В продуктовом подвале под зданием «Хиллс» хранятся все свозимые к нам припасы, все они отправляются туда. В подвал имеется доступ с улицы, для Осло это необычно, но зато весьма распространено в Нью-Йорке, например, где что-нибудь постоянно загружается в подвальные помещения под магазинами и прочими коммерческими заведениями или выгружается из них через люки, расположенные на уровне мостовой. Часто это просто отверстие в земле прямо перед магазином, рестораном, маникюрной студией или чем там еще; отверстия закрываются крышкой, пользоваться ими очень неудобно, но продукты больше негде разгружать, и выбирать не приходится.

В подвале у нас оборудована замысловатая система стеллажей. Мне в подвале особо делать нечего. В самых его укромных, дальних уголках я никогда не бывал. Продукты оттуда поднимаю, как правило, не я, но мне случалось бывать в той его части, что расположена ближе всего к лестнице, и оттуда рассматривать более удаленные участки. Исчезающую в темноте систему стеллажей. Шеф-повар скупо пояснил, что чуть дальше от входа подвал делится на две части, образуя своего рода развилку. Стены там слегка закругляются, и система стеллажей, состоящая как из открытых, так и из закрытых полок, а также маленьких ящичков в два уровня, повторяет изгибы стен. И там есть еще много разных шкафчиков, в беспорядке размещенных рядом друг с другом или один над другим, и «буфетов» со скошенной под углом фасадной поверхностью, в которой располагаются небольшие ящички. На вид они скорее похожи на какие-то электротехнические панели, нежели на буфеты как таковые. Часть полок, или это все же стенки, обиты металлическими пластинами, которые на межпланетной станции наверняка оказались бы титановыми или магниевыми, но тут, внизу, они скорее из жести или олова. И вообще, необозримые наслоения мельчайших деталей в этом подполе делают его похожим скорее на вытянутую в длину кабину самолета, чем на склад, мастерскую или гараж. Место используется до восхищения рационально. Причудливо чередующиеся ровные, выступающие или вытянутые плоскости дробятся на все более мелкие, ровные, выступающие и вытянутые плоскости. Воспринимается все это богатство деталей чуть ли не как некое «фрактальное» разрешение. И говорят, рассказывают, утверждают, настаивают, что эта система, с ее досконально продуманной рациональностью, распространяется по всему подвалу до самого конца, хотя лично я там, в самом конце, никогда не бывал, о чем я уже говорил. Я даже никогда не видел упомянутой развилки. Описать это трудно, но пространственные особенности скругленных стен, которые при обычных обстоятельствах представляли бы собой проблему в части сравнения с обычными прямолинейными системами стеллажей, используются в этой хитроумной архитектуре наивыгоднейшим образом, так что места для хранения на полках образуется даже больше, чем если бы они располагались по прямой.

Система стеллажей сооружена давно. Говорят, что некоторые ее части существуют с тех самых пор, как было построено само здание. А еще говорят, что Бенджамин Хилл, основатель заведения, построил стеллажи как раз перед тем, как обанкротился магазин готовой одежды. Похоже на то. Ящики и шкафчики идеально подходят для хранения штучного товара, пуговиц, катушек, гребенок или скобяных изделий, булавок, винтов, петель, дверных ручек, штифтов и так далее. Говорят, что Хилл прятался здесь в промежутках между запоями, стыдясь своих загулов и непомерных финансовых потерь за покерным столом; здесь он вспоминал свои навыки работы руками, когда чувствовал, что ничего другого делать уже не может. Это все не пустые выдумки; сохранились письменные свидетельства, что Хилл числился учеником краснодеревщика в столярной мастерской своего дяди в Виндзоре около 1830 года; только лет через пять-шесть из него вырос обаятельный денди, сумевший влиться в эксклюзивные и фривольные круги столичного света. А оттуда его неким сложным путем занесло в Осло. Или в Кристианию, как тогда назывался этот город. Как бы то ни было, эту бесконечную систему стеллажей, конструкция которых сложилась из наращений разных эпох, начиная со времен возведения первоначальных структур Бенджамином Хиллом, необходимо регулярно чинить, подновлять и латать. Но, как я уже говорил, она запутанна и хитроумна, однако вполне отвечает потребностям нашего заведения, посему планов ее замены чем-то другим не возникало. Помещения «Хиллс» всегда использовались для торговли, то готовым платьем, то съестным. Складывается впечатление, что благодаря бесконечным мелким подлатываниям, улучшениям и усложнениям возросла «спаянность» всей этой конструкции, что многолетнее ее использование превратило ее чуть ли не в органическую. Система стеллажей разрослась, покрылась трещинками и спаялась в результате непрестанных использования, износа и починки, использования, совершенствования и износа. Если представить себе, что стена с наклейками в зале ресторана могла бы переродиться в систему стеллажей, то именно такая конструкция и получилась бы. Слой за слоем. Потребность за потребностью. Предназначение за предназначением.

К счастью, «нипорт» хранится недалеко от лестницы. Мне нужно пройти всего несколько шагов вдоль левой стороны коридора со стеллажами и найти широкую старомодную стальную полку, которая выдвигается наподобие ящика. Эта кованая полка тяжела как свинец, но легко и без напряжения скользит по идеально подогнанным направляющим; изнутри она выложена чем-то вроде велюра. Ящик заполнен бутылками «нипорта», «руби», «тони», «кулейта», и так далее. Как ни странно, есть и токайское. Вместительные эти ящики, ничего не скажешь. Я достаю два «нипорта», но, резко пихнув бедром этот тяжеленный ящик внутрь по направляющим, чтобы его задвинуть, я умудряюсь жутчайшим образом прищемить себе левую руку. Как называется край ладони, то место с тыльной ее стороны, которое расположено пониже мизинца, где тыльная сторона переходит во внутреннюю часть ладони, или, может, лучше сказать, ближе к косточке запястья с внутренней стороны; черт, ну как же он все-таки называется, этот промежуток между костяшкой запястья и суставом мизинца, им еще наносят удары каратисты, или когда ребром ладони режут как ножом, то как раз это место задействуют? Кажется, гипотенаром называется эта мышца? Так вроде говорят? Именно этот участок парализует, если удариться локтем и ушибить nervus ulnaris, зажав его в кубитальном канале; такой ушиб, при котором нередко обездвиживаются мизинец и безымянный палец, называют вдовьим локтем, или даже вдовьим горем, потому что эта напасть быстро проходит. Вот это-то место я и прищемил тяжелым кованым ящиком. Ну что я могу сказать? Что тут говорить? Просто адский щипок. Сжав зубы, я испускаю тяжкий стон и с трудом медленно выдыхаю через рот, так что тонкая струйка слюны стекает на элегантную официантскую тужурку. Бутылки я сумел, не разбив, опустить на каменную кладку пола, зажал ладонь между ляжками и продолжаю шипеть и брызгать слюной, мне больно по самое немогу. Разжать ляжки и посмотреть, что с моей рукой, я не решаюсь. По ощущениям невозможно определить, расплющена ли она, порезана или размозжена, или что там с ней. Больно так, что кажется даже, будто кто-то нарочно измывается надо мной. Может, так и есть? Пытаясь справиться с болью, я принимаюсь ходить взад-вперед. Хотя можно ли это назвать хождением: я ковыляю туда-сюда между рядами полок, загребая ногами и зажав руки между ляжками. Но я не продвигаюсь вглубь подвала, я вовсе не желаю забрести в его дальнюю часть, ни за что на свете не желаю я оказаться в дальней и самой глубинной части этого промозглого подвала. В этом накопителе всего привозного и наносного. Порезаться я, кажется, не порезался, я потираю одну руку о другую, они сухие, похоже, крови нету. Даже смотреть не хочу. Стою тут, ниже уровня мостовой старого Осло, и постанываю.

У меня подкожное кровоизлияние: надулся волдырь размером с ненадетый презерватив. Вот-вот лопнет, надо бы его проткнуть, но с этим делом нужно идти к повару, здесь, в подвале, нет никаких колющих орудий, насколько мне известно. Я захватываю две бутылки «нипорта» правой рукой, а поврежденную левую руку зажимаю под противоположной подмышкой. Вот ведь незадача какая. Крышку подвала (стальную) мне удается захлопнуть каблуком туфли; в момент падения крышки на раму (тоже стальную) раздается оглушительный грохот. Ну и пусть. Мне этот грохот не приглушить. Я огибаю выступ стены и прохожу на кухню через черный вход.

– Можешь его проколоть? – прошу я шеф-повара, показывая ему волдырь.

– Сейчас сделаем.

– Здорово разнесло.

– А я его устричным ножичком.

В ту же секунду со стороны вращающейся двери доносится «эй!». В дверях, вперив в нас взор, стоит запыхавшийся Метрдотель. Я поспешно отзываюсь.

– Да?

– Ванессе нужна помощь, – говорит Мэтр.

– Так Ванесса вернулась?

– Да, она вернулась. С новой стрижкой.

– А.

– Сверху блеск, снизу гниль.

– …

– Ей требуется помочь. Она раньше не обслуживала столик 13.

– А что, за столик 13 пришли? – говорю я.

– За столик 13 пришли, – говорит Мэтр.

– Ах ты, господи.