Глава 14
Отклонение от курса

После двух дней непрерывного дождя погода внезапно переменилась. Ярко-голубое небо обманчиво сулило, что вот-вот вернется лето. Облака и туман рассеялись, и стали заметны изменения в окружающей местности. Река постепенно сужалась, и дальний берег снова медленно приближался к ним. Может быть, думал Лефтрин, они наконец-то миновали остатки широкого озера, о котором толковали драконы.

– Но с тем же успехом, – говорил он Сваргу, – все могло напрочь измениться с тех пор. И возможно, от их сведений о прежнем положении вещей больше вреда, чем пользы. Если полагаться на слова драконов вместо собственного чутья, а те окажутся не правы, можно напороться на всевозможные неприятности.

Сварг серьезно кивнул, но, как обычно, промолчал. Лефтрин и не рассчитывал, что он поддержит беседу, хотя был бы рад чему-то большему, чем кивок. Капитану казалось, что в последнее время он слишком часто остается наедине со своими мыслями. Элис держалась тихо, едва ли не отстраненно. Да, она улыбалась ему и даже раз или два брала за руку, из чего Лефтрин заключил, что она не слишком сожалеет о той ночи. Но и желания повторить она не выказывала. Как-то вечером он осторожно постучался в дверь ее темной каюты, но она не откликнулась. Пометавшись в тревоге по палубе, капитан выругал себя за то, что поступает словно глупый мальчишка. Когда Элис захотела его, она ясно дала ему это понять. Так что нечего торчать у нее под дверью, когда она его не хочет.

Один раз, застав ее, молчаливую и печальную, на носу баркаса, Лефтрин рискнул спросить, не связано ли ее беспокойство с ним. Элис так энергично помотала головой, что со щек брызнули слезы.

– Пожалуйста, – попросила она, – не спрашивай меня. Не сейчас. Я должна кое-что решить для себя сама, Лефтрин. Если я решу, что могу рассказать об этом тебе, то так и сделаю. Но пока что мне придется справляться самой.

И она справлялась.

Капитан подозревал, что все это имеет какое-то отношение к Седрику. Тот много времени проводил в своей каюте. Если не там, то чаще всего его можно было застать на носу, где он наблюдал, как его драконица невозмутимо бредет вверх по течению. В последнее время Седрик каждый вечер навещал ее на берегу. И даже пытался сам ее чистить. Было похоже, что он тоже погружен в какие-то раздумья. Он напоминал Лефтрину человека, поправляющегося после долгой болезни. Похоже, теперь Седрика не особенно беспокоила грязь на сапогах или непричесанные волосы. Капитан как-то застал его с Беллин на камбузе, где они вместе пили кофе за общим столом. Еще больше он удивился, увидев, что Дэвви показывает Седрику, как закреплять крючки на длинной леске для донного лова, которую он иногда закидывал на ночь. Один раз Лефтрин видел Карсона, опирающегося на фальшборт рядом с Седриком, и задумался, не печалит ли Элис именно этот союз. Его друг в последнее время тоже держался как-то странно и тихо в своей настороженной охотничьей манере. Что-то его беспокоило, но он не делился своими тревогами с Лефтрином. Если охотник переживал из-за отношений с Седриком, то капитан и сам предпочел бы ничего не знать. У него и без того довольно забот, чтобы еще забивать голову чужими личными делами.

Течение похода изменилось, и никому не нравились эти перемены. Лодок и весел не хватало на всех хранителей, и они не могли следовать за драконами, как прежде. Некоторым приходилось оставаться на баркасе. После того как ребята денек послонялись без дела по палубе, Лефтрин понял, что это попросту опасно, и тут же нашел для всех занятия. Когда у него было время, он лично наблюдал за изготовлением новых весел для оставшихся лодок и прочими повседневными заботами. Смоляной – не такой уж большой корабль, так что подыскать работу для каждого было непросто. Тем не менее они с Хеннесси постоянно выдумывали хранителям новые поручения. По опыту капитана, от бездельных рук на борту случаются одни неприятности.

И он уже замечал первые их признаки. Беллин как-то подошла к нему, смущенная и встревоженная, сообщить, что она говорила со Скелли об Алуме.

– Они не желают ничего дурного. Но их друг к другу влечет, они молоды, а обстоятельства сталкивают их почти каждый день. Я предостерегла ее. А тебе стоило бы поговорить с юношей, пока надежды не укоренились или все не кончилось плохо.

Лефтрин вовсе не хотел этим заниматься. Но никуда не денешься, таков был его долг – и как капитана, и как дяди. Теперь Скелли избегала его, а Алум, гордый, но вежливый, каждое утро отправлялся на охоту вместе с Грефтом. Тот был признателен за помощь, хотя сам Лефтрин предпочел бы видеть юного хранителя в иной компании. Становилось все яснее, что Грефт не признает капитанской власти и не прочь поднять на корабле бунт. Но что тут поделать? Грефт потребовал назад лодку, возвращенную Седриком и Карсоном. На взгляд Лефтрина, со стороны хранителей было весьма недальновидно ему уступить; при отплытии все лодки определенно считались общими. Но капитан не стал вмешиваться в дела хранителей. Ему своих забот хватало. Грефт взял на себя охотничьи обязанности Джесса, и всех, кажется, это вполне устроило.

Смоляной известил его о крупном притоке до того, как тот стал виден. Ни малейшая перемена в реке еще не застала Лефтрина врасплох. Баркас почуял приток с самого утра, распробовал в воде и сообщил капитану. Смоляной всегда предпочитал места помельче и, когда русло сделалось глубже, снова прижался к восточному берегу. За несколько часов до того, как они достигли устья притока, до того, как увидели его своими глазами, Лефтрин ощутил его через чувства корабля. Когда они наконец добрались до слияния двух рукавов, питающих реку Дождевых чащоб, сразу стало ясно, откуда в нее попадала едкая вода и пришел разлив, едва не сгубивший их всех. Широкое открытое русло западного притока по обоим берегам было завалено мусором. Именно отсюда накатила смертоносная волна, уничтожая все на своем пути и оставляя на уцелевших деревьях гирлянды вырванной травы и сломанных веток. Солнечный свет играл на поверхности сероватой воды, так и зовущей двинуться вперед по прямому руслу.

Густо заросший камышом мыс отделял его от более спокойного восточного притока, где берега извилистой неглубокой реки утопали в высокой траве и камышах, а над водой свисали лианы. Драконы без колебаний выбрали западное русло, держась по возможности ближе к берегу. Они, как обычно, сильно обгоняли баркас, но Лефтрин прекрасно видел их благодаря прямому руслу. Они брели, растянувшись цепью. Охотники ушли вперед. Здесь, на открытом месте, свет так и играл на шкурах драконов. Золотистый Меркор шел первым, сразу за ним – громадный Кало. Остальные драконы: зеленые и алые, лиловые, оранжевые и синие – следовали за ними блистательным шествием. Релпда, медная драконица, и на редкость удачно названный Плевок замыкали процессию. Прямой открытый проток был залит солнцем и так и манил к себе. Им предстояло легкое плавание, и Лефтрину внезапно показалось, что Кельсингра должна быть где-то недалеко. Если им суждено найти древний город Старших, он наверняка окажется в конце этой сверкающей водной дороги.

Он уже предвкушал долгий, но легкий дневной переход, когда, внезапно накренившись, Смоляной уклонился к мысу и налетел на мель. Лефтрин пошатнулся и схватился за планширь, чтобы не упасть. Все, кто был на борту, встревоженно зашумели.

– Сварг, чтоб тебя! – прокричал Лефтрин.

– Это не я! – сердито отозвался рулевой.

Лефтрин перегнулся через борт и поглядел вниз. Там, где встречались два потока, почти всегда образовывалась песчаная отмель. Смоляной это знал, как и любой речник на его борту. Смоляной знал – и никогда прежде не садился на мель. Ни разу за много лет, даже до того, как Лефтрину выпала возможность перестроить судно. Тем не менее сейчас они накрепко засели в грязи, и корабль не прилагал ни малейших усилий к тому, чтобы освободиться. Чепуха какая-то.

– Смоляной! – негромко окликнул капитан, опершись о борт. – Что ты вытворяешь?

Внятного ответа он не услышал. Корабль прочно засел в илистом дне.

– Капитан? – Это подошел встревоженный Хеннесси.

– Не знаю, – ответил Лефтрин вполголоса на незаданный вопрос старпома и раздраженно вздохнул. – Приготовить запасные багры. Придется хранителям сегодня отработать свой хлеб. Давайте-ка уберемся с отмели и двинем дальше.

– Есть, – ответил Хеннесси и отправился отдавать приказы.

Лефтрин легонько сжал планширь.

– Скоро мы снимем тебя с этой мели, и ты снова двинешься в путь, – негромко пообещал он судну.

Но, отняв руки от борта, капитан задумался, что же почувствовал в ответ: согласие или удивление корабля.

По приказу Хеннесси хранители собрались на носовой палубе. Тимара трудилась на камбузе, отдирая со дна корабельных котлов застарелый нагар, когда неожиданный толчок швырнул ее на стол. Она выскочила на палубу посмотреть, чем вызван переполох, и с изумлением выяснила, что баркас сел на мель. Такого не случалось еще ни разу. Они миновали немало притоков, питающих реку Дождевых чащоб: от узеньких ручейков, петляющих между деревьями, до настоящих широких рек, прорезавших лесные заросли, прежде чем влить свои воды в общее русло. И «Смоляной» никогда не застревал в их устьях. Но на этот раз вышло иначе.

Слева виднелась крупная река с широким, просторным руслом. Было ясно, что недавно она разливалась. Покореженные деревья с обвисшими ветвями и покрытые коркой ила обломки окаймляли берега. Вода здесь явно была белее и делалась прозрачнее, когда вливалась в общий поток и растворялась в нем. Где-то выше по течению находился источник и того разлива, который едва их не убил, и кислоты, окрашивающей воду в белый цвет. Эта река и лес по обоим ее берегам тянулись невообразимо далеко. Синеватая тень на фоне небес могла быть горами – или плодом воображения Тимары. Силуэты драконов вырисовывались на горизонте и удалялись вверх по реке.

Пока девушка смотрела им вслед, с деревьев вспорхнула стайка птиц с хвостами в желтую полоску, перелетела чуть дальше и снова расселась на ветвях. Следом раздался разочарованный вой охотящейся кошки. Тимара улыбнулась. Пышный, нетронутый пейзаж привлекал ее. Она подозревала, что и охотиться, и собирать еду здесь будет легче. Хорошо бы задержаться тут на ночевку. Тогда она смогла бы исследовать окрестности. Без оружия и рыболовных снастей она сможет предложить товарищам лишь свежие фрукты и зелень. Ей очень хотелось одолжить снаряжение у Грефта, но сам он не предлагал, а просить она не станет.

Тимара нашла у планширя место, откуда было видно оба потока. Затем обернулась, окинув взглядом всех, кто собрался на палубе. Хеннесси со Сваргом принесли запасные багры и раздавали их самым сильным хранителям. Татс принял свой с улыбкой. Тимара заподозрила, что он всегда хотел попробовать свои силы в этой работе.

На какой-то миг ей вдруг показалось, что она совсем не знает всех этих людей. Из дюжины, вышедшей из города, осталось десять хранителей. Все порядком пообносились и пообтрепались. Юноши вытянулись и почти все обзавелись мышцами и фигурами взрослых мужчин. Они двигались совсем иначе, чем при первой их встрече, – как люди, работающие на воде и земле, а не как древолазы. Сильве, осознала Тимара, подросла и начала по-женски округляться. Харрикин так и ходил за ней тенью. Похоже, они были вполне довольны обществом друг друга, несмотря на разницу в возрасте. Тимара так и не собралась с духом, чтобы спросить у Сильве, знает ли та, как Грефт подобрал ей пару. Впрочем, за последние дни она решила, что это не так уж и важно. Судя по всему, они хорошо подходят друг другу, – так какая разница, кто их свел?

Джерд стояла в сторонке, наблюдая за общей суетой. Лицо у нее было бледное. Несмотря на ее осанку и привычку часто поглаживать себя по животу, пока что ее беременность не бросалась в глаза, если не считать перемен в характере. В последнее время она сделалась до крайности стервозной. Ее тошнило почти каждое утро, она жаловалась на корабельную вонь, на вкус пищи, на качку. Ей было бы легче сочувствовать, решила Тимара, если бы она не настаивала, что ее нытье куда важнее, чем заботы всех остальных. Если все беременные так себя ведут, то Тимара предпочла бы даже не думать о вынашивании детей. Даже Грефт начал уставать от постоянных придирок Джерд. Тимара дважды слышала, как он грубо огрызается в ответ, и оба раза Джерд пришла в ярость и ударилась в слезы одновременно. Как-то Грефт развернулся к ней едва ли не свирепо и спросил, считает ли она, что ее одну мучают перемены в теле. Алум вскочил, и Тимара подумала, что он сейчас вмешается. Но прежде чем до этого дошло, Джерд убежала на камбуз рыдать, а Грефт кисло объявил, что сейчас охотнее повстречался бы с галлатором, чем с «этой девицей».

Команда корабля изменилась почти так же ощутимо, как и драконьи хранители. Тимара гораздо лучше узнала Скелли и Дэвви. Часто бывало заметно, что им хочется поближе познакомиться с хранителями, – в конце концов, они были почти ровесниками большинству из них. Капитан Лефтрин пытался сохранить границу между ними, но в его обороне появлялись бреши. Тимара знала, что Алум влюбился в Скелли и что им обоим за это досталось. Но крепнущую дружбу Дэвви с Лектером все, похоже, старательно замалчивали, и это казалось девушке несправедливым. Впрочем, подумала она, криво усмехнувшись, капитан Лефтрин редко советуется с ней по поводу порядков на корабле.

На палубу вышла Элис и расположилась на крыше надстройки с блокнотом, запечатлевая происходящее. Тимара взглянула на нее и едва узнала прежнюю утонченную даму из Удачного, которую впервые увидела в Кассарике. Элис перестала носить широкополые шляпы, и гладко зачесанные блестящие волосы тоже канули в прошлое. От солнца и ветра ее кожа потемнела, а веснушки приумножились. Одежда свидетельствовала обо всех превратностях пути: на коленях брюк появились заплаты, штанины обтрепались. Элис носила рукава закатанными, и ее руки загорели на солнце. Благодаря всему этому, даже в те дни, когда женщина бывала молчаливой и печальной, она казалась куда более живой и настоящей, чем в их первую встречу. Зато ее спутник, Седрик, напоминал Тимаре пеструю птицу во время линьки. Все яркие краски и изящные манеры сошли с него. Он почти не заговаривал с ней, но заботился о своей драконице с неуклюжей искренностью, которую Тимара находила трогательной. Маленькая Медная просто расцветала от этой заботы и, когда Седрика не было рядом, чтобы занять ее внимание, без умолку болтала со всеми остальными. Теперь ее речь и мысли стали более связными, а избавившись от паразитов, она начала расти так стремительно, как только позволяло скудное пропитание.

Медная была не единственным драконом, изменившимся после большой волны. Серебряный, Плевок, как он теперь себя называл, сделался почти опасным. Вспыльчивый и ядовитый, он уже однажды случайно ошпарил Бокстера. Тот не сделал ничего такого, что могло бы вывести дракона из себя, только оказался поблизости, когда Серебряный разозлился на соплеменника. Тут же рядом объявился Меркор и заревел на Плевка. По счастью, Бокстера задело скорее краем выдоха, чем брызгами самого яда. Руку обожгло, но он сорвал с себя рубашку достаточно быстро, чтобы избежать серьезных повреждений. Затем ему пришлось удерживать собственного дракона от мести Плевку. И лишь когда все улеглось, хранителям удалось обработать и перевязать ожог. Если бы на руках Бокстера не было чешуи, ему пришлось бы куда хуже.

Некоторых драконов путешествие утомило и разочаровало, другие оставались так же полны рвения, как и в начале пути. Их мнения о походе разнились так же сильно, как и отношение к хранителям. Некоторые, казалось, сделались очень близки с людьми. Меркор и Сильве напоминали Тимаре давно женатых супругов. Они прекрасно знали друг друга, и один всегда радовался обществу другого. Тимара же с Синтарой так и не уладили своих разногласий, и с каждым новым днем девушка все сильнее сомневалась, что они когда-нибудь смогут договориться. Драконица, кажется, злилась на нее, но Тимара никак не могла понять, что послужило этому изначальной причиной. Синтара по-прежнему считала себя вправе приказывать девушке, требовала, чтобы та чистила ее и удаляла паразитов с кожи вокруг глаз. Тимара, верная договору, заботилась о драконице. Несмотря на постоянное недовольство Синтары, связь между ними крепла. Тимара гораздо яснее ощущала нужды драконицы, и когда та обращалась к ней, то смысл выходил далеко за рамки слов. Нечто более сильное и глубокое, чем привязанность, объединяло их. Эта связь не всегда нравилась им обеим, но она существовала. Откуда она взялась – вот загадка. Элис по-прежнему навещала драконицу, но Синтара обращала на нее еще меньше внимания. И как ни странно, женщина не принимала это близко к сердцу. Тимара порой задумывалась, на что же она отвлеклась, но чаще всего приходила к выводу, что Элис, как и сама Тимара, просто осознала, насколько она безразлична драконице.

Балиперу без Варкена было совсем одиноко. Хранители по очереди ухаживали за ним, но он почти ни с кем не разговаривал и вообще не проявлял интереса к людям. Некоторые драконы, похоже, понимали его скорбь, а другие из-за нее считали его слабым. Верас, подопечная Джерд, была недовольна тем, что хранительница уделяет ей мало внимания, и ее не волновало, кто слышит ее возмущенные тирады. Грефт еще ухаживал за Кало, но крайне небрежно, и тот уже почти неделю пребывал в дурном настроении. Тимаре казалось, что среди драконов что-то назревает – что-то, чем они не делятся со своими хранителями. И она страшилась того, чем это может оказаться. Иногда, позволяя мыслям блуждать, она перебирала все возможности: от предположения, что драконы их бросят, до жуткой догадки, что они накинутся на людей и съедят. Днем подобные страхи казались глупыми. Но глухой ночью – совсем другое дело.

– Ты! Тимара! Думаешь, ты тут для красоты стоишь? Вот еще свободный багор. Приспособь-ка себя к его концу.

Приказ Хеннесси выдернул Тимару из грез наяву. Она залилась краской и поспешила забрать последний оставшийся багор. Джерд так и держалась в сторонке, накрыв ладонью живот. Сильве стояла рядом с ней, сложив руки на груди и недовольно поджав губы. Она явно ожидала, что ей тоже выдадут багор, невзирая на малый рост.

– Вам не обязательно проявлять мастерство в этом деле, – продолжал распоряжаться Хеннесси, – просто помогайте. Все крайне просто. Упритесь баграми в ил. Когда я кричу, все толкают. Чтобы сняться с мели, многого не потребуется. Как только окажемся на плаву, вытаскивайте багры на палубу, только не вышибите друг другу мозги. Дальше за дело возьмется команда. Все готовы?

Тимара отыскала себе место рядом со Скелли.

Багорщица улыбнулась ей:

– Не переживай, сестренка. Это будет просто. А там сможешь вернуться к котелкам на камбуз.

– О, только об этом и мечтаю, – заверила ее Тимара, усмехнувшись в ответ.

Она поглядела на руки Скелли, скопировала ее хватку и позу. Та одобрительно кивнула.

– Толкаем! – прокричал Хеннесси, и все уперли багры в дно.

В ответ на их усилия баркас покачнулся, сдвинулся, снова покачнулся.

А затем «Смоляной» еще глубже увяз в иле.

Долгий день тянулся очень уж медленно.

Команда и хранители налегали на багры. Они толкали, баркас чуть сдвигался, а затем снова зарывался в дно. Еще долго после того, как Лефтрину стало ясно, что Смоляной противится всем попыткам снять его с мели, он упрямо заставлял людей работать. Сперва его отозвал в сторонку Хеннесси, затем к нему подошли Сварг с Беллин. Скелли угадала настроение дяди и не стала к нему приставать. На все вопросы Лефтрин отвечал кратко. Да, он видит, что баркас намеренно зарывается в дно. Да, он понимает, что это не случайность. Нет, он не хочет оставить попытки. И нет, он понятия не имеет, что так расстроило корабль.

Насколько было известно Лефтрину, за всю историю их семьи Смоляной ни разу не шел наперекор воле капитана. И он никак не мог поверить, что это происходит.

– Корабль, что тебя тревожит? – бормотал он вполголоса, стиснув планширь.

Но вокруг было слишком много суеты. Сбившиеся в кучку, болтающие хранители, встревоженная команда и собственное расстройство капитана мешали ему понять корабль. Смоляной поочередно давал почувствовать свое смятение, когда они пытались стронуть его с места, и решимость, когда сам зарывался еще глубже.

И не единожды за этот день Лефтрин молча клал руки на планширь и пытался выяснить, что же беспокоит его корабль. Но вопрос, что же не так, вызывал у корабля лишь смутный отклик, что «это не так».

– Да что значит – не так? – в итоге, не выдержав, заорал капитан вслух.

Все обернулись к нему. Скелли потрясенно раскрыла рот. Единственный ответ, какого он добился от корабля, не имел ни малейшего смысла.

Ничего вразумительного. Так что Лефтрин уперся почище Смоляного, вцепившегося всеми лапами в дно, и снова и снова заставлял команду и хранителей работать баграми, сталкивая корабль. Дважды баркас разворачивало, он почти снимался с мели, но только для того, чтобы неожиданно зарыться в ил другим концом. Расстройства капитану прибавляло подозрение, что корабль потешается над тщетными усилиями людей.

Лефтрин разрешил багорщикам перерыв, когда к нему вместе подошли Сварг и Хеннесси.

– Кэп, нам кажется, это может иметь отношение к новому… хм… устройству корпуса, – предположил Сварг.

– И если это так, – прибавил Хеннесси, – то, может, нам лучше сначала выяснить, что беспокоит Смоляного, прежде чем настаивать на своем.

– Лодки хранителей возвращаются, охотники тоже! – закричал кто-то, пока капитан еще размышлял над ответом. – И драконы идут обратно.

Лефтрин глянул на небо, затем на приближающиеся лодки и драконов. Наверное, они все же заметили, что баркас не следует за ними. И теперь возвращаются. Потерян целый день пути, а припасы-то на исходе. Нерадостно. Капитан окинул взглядом команду. Наверное, дня тяжелее им не выдавалось с самой переделки корабля. Все были измотаны и встревожены. Хранители явно тоже устали. Лефтрин сдался:

– Суши багры. Даже если бы мы к вечеру снялись с мели, нам все равно осталось бы только искать место для ночлега. Значит, останемся здесь. Хранители могут сойти на берег, собрать дров, развести костер. Давайте передохнем, а завтра утром я на свежую голову погляжу, что делать дальше.

Капитан развернулся и пошел прочь под их недоуменными взглядами. И от глубокого удовлетворения Смоляного, сумевшего настоять на своем, легче ему не стало.

– Можно мне с тобой? – поспешно окликнула Элис, заметив, как Тимара перелезает через борт.

Та остановилась, вздрогнув. За плечом у нее висел мешок, а заново заплетенные длинные черные косы были уложены в узел на затылке.

– Я уже навещала Синтару. Хочу, пока не стемнело, глянуть на второй приток.

– Я так и подумала. Возьми меня с собой, пожалуйста, – попросила Элис, выделив голосом последнее слово, – она уже поняла, что девушке эта идея не нравится.

– Если хочешь, – ответила Тимара скорее покорно, чем радушно.

Наверное, до сих пор тоскует по своему другу, решила Элис.

Она вслед за Тимарой подошла к борту и выбралась на топкий берег. Драконы устраивались ночевать на мысу между двух рек и быстро вытаптывали всю имевшуюся там растительность. Но все равно это было самое красивое место из всех, где они останавливались до сих пор. Одиночные белые деревья с тонкой, словно бумага, корой росли на почти сухой земле. Дальше раскинулся лес, в котором Элис чудилось нечто знакомое – не такой высокий и более прозрачный, чем чащобы вокруг.

Но шла она вслед за девушкой не к этим зарослям, а в сторону другой реки. Какое-то время она шагала молча, стараясь не отставать. Тимара двигалась стремительно, но Элис терпела молча. А когда они вышли к извилистой речке и пошли вдоль ее берега, Тимара замедлила шаг, нахмурив брови и разглядывая деревья, мох и траву.

– Здесь все совсем по-другому, – произнесла она наконец.

– Да, это больше похоже на лес, – согласилась Элис, но затем уточнила: – По крайней мере, для меня.

– И вода такая чистая…

На взгляд Элис, не слишком, но она тут же поняла, что имеет в виду Тимара.

– В ней нет белого. Она совсем не едкая – или, может, лишь слегка.

– Я никогда еще не видела такой реки. – Тимара подошла к самому краю мшистого берега и склонилась к воде. Немного помешкав, окунула пальцы в реку и капнула себе на язык. – И никогда не пробовала такой воды. Она живая.

Элис не стала смеяться.

– На мой взгляд, это как раз обычная речная вода. Хотя я и не видела такой с тех пор, как приехала в Дождевые чащобы. То есть мы, конечно, миновали несколько чистых притоков на пути сюда, но, как ты и сказала, ничего похожего на эту реку.

– Тсс…

Элис замерла, проследив за взглядом Тимары. На том берегу на водопой пришли олени. Впереди шел крупный самец с могучими рогами, следом пара сеголетков и несколько самок. Лишь один из них заметил людей. Вожак поднял морду, с которой все еще капала вода, и внимательно смотрел на них, пока остальные олени утоляли жажду.

– А при мне и лука нет, – вздохнула Тимара.

Крупные уши вожака дрогнули туда-сюда. Затем он издал горлом какой-то звук, похожий на фырканье, и его стадо тотчас вскинуло головы. На взгляд Элис, он не подал своим никаких знаков, но все олени поспешно скрылись под деревьями и в кустах. Большой самец удалился последним. В глубине души Элис обрадовалась, что у Тимары нет с собой оружия. Ей вовсе не хотелось видеть, как он умрет, а тем более помогать его разделывать.

– Если бы этот осел Грефт не заграбастал себе все охотничье снаряжение, была бы у нас сегодня свежая оленина, – проворчала Тимара.

– Может, охотники что-нибудь принесут.

– А может, и нет, – кисло отозвалась девушка.

Она пошла дальше, следуя изгибам речного берега, и Элис двинулась за ней.

– Почему ты захотела пойти со мной? – внезапно спросила Тимара, скорее озадаченно, чем враждебно.

– Посмотреть, что ты делаешь и как. Провести с тобой время.

– Со мной? – ошеломленно уставилась на нее девушка.

– Приятно иногда пообщаться с другой женщиной. Беллин хорошо ко мне относится, но ей не нужен никто, кроме Сварга. Когда мы остаемся с ней вдвоем, я понимаю, что ей приходится выкраивать для меня это время. Скелли вечно занята, и заботит ее только корабль. Сильве очень мила, но совсем еще дитя. А Джерд…

– А Джерд – просто злобная сучка, – подсказала Тимара, когда Элис замолчала, подыскивая вежливое определение.

– Точно, – согласилась Элис, виновато рассмеявшись. – Во всяком случае, теперь. До беременности она была слишком занята мальчиками, чтобы беседовать со мной. А теперь полностью сосредоточена на своем животе. Бедняжка. Вот уж незавидное положение.

– Может, стоило подумать об этом до того, как в него попадать, – заметила Тимара.

– Конечно стоило. Но что сделано, то сделано, а нам остается только ее жалеть.

– Почему? – уточнила Тимара и ненадолго умолкла, пока перебиралась через упавшее дерево и ждала Элис на той стороне. – Думаешь, она бы жалела тебя или меня, окажись мы на ее месте?

Элис обдумала вопрос.

– Скорее всего, нет. Но это не причина для нас поступать неправильно.

Даже ей самой эти слова показались несколько лицемерными. Она посмотрела на Тимару, чтобы увидеть, как та их воспримет. Но девушка стояла запрокинув голову и разглядывала верхушки деревьев.

– Ты не чувствуешь запаха?

До сих пор Элис ничего не чуяла, но теперь принюхалась.

– Может быть, – признала она осторожно. – Что-то сладкое, почти гниющее?

Тимара кивнула:

– Ничего, если я оставлю тебя здесь, а сама поднимусь на дерево? Мне кажется, там могут быть фруктовые лианы.

Элис взглянула на ствол и наконец осознала, что все это время Тимара оставалась на земле только ради нее.

– Конечно же залезай. Я подожду тебя внизу.

– Я скоро, – пообещала Тимара.

Она выбрала ближайшее дерево и вскарабкалась наверх, глубоко впиваясь в кору когтями. Элис осталась внизу, наблюдая за тем, как девушка поднимается туда, куда ей самой ни за что не залезть. Элис улыбалась, но сердце ее упало.

«О чем я только думала? – со вздохом спросила она себя, когда Тимара исчезла в кроне. – Что такая девушка захочет со мной дружить, станет вникать в мои беды? Даже будь мы ровесницами – все равно мы слишком разные».

Элис отошла на пару шагов от дерева, пытаясь увидеть мир глазами Тимары. Безнадежно.

«Я вижу оленей, а она – мясо. Я здесь, на земле, а она наверху, среди ветвей. Я жалею Джерд, а она считает, что та получила по заслугам».

Она огляделась по сторонам. Лес здесь был совсем другим, в чем-то даже привлекательным. Вскоре Элис поняла, что все дело в запахе. Едкий дух, к которому она привыкла за время пути, тут заметно ослаб. Когда она посмотрела на кроны деревьев, ей показалось, что и птиц здесь больше, и вообще жизнь кипит.

«Это место поуютнее», – решила она.

Тимара обещала, что скоро вернется. Значило ли это, что ее следует тут же и ждать? Элис пошла за девушкой в надежде, что несколько часов в обществе Тимары помогут ей иначе взглянуть на собственную жизнь. И вот теперь она стоит и ждет.

Она помотала головой, осознав, что, возможно, это и есть тот самый новый взгляд. Тимара что-то делает, в то время как Элис стоит и ждет, пока что-то случится. Разве не этим она занимается в последние дни? Страдает из-за Лефтрина и слов Седрика. Мучается из-за того, как поступил с ней Гест. Размышляет, переживает, рассуждает, но ничего не делает, только ждет, не случится ли что-нибудь, ждет, не разрешится ли все само собой. Ну и что она может сделать? Что ей предпринять, чтобы ускорить события? На ум тотчас же пришла одна возможность, и Элис неодобрительно покачала головой. Ее по-прежнему изумляло, что ее могут настолько интересовать подобные вещи! А прыжок в постель Лефтрина на самом деле ничего для нее не изменит.

И как будто это было важным решением, Элис двинулась дальше вдоль берега. Она не станет дожидаться Тимары. Когда та спустится, то либо пойдет дальше вдоль реки, либо вернется на баркас. Элис прекрасно знает, где находится. Если темнеть начнет раньше, чем она встретит Тимару, она просто пойдет обратно по берегу до самого корабля. Потеряться здесь невозможно.

По крайней мере, потеряться сильнее, чем сейчас. Дома у нее больше нет.

С тех пор как Седрик открыл ей свою тайну, между Элис и ее удачнинской жизнью как будто разверзлась пропасть. Вернуться нельзя. Просто невозможно. Чем бы ни закончился этот поход, Элис не вернется домой в Удачный, к Гесту. Она никогда не увидит его и их друзей, не станет глупо улыбаться, оглядывая гостей за столом и гадая, кто из них знает правду о ее браке. Она никогда не обвинит Геста во лжи, не увидит презрительную улыбку, когда он обрадуется тому, как ловко ее обманул и загнал в угол. Что ж, она больше не загнана в угол. В конце концов, в Удачном брак ничем не отличается от прочих договоров торговцев. Элис легко докажет, что Гест не выполнил свою часть сделки. Не был ей верен, не собирался быть ей спутником жизни до конца дней. Он нарушил слово, а значит, разорвал брачный контракт и освободил Элис от ее обязательств. Она не должна хранить ему верность. Она вольна уйти к Лефтрину.

Но Седрик поделился с ней еще одной сплетней. И теперь Элис гадала, может ли еще доверять своим суждениям. Он говорил так уверенно, но все его сведения, похоже, исходили от пропавшего охотника, Джесса. С тех пор Элис как будто оцепенела – ни туда ни сюда. Она хотела Лефтрина так, как в жизни никого и ничего не хотела. Но каменела при мысли, что он может оказаться не тем, кем она его считала, – а вдруг настоящий Лефтрин не имеет ничего общего с ее воображаемым любовником? В его глазах она видела замешательство и терпение. Капитан не упрекал ее и не торопил. Он явно не считал, что одна ночь, проведенная вместе, дает ему какие-то права на Элис. А это ведь что-нибудь да значит?

Или же это лишь указывает на то, что Элис не настолько важна для капитана, как он для нее? Вдруг он просто не стал себе отказывать в удовольствии, когда ему предложили, но запросто обойдется и без оного? Жестокая частица сознания раз за разом проигрывала ту ночь перед ее глазами. Элис тогда вела себя дерзко, даже навязчиво. Может, между ними что-то произошло лишь потому, что она на этом настояла? Нелепо так считать. Безрассудно считать иначе.

«Будь ты проклят, Седрик! Ты забрал у меня все: мою гордость, уверенность в себе, надежду, что никто в Удачном не знает о моем поддельном браке. Обязательно ли было отнимать еще и это? Еще и доверие к Лефтрину?»

Утратив убежденность однажды, сможет ли она как-то возродить ее? Или же все уже потеряно и сомнение стало той трещиной, через которую утекает ее счастье?

Дорогу Элис пересек ручеек. Она перепрыгнула его и пошла дальше. И наконец осознала, что идет по звериной тропе. Пригнувшись, пролезла под низко нависшей веткой и поняла, что под ногами у нее утоптанная земля. Не грязь. Земля. Почва здесь тверже. Лес все равно слишком густой, чтобы существо размером с дракона могло тут свободно двигаться и охотиться. Но человек пройдет запросто. Элис замерла и с изумлением огляделась по сторонам. Твердая земля в Дождевых чащобах!

Лефтрин опустился на постель, измотанный телом и душой. Как его корабль мог так с ним поступить?

Улегшись, он по-прежнему слышал, как хранители и охотники болтают у костра. Драконы покормились еще днем, вспугнув стадо речных свиней, дремавших на солнце. Карсон тоже разжился тушей и на буксире приволок ее на баркас, чтобы команда и хранители могли поужинать. Запеченная свинина стала для всех настоящим праздником. Элис с Тимарой принесли полный мешок фруктов и рассказали о твердой земле в лесу. Харрикин с Сильве нашли речных моллюсков на отмели у самого корабля. В общем, они устроили настоящий пир после долгих скудных дней. Бочонки для воды снова были полны, и хранители с командой заметно приободрились, несмотря на задержку в пути. День был бы просто прекрасным, если б не упрямство корабля.

В приступе мрачности Лефтрин рано ушел спать. Элис по-прежнему держалась отчужденно, а необъяснимое поведение Смоляного пугало и раздражало. Все хранители, похоже, не сомневались, что завтра продолжат путь, как и было намечено. Они все верили, что он, капитан, найдет какой-нибудь выход из положения. Команда, как видно, этих надежд не разделяла. Хеннесси и Сварга тоже тревожило странное поведение баркаса. Они не обсуждали этого с Лефтрином, но, судя по тому, как переглядывались и перешептывались члены команды, все беспокоились не меньше капитана. Это не было похоже на Смоляного, которого они знали и любили. Может, всему виной новое диводрево на корпусе? И если так, то чем это грозит в дальнейшем?

В отличие от других живых кораблей, у Смоляного не было носовой фигуры, похожей на человека, чьими устами он мог бы говорить с капитаном и командой. Только глаза над ватерлинией, но, какими бы большими и выразительными они ни были, им не удавалось передать все, что у него на уме. Смоляной как был, так и оставался довольно скрытным. Когда Лефтрин опускал руки на планширь, он иногда отчасти ощущал, чего хочет корабль. Он знал, откуда взялась мысль использовать найденное диводрево так, чтобы Смоляной обрел тело, чуть менее зависящее от воли человека. Теперь, когда он об этом задумался, Лефтрину показалось странным, что баркас не попросил носовую фигуру или руки с пальцами. Нет. Все, чего ему хотелось, – двигаться самостоятельно.

Такому желанию можно найти сотню объяснений. Может, тысячу. И за эту ночь Лефтрин перебрал их все. Уже давно замолкли голоса на берегу, и отблески костра угасли на потолке его каюты, а он все еще размышлял.

И в конце концов заснул.

Они вместе, рука об руку, шли по улицам Кельсингры. В свободной руке Элис несла корзину и помахивала ею на ходу. Она уже придумала, как они проведут день, и теперь в подробностях расписывала ему. Но капитан не слушал. Ему не обязательно было знать о ее замыслах. Он наслаждался звучанием ее голоса и солнечным теплом, согревающим плечи. Он сдвинул шляпу на затылок и неторопливо шагал, а рука Элис так мило лежала на сгибе его локтя. Улицы были полны людей, спешащих по своим делам. Они проходили мимо изящных зданий из черного с серебристыми прожилками камня. На крупных перекрестках танцевали фонтаны, играя музыку, всегда разную, но неизменно благозвучную. Мелодия и запахи рынка плыли по воздуху. Наверное, туда Элис его и ведет. И не важно, хотят ли они купить шелк, специи или мясо, запеченное на вертеле, или же в корзинке лежит скатерть и угощение для пикника на берегу реки. Главное, что они здесь вместе. Ее голос бальзамом разливался по сердцу, ее ладонь согревала его руку, и все было прекрасно. Все было прекрасно в Кельсингре.

Лефтрин проснулся в тишине и темноте. Тепло и уверенность, сопровождавшие его во сне, исчезли. Сердце его тосковало по ним. Как редко он переживает их наяву…

– Кельсингра… – прошептал он в тишине каюты и на миг разделил уверенность драконов, что, как только они доберутся до этого сказочного города, все станет хорошо.

Возможно ли, что, когда они прибудут туда, все изменится? В его сне город был полон людей и жизни. Они с Элис были там дома, вместе, и никто не мог их разлучить. Это, знал капитан твердо, могло быть только сном.

За дверью послышался какой-то звук, тише, чем царапанье Григсби.

– Кот? – озадаченно позвал он.

– Нет, – отозвалась она из темноты.

Слабый свет, еще падающий в окно, высветил белизну ее рубашки, когда Элис открыла дверь. У Лефтрина перехватило дыхание. Она закрыла дверь тише, чем стучало его сердце. Словно призрак, молча приблизилась к его постели, и он замер, гадая, не вернулся ли его счастливый сон, и опасаясь, что проснется, стоит лишь ему шевельнуться. Элис не стала садиться на край его койки. Вместо этого она приподняла уголок одеяла и скользнула к нему. Его рука сама приобняла ее. Элис прижала озябшие ступни к его лодыжкам и замерла. Ее груди касались его груди, ее живот – его живота, она лежала на его подушке, лицом к нему.

– Как славно, – пробормотал он. – Это сон?

– Возможно, – отозвалась Элис.

Ее дыхание щекотало ему лицо. Изумительное ощущение, едва заметное, но такое возбуждающее.

– Я гуляла с тобой по Кельсингре. А потом вдруг поняла, что, как только мы доберемся туда, все будет хорошо. А если однажды все будет хорошо, значит все уже хорошо. Может, это и звучит глупо, но для меня – вполне разумно.

Странное спокойствие охватило его, поднявшись откуда-то изнутри. Он подался ему навстречу. Да. Ему это тоже кажется осмысленным.

– Мы гуляли по Кельсингре. У тебя в руке была корзинка. Мы шли за покупками или на пикник?

По телу Элис пробежала едва ощутимая дрожь напряжения.

– Корзина была полной. В ней лежал свежий хлеб, бутыль вина и горшочек мягкого сыра, – откликнулась она и вздохнула. – Мне понравилось, как ты надел шляпу.

– Сдвинул на затылок, чтобы солнце согревало лицо.

– Да.

Элис снова вздрогнула, и он прижал ее к себе, хоть и подумал, что они вряд ли могут стать еще ближе друг к другу.

– Как нам могут сниться одни и те же сны?

– А как может быть иначе? – отозвался он, не подумав, затем вздохнул и прибавил: – Ты нравишься моему баркасу. Ты же знаешь, что Смоляной – живой корабль?

– Конечно, но…

– Без носовой фигуры, – перебил ее Лефтрин. – Знаю. Но все равно живой. – Он вздохнул, и его выдох согрел воздух между их лицами. – Живой корабль узнаёт свою семью. Уверен, ты не могла об этом не слышать. Смоляной не говорит, но у него есть другие способы общения.

Элис чуть помолчала. Легонько потерлась об него всем телом – а вот и ее собственный способ общения.

– В тот раз, когда я во сне летала над Кельсингрой… Смотрела на город сверху… Это был драконий сон Смоляного? – наконец спросила она.

– Только он может ответить наверняка. Но я подозреваю, что да.

– Он помнит Кельсингру. Он показывал мне то, что я не могла придумать сама, но это прекрасно соотносилось с моими знаниями о городе. И теперь я вижу Кельсингру только такой, какой мне показал ее он. Почему он разговаривает со мной? – чуть поколебавшись, спросила Элис.

– Он общается с нами обоими. И его разговоры с тобой – это знак и для меня.

– Какой знак? – прошептала она.

Лефтрин поцеловал Элис, и ее губы податливо разомкнулись. На какое-то время они оба позабыли о вопросе, на который он не знал ответа.

Этой ночью она так и не вернулась к себе. Рано утром Лефтрин разбудил Элис, подумав, что она могла просто забыться.

– Элис, уже светает. Скоро проснется команда.

Большего ему говорить не требовалось. Элис проспала всю ночь, прижимаясь спиной к животу капитана, уткнувшись макушкой ему под подбородок, и он обнимал ее, согревая и оберегая. Теперь она даже не оторвала головы от подушки.

– Мне все равно, если кто-то узнает. А тебе?

Лефтрин задумался. Их связь могла вызвать неодобрение лишь у Скелли. Если их отношения с Элис продлятся или станут постоянными, это может сказаться на ее наследстве. Вот же странная мысль… У него может родиться собственный ребенок? А вдруг Скелли огорчится или рассердится? Не исключено. Но как бы то ни было, он не намерен отказываться от Элис. И чем скорее Скелли об этом узнает, тем лучше.

– С моей стороны – без осложнений. Как насчет Седрика?

– Разве я спрашиваю, с кем сейчас спит он?

Выходит, она знает о них с Карсоном. Эти двое держались осмотрительно, но, вероятно, недостаточно. В вопросе Элис явственно прозвучала горечь. Здесь крылось что-то еще, нечто такое, о чем он предпочел бы не знать сейчас, а может, и никогда. Так что Лефтрин ничего не ответил. Он поцеловал волосы Элис, перебрался через нее и снял с крючка одежду.

– Разведу на камбузе огонь и поставлю кофе, – сообщил он. – Чего бы ты хотела на завтрак?

– Хм… Пожалуй, еще немного поспать.

Что ж… Выходит, ее и впрямь не заботит, узнает ли кто, а может, она даже хочет, чтобы все узнали. Лефтрин попытался представить, какие осложнения это может вызвать, и снова решил, что не передумает. В конце концов, капитан он или нет? Лучше уладить все сразу, а не потом. Элис уже закрыла глаза и натянула одеяло до подбородка. Лефтрин долго смотрел на нее: на рыжие волосы, разметавшиеся по подушке, на плавные изгибы под покрывалом. А затем обулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Запах свежего кофе он почуял, еще не дойдя до камбуза. Скелли его опередила. Она сидела за столом, и перед ней стояла тяжелая белая кружка с крепким черным кофе. Племянница посмотрела на него, когда он вошел. Лефтрин избегал ее взгляда, опасаясь увидеть в нем обвинение. Трус. Он плеснул себе сваренного ею кофе и сел напротив.

– Ты взяла слишком много зерен. Разве я не говорил, что запасы надо расходовать бережно?

Скелли склонила голову набок, глядя на него.

– Может, я как ты. Может, я считаю, что лучше сразу насладиться всем, чем возможно, а не отмерять себе редкие кусочки счастья. Как по-твоему? – дерзко спросила она, кривовато улыбнувшись.

Лефтрин встретился с племянницей взглядом:

– Согласен.

Патоки почти не осталось. Он добавил в кофе полную ложку.

– Откуда ты узнала? – небрежно спросил он.

– Я видела, как вы гуляете по улицам Кельсингры. Завязла в толпе и не смогла вас догнать. Окликала тебя, но ты меня не услышал.

– Да, хлопотная ночка выдалась у нашего Смоляного, – заметил Лефтрин и отхлебнул кофе, собираясь с мыслями. – Будь я просто твоим дядей, а не капитаном, что бы ты сказала на этот счет?

Скелли уставилась в свою кружку:

– Я рада за тебя. Рада, что ты можешь быть с той, кого выбрал сам.

Неплохая подколка.

– Я и не обещан никому другому.

– Она замужем.

– Была.

– А теперь уже нет?

Капитан задумался.

– Уверен, она знает, что вправе делать.

Скелли обдумала его слова и медленно кивнула.

– Сама понимаешь, для тебя может кое-что измениться, – попытался быть с ней предельно честным Лефтрин. – Многое. Если у нас родится ребенок.

Она улыбнулась шире:

– Знаю.

– Ты задумывалась, что это для тебя означает?

– Думаю с самого рассвета.

– И?..

– Тот паренек из Трехога, помнишь? Которому родители обещали меня в жены? Он-то уверен, что помолвлен с будущей владелицей Смоляного. Если он выяснит, что это не вполне так, то, может, подыщет себе невесту повыгодней.

Вот оно как. Впервые Лефтрин задумался о том, как его решение повлияет на более широкий круг людей.

Но Скелли еще не закончила.

– Насколько я понимаю, я останусь на борту до конца жизни. Это я знаю точно, и с меня не будет толку никому и нигде еще. Не в обиду будь сказано, дядя, но даже если твой ребенок родится уже завтра, я все равно могу успеть покапитанствовать на Смоляном. Это все, чего я хочу. Не владеть им – им никто не может владеть. Но стать его капитаном… И еще, пожалуй, быть с тем, кого я выберу сама, – отпив кофе, улыбнулась Лефтрину Скелли. – По-моему, тебе это вполне подходит.

– Не забывайся, девочка. – Он с трудом подавил улыбку.

– Слова дяди или капитана?

– Капитана.

– Слушаюсь.

Скелли стерла улыбку с лица так ловко, что Лефтрин невольно задумался, сколько же надо упражняться, чтобы освоить этот фокус. Но пока оставался вопрос поважнее.

– Значит, Смоляной и тебе навеял свой сон?

– Да. Кельсингру. Так ясно, словно я видела ее наяву. Чудное место. Мне по-настоящему захотелось туда попасть.

– Мне тоже.

– Думаю, Смоляной помнит город, – с сомнением проговорила Скелли. – Может, он пытался сообщить нам именно это.

– Тогда что на него нашло вчера?

– Не знаю. Но бьюсь об заклад, сегодня мы все выясним.