выпью вина, – сказала Селина служанке с чайником.

– Да, ваше великолепие.

– Когда пойдешь за вином, передай мадемуазель Арше мое восхищение прекрасным новым занавесом. Кроме того… – Селина задумчиво прищурилась, глядя на настенный светильник. – Возьми с собой еще одну девушку, и поищите новые свечи. Эти, по-моему, уже оплывают.

– Да, ваше великолепие, – повторила служанка.

Обе девушки вышли из ложи.

На самом деле свечи и не думали оплывать, а Селина редко пила вино в театре, и служанки прекрасно знали и то и другое. Знали они также, что Селина хочет, чтобы они прислушались к разговорам в толпе, учтиво поспрашивали о том о сем и вызнали, что происходит. Пускай этим девушкам было далеко до Бриалы, но нельзя лично служить императрице Орлея, не разбираясь в том, как вести Игру.

Вскоре началась пьеса, которая была представлена в афише как романтическое изложение истории Андрасте. Роль самой Андрасте исполняла юная светловолосая красавица. Мятеж против Тевинтера она начала с большим воодушевлением, – правда, в самой пьесе, как обнаружила Селина, чувствам уделялось гораздо больше места, нежели здравому смыслу. Ей довелось изучить немало исторических источников, в том числе и запретных, и она подозревала, что Андрасте на деле была больше политическим деятелем, нежели фанатично верующей идеалисткой, какой изображала ее Церковь. Иначе войну не выиграешь.

Раздался негромкий стук, и Селина обернулась. Мишель встал, открыл дверь и оглянулся на Селину:

– Ремаш, герцог Лаидс, ваше высочество.

– Впусти его, Мишель.

Герцог Ремаш шагнул в ложу и поклонился:

– Ваше императорское величество. Я увидел, что вы почтили своим присутствием спектакль, и посмел надеяться, что мое скромное общество вам не помешает. Если, конечно же, это не слишком дерзко с моей стороны.

Селина изящным взмахом руки пригласила его сесть:

– Ничуть, если ваше отсутствие не причинит ущерба вашим спутникам.

Герцог кивнул и сел в кресло рядом с ней. Мишель остался молча стоять в дальнем конце ложи.

– Хоть магам власть в Тевинтере дана – не править магия, служить должна! – провозгласила на сцене Андрасте.

– Странное представление, – пробормотала Селина. – Я ожидала увидеть романтическую историю или трагедию – но это?

– И что же это, ваше величество? – Ремаш искоса глянул на нее.

– Я бы сказала, скорее комедия, но даже Большой театр не обошелся бы так с историей Андрасте. – Селина улыбнулась. – Впрочем, мы могли бы стать свидетелями первого в истории Священного похода на театр.

Ремаш тихо засмеялся.

На сцене Андрасте убеждала мятежников заключить союз с эльфами:

– С подобной мощью можно ль совладать? Всех наших сил, как видно, недостанет! Но если эльфов в помощь нам призвать, свобода наша их порукой станет!

Среди зрителей пробежали нервные смешки, и в полутьме зала стало ощутимо светлее – это сотни лиц разом повернулись вверх, глядя на Селину.

На сцену вышел Шартан, эльфийский воин-еретик, чья история о присоединении к Андрасте в борьбе против древнего Тевинтера была вымарана из Песни Света.

В пьесе он оказался женщиной в платье, с недвусмысленно вихляющимися бедрами и такими огромными искусственными ушами, что даже в последних рядах зала было видно, что перед ними эльф.

Женщина-Шартан поцеловала руку Андрасте, и зрители засвистели.

Селине показалось, что весь окружающий мир внезапно застыл, словно окаменев. Затылок налился свинцовой тяжестью, и только усилием воли она сумела сохранить неподвижность.

– Герцог Ремаш, – спустя минуту проговорила она, – я размышляла над предложением, которое было сделано вами ранее.

– Ваше великолепие, – ответил он, – я не припоминаю никаких предложений, которые требовали бы дальнейшего обсуждения.

Говоря это, Ремаш не сводил глаз со сцены, и на губах его играла улыбка.

– Понимаю, – сказала Селина. – Было бы крайне неуместно мешать вам наслаждаться представлением. Часто ли вы смотрите спектакли?

– Только те, которые оплатил сам.

– Вполне вероятно, что эту пьесу оплатил Гаспар, – заметила Селина, следя за тем, чтобы никакие непрошеные чувства не отразились на ее лице, слишком хорошо видном зрителям снизу. – Пером.

– Я не шевалье, чтобы меня задела дуэль на перьях. – Ремаш так и не взглянул на нее. – Зато Гаспар весьма заинтересован охотой в Лаидсе. В то время как для вас это, по всей видимости, лишь обременительное обязательство.

На сцене гневно воздевал руки Маферат, являя собой единственный источник здравомыслия, в то время как Андрасте и Шартан вовсю кокетничали друг с другом, совершенно забыв о войне с Тевинтером.

– Когда правитель – игр сердечных раб, утехи с эльфом долгу предпочтет, ужели всякий, кто душой не слаб, клинок возмездья в руки не возьмет?

– Должна ли я понимать, – проговорила Селина, также не глядя на герцога, – что Маферат станет героем, который, предав Андрасте, пожертвовал ею ради высшего блага?

– Что ж, ваше величество, в этой постановке Андрасте, судя по всему, взяла себе любовницу-эльфийку и пренебрегла своим долгом. – Ремаш помолчал. – Впрочем, не хочу преждевременно раскрывать концовку.

– Одна концовка мне уже известна. Автор пьесы будет казнен. Вероятно, владелица театра – тоже.

– По правде говоря, – заметил герцог Ремаш, – такое изменение пьесы, внесенное в последний момент, было совершенно неожиданным для владелицы театра, равно как исчезновение сына упомянутой владелицы. Впрочем, паренек, я полагаю, после окончания спектакля будет найден живым и невредимым.

– И какие же я обнаружу улики, указывающие на вас, Ремаш?

– Никаких, ваше великолепие, однако я сделаю щедрые пожертвования Церкви в качестве извинения за то, что некий полоумный еретик испортил пьесу, которая ставилась на мои средства.

Селина встала:

– Передайте великому герцогу Маферату, что я, судя по всему, проиграла спор о том, знает ли он грамоту.

Сэр Мишель, сверля убийственным взглядом герцога, распахнул дверь, и Селина покинула ложу, не обращая внимания на поднявшийся внизу шепот.

Она держала себя в руках до того мгновения, пока Мишель не закрыл за ними дверь ложи. Тогда, оказавшись в полутьме коридора, в обществе одних только служанок и своего защитника, Селина опустила голову и сделала глубокий вдох.

Они знают. Все знают, будь они прокляты!

Оставалась еще возможность, что это лишь художественный образ, колкий намек на то, что Селина продвигала эльфов на рынки для знати и в университет. Впрочем, она так не думала. Герцог Ремаш явственно выделил голосом слова «любовницу-эльфийку», а такое, даже в качестве театрального образа, в Игре не упоминают, если только целиком не уверены в своей правоте.

Любовная связь с Бриалой, единственное в жизни Селины, что она много лет хранила от посторонних глаз, теперь может стать оружием, обращенным против нее. Гаспар и его приспешники отнимут у нее любимую женщину, чтобы развязать свою растреклятую войну.

– Вы так долго властью своей покровительствовали науке и искусству, – прозвучал из темноты негромкий мягкий голос. – Со стороны Гаспара жестоко обратить и то и другое против вас.

Селина оглянулась на рыжеволосую посланницу Верховной Жрицы с ферелденскими чертами лица, подчеркнуто не прикрытого маской.

– Театры всегда были ветрены, Лелиана. И я не думаю, что университет последует их примеру. – Селина взглянула на Мишеля. – Найди прочих служанок и узнай, что они слышали.

– Ваше величество, – поклонился Мишель и двинулся прочь.

Остальные девушки гуськом последовали за ним. Селина отступила в густую тень – туда, где стояла Лелиана.

Ферелденка достала тугой свиток:

– Нескольких профессоров попросили составить доклады об эльфах. В одном докладе будет сказано, что большие уши придают эльфам сходство с кроликами, а значит, они, по сути, животные, управляемые лишь примитивными инстинктами, и, стало быть, им нельзя доверять. Другой доклад станет утверждать, что всякий, кто прелюбодействует с эльфом, оскорбляет Создателя, как если бы он грешил скотоложством.

Двадцать лет усилий, чтобы привить варварской империи милосердие и культуру, в которых она нуждается, дабы остаться величайшей державой в мире, – и теперь те же люди, которым Селина стремилась помочь, насмехаются над ней, угрожают ей смертью и ради развлечения черни устраивают балаган из ее противостояния с Гаспаром. Двадцать лет относительного мира, просвещения и безопасности для Орлея обратятся в прах только потому, что драматурги и ученые облыжно свели их к нелепой выдумке влюбленной девицы, заведшей шашни с эльфом.

Селина зажмурилась:

– И что же думает обо всем этом Верховная Жрица?

– Ваше великолепие, – улыбнулась Лелиана, – Верховная Жрица никогда не была высокого мнения о театре.

Императрица молчала, и рыжеволосая посланница вздохнула:

– Эльфы – дети Создателя, как и мы, и точно так же достойны Его милосердия.

– Но вслух она этого не скажет, – пробормотала Селина.

Лелиана отвела взгляд. Она была бардом, а потому каждый ее жест был обдуманным, но сейчас, похоже, неловкость ее была совершенно искренней.

– Мне… довелось сражаться плечом к плечу с эльфами. Я не хотела бы, чтобы им был причинен вред. Но… поддержки Верховной Жрицы вы просили вовсе не в этом. – Она оглянулась на Селину. – Вы хотели, чтобы она помогла вам усмирить храмовников и магов.

– Верно, – кивнула Селина. – И она мне поможет?

– Да, поможет. – Лелиана выдохнула и медленно кивнула. – Но взамен ей необходимо знать, что вы уладите положение с эльфами.

Сердце Селины на миг болезненно сжалось – она уже поняла, куда поведет разговор. Императрица едва заметно выдохнула и сказала:

– Разумеется. Вряд ли я вправе просить Верховную Жрицу навести порядок в ее делах, если не в состоянии разобраться с собственными. Надеюсь, вам понравится предстоящий бал в честь Джустинии. Боюсь только, я не смогу присутствовать на нем лично.

– Верховная Жрица это понимает, – проговорила Лелиана и добавила негромким печальным голосом: – Да благословит вас Создатель.

– Ваше величество!

Селина вскинула голову и выпрямилась, сделав глубокий успокаивающий вдох. Это был сэр Мишель, позади него теснилась ее свита. Двум служанкам, которых Селина ранее отправила на разведку, явно досталось. У одной грим был размазан по губам и щеке, словно ей влепили пощечину, у второй из-под полумаски виднелись потеки туши, словно она плакала.

– Что вы узнали? – спросила императрица, украдкой глянув в темноту.

Лелианы там больше не было.

– То же, что показывали в этой пьесе, – скривившись, ответил за всех Мишель. – Люди твердят, что вы слишком… потакаете эльфам. – Селина нетерпеливо махнула рукой, и он продолжил: – Говорят, что вы снизили им налоги, что хотите дать им полную свободу от наших законов. Говорят также, что вы чрезмерно жалеете их, а некоторые предполагают, что вы втайне сговорились с долийцами отобрать землю дворян и вернуть Долы эльфам. Болтают даже о вашей горничной, Бриале. – Мишель уставился в стену. – Будто бы она… будто вы с ней…

– Любовницы, Мишель. Это называется «любовницы».

– Да, ваше величество. Именно так и говорят. – Мишель стиснул кулаки. – Если пожелаете, я буду счастлив вернуться в вестибюль и разъяснить, что подобные разговоры неприемлемы.

Селина улыбнулась и выпрямилась, расправив плечи. Сейчас слуги должны видеть ее сильной.

– Нет. Ты заткнешь рот одному сплетнику, но породишь сотню других сплетен. Если люди страшатся, что я чересчур мягко отношусь к эльфам, разубедить их можно только действием.

Возможностей было множество, но почти все их Селина отбросила сразу. Новые ограничения в торговле, отказ от ходатайства принять на обучение в университет эльфа… все эти решения убедят лишь немногих, но не воздействуют на всю империю разом, не отбросят все сомнения в силе Селины.

Здесь поможет только одно. Селина знала об этом, еще когда беседовала с Лелианой, и в мыслях заранее молила прощения за ту боль, которую причинит Бриале. Но иного пути нет.

– Собирай войска. Мы выступаем на Халамширал.

– Ваше величество?

– Я должна подавить бунт.