Рубашка

Эхо находился в замке мастера ужасок всего несколько дней, но у него уже было два друга: сумасшедшая птица и сваренное привидение. В этих каменных стенах не приходилось выбирать себе компанию, а нужно было довольствоваться тем, что есть. Но и для царапки действовал девиз: дружба обязывает. Поэтому Эхо чувствовал себя обязанным поддерживать эти странные отношения.

После того как Айспин выгнал сваренное привидение, оно исчезло на несколько дней, но, вероятно, находилось в замке, так как неожиданно появилось вновь. Сначала оно вело себя робко и нерешительно, но постепенно становилось все более доверчивым, если это вообще уместно говорить о привидении. Было похоже, что оно с удовольствием находилось рядом с Эхо, который сначала всякий раз ужасно пугался, когда мерцающая простыня беззвучно выплывала из массивной каменной стены или из пола, как фигура в кукольном театре. Но со временем он к этому привык. Привидение никогда к нему не приближалось, но когда Эхо фланировал по коридорам замка, оно всегда парило над ним на почтительном расстоянии. Если Эхо останавливался, привидение тоже замирало, спокойно развеваясь в терпеливом ожидании, пока он наконец не отправлялся дальше. Этим все и ограничивалось. Их отношения сводились к этому тихому альянсу, и Эхо иногда спрашивал себя, какую пользу извлекает привидение из этих отношений.

Эхо начал про себя называть привидение «Рубашкой», из чего можно было заключить, что он его уже совсем не боялся. Он почти полностью справился со своим первоначальным страхом, поняв, что привидение представляет собой не больше опасности, чем развевающаяся гардина. Правда, иногда при взгляде на Рубашку Эхо все же охватывал страх. Это случалось всякий раз, если парящий дух неожиданно обретал нечто, подобное облику. Это всегда продолжалось несколько мгновений и выглядело так, будто сзади прижималось чье-то лицо – зловещая маска с широко раскрытым ртом и без глаз. Эхо хотел бы отучить Рубашку от этой дурной привычки, но он, к сожалению, не владел языком сваренных привидений.

Рубашка сопровождал Эхо даже на крышу, где он вырастал прямо из черепицы и потом часами парил над царапкой, когда тот бродил вверх и вниз по лестницам. Вечерами он часто замирал у корзинки Эхо, пока тот не засыпал, а утром, когда он просыпался, привидение тоже находилось рядом.

Но мастера ужасок Рубашка боялся ничуть не меньше, чем любой житель в Следвайе. Как только Эхо слышал его бесцеремонное цоканье, привидение мгновенно исчезало в какой-нибудь стене, картине или в полу и потом долго не появлялось, поэтому Айспину было неизвестно, что привидение все еще обитает в замке. По какой-то причине, которую Эхо даже не мог определить, он так и не рассказал мастеру ужасок о своей дружбе с Рубашкой и Фёдором Ф. Фёдором.

Как-то теплой летней ночью, когда Эхо совершал свою традиционную прогулку по замку, он попал в зал с накрытой мебелью. Он, как всегда, был в сопровождении Рубашки, который внезапно появился и упорно парил над ним. Но когда они попали в зал, привидение резко остановилось, затрепетало, как испуганная птица, и полетело в том направлении, откуда они пришли.

Эхо шел дальше по залу, так как решил не морочить себе голову странным поведением его нового друга. Рубашка постоянно появлялся, показывался Эхо в самое разное время дня и потом так же внезапно исчезал, и причины этого всегда оставались тайной. Приближение Айспина, во всяком случае, в этот раз, не было причиной его исчезновения, иначе Эхо уже давно услышал бы его цокающие шаги, которые ни с чем нельзя было перепутать.

Это помещение казалось царапке одним из самых неприятных в замке, хотя в нем не было ничего по-настоящему пугающего. Но в ночное время укрытая мебель настолько пробудила его фантазию, что под каждым покрывалом он без труда мог вообразить себе опасное существо, которое только и ждет, чтобы неожиданно выпрыгнуть из своего укрытия и напасть на него. То ему показалось, что шевельнулась складка, то причудливо изогнулось покрывало, как будто под ним кто-то дышал. Или это был всего лишь ветер, который раздувал ткань? Неважно, Эхо в любом случае хотелось как можно быстрее пройти через зал, и он с проворностью слаломиста заскользил мимо шкафов, комодов, кресел с подголовниками и диванов, которые походили на заснеженных великанов. Сколько времени они здесь уже стоят, какие формы разрушения они скрывают? Что находится в шкафах и комодах? Эхо представлял себе кишащих червей и древоточцев, но в ящиках могли быть и засушенные глаза или мумифицированные руки. На полках громоздились многочисленные черепа, а сундуки были набиты ухмыляющимися челюстями. Эхо постоянно бросал нервные взгляды на горы ткани, готовый в любой момент к тому, что покрывало неожиданно порвется в середине и из него появится скелет с раскаленными кусочками угля в глазницах и с перепачканными кровью зубами. Он дошел уже почти до двери, и ему осталось преодолеть последнего накрытого колосса. Может быть, под пропыленным покрывалом скрывался обычный массивный дубовый шкаф, но, может быть, и гильотина, на которой все еще лежал обезглавленный преступник. Эхо быстро бежал между мешавшими ему предметами мебели и уже четко видел дверь, как вдруг услышал какие-то звуки.

Он остановился.

Прислушался.

В помещении кто-то был.

Шерсть у него на спине встала дыбом. Это был не громкий, пугающий или угрожающий звук, а сдержанный, сдавленный и очень печальный.

Кто-то плакал.

И Эхо сразу догадался, кто это был, потому что в тот же самый момент он ощутил знакомый и не особенно приятный запах, к которому он уже привык: алхимический аромат мастера ужасок.

Эхо прокрался назад в зал, весь его страх улетучился, и теперь им руководило одно лишь любопытство. Он остановился позади кресла с подголовником, прополз под ним и осторожно высунулся из своего укрытия.

Это был он. Айспин. Мастер ужасок сидел в одном из кресел и плакал.

Сначала Эхо подумал, что, может быть, он смеется, тихо хихикает себе под нос. Все-таки это было значительно более естественным для злого старика – сидеть в темноте и хихикать над какой-нибудь чертовщиной, которую он замышлял. Но он плакал, в этом не было никаких сомнений. Все остальное тоже было необычным. Прежде всего, Эхо показалось очень странным, что мастер ужасок сидел. Он вдруг вспомнил, что раньше никогда не видел, чтобы Айспин сидел и тем более лежал. Обычно он только стоял или ходил. В таком поникшем и трясущемся всем своим телом Айспине не осталось ничего демонического или авторитарного, все его силы и движущая энергия, казалось, улетучились, и он являл собой крайне жалкий вид. Он сидел, наклонив голову и опустив плечи, как будто воздух давил на него, как свинец, и все его тело сотрясал судорожный плач.

Видеть Айспина плачущим для Эхо было не просто удивительным – он был потрясен хотя бы потому, что не считал его способным на подобное проявление чувств. Увиденная картина так глубоко тронула Эхо, что у него самого из глаз покатились слезы, и он тихо всхлипнул, но тут же пожалел об этом, так как в тот же миг Айспин вскочил, как чертик в табакерке, и встал перед Эхо, прямой и тощий, как жердь, заслоняя собой высокое окно, и прошипел в темноту:

– Кто здесь?

Его слова прямо-таки разорвались в ушах Эхо, и он, выскочив из своего убежища, помчался к двери, как будто кто-то поджег ему хвост. Со скоростью пиротехнической ракеты он пролетел по залам и коридорам, вниз по лестнице и, лишь пробежав три этажа, отважился остановиться в заполненной древними фолиантами библиотеке, где пахло холодной каминной золой. Он забрался под изъеденную червями кафедру и с колотящимся сердцем прислушался, не приближается ли к нему мастер ужасок. Но он слышал лишь шелест крыльев кожемышей, которые здесь, под потолком, совершали свои ночные виражи.