Огонь вырывался из разрушенного бомбардировкой завода по производству боеприпасов, образуя зеленоватое зарево пожарища. Правда Валериан не мог с уверенностью сказать, был ли такой цвет следствием горения химикатов, или же искажением голографической проекции. Пожарные вели безрезультатный бой с огнем, а медики вытаскивали из разрушенного здания кричащих мужчин и женщин.

Валериан не испытывал сочувствия к этим людям. Они работали на Старые Семьи и поэтому были частью системы, которая поддерживала зажравшийся и коррумпированный строй Конфедерации – тех самых людей, которые уничтожили Корхал шесть лет назад.

Изображение переместилось от пылающего завода к рыжеволосому молодому человеку, стоящему рядом с оцеплением из морпехов Конфедерации в боевых бронескафандрах. Складывалось впечатление, что солдатам не терпится использовать тяжелые винтовки Гаусса, которые они держали в руках.

«Перед нами очередное зверство, устроенное Арктуром Менгском и Сынами Корхала, на совести которых тысячи убитых! – с возмущением и, как показалось Валериану, с толикой смакования, комментировал происшествие репортер. – Неизвестное количество бомб, заложенных со сверхъестественным мастерством по всему заводу боеприпасов Ареса, привело к полному уничтожению предприятия. От официальных источников пока не поступало данных о числе жертв в ходе теракта, но одно известно наверняка: их количество будет высоким. Майкл, вам слово».

Валериан приглушил звук и покачал головой, когда изображение горящего завода сменилось неоновым светом хромированного интерьера студии UNN на Тарсонисе. Репортаж был недельной давности. Парень не сомневался, что многое из того, что сказал репортер – правда. Хотя в эти дни правда была редкостью.

«Символичное название», – подумал Валериан. Очевидно, отец придумал его после ядерного удара по Корхалу – когда решил объединить разрозненные и рассеянные группы революционеров и низложить Конфедерацию. Эти разношерстные бандформирования превратились в армию, которая (если то, что парень слышал от дедушки, правда) стала серьезной угрозой для существования нынешнего режима.

Но UNN настойчиво пыталась выставить Арктура Менгска безумцем. Душевнобольным, который выходит в эфир с бредовыми заявлениями о своей воображаемой божественности и инопланетных существах, использующих управляющие разумом наркотики, на членах Совета Тарсониса.

В тех редких случаях, когда UNN включали в репортажи фрагменты передач отца, они оказывались столь обрезаны, отредактированы и подчищены, что даже ребенок мог понять, что они не имеют ничего общего с первоначальным содержанием.

Прошло восемь лет с тех пор, как Валериан последний раз видел отца. Восемь лет вынужденных переездов, перелетов с планеты на планету, чтобы на шаг опережать Конфедерацию, ее киллеров-одиночек и истребительные команды. Охотились ли эти убийцы за беглецами или уже нет – вопрос спорный, однако рисковать не стоило, ибо на чаше весов лежала жизнь.

Нынешнее убежище Валериан считал особенно спартанским. Впрочем, одно преимущество было – относительная близость к Умодже. Это упрощало тайную поставку припасов и обеспечивало устойчивый поток новостей, которые не устарели на недели, а то и на месяцы.

Валериан встал с кровати и потянулся. Он подумал, что недурно бы совершить пробежку в несколько кругов по внешнему кольцу орбитальной станции, прежде чем вернуться к медицинским медиакнигам по онкологическим исследованиям. Висящая над неприветливым планетоидом с названием Луна Ван Остина (несмотря на то, что это была не луна, а астероид без определенной орбиты), «орбитальная станция типа 235» даже не удостоилась собственного имени, настолько она была захолустной и незначительной.

Впрочем Валериан полагал, что за скуку на станции ему стоит винить только себя: место нового проживания из списка подходящих убежищ он выбрал лично, после того как увидел название из археологического доклада доктора Джейкоба Рэмзи. Валериан читал этот доклад два года назад. На Луне Ван Остина обнаружили древние руины, в связи с чем «Орбиту‐235» переоборудовали из базы для разработки месторождений в археологический исследовательский комплекс и отправили в космическую экспедицию. После экспедицию свернули из-за нехватки финансирования. Руины не удалось исследовать досконально, к большому огорчению доктора Рэмзи, о чем красноречиво намекал тон доклада.

Неудача Рэмзи оказалась на руку Валериану. Он ухватился за возможность исследовать руины, которые на самом деле могли принадлежать инопланетным цивилизациям. От своей коллекции «окаменелостей», найденных в разных садах и на берегах рек, парень избавился уже давно.

Пока для изучения руин Валериан совершил (с сопровождением из солдат, разумеется) лишь одну вылазку на безжизненную глыбу с каменистыми пустошами и минимумом атмосферы.

При осмотре ландшафта Луны Ван Остина у Валериана возникло ощущение, что он идет по обломку, который когда-то был частью чего-то бо́льшего. Но почему ему так казалось, он не знал. Холодный режущий воздух обжигал легкие, словно в морозный зимний день. Хотя дыхательный аппарат не требовался, из-за разреженности атмосферы любое резкое движение могло вызвать головокружение и дезориентацию.

Дабы не привлекать внимания Исследовательского корпуса Конфедерации, поставка исследовательского оборудования осуществлялась поэтапно, и Валериану пришлось какое-то время потерпеть, пока не появилось все необходимое для полномасштабного изучения руин.

Но то, что он уже увидел, потрясало в захватывающей дух степени. Потрясало в прямом смысле слова, в его исконном значении: «нечто, способное к созданию страха, удивления или восхищения», а не пресная разговорная метафора, в какую это слово превратилось. Когда даже пару новых ботинок могли наградить эпитетом «потрясающие».

Затерянные в космосе руины вздымались над тем, что когда-то было морским дном, устремляясь в небо. Они резко выделялись на фоне окружающих столовых гор – спиралевидные обломки обвалившихся башен и обрушившихся пещер, настолько огромные и геометрически идеальные, что создать их могло только разумное существо.

Во всем, что видел Валериан, присутствовало удивительное слияние естественного и искусственного: выветрившиеся стены представляли собой органичное сочетание странных на вид сплавов и природного камня; каньоны, горы и пещеры неизвестные инженеры мастерски обработали, приспособив под свои нужды. Валериан обнаружил обширные и просторные пещеры с куполообразными ребристыми потолками и извивающиеся туннели, что уходили в глубины Луны Ван Остина.

Археологи покинули астероид практически неисследованным, чему парень даже порадовался. Он только удивлялся глупости бюрократов, которые отказали в финансировании столь перспективной экспедиции.

Масштабы и предполагаемый возраст места завораживали: коррозия горных пород, прослойки минеральных отложений – все указывало на то, что возраст архитектурного ансамбля можно считать скорее геологическими периодами, нежели обычными для людей временными мерками.

Кто возвел эти сооружения, оставалось загадкой, но Валериан полагал, что сможет разгадать ее, будь у него в достатке ресурсы и время. Даже если отец поспособствовал, чтобы он с матерью не испытывал недостатка в деньгах (месторождение Пайк-пик, которое Арктур обнаружил накануне первой встречи с сыном, оказалось бесконечным источником капиталов, и теперь ревностно охранялось целой армией солдат, танков и «Голиафов»), Валериан знал, что время против него.

Когда твой отец – самый разыскиваемый человек в галактике, момент, когда ищейки вновь сядут беглецам на хвост, это всего лишь вопрос времени. И снова им придется двигаться дальше. Болезнь матери заставила его отложить исследование чужеродных руин, однако деяния отца вынуждают покинуть это место вообще.

Так или иначе, исход одинаковый.

Валериан приступил к разминке, зная, что хорошая пробежка уменьшит степень стрессового состояния и злости на отца. Сложно злиться на того, кого долго не видел, однако при мысли о состоянии матери тлеющая в груди обида вспыхивала вновь.

Кто-то взволнованно постучался в дверь комнаты.

– Входи, Чарльз, – пригласил Валериан.

Дверь открылась, и в комнату вошел молодой человек. Гость выглядел всего на пару лет постарше Валериана и носил идеально скроенный костюм. Только вот копна растрепанных рыжих волос совершенно не соответствовала утонченной внешности.

Чарльз Виттье – помощник, слуга и денщик в одном лице – стал частью их бродячей группы год назад. Он прибыл непосредственно по приказу Арктура. Валериан был уверен, что Виттье докладывает Менгску-старшему о каждом шаге сына, хотя и не совсем понимал, зачем.

Валериан предпочитал играть с Виттье в молчанку, так как не доверял ему, невзирая на то, что способный слуга выполнял требования подростка с готовностью и компетентностью.

– Доброе утро, сэр, – поздоровался Виттье. – Надеюсь, что не потревожил вас.

– Нисколько, – сказал Валериан. – Я как раз собирался выходить на пробежку.

– О, тогда боюсь я пришел с известиями, которые могут причинить вам неудобство.

– Что такое?

– Ваша мать хочет поговорить с вами, – сказал Виттье.

Валериан шел по стальному нутру коридоров станции. В свете встроенных в потолок и стены люминесцентных полос все казалось безжизненным и лишенным цвета. Когда-то станция служила горнорудной базой, а на таком объекте хорошая видимость куда важней эстетики. Валериан понимал это, хоть и не разделял подобную позицию.

Все на борту «Орбиты‐235» отличалось простотой и функциональностью, чего, впрочем, следовало ожидать от места, где полезное пространство на вес золота, и где бригада крепких мужчин, в массе своей чернорабочих, проводит довольно много времени.

Вдыхая сухой восстановленный воздух, Валериан в сотый раз поймал себя на мысли, что хочет вернуться на Умоджу с ее ароматным воздухом и медно-красными небесами. Он шагал так быстро, насколько позволяло тело, находящееся на пике переходного возраста.

Валериан с его безупречной кожей и золотыми волосами был весьма хорош собой, но он менялся, из мальчика превращаясь в мужчину, и уже точно знал, какой будет его внешность – она будет идеальной.

Виттье шел рядом. Казалось, он переставляет ноги в два раза быстрее, чем Валериан, чтобы не отстать от последнего. Рыжеволосый парень отличался безупречной осанкой, на здоровье, по всей видимости, не жаловался, но в нем недоставало той кипучей энергии, какой Валериан был наделен с избытком.

– Какой она была, когда ты говорил с ней? – спросил Валериан.

– Почти такой же, как обычно, сэр. Хотя сегодня она выглядела чуть оживленнее.

– Правда? Это хорошо. Не знаешь, почему?

– Нет, сэр, – ответил Виттье. – Впрочем, она получила сообщение от господина Пастера.

– Откуда ты знаешь, от кого оно пришло, Чарльз? – спросил Валериан. – Ты читал его?

– Конечно же нет! – воскликнул Виттье. – Это всего лишь моя догадка, сэр! Ваш дед всегда посылает сообщение в начале месяца. Сейчас начало месяца, следовательно, это сообщение от вашего деда.

– Какое еще начало месяца? Мы находимся в космосе, Чарльз.

– Я веду учет смены дня и ночи на Умодже и Тарсонисе, чтобы отслеживать наше время относительно планетарного. Мне кажется, в таких сложных условиях это приносит определенность, помогает не потерять счет времени… если есть заранее установленная точка отсчета, чтобы отталкиваться от нее.

– Ты много путешествовал в космосе?

– Больше, чем хотелось бы, – уклончиво ответил Виттье.

Валериан хотел пораспрашивать его еще, но почувствовал, что не получит прямых и четких ответов, поэтому решил отложить разговор о предыдущих путешествиях Виттье и сконцентрировался на предстоящем разговоре с матерью.

Юлиана Пастер болела очень серьезно, и ее здоровье в течение последних шести лет только ухудшалось. После своего пятнадцатого дня рождения Валериан потребовал ответа, что с ней не так, и, наконец, мать рассказала правду о том, что обнаружили врачи.

Иногда Валериану хотелось, чтобы она никогда об этом не рассказывала.

Матери поставили диагноз «карциноидная опухоль» – редкая форма рака нейроэндокринной системы. Рак возник в кишечнике и медленно прогрессировал на протяжении нескольких лет. Правда, почему Юлиане потребовалось так много времени для осознания, что ситуация куда серьезнее, чем кажется, осталось загадкой.

К тому времени, когда она проконсультировалась с врачом, опухоль уже добралась до печени и начала поражать другие органы с бездумной биологической жестокостью. Ее развитие было медленным, но верным. Она лишала Юлиану жизненной энергии, иссушала плоть, истончала кости. Даже самые передовые хирургические методы не могли победить рак – Юлиана была неоперабельна.

Валериан плакал вместе с матерью, когда она рассказала ему все. Она мягко вела сына через те же самые эмоции, которые испытала сама: отрицание, шок, гнев, печаль, вина и страх.

Ей предстояло умереть, и Юлиана смирилась с этим.

Это было куда тяжелей, чем Валериан мог вынести.

Он немедленно прекратил выходы на поверхность астероида, вокруг которого вращалась «Орбита‐235», и погрузился в исследование состояния матери, несмотря на очевидную безнадежность усилий. Возможно, потому что врачи сказали, что она может прожить еще несколько лет, прежде чем смерть заберет ее. Юлиана попыталась отговорить сына от траты времени впустую, от тщетных попыток найти чудотворное лекарство.

– Иногда, пытаясь удержать то, что любишь, ты можешь разрушить это, – сказала она одним вечером, обнимая Валериана, когда тот плакал. – Давай наслаждаться временем, которое нам отпущено, Вал. Позволь мне видеть, как ты растешь и живешь своей жизнью. Не трать ее впустую, сражаясь с ветряными мельницами.

Но ничто из того, что о чем она говорила, не могло остановить Валериана. Он должен что-то сделать, должен предотвратить смерть матери. Ему было все равно, что он сражается с врагом, которого нельзя победить, и о чем он прекрасно знал. Он выяснил, что ни самые передовые интроскопические лазеры, которые создают в нужных точках тела необходимый уровень высокой температуры, ни новейшие лекарства, ни даже нанобрахитерапия не могут победить неумолимого противника, не убив при этом и его жертву.

Однако Валериан был Менгском. Он не собирался сдаваться так просто. Он продолжал заказывать новые медиакниги и следить за последними исследованиями лучших медицинских институтов Умоджи и Тарсониса. Разумеется, через надежные маршруты, чтобы не ставить под угрозу безопасность семьи и не раскрывать их местоположения.

– …Сэр? – сказал Виттье, и Валериан вздрогнул.

До него дошло, что они пришли к комнате матери. Валериан попытался прикинуть, как долго он мог простоять перед дверью.

– Вы собираетесь входить? – уточнил Виттье.

Валериан посмотрел на помощника и глубоко вздохнул.

– Да. Конечно, я войду.

Валериан сидел у кровати матери, держа Юлиану за руку, всем сердцем желая передать ей часть собственных жизненных сил. Энергии у него в избытке, и парень не видел в этом жесте доброй воли какого-то ущерба для Вселенной. Что плохого в том, чтобы восстановить равновесие? Но он понимал, что в этой Вселенной такой финт невозможен. Ее не заботит, что с хорошими людьми происходят плохие вещи – она абсолютно безразлична к судьбе смертных существ, которые копошатся в звездных дебрях. Вселенная глуха к мольбам тех, кто верит в божественные сущности, вне зависимости от их пожеланий.

Удерживая спину прямо, мать Валериана сидела на кровати. Кожа женщины была настолько бледной и прозрачной, что казалось, будто ее слишком сильно натянули на череп. Ниспадающие на плечи волосы утратили золотой блеск, поблекли и обрели болезненно-желтый цвет, сродни усам заядлого курильщика.

Юлиана до сих пор оставалась красивой, правда особой безмятежной красотой, приобретенной с пониманием и принятием своей участи.

Валериану было тяжело смотреть на нее. Он боялся, что если будет смотреть слишком долго, то может потерять контроль над чувствами. В такие минуты он проклинал отца за уроки эмоционального контроля.

– Вал, ты был сегодня в своих руинах? – спросила она.

– Нет, мам, – сказал он. – Не был. Я решил не ходить туда больше, помнишь?

– Ах да, я забыла, – сказала она, взмахнув исхудавшей рукой. – Ты же знаешь, мне теперь трудно помнить обо всем.

Валериан осмотрелся. Своей строгой функциональностью комната напомнила ему офис похоронного бюро. Он ненавидел сильный запах разложения, наполнявший ее.

– Хочешь попить? – спросил он, вместо того, чтобы поинтересоваться о чем-нибудь важном.

Юлиана улыбнулась:

– Да, дорогой. Ты нальешь мне чуть-чуть воды?

Валериан наполнил две пластиковые чашки прохладной водой и подал одну матери. Убедившись, что Юлиана держит чашку обеими руками, он убрал руку. Юлиана поднесла чашку ко рту и попила. На изможденном лице появилась улыбка, когда она вернула чашку сыну.

– Чарльз сказал мне, что ты сегодня получила сообщение, – сказал Валериан.

– Получила, – подтвердила она с улыбкой, что лишь усугубила ее мертвенный вид. – Оно от твоего дедушки.

– И что он рассказывает о себе в этом месяце?

– Он сказал, что твой отец приезжает повидать нас.

Чашка с водой выпала из рук Валериана.

Скальный шпиль возвышался над Валерианом, словно рог какого-то закопанного гигантского нарвала, источенный природой и отполированный бесчисленными столетиями. Парень провел рукой по скале и ощутил покалывающее тепло выщербленной поверхности, которое резко контрастировало с холодом окружающей среды.

Отвесные утесы уходили вверх, изгибаясь в скальные своды. Как подозревал Валериан, естественный каньон когда-то перекрывали ребристые балки из камня, которые потом обрушились и теперь лежали грудами обломков под его ногами.

Холодные песчаные ветры, с воем проносящиеся через каньон, оплакивали крушение столь невообразимого сооружения. Валериан не смог даже представить, насколько колоссальной была катастрофа, разрушившая тут все. Небо слегка колыхалось, и сквозь тонкую атмосферу просвечивали пульсирующие далекие звезды, свету которых насчитывались тысячи лет.

Валериан плотней запахнул толстую куртку и поправил защитные очки, перед тем как спуститься по склону из осыпающегося щебня к циклопическому входу в пещеру. Однажды он уже рискнул проникнуть туда. Среди мерцающих стен – невероятного сочетания природных образований и высоких технологий, – Валериан ощутил глубокое чувство единения с прошлым.

Осознание того, что этот комплекс создали давным-давно неведомые мастера по неведомым людям технологиям, будоражило воображение – перед ним было доказательство того, что жизнь в галактике существовала задолго до появления человечества. Множество загадок могут до сих пор храниться в недрах величественного сооружения, и Валериан мечтал о возможности проникнуть в суть древних тайн. Ради знаний и ради плодов, что они принесут.

Парень непроизвольно улыбнулся, когда осознал, что он в первый раз за всю жизнь по-настоящему остался один. Валериан был единственным человеческим существом на этой космической глыбе, и это ощущение опьяняло. Он замер на несколько минут, чтобы насладиться одиночеством.

Новость о прибытии отца на «Орбиту‐235» выбила Валериана из колеи. Он стал угрюмым и раздражительным, не мог сконцентрироваться на исследованиях, и даже заслужил упрек от матери, чего, по сути, никогда не бывало.

Единственное место, где Валериан чувствовал умиротворение, находилось на поверхности Луны Ван Остина, наедине со своими мыслями и руинами неведомой расы инопланетных строителей. Что привело их сюда и что случилось с ними? Валериан не сомневался, что, будь у него время, он разгадал бы все загадки.

Время. Все опять упиралось во время.

Времени он – а тем более мать – не имели.

Валериан смог убедить Чарльза Виттье, что на поверхность Луны Ван Остина он может слетать и без эскорта. Взяв один из двух челноков станции, юноша направился к устью самой большой ветки каньонов, где и приземлился.

На нем были просторные брюки-карго и тяжелая непромокаемая куртка. За спиной висел рюкзак со средствами связи и геодезическим оборудованием, едой и водой; в наплечной кобуре покоился дробовик, а у правого бедра висел любимый меч. Валериан стремился к одиночеству, но не собирался бродить по руинам пришельцев без минимальных мер предосторожности.

Спуск по скалистому каньону в целом прошел благополучно, лишь из-за нехватки воздуха было трудно дышать. Чтобы не сбиться с темпа, Валериану пришлось надеть кислородную маску, соединенную трубкой с небольшим баллоном.

Шквал пыли взвился над землей, и Валериан посмотрел вверх в поисках причины. Высоко над головой он увидел огни второго челнока, маневрирующего для посадки в устье каньона. Парень выругался. Послав к черту нежданного гостя, он собрался идти дальше, но затем отбросил эту мысль.

Челнок аккуратно приземлился. Через мгновение боковой люк открылся, и в сумрачный мир Луны Ван Остина шагнула высокая фигура.

Валериан немедленно узнал ее. Его сердце заколотилось.

Даже с такого расстояния величественный образ этого человека не спутаешь ни с кем.

Его отец.

Арктур Менгск спустился по трапу и пошел навстречу сыну. Валериан увидел, что отец одет аналогично ему – сверхпрочная рабочая одежда и крепкие сапоги; за плечами рюкзак. Двигался Менгск-старший с невозмутимой уверенностью человека, привыкшего контролировать ситуацию.

Пока отец приближался, Валериан изучал его. Волосы Арктура все еще были темными, но на висках и в бороде появились первые признаки седины. Арктуру было всего за тридцать, однако нескончаемая война с Конфедерацией преждевременно состарила его… хотя на величавую и статную фигуру она никак не повлияла.

Казалось, отца нисколько не напрягал такой пустяк, как разреженность атмосферы – двигаясь по пересеченной местности, Менгск-старший поддерживал неплохой темп.

Арктур помахал сыну, и, вопреки себе, Валериан помахал в ответ.

Мать как-то сказала ему, что люди часто неосознанно, без видимых причин старались угодить отцу, даже себе в убыток. У Валериана мелькнула мысль: а что, если он тоже попал под эту искажающую реальность харизму отца?

Арктур вскочил на упавший кусок скалы и глубоко вдохнул разреженный воздух.

– Бодрит, не так ли? – сказал он.

Валериан убрал кислородную маску.

– И это всё? Единственное твое приветствие после восьми лет отсутствия?

– А ты, верно, сердишься? – ответил Арктур с легким сарказмом. Воспользовавшись паузой, он сел на гладкий валун. – Естественная реакция, я полагаю. Тебе нужно поругать меня какое-то время, прежде чем мы поговорим как мужчины? Пользы от этого ноль, но если ты чувствуешь потребность, тогда давай.

Валериан почувствовал, как вспышка гнева, какой он хотел было взорваться, угасает в груди, и негодующая тирада на кончике языка умирает, не родившись.

– Верно, – сказал он. – С таким же успехом я могу сердиться на эти камни.

– Слова, сказанные в гневе, только сотрясают воздух, Валериан. Они редко ранят, так есть ли тогда в них смысл? Нет слов более разрушительных, чем те, что продуманы до мелочей.

– Тебе ли не знать об этом, – сказал Валериан. – UNN пытается выставить тебя безумным душевнобольным.

Арктур махнул рукой.

– Никто не верит в то, о чем трезвонят на UNN. В любом случае, чем больше они очернят меня, тем больше людей очнется и увидит, как сильно Конфедерацию беспокоит моя персона.

– А ты беспокоишь ее? Им стоит волноваться? – поинтересовался сын.

Менгск-старший встал и подошел к Валериану. Осмотрел его сверху донизу, словно изучая племенной экземпляр домашнего скота.

– О, да. Конфедерация на грани развала. Я вижу, как трещины расширяются с каждым днем. Ангус, мой отец и твой дед, знал, что делал, но мыслил недостаточно масштабно.

– А ты?

– Мои планы грандиозны. Ну а чем ты похвастаешься? – спросил Арктур, кивая в сторону входа в пещеру, куда направлялся Валериан. – Может, покажешь, на что ты тратишь время на этой голой скале?

Валериан кивнул и, выискивая путь по склону, без лишних слов продолжил спуск к зеву пещеры у дна ущелья.

Весь следующий час ушел на то, чтобы достичь дна – глубина каньона захватывала дух. Высокие отвесные скалы заключили людей в объятья теней и холода.

Внизу поверхность скал была гладкой и прозрачной, словно под воздействием высокой температуры порода превратилась в стекло с прожилками чего-то, похожего на сияющий металл. Стены буквально пестрели множеством инкрустированных в них самоцветов, идеальной сферической формы.

– Очаровательно, – сказал Арктур. – Поверхность на первый взгляд как будто вулканического происхождения, но на самом деле является метаморфической. Ты определил субстрат протолита?

– Нет, – сказал Валериан, внезапно ощутив желание узнать больше о формировании скалы и заполучить сюда как можно больше специального оборудования. – Я даже не знаю, что означает этот термин.

– Я так и думал, что не знаешь, – сказал Арктур. – Метаморфические породы появляются, когда первичная горная порода, протолит, преобразована во что-то совершенно новое.

– И что может вызвать это преобразование?

Арктур приложил руку к скале, прислонился лбом к гладкой каменной поверхности.

– Обычно высокие температуры и давление верхних пластов породы. Также это могли сделать такие тектонические процессы, как смещение плит. Любая достаточно большая геологическая сила, что вызывает огромное горизонтальное давление, трение и деформацию, могла послужить причиной данного явления. Но, я не думаю, что здесь мы видим следствие естественных природных процессов.

– Почему?

– Потому что независимо от причины, преобразование… если этот процесс вообще был преобразованием, не прошло необходимых геологических циклов. Думаю, что метаморфоза произошла практически мгновенно. Но с другой стороны я только что прибыл. Уверен, что ты уже гораздо глубже изучил местные геологические формации.

Валериан не имел возможностей для тщательного изучения, кроме как визуального осмотра, и подозревал, что отец знает об этом. Арктур рассуждал об исследованиях сына с неосознанной демонстрацией превосходства.

– Конечно, – сказал Валериан, пытаясь реабилитироваться в глазах отца. – Мои исследования показали, что эта формация – смесь природных сил и высокотехнологичной инженерии. Посмотри сюда: здесь сформировался естественный изгиб скалы и соединился с тем, что выглядит как какое-то металлическое укрепление.

Арктур внимательно осмотрел скалу, указанную Валерианом.

– Да, аналогично арматурному профилю из неостали в пластбетоне.

Валериан махнул рукой.

– Пойдем, зайдем внутрь. Там кое-что есть. Такого ты точно нигде не увидишь, – пригласил он отца.

– Не будь так уверен, за последние несколько лет я повидал многое.

– Ничего подобного ты еще не встречал, – пообещал Валериан.

Арктур Менгск стоял в центре пещеры, хотя назвать нечто подобное «пещерой» означало на порядки преуменьшить немыслимые, просто фантастические размеры данного места. То был гигантский собор из света, камня и металла, созданный в глубине горы древней расой богов. Не смертные, лишь боги могли извлечь нутро огромной горы так, чтобы она не обрушилась через миллионы, а то и миллиарды лет; они единственные, чьи методы позволили возвести столь грандиозное и долговечное сооружение.

Грациозными дугами скальные нервюры устремлялись ввысь, каждая – толще корпуса линейного крейсера. Выступающие из стен карнизы величиной с осадный танк и парящие контрфорсы, увенчанные флеронами, поддерживали изящные арки каменных аркбутанов. На таком расстоянии они казались тонкими и хрупкими, хотя Валериан предполагал, что их ширина не менее двадцати метров.

Казалось, сами стены мерцают какой-то внутренней биолюминесценцией. Волны света мчались вдоль длинных «металлических» элементов в камне, словно яркие искорки электрического тока. Самоцветы беспрестанно пульсировали слабым свечением, точно в такт медленному и бесшумному сердцебиению.

Рифленые сталактиты спускались конусообразными копьями, пронизывая свод, словно вдавленная в вершину горы перевернутая ледяная корона. Под потолком огромной пещеры висел легкий туман – облачная система регулировала количество влаги в воздухе и поддерживала относительную влажность на неизменном уровне.

Интерьер пещеры только подтверждал, что в ее создании участвовала рука творца. В сравнении с этим великолепием, с его масштабами, любые подобные человеческие сооружения казались жалкой пародией. В недрах гигантского подземного дворца мог разместиться любой из флотов, какие доводилось видеть Валериану, а то и все они вместе взятые.

– Невероятно, – произнес Арктур, и Валериан удивился, услышав подлинные эмоции в голосе отца. – Я никогда не видел подобного.

– Я же говорил, – сказал Валериан, довольный, что смог удивить Менгска-старшего.

– И ты думаешь, что это пришельцы?

– У тебя есть другое объяснение? – удивился вопросу Валериан.

– Не спорю, тут скорее всего действительно потрудились представители иной цивилизации, – признал отец. – Но пусть даже ты прав, что это меняет? Кто бы ни построил это, они давно мертвы.

– Разве тебе не интересно, кто построил такое? Не интересно, какие великие тайны мы можем раскрыть и чему можем у них научиться?

– Не особо. Теперь они всего лишь пыль, и никто не помнит их. Можно ли в таком случае называть их великими?

Разочарование Валериана от упрямого отказа отца постичь всю важность таких открытий росло с каждым новым словом Арктура. Подросток начал терять самообладание. Он понял, что купился на демонстративный интерес отца к древней пещере, и теперь его затянуло в реальность Арктура. Валериан встряхнулся, чтобы сбросить наваждение, и в этот момент все вещи, которые он хотел сказать отцу, внезапно вырвались в его сознании на передний план.

– Где ты был все эти годы? – выпалил он. – Почему никогда не приезжал? Тебе наплевать на нас?

Отец оторвался от осмотра гигантской пещеры, немедленно забыв об ее величии, поскольку увидел, что милая иллюзия воссоединения отца и сына закончилась.

– Это было слишком опасно, – сказал он просто. – Конфедераты хотят меня убить. Узнай они, где вы находитесь, то использовали бы вас, чтобы добраться до меня. Валериан, это очевидно.

– Моя мать больна, – сказал Валериан. – Ты знал?

– Да.

– Тебя это волнует?

– Конечно, волнует, – огрызнулся Арктур. – Что за ребяческий вопрос?

– Ребяческий? Разве проявление ребячества – поинтересоваться у отца, где его носит, когда мать родного сына умирает?

– Айлин сообщил мне, что рак твоей матери неоперабелен, – сказал Арктур. – Он прав?

– Да прав, – подтвердил Валериан, с трудом контролируя гнев и душевную боль. – И вся эта беготня от планеты к планете, от луны к луне не способствует ее выздоровлению. От этого ей становится только хуже.

– И чего бы я добился, примчавшись к вам, кроме как подверг бы вас обоих опасности? – задал вопрос Арктур. – Ты хотел, чтобы я пришел и помог тебе подержать руку матери, пока та лежит на смертном одре? Ты этого хотел? Что ж, Валериан, я сожалею, но это ничего бы не дало. Мне нужно решать более важные дела, нежели утешать тебя. Или твою мать.

Валериан жаждал броситься на отца с кулаками, чтобы выражение спокойствия исчезло с его лица, но он держал гнев крепко запертым внутри себя. Пусть ему совершенно не хотелось признаваться в этом, но юноша восхищался отцовским качеством рассуждать логически и сосредотачиваться перед лицом трудностей, от которых другие теряли самообладание.

Тем не менее, у него было что сказать отцу. Без разницы, проникнут ли эти слова через броню тщеславия или нет.

– Более важные дела? Такие как свергнуть Конфедерацию?

– Именно, – подтвердил Арктур. – И такая цель требует жертв. Мы все потеряли близких в ходе этой войны, сын. Я тоже потерял. Родителей, Дороти, Эктона.

– Кого?

– Он был главой службы безопасности у моего отца и хорошим человеком.

– Что с ним случилось?

– Он был на Корхале, когда ракеты нанесли удар.

– Ясно. – Валериан вздохнул.

– Но их смерть перестанет быть напрасной, когда от Конфедерации останутся лишь руины, – продолжил Арктур. – Мы с тобой выйдем на арену и заполним вакуум власти. Мы можем сделать это, Валериан, мы можем сокрушить врага. За мной стоит армия, не уступающая той, что есть у противника. Вопрос низложения Конфедерации – это только вопрос времени. Мы возьмем бразды правления в свои руки, возьмем под крыло то, что останется после нее. Но мы должны сделать все правильно, чтобы построить империю во благо человечества.

– Во благо человечества? – хмыкнул Валериан. – Ты имеешь в виду – во благо династии Менгск?

Арктур пожал плечами.

– Не вижу особой разницы, – сказал он.

– И ты хочешь, чтобы я был рядом с тобой? – сказал Валериан, пытаясь сдержать надежду в голосе.

– Конечно, – ответил Арктур, подойдя к сыну и взяв его за плечи. – Ты мой сын, и ты Менгск. Кто, как не мой наследник, достоин стоять рядом со мной?

– Раньше ты так не думал, – возразил Валериан. – Я слышал, как ты раньше отзывался обо мне. Для тебя я был женоподобным книголюбом и слабаком.

– Слова, сказанные в гневе давным-давно, – Арктур взмахнул рукой, словно пытаясь развеять в воздухе досадную фразу. – Но посмотри на себя теперь! Ты заставил меня гордиться тобой, мальчик. Я впечатлен и не могу притворяться, что это не так. Ты многого достиг с тех пор, как я видел тебя в последний раз.

– Я сделал это не для тебя, отец, – сказал Валериан. – Я сделал это для себя.

– Я знаю это, и это хорошо. Человек никогда не должен делать что-то, чтобы произвести впечатление на других. Он всегда должен следовать своим путем, делать то, что считает правильным.

– И что, если я не захочу стать твоим наследником? – поинтересовался Валериан. – Ты управлял моей жизнью издалека очень долго. Думаю, что ты привык к мысли, что я всегда буду прыгать по твоей команде. Что ж, отец, я не такой. Я сам себе хозяин, и сам буду принимать решения.

Арктур улыбнулся и кивнул. Отпустив плечи сына, он сел на ближайший обломок скалы.

– Помнится, давным-давно я сказал нечто подобное моему отцу.

Валериан чувствовал, как гнев проходит. Он вытащил солдатскую пластиковую флягу и сделал большой глоток воды.

– Это принесло тебе какую-то пользу?

– Не особенно, – сказал Арктур, принимая флягу от Валериана. – Я называл его террористом и убийцей, но теперь я совершил неизмеримо больше зла, чем он за всю свою жизнь. Полагаю, чем ужаснее нечто, причиненное тебе самому, тем легче оправдать свое возмездие, вне зависимости от того, насколько оно отвратительно. Конфедераты убили мою семью, превратили в пепел родную планету… какое злодеяние мне нужно совершить, чтобы адекватно отплатить им?

– Не знаю, – сказал Валериан. – И не думаю, что захочу узнать.

– Тогда чего ты хочешь, Валериан?

– Я хочу быть частью твоей жизни, но свою судьбу творить самостоятельно.

– Я сказал то же самое моему отцу, – ответил Арктур. – Однако с тех пор обнаружил, что время и история могут подхватить нас и использовать наши таланты, не считаясь с нашими желаниями.

– Что ты имеешь в виду?

– Что порой судьба заставляет нас идти по пути, который она предназначила для нас, и мы ничего не можем с этим поделать.

– И с тобой произошло именно это?

– Возможно, но я так не думаю.

– Почему?

– Потому что обычно судьба пляшет под мою дудку, – сказал Арктур.

Валериан рассмеялся, но смех затих, когда он понял, что отец не шутил.