Часть IV
Пост-иерофания

Перед въездом во Владимир они остановились. Сперва Горбач напрягся и потянулся за оружием. Но за бортом, кажется, были не враги. Горбач услышал голоса, они звучали благожелательно. Даже послышался чей-то смех.

Он раскрыл задний борт, спрыгнул с подножки и пошел к кабине, откуда уже вышли Филин и Синклер. Филин разговаривал с тремя бойцами. Те были одеты в клановые куртки неизвестного Горбачу фасона со странными нашивками. Это были явно не Хлеборобы. Получается, город уже взят Храбрецами? Горбач посмотрел на горизонт и увидел редкие дымные столбы. Кажется, они располагались именно там, где Хлеборобам стоило бы разместить сторожевые посты. «Как они могли так легко сдаться?» – подумал Горбач. Владимир состоял из холмов, перепадов и разрушенных церквей. Горбач невольно залюбовался им. «Город был красив даже в смерти – за последние несколько дней смерть прошла по нему дважды, – подумал он. – Сперва явились Хлеборобы, а сразу за ними пришли с воздаянием».

Синклер стоял позади Филина, пока тот разговаривал с офицерами. Синклер был напряжен. Одна рука лежала на дверце грузовика – если что, сразу вскочить и погнать, благо мотор не заглушен. Другая была за пазухой плаща. Горбач подошел к компании и прислушался к разговору.

– Подождать нельзя было, да? Вы обязательно хотели старика сладкого лишить? Вот ведь животные, – сказал Филин.

– Ну прости, родной. Не я же операцию планировал, – ответил офицер Храбрецов. – Ингвар сказал – мы сделали.

– И вот так просто все вышло? – удивился Филин. – Верхушку вырезали, офицерье в расход, а дальше ополчение?

– Честно говоря, шансы были пятьдесят на пятьдесят, – признался собеседник. – Тяжеловато. Если бы чутка ошиблись, позиции потеряли, то конец нам. В честном бою размотали бы нас тупо за счет тушек. Надо было почти одновременно три пункта из строя вывести и штаб блокировать. Хлеборобы расслабились, но люди они все-таки боевые, как ни крути.

– Князя с его мастерами порешили?

– Не совсем, – сказал офицер. – Но дело времени. Сейчас там бой.

– Где они засели? – спросил Филин. – В здании правительства?

– Удивишься, но нет, – ответил офицер. – Они пировали во Владимирской тюрьме. Во втором корпусе. Этот психованный решил там себе устроить палаты.

Они говорили еще какое-то время, но уже немного тише. Филин аккуратно показывал офицеру Храбрецов карты, шептал едва ли не на ухо. Вряд ли они всерьез опасались Синклера и тем более Горбача. Наверное, просто привычка шептаться над документами. На спутников Филина офицеры смотрели с любопытством, но лишних вопросов Филину почему-то не задавали. Филин закончил разговаривать со своими бойцами, откозырял, вернулся к Синклеру, Горбачу и Лизе. Он выглядел грустным, но при этом улыбался.

– Поспели, когда все шапки разобрали, – сказал Филин. – Самое интересное уже началось, дорогие мои господа, и, как всегда, без нас. Иногда я ненавижу свою профессию. Работаешь, работаешь, а в итоге никакого праздника, весь пирог без тебя съели, черти горбатые.

– Я не понимаю, – сказал Синклер, и Горбач был с ним солидарен. – Сколько вас?

– В городе? Меньше сотни, если не считать меня и других нелегалов, – сказал Филин.

– Хлеборобов тысячи. Как удалось, – сказал Синклер.

– Точечная работа, мой дорогой друг. Хлеборобов, конечно, тысячи, но вы забыли, что во Владимире живут и другие люди. Это не самый боевой город, но мало кому понравится, когда к тебе домой вваливается толпа озверелых ублюдков с огнеметами. Нас меньше сотни, но это лучшие люди. Одни лишали Хлеборобов координации, вырубали ключевых офицеров, другие организовывали восстание. Прямо сейчас лидеры ополчения, среди них, кстати, тот парень, с которым я говорил, ведут толпы к периметру. Они оглушены, без командования, деморализованы и безоружны.

– Толпы Хлеборобов? – уточнил Горбач. – Зачем их ведут к периметру?

– На пикник, – сказал Филин.

– Расстрелять?

– Зачем же расстреливать, – ответил Филин задумчиво. – Патроны тратить, грех на душу брать. Их просто выбросят в Стазис. Кое-кого оставят в плену, чтобы город восстанавливали и чинили. То, что сами сожгли и сломали. А большинство бойцов выбросят за периметр без оружия, порциями.

– А это не называется брать грех на душу? – спросил Горбач.

– Понимаете, юноша, для местных Хлеборобы – хуже кукол и эмиссаров, – сказал Филин. – Они вообще считают их кем-то вроде новой озверевшей волны, продолжением Стазиса, только с автоматами и охеревшей от безнаказанности. Конечно, если дать владимирцам одуматься и передохнуть, человеческое возьмет верх. Кто-то станет их жалеть и так далее. Но для нас это не очень выгодно с точки зрения управления городом в будущем и вообще. Нет. Хлеборобы должны быть уничтожены целиком. Это проклятый клан.

– Я тоже Хлебороб, – сказал Горбач.

– Зря, – ответил Филин рассеянно, уже думая о чем-то своем.

Он махнул Синклеру, приглашая его вновь сесть за руль. Сам развернул карты и углубился в изучение. Кажется, во Владимире он был впервые и теперь пытался понять, куда надо поехать. Филин задумчиво чесал нос, смотрел на карту, затем смотрел на город и тихо ругался.

– Вы их ненавидите. Почему? – спросил Синклер. – Не осуждаю. Любить там нечего. Но что. Они сделали вам?

– Изгнали, как и Юродивых, – коротко сказал Филин. – И мы закрываем тему. Я и так с вами слишком откровенный, дорогие юные друзья. Это все из-за моей природной открытости и личного расположения к вам. Как-то вы меня расслабляете. Славные такие люди, отзывчивые. Но пора и честь знать.

Горбач представил себе колонны Хлеборобов под конвоем разъяренного владимирского ополчения, которым управляет подготовленный спецназ Храбрецов. Раздетые, босые, без брони и оружия, в одних рубахах, идут по ноябрьской земле. Их тычут стволами в спины, кричат, бьют, смеются, куда-то ведут.

Никто не говорит, куда ведут. Но конвой шутит, пугает, намекает. В целом все понятно. Единственная надежда – оказаться в той группе, которую возьмут в плен, а не выбросят в Стазис. Иначе все колонны давно разбежались бы. Хотя бежать им некуда. Город практически запечатан.

«Жалко ли мне их?» – спросил себя Горбач. И не нашелся, что ответить себе. Он вернулся обратно в кузов грузовика. Лиза по-прежнему была там, она не пошла слушать разговоры. Горбач хотел извиниться перед ней, но передумал. Пусть она поразмыслит над его словами какое-то время. Он заметил крючок на стекле-перегородке и открыл его, чтобы послушать разговоры Синклера и Филина в кабине.

– Куда мы едем? – спросил Синклер.

– Мы едем представляться его величеству князю Хлеборобов и его товарищам по оружию. Так сказать, визит вежливости, – ответил Филин.

– Мы представлены.

– Я тоже, столько времени бок о бок провели. Тем лучше. Меньше времени потратим. А то знаете, этикет, все вот эти дела. Я парень простой, мне бы к делу скорее.

– Едем в тюрьму.

– Верно, – сказал Филин. – Понимаю, вы человек не очень общительный, но представиться все-таки придется. Помимо элиты этого замечательного клана, там сейчас находятся Ингвар и его ближайшие помощники. Вот с ними я и надеюсь вас всех познакомить.

– Можно отказаться? – спросил Синклер.

– А вы как думаете?

– Подозреваю, нет.

– Вы поразительно находчивый человек все-таки, – сказал Филин. – Я же не зря говорил – мужчина широких достоинств. Знакомиться придется.

– Я могу убить. Даже за рулем, – сообщил Синклер.

Горбач едва не присвистнул, но сдержался. Незачем светиться. «Они вроде бы не поняли, что я подслушиваю», – подумал он.

– Я тоже, как вы догадываетесь, – ответил Филин спокойно.

– Но кто быстрее? – спросил Синклер.

– Надеюсь, никто. Мы, конечно, можем сейчас убить друг друга. Но что потом?

– Друг друга. Или я вас.

– Или вы меня, – согласился Филин. – Но что, я вас спрашиваю, потом? Ваши приметы я передал, они уже расходятся по всем патрульным группам. Город запечатан. Уверен, вы имеете какие-то шансы уйти окольными тропами. Но зачем? Во-первых, мы вам не враги, иначе вы, Синклер, по-прежнему лежали бы в кузове, связанный, как утка на праздник. Вы готовили утку на праздник? Ее бечевкой связывают.

– Не готовил.

– Зря. Научите жену, пусть готовит.

– Нет жены, – сказал Синклер.

– Так женитесь, мужчина вы видный, хоть и в возрасте, – сказал Филин. – Мы сейчас порядок во Владимире наведем, оставайтесь здесь, вдовушку себе найдете. Их тут много.

– Их везде много.

– Это да, – согласился Филин. – Ну так вот, о чем я? Зачем вам убивать меня и убегать? Во-первых, шансов на успех немного. Во-вторых, тогда вы не получите десерт.

Они многозначительно замолчали. Горбач догадался, что какая-то часть их разговора осталась за кадром. Какой еще десерт? Речь же не о настоящем десерте, типа теста с патокой и орехами? Он подумал про десерт и сразу вспомнил, насколько голоден. Живот буквально прилип к спине. Хоть бы травы какой пожевать.

– Коршун, – сказал Синклер.

«Точно же», – подумал Горбач.

– И князь Хлеборобов, – напомнил Филин. – У вас уникальный шанс, который нельзя упустить. Кстати, вон и тюрьма.

Горбач выглянул из кузова. Несколько крепких кирпичных зданий, между ними стена. Некоторые красные, некоторые – розоватые или светло-серые. Одно было разрисовано под маковое поле – зеленое с красными пятнами. Оно выглядело словно клоун на поминках. За ними виднелся редкий лес. Когда они вышли, Лиза требовательно дернула Филина за рукав. Он посмотрел с недоумением.

– Внутри нашего грузовика человек связанный, – сказала она.

– Я помню, уважаемая, – ответил Филин удивленно. – И что?

– Что с ним будет?

– Я разве не упоминал? Он Хлебороб. Знаешь, что мы делаем с Хлеборобами? Выбрасываем в Стазис. Если повезет, побудет в плену.

– Можно, он побудет в плену? – спросила Лиза.

Горбач посмотрел на нее с удивлением. Она так обиделась, что хочет сохранить Колымцеву жизнь назло ему? Да нет, глупость какая-то.

– Это не мне решать, дорогая, – сказал Филин. – Но могу поспособствовать, конечно, если ты так просишь. Но ты знаешь, что это за человек? Я немного с ним служил, так сказать. Редкостная, отборная мразь, таких днем с фонарем ищи – сыскать трудно, хотя удивительных тварей здесь немало обитает. Ты даже не представляешь, что это за человек.

Горбач, стоявший позади них, машинально кивнул. Он впервые за все время почувствовал к Филину нечто вроде благодарности, хотя тот спас их.

– Знаю, – сказала Лиза. – Лучше вас знаю, да? И вы правду говорите. Но не надо бросать его в Стазис. Мне надо за ним последить немного.

– Хозяйка-барыня, посмотрите на нее, – сказал Филин с уважением. – Ладно, поспособствуем, если он там не окочурился еще.

Он отвернулся от Лизы, поймал удивленный взгляд Горбача, сделал страшную рожу, вывалил язык и полоснул себе пальцем по горлу. Потом засмеялся. Горбачу резко стало неприятно. Он даже не понял почему.

Вокруг здания Владимирской тюрьмы, где заседала верхушка Хлеборобов, стояло редкое оцепление. Синклер, Горбач, Лиза и Филин выбрались из грузовика и пошли туда, где стояло больше всего людей. Филин поздоровался с ними – кому-то пожал руку, кому-то откозырял.

– Роза мира, – сказал он, глядя на тюрьму с уважением.

– В смысле? – спросил Синклер.

– Не знаю. Зовут ее так, тюрьму эту. Мне нравится, красиво звучит. Я слаб на красоту, – сказал Филин.

Синклер пожал плечами. Ему здание тюрьмы красивым не казалось. Горбач разделял это мнение. Филин подозвал к себе старшего из оцепления.

– Где Ингвар? – спросил он.

– На подходе, скоро будет, – ответил офицер Храбрецов.

– Что там происходит? – спросил Филин и кивнул на красное здание, из которого слышался неясный шум.

– Там происходит устранение монарха. Какие-то сложности возникли, – безразлично сказал офицер. – Но вроде все решается. Ингвара ждем.

– Горячее уже поели? – непонятно спросил Филин. – Понравилось им?

– Конечно, поели, куда же без горячего. Поели и запили красным, – сказал офицер. – Ты думаешь, чего мы тут стоим?

– Тогда мы зайдем пока. Посмотрим аккуратно. Тут к князю его друг приехал, – сказал Филин.

– У тебя красный шеврон, тебе все можно, – сказал офицер. – Мне плевать, деваться им оттуда уже некуда все равно.

Он махнул рукой бойцам из оцепления. Те расступились от входа.

– А ребенок куда? – уточнил офицер.

– Ребенок туда, куда захочет, – сказала Лиза.

– Нормально все, с нами ребенок, пусть поглядит осторожно, ей тоже интересно, – сказал Филин. – Мужики прикроют, если что. Да, мужики? Ну, пойдем с элитой знакомиться.

Филин вошел в здание. Синклер, немного подождав, двинулся за ним. Горбач поспешил за Синклером, но сперва проверил пистолет и жестом попросил Лизу держаться поближе. Его жгло любопытство. Он никогда не видел князя или его мастеров так близко. В этот момент из здания раздался дикий вопль. От неожиданности Горбач так вздрогнул, что в плече защемило нерв. Это кричал князь, но его крик не был похож на человеческий. Синклер услышал его и покачал головой.

«Что-то между скрипом тормозов, скрежетом гвоздя по стеклу и воем лисицы», – подумал Горбач. Он поежился. В колонном зале бывшей Владимирской тюрьмы устроили тронную комнату и поставили пиршественные столы. Здесь отмечали бурно. Горбач заметил несколько бочек с неизвестным вином. Вряд ли их тащили от Красноармейска. Скорее разграбили местные склады. Столы ломились. Здесь были яблоки в меду, настоящее жареное мясо, консервированные фрукты в банках, соленые огурцы и капуста, печеный картофель, тушенная в лимоне курица – очень дорогая. В центре круглый обрядовый хлеб с дыркой в центре. Такой Хлеборобы пекли после победы.

Хлеб символизировал тело поверженного врага. Каждый дружинник на пиру обязан был съесть хотя бы кусок. Хлеб нельзя было оставлять. Пьяный, сонный, мертвый, устал, наелся – пир не закончен, пока на столе стоит хотя бы кусок круглого хлеба. Горбач вспомнил, что его почему-то называли «крыло», а куски звались «перьями». За время своей короткой карьеры в клане он ни разу не пробовал круглый хлеб. «Оно, наверное, и к лучшему», – подумал Горбач. Все, кто ел хлеб, были здесь. Мастера князя за отдельным столом лежали, уткнувшись в тарелку. Огромный воевода Хлеборобов лежал лицом в кадушке с капустой. Рядом валялся мастер городской обороны. Перед смертью он блевал кровью, и рыжая борода стала алой. Справа от стола сидел, прислонившись к колонне, мастер финансов. Он не отведал угощения Храбрецов, и его задушили удавкой – на шее краснела борозда. «Маленького хитрого старика звали пан Корча», – вспомнил Горбач.

Офицеры и дружинники лежали вокруг большого стола. Кто-то из них успел понять, что происходит, и попытался сбежать. Иные упорные почти доползли до порога. Этих бойцы Храбрецов добивали топором по голове или выстрелом в упор. Большинство Хлеборобов умерли за столом. В зале стоял тяжелый запах крови, испражнений, рвоты и чего-то сладкого, словно миндальный пирог с жженой сгущенкой. Будь запах немного гуще, Горбача бы стошнило. Но он вспомнил, что рядом Синклер с Лизой, и смог удержаться.

В живых остался только князь. Наверное, он мало пил или ел. Князь всегда боялся, что его отравят на пиру, и начинал есть последним. Привычка спасла ему жизнь. Он бродил между столами, спотыкался о тела, бормотал и вскрикивал. Иногда останавливался, чесал голову и удивленно присвистывал.

Горбач заметил группу Храбрецов. Они стояли в тени у стены, охраняя вход. Никто не спешил убирать трупы или разбираться с князем. Храбрецы стояли, словно статуи наблюдателей.

– Почему не добили? – спросил Синклер.

– Князя? – переспросил один из Храбрецов. – Ингвара ждем. Может, поговорить с ним хочет.

– Он может говорить? – уточнил Синклер.

В этот момент князь дико завизжал, пытаясь растрясти своего воеводу. Тот грузно упал под стол. Он едва не сбил князя с ног, чем заметно его огорчил.

– В основном воет и скрежещет, – сказал боец Храбрецов. – Вообще не понимаю, как ему такие звуки удается издавать. Правда, это поразительное что-то. Иногда ему кажется, что вокруг куклы, и он начинает с ними драться. Потом убегает в угол и просит у них прощения. Потом требует чего-то, разговаривает с ними, в рот дует. Потом опять воет. Еще он обоссался, если изволите заметить. Впрочем, на общем фоне незаметно.

– Понятно, – сказал Синклер.

Он пошел к князю, аккуратно ступая между трупами и разбросанной посудой. Горбач пошел за ним, но Синклер обернулся и покачал головой. – Убивать не надо, – попросил боец Храбрецов.

– Не собираюсь, – сказал Синклер. – Где Коршун? Худой, высокий. Бородка, очки. Глава княжеской безопасности.

– Он в задней комнате забаррикадировался, – ответил боец. – Требует Ингвара, говорит, информация важная. Мы сунулись – стреляет. Там коридор узкий, неудобно. Гранатой разве что, но надо же сперва Ингвара дождаться. Торгуется, паскуда. Говорит, есть информация. Ну, безопасник главный. Информация небось правда есть. Падаль очкастая, не пил и не ел совсем, от яда не ослаб.

– Он не пьет. Но он все равно. Провалился как профессионал, – сказал Синклер. – Сейчас он что?

– Сейчас притих.

Синклер вышел в центр зала. Он стоял в лабиринте трупов. Если он взмахнет руками, они все встанут как подорванные и будут драться на его стороне. Он будет махать руками, а трупы Хлеборобов будут повторять его движения. Горбач подумал об этом и сильно хлопнул себя по щеке. «Удивительно, что за бред лезет в голову. Это все атмосфера, – решил он. – От нее лезет в голову всякая чушь».

– Князь, – тихо позвал Синклер. – Это я.

Князь в это время задумчиво доедал капусту из кадушки воеводы. Его волосы слиплись от пота, глаза бегали, словно забыли свое место. Пиршественный плащ измазался в крови и рвоте.

– Кто «я»? – спросил князь.

– Твой друг, – сказал Синклер.

– Ты с ума сошел, нет? – спросил князь с удивлением.

– Это я. Синклер.

– Привет-привет, – рассеянно ответил князь. – Ты расстрелял наш пост на Скалбе, как мне доложили. Ты хотел меня о чем-то предупредить? Я тебя приму, только разберусь сперва здесь.

Он сел напротив мастера финансов и стал давить ему глаза большими пальцами. Получалось плохо, князь пыхтел и старался, изредка убирал со лба прилипшие волосы.

– Видишь ли, уже эмиссары приходят в просители, – пожаловался князь. – Я давлю-давлю, а они никак не кончаются. Они теперь никогда не закончатся? Не знаешь?

– Наверное, никогда, – сказал Синклер.

– Ничего не понимаю, – сказал князь. – Откуда их здесь столько? Никогда у нас в Красноармейске столько кукол не было.

– Это не Красноармейск.

– Шутки у тебя дурацкие, – сказал князь сердито. – Как не Красноармейск? А чем я правлю, по-твоему? Сараем за Уралом? Подожди, говорю, отвлекаешь.

Он вернулся к трупу и продолжил возиться. Иногда коротко вздыхал, как человек, занятый тяжелой, но осмысленной работой.

– Я хотел сказать.

– Да-да, привет, я тебя скоро приму, – ответил князь. – Слыхал уже, ты наш пост на Скалбе расстрелял. Шуточки у тебя, знаешь ли, Синклер. Подожди, я тебя приму. Вообще ощущение, что ко мне сегодня весь Красноармейск приперся, никаких сил нет.

– Я хотел сказать.

– Что сказать? – уточнил князь.

– Ты плохой человек. Очень плохой.

– Ой, иди ты в жопу, пожалуйста. Никакого воспитания, – благодушно ответил князь.

– Ты плохой человек. Ты заслужил все. Что происходит, – сказал Синклер.

– Ну так убей меня, – предложил князь. – А то я так скоро с ума сойду. Мне бы в отпуск. Можно плохому человек в отпуск?

– Можно, – сказал Синклер.

Сзади хлопнула дверь. Князь отвлекся от своего занятия и резко вскочил, рванув из-за пазухи что-то продолговатое. Горбач, наблюдавший всю эту сцену из-за спины Синклера, узнал боевой пиропатрон. Он хотел крикнуть Синклеру, но осекся – тот наверняка не хуже его понимает, что происходит.

В зал вошел крепкий мужчина с короткой стрижкой. На его клановой куртке был вышит меч. Бойцы Храбрецов коротко поклонились. Это Ингвар, догадался Горбач. За лидером Храбрецов стоят долговязый монах с длинной полуседой бородой. На нем звенели тяжелые вериги, а черное одеяние – рясу? – покрывала широкая четырехугольная лента, густо расшитая белыми нитками. Монаху бойцы тоже поклонились. Наверное, даже ниже, чем Ингвару. Горбач хотел рассмотреть его лицо.

– Опять эмиссары пришли, – сказал князь. – Не бойся, Синклер, я знаю, что делать. Я теперь все знаю. Если я их не вижу, то их нет. Сейчас они пропадут, и все будут в безопасности. Не надо спасибо, не надо руки целовать, я просто возвращаю долг.

– Мне жаль тебя. Тебя обманули, – сказал Синклер. – Мне…

Князь выкрикнул что-то гортанное, подпрыгнул на месте – неожиданно высоко для своего роста. Затем он поднял пиропатрон и активировал его, выпустил струю огня себе в глаза.

– Не надо, – сказал Синклер.

К запахам крови, рвоты и дерьма добавился запах горящего жира. Князь упал, опустошенный пиропатрон выкатился из руки и прозвякал по плитке тронного зала. Горбач успел заметить его улыбку – немного виноватую. «Теперь в зале не осталось живых Хлеборобов, – подумал он. – Только я».

– Ты не дослушал, – сказал Синклер. – Никогда не дослушиваешь.

Ингвар бесцеремонно прошел по трупам и взял Синклера за плечо.

– Вы кто, мать вашу, такой? – спросил Ингвар. – Вы психованный или нет? Вы зачем сюда поперлись, зачем с ним говорили?

– Я Синклер.

– Понятно, – сказал Ингвар задумчиво. – Дометиан, подойди сюда, будь добр. Это и есть тот парень?

В глубине зала скрипнула дверь. «Нет, я не последний Хлебороб, – понял Горбач. – Там еще остался Коршун. Глаза и уши самого могучего подмосковного клана, от которого теперь осталось меньше, чем ничего. Враг Синклера».

– Я слышу, все собрались. Три бедоносца, один другого лучше, – крикнул Коршун из-за двери. – Теперь можно и пообщаться. Не стреляйте, господа, я выхожу.