Сознание возвращалось мучительно медленно, ясность мысли то накатывала, то отступала подобно волнам. Поначалу даже не удавалось сообразить, что случилось и где нахожусь, лишь неведомо кто услужливо шепнул: «Не подавай виду, что очнулся!»

Я и не подавал. Жутко саднила ободранная шея, спина занемела от долгого лежания на холодной земле, кисти связанных за спиной рук неприятно, кололо и никак не получалось пошевелить ногами.

Стоп! Шевелиться нельзя! Я вспомнил. Вспомнил кривую ухмылку Стеффена и захлестнувшую шею веревку, вспомнил неудобные вопросы и свое не слишком искусное вранье. Ловчий не поверил моим объяснениям, но еще оставался шанс выкрутиться. Надо было просто лежать и не шевелиться.

Любопытство оказалось сильней. Через смеженные веки угадывались отсветы огня; я рискнул самую малость приоткрыть глаза и оглядеться.

Брат Стеффен сидел ко мне боком и баюкал в руках глиняную кружку. Брат Кас помешивал заготовкой моего жезла в горшке; пахло вареной рыбой.

Лежать. Не шевелиться. Ждать. Если герхардианцы готовят похлебку, травяной отвар они уже выпили. Это хорошо. Очень хорошо.

Я обратился к своему эфирному телу и попытался с помощью внутренней энергии усилить кровоток в связанных конечностях, но лишь натолкнулся на невидимую стену. Покалывание в кистях и ступнях отчасти даже усилилось, и было непонятно: хорошо это или плохо.

Если не смогу высвободиться, так и сдохну здесь, а подыхать на этом островке посреди безымянного болота я не собирался. И потому стиснул челюсти, да так, что едва не выдал себя скрипом зубов, и продолжил раскачивать внутреннюю энергетику, распалять эфирное тело и пытаться достучаться до своего увечного колдовского дара.

Брат Стеффен допил отвар и отставил кружку, что-то сказал, выслушал ответ и кивнул. Мне не удалось разобрать ни слова: говорили черно-красные на каком-то из майнрихтских наречий.

Тухлые селедки! Всколыхнувшаяся в душе ярость придала сил и решимости, и я продолжил воздействовать на эфирное тело и разгонять по жилам кровь. Понемногу пальцы обрели чувствительность, но, сколько ни пытался, распутать запястья так и не получилось. Просто не удавалось дотянуться ногтями до веревки.

Соткать чары? Если б это было так просто! Эфир тек сквозь пальцы, а четки святого Мартина со всеми зачарованными бусинами с моего запястья предусмотрительно сняли. Брат Стеффен забрал их себе. Сволочь такая!

Как оказалось, без сознания я провалялся довольно долго: рыба вскоре сварилась, и герхардианцы приступили к трапезе. Несмотря на обстоятельства, рот наполнился слюной.

Ловчий выкинул не землю объедки, поднялся и покачнулся. Постоял, давая утихнуть головокружению, и отошел сполоснуть руки. Когда он скрылся в камышах, я даже не шелохнулся. Брат Кас продолжал сидеть у костра и не спускал с меня взгляда осоловелых глаз.

Ангелы небесные! Ну почему бы вам не лечь спать? Ложитесь спать, и мы еще посмотрим, кто проснется утром!

Надеждам моим сбыться оказалось не суждено, безмолвные мольбы не были услышаны на небесах. Стеффен вернулся на поляну и сразу направился прямиком ко мне. Я спешно зажмурился и размеренно задышал, а миг спустя тяжеленный ботинок врезался в живот и перевернул на спину. Стон, вскрик, всхлип…

Я скорчился, а ловчий придавил меня к земле и печально улыбнулся.

– А ведь ангельская печать подлинная, магистр… – сказал он, и только тут я сообразил, что за время беспамятства с меня стянули рубаху.

Стеффен огладил короткую русую бородку и вздохнул.

– Ты еще поведаешь, кому из князей запределья продал душу, дабы вновь обрести колдовской дар, – заявил он, угрожающе нависая надо мной, – но сначала поговорим о другом. – Улыбка исчезла без следа, сменилась оскалом. – На кого работаешь?

Вопрос вогнал в ступор, и тут же здоровенный кулак ловчего со всего маху врезался мне под ребра. Боль ошеломила, воздух вырвался хриплым вскриком, и я замер с разинутым в беззвучном вопле ртом.

– Зачем убил Шеера? Был с ним заодно и подчистил хвосты или следил за де ла Вегой? Кто донес на Новица? Зачем приехал в Сваами?! Кто тебя прислал?! Отвечай! Отвечай, мразь!

Каждый выкрик сопровождался яростным ударом, и я не сумел бы вымолвить ни слова, даже возникни вдруг такое желание. Все, что мог, – это корчиться от боли и пытаться протолкнуть в легкие хоть немного воздуха. Под конец меня вырвало, и только тогда ловчий, пошатываясь, поднялся на ноги. Лицо его раскраснелось, по щекам катился пот, зрачки странно расширились, почти поглотив собой радужку.

Герхардианец был вне себя от бешенства, его попросту трясло. Но куда больше этой безумной злобы меня напугали вопросы. Неправильные вопросы. Вопросы, от которых так и веяло долгими пытками и мучительной смертью.

Все прежние уверения оказались ложью; ловчий ордена Герхарда-чудотворца по уши увяз в делах имперского Кабинета бдительности. И точно так же впутался в них и я, убив возжелавшего распечатать место силы Клауса Шеера, бакалавра тайных искусств.

Попробуй докажи теперь, что все это – лишь дело случая! Я ведь пробовал – не поверили…

Брат Стеффен отошел к очагу, устроил на красных углях кинжал, многообещающе улыбнулся.

– Помнишь, что сталось с Фальком? – спросил он. – Подумай об этом! С тобой я торопиться не стану. Все расскажешь! И еще поблагодаришь меня за это! Лишь через страдания бренного тела мерзкий грешник вроде тебя может надеяться обрести прощение небес!

Ловчий пошевелил клинком угли и подул, распаляя их, но нечего было и надеяться использовать этот краткий миг, чтобы отползти в камыши. Не со связанными за спиной запястьями и спутанными лодыжками. Да и сидевший у очага с мушкетом на коленях брат Кас ни на миг не спускал с меня пристального взгляда своих водянистых глаз.

Я сплюнул наполнившую рот слюну и попытался собраться с мыслями. Это было непросто. Отбитые внутренности невыносимо болели, сознание плыло, то и дело подступало забытье.

Одна случайная встреча, другая, и вот уже закручивается клубок догадок и подозрений. Подобных совпадений не бывает, стоило вспомнить об этом при недавней встрече с братом Стеффеном…

Я вздохнул поглубже, закашлялся и прохрипел:

– Макс оказался прав!.. Тебя… сволочь… больше интересовала моя персона, нежели обстоятельства дела…

– Вон Сюйд был умным человеком, – усмехнулся ловчий. – И вот еще один вопрос: что связывает тебя с архиепископом? Зачем он приставил к тебе своих людей?

– Ко мне? Он приставил их к вам, выродки!

Стеффен порывистым движением вскочил на ноги, пошатнулся и даже шагнул в сторону, чтобы удержать равновесие.

– Вымотался… – хрипло сказал ловчий и устало потер пальцами виски, но сразу криво ухмыльнулся. – Ну да ничего! Торопиться не стану, даже не надейся…

Не желая больше откладывать экзекуцию, герхардианец наклонился за кинжалом, но оступился и едва не завалился в костер.

– Милость небесная! – озадаченно протянул он, выпрямляясь, и тут брат Кас за его спиной качнулся вперед и уткнулся лицом в землю.

Ловчий оглянулся на шум и замер в немом изумлении.

– Кас? – прохрипел он. – Кас, проснись!

Превозмогая боль, я перекатился к костру и ударил спутанными ногами Стеффена под колени. Тычок вышел слабым и неуклюжим, но ловчему хватило и этого. Он всплеснул руками и рухнул на спину.

Вылетевший из руки герхардианца кинжал зашипел на мокрой земле, а я поджал колени к груди и напрягся, силясь до предела опустить связанные руки и вывести их из-за спины. Ну же! Еще чуть-чуть!

Стеффен перевалился на бок, проследил за моими корчами совершенно безумным взглядом и уткнулся лицом в грязь. Но быстро собрался с силами, приподнялся и сунул в рот пальцы. Сообразил, гад, что одурманен!

Избавившись от содержимого желудка, ловчий оставил меня извиваться и дергаться в попытках освободиться, а сам развернулся к костру. Действовать ему приходилось исключительно руками, поскольку ноги отнялись и безвольно скользили по земле, но справился и так. Сцапав свою сумку с травами, герхардианец принялся лихорадочно перебирать мешочки, выискивая нужный. Отыскал, разорвал его и всыпал в рот горсть каких-то сухих темно-красных ягод.

Я не знал, помогает ли это средство при отравлении вытяжкой из корня мандрагоры, и потому задергался пуще прежнего. Ценой содранной кожи запястий и жуткой боли в плечах мне удалось вывести руки из-за спины, и веревка тут же уперлась в босые пятки. Я зарычал, согнулся еще сильнее и в итоге все же добился своего. Освободился!

Сначала мне удалось встать на колени, после я уперся ладонями в землю и поднялся на ноги. Тут-то и обнаружилось, что брат Стеффен больше не давится, пережевывая ягоды. Он вновь обрел ясность мысли, и тело повиновалось ему куда лучше, нежели минуту назад. И было неважно, что послужило тому причиной: мощная конституция ловчего, рвота или разжеванное противоядие; значение сейчас имело лишь стремление герхардианца вытащить мушкет из-под тела своего не столь живучего собрата.

При падении Кас навалился на оружие всем своим весом, только это меня и спасло. Толкнувшись земли спутанными ногами, я прыгнул к Стеффену, а тот рывком высвободил штуцер, и… и тут мне на глаза попалась воткнутая в песок острога.

Щелкнул приведенный к бою замок мушкета; я ухватил древко связанными руками, выдернул оружие из земли и воздел над головой. И сразу со всего маху ударил, метя в голову ловчего!

Стеффен не сидел на месте, изображая мишень, он как раз начал направлять в мою сторону ствол мушкета, и примотанный к палке болт угодил в правый висок, легко пробив тонкую кость. Ловчий хрюкнул, выронил штуцер и распластался на земле.

– Да-а-а! – яростно, во всю глотку закричал я в безумной радости счастливчика, выигравшего в кости у судьбы собственную жизнь.

Стертые запястья и лодыжки горели огнем, шею саднило, отбитые внутренности крутило и завязывало узлом. Я рухнул рядом с бездыханными телами и принялся тихонько поскуливать в ожидании, когда хоть немного утихнет боль, но та и не думала отступать. Напротив – мне становилось все хуже и хуже.

Собравшись с решимостью, я наполовину вытянул из ножен фальшион брата Каса и стал перетирать завязанные на запястье веревки о его не слишком острое лезвие. Тогда-то и различил сиплое дыхание. Герхардианец был еще жив!

Я задергал руками как заведенный, веревка поддалась и начала распускаться на волокна, а через несколько судорожных рывков мои руки и вовсе оказались свободны. Фальшион с недобрым шипением выполз из ножен и уже готов был рухнуть на беззащитного человека, но я в последний миг сдержался, не стал наносить смертельный удар.

Нет! Так нельзя! Это неправильно! Поддамся слабости, зарублю герхардианца и до конца жизни себе этого не прощу!

Настороженно поглядывая на Каса и прислушиваясь к его прерывистому дыханию, я разрезал путы на ногах и пару минут просто сжимал и разжимал кулаки да растирал ступни, стремясь поскорее восстановить кровоснабжение конечностей. Фокус с эфирным телом не дал им полностью занеметь, и не более того.

Окончательно придя в себя, я ухватил Каса под мышки и поволок его к воде. Герхардианец и сам был человеком немаленьким, а с учетом кольчуги показался и вовсе не подъемным; пришлось даже остановиться и перевести дух. Но справился.

Зайдя по колено в воду, я разжал руки и позволил Касу упасть в болото, потом еще и наступил ему на грудь, выдавливая из легких воздух. Побежали пузырьки, герхардианец несколько раз дернулся и затих. Упади он с плота в кольчуге – точно не выплыл бы; на том и строился мой расчет.

Дознаватели ордена Герхарда-чудотворца славились изрядной въедливостью, а обстоятельства гибели своих братьев они и вовсе расследовали с особой тщательностью. У меня же не было ни малейшего желания объяснять, как так вышло, что одержимые зарубили моих товарищей по несчастью, а я при этом не получил ни единой царапины.

Теперь же другое дело: мы плыли на плоту, нас обстреляли, ловчий получил болт в голову, дернулся и столкнул в воду собрата. А тот был в кольчуге и камнем пошел на дно. Неудачное стечение обстоятельств, только и всего. Даже тело Стеффена топить не стану, с собой для убедительности прихвачу.

Убедившись, что неожиданного воскрешения можно больше не опасаться, я оставил брата Каса мокнуть в болоте, а сам ушел к очагу и принялся скармливать ненасытному огню одно полешко за другим. Заодно дохлебал остававшийся в горшке бульон. Стало немного легче.

Заготовка магического жезла валялась тут же, я отряхнул ее и убрал в подсумок. Кто бы мог подумать, что эта палка спасет мне жизнь! Марта была совершенно права: дерево впитало в себя столько выжимки из корня мандрагоры, что оказалось способно отравить питье, даже ненадолго оказавшись в кипятке.

Не стоило Стеффену приставать ко мне с расспросами об ангельской печати. Ловчий, сам того не ведая, наступил на больную мозоль. Я просто не мог отреагировать на его вопросы иначе! Иные слова острее бритвы!

Многим опасным людям доподлинно известно о клейме у меня на спине; их чрезвычайно заинтересует слух, что сеньор Филипп Олеандр вон Черен неким неведомым образом сохранил свои колдовские таланты. Они могут начать копать, и тогда, следуя от одной неправильности к другой, неминуемо придут к выводам, которые в итоге обовьются вокруг моей шеи прочной веревкой с пудовым камнем на конце.

Есть двери, которые не следует открывать. И есть двери, которые я не позволю открыть никому и никогда.

Сплюнув в огонь, я забрал у Стеффена свои четки и начал одеваться. Штаны и сапоги худо-бедно просохли, оставались лишь слегка влажными, но уже не мокрыми, а вот куртку и стеганый колет толком выжать не получилось, их надевать пока было рано. Пришлось ограничиться изгвазданной в грязи рубахой.

После я отвязал от засевшего в голове ловчего болта палку и зашвырнул ее в камыши, а обрывок веревки отправил в костер. Отыскал в вещах свой кошель, мешочек с перстнями и документы, вернулся к огню и попытался осмыслить, во что же такое меня угораздило вляпаться.

За кого подручные барона аус Баргена приняли меня, если вознамерились выпотрошить магистра Вселенской комиссии по этике, невзирая на возможные последствия? Что за игра идет? Какие ставки на кону?

Увы, сумбурные вопросы брата Стеффена, выкрикнутые им в состоянии аффекта, положение дел не особо прояснили. Ясно было лишь одно: причина всему – ритуалы, которые проводил Клаус Шеер и которыми не на шутку заинтересовался Кабинет бдительности. Мое совершенно случайное участие в этом деле повлекло за собой предположение, будто я подчистил хвосты, когда лиловые жандармы вышли на след чернокнижника, вот ситуация и вышла из-под контроля.

Но при чем здесь Сильвио де ла Вега? На кого работает южанин: на подельников убитого мной бакалавра, на ведомство аус Баргена или на некую третью сторону, таящуюся в тени? И в сотрудничестве с кем подозревали меня самого?

Греясь у костерка, я выдвигал и отбрасывал одну теорию за другой и в итоге пришел к заключению, что Сильвио никак не был связан ни с Клаусом Шеером, ни с Кабинетом бдительности. Угрожай мы с Хорхе его патрону, южанин действовал бы куда решительней и точно не стал бы наблюдать за развитием ситуации со стороны. А ведомству барона аус Баргена чернокнижник требовался целым и невредимым. Приказ произвести арест заставил бы Сильвио вмешаться, даже невзирая на риск для жизни.

Итак, де ла Вега связан с кем-то третьим. И что мне это дает? А ничего. Ровным счетом ничего.

Заготовленного рыбаками валежника до рассвета не хватило. Под конец пришлось разобрать и спалить рыбацкий навес, и даже так первые лучи солнца я встретил, отогревая ладони у едва теплившихся углей. Сухие камыши прогорали вмиг, их сбор попросту не имел никакого смысла.

Пока горел костер, я просушил и зарядил свои пистоли. Помимо них кинжала и стилета в моем распоряжении оказались мушкет и арбалет, два фальшиона и несколько клинков покороче. Оружие герхардианцев брать не стал, хватило и собственного железа; разве что не на шутку заинтересовался штуцером. И дело было даже не в его невеликих размерах – внимание привлек необычный дульный срез. Внутренний канал ствола оказался не привычно круглым, а неправильной формы, со сглаженными выступами, которые уходили вглубь семью скрученными волнами.

Столь сложное устройство породило множество вопросов, но факт оставался фактом: брат Гил умудрился с первого же выстрела поразить цель на расстоянии как минимум двадцать пять дюжин шагов. Штуцер я решил придержать.

На исходе ночи вновь начала бить дрожь, и дело было уже не в холоде – мне просто стало очень-очень плохо. И прежде не лучшим образом себя чувствовал, а тут как-то разом все навалилось, словно жизненные силы покинули. Жутко саднили ободранные веревками запястья, лодыжки и шея, а каждое движение сопровождалось вспышками боли в отбитом животе; ниже ребер там наливались огромные синяки.

Обращаться к эфирному телу я не рискнул. На меня и без того с некоторым запозданием накатила расплата за излишнее усердие в сотворении чар: вновь загудели в ушах призрачные осы и понемногу начала гореть огнем левая кисть. Какое-то время я сидел, судорожно стискивая в левом кулаке янтарные четки, потом не выдержал, поставил на огонь горшок и опустил в воду заготовку волшебного жезла. Тогда-то и спалил последние полешки, желая вытянуть из дубовой палки остатки пропитавшей ее настойки корня мандрагоры.

Получившийся отвар отдавал болотиной, и всё же добавлять в горшок травы из запасов ловчего я не рискнул. Черпал кипяток обколотой кружкой, давился, но пил. Несколько раз накатывали приступы тошноты и меня начинало полоскать, прошибал холодный пот, а потом мало-помалу боль стихла, накатила апатия и сонливость. Возникло даже подозрение, что переборщил с зельем, поэтому не смыкал глаз, опасаясь уснуть и уже не проснуться.

Когда мрак рассеяли лучи еще толком не поднявшегося из-за горизонта солнца, я надел стеганый колет, поверх затянул перевязь брата Гила и устроил в ней пару пистолей. Одежда была мерзко влажной, но с этим сейчас ничего поделать было нельзя, холод и неприятную сырость оставалось лишь перетерпеть.

После я разулся, закатал штанины и отправился проведать утопленника. Брат Кас за ночь никуда не делся, и в несколько подходов мне удалось затащить неподъемное тело на плот.

Я намеревался скинуть его где-нибудь подальше от берега, на глубине, и все бы ничего, но вновь разболелся живот, потроха словно затянуло узлом. Пришлось усесться рядом с покойником и попытаться перевести дух. Тогда-то и услышал это.

Скрип – плеск. Скрип – плеск. Скрип – плеск.

Скрип уключин, плеск весел.

В утренней тиши звуки далеко разносились над водной гладью, и вовсе не сразу я сообразил, что лодка плывет с другой стороны острова. Плывет или подплывает?!

Вскочив на ноги, я охнул от боли в животе, но сразу переборол ее и поспешил к очагу, схватил оставленный там штуцер и побежал дальше, все углубляясь и углубляясь в камыши. Обломки стеблей кололи босые ступни, а я не обращал внимания ни на боль, ни на холод и не остановился, пока впереди не показалась открытая вода.

Лодок было две. В одной разместились три человека, в другой – четыре. Над головами людей торчали поднятые к небу стволы мушкетов. Руне Фальк сидел на банке спиной ко мне, но и так по коже побежали колючие мурашки. Клятый инкуб!

Камыш окружал островок со всех сторон густым кольцом, оно ничем не отличалось от соседних зарослей, тут и там желтевших на глади заводи. Преследователям и в голову не пришло проверять их, ночью они миновали место нашей стоянки и уплыли дальше, теперь же возвращались обратно несолоно хлебавши. Гребцы спешили и выбивались из сил.

Я поднял штуцер, поймал на мушку мальчишеский затылок и повел ствол вслед движению лодки, не давая ускользнуть вместилищу инкуба от прицела.

«Стреляй! – шепнули у меня в голове. – Избавь мир от этой гадины!»

Я тронул пальцем спусковой крючок и опустил штуцер. Незнакомое оружие, изрядная дистанция, шестерка одержимых, справиться с которыми мне попросту не по силам. Цена промаха была слишком высока, расплата за точное попадание – неизбежна.

– Ангелы небесные! – тихонько выдохнул я и начал выбираться из воды на берег.

Я должен рассказать о явившейся из запределья погани. Это мой долг. Да и дознавателям ордена Герхарда-чудотворца в этом случае будет чем заняться, кроме как выпытывать у меня подробности гибели собратьев.

Все так. Все так… Но как же хотелось нажать на спусковой крючок!

И – страшно…

Кое-как отжав штаны, я отложил мушкет и ухватил под руки брата Стеффена. Поднатужился, пытаясь сдвинуть с места окоченевшее тело, и сразу согнулся из-за нестерпимой рези в отбитых потрохах.

Тяжелый, гад! Ловчий был человеком весьма крепкого сложения, поэтому я решил схитрить и взял его за ноги. Так дело пошло проще. Правда, время от времени приходилось останавливаться и переводить дух, но после я вновь брался за лодыжки и с новыми силами тянул покойника к плоту. А уже рядом с плотом зацепился взглядом за подошву левого ботинка, и под лопатку мне будто ткнули ледяным ножом.

Один из гвоздей набойки вылетел, и стоптанный с внутренней стороны каблук злорадно скалился миру щербатой улыбкой! Такой знакомой улыбкой!

На ум сразу пришли зарисовки магистра Риперторпа.

Ангелы небесные! Да я и сам видел подобные отпечатки в комнате зарезанного помощника книготорговца! И еще вспомнились слова Хорхе Кована о встреченном им в «Белой лилии» шпике Кабинета бдительности: «Лет сорока на вид, крепкого сложения, светловолосый, с короткой бородкой».

Хорхе говорил о брате Стеффене! Теперь-то я предельно отчетливо понимал это! Более того – знал это наверняка!

Бросив покойника, я уселся на край плота и зажал в ладонях лицо. Святые небеса! Но зачем ловчему ордена Герхарда-чудотворца понадобилось убивать моего слугу? Что такого мог разузнать Хорхе о его делах? Неужто хватило и того, что опознал в нем шпика Кабинета бдительности?

Но нет, не все так просто! Брат Стеффен прикончил Эгхарта Новица и зарезал его помощника, а вчера… вчера в числе прочего он спрашивал, кто навел меня на косого книготорговца!

Неужто барон аус Барген затеял игру против епископа Вима и это его люди спровоцировали Ральфа вон Далена заинтересоваться тем роковым сочинением? Предположение выглядело вполне логичным, ведь светлейший государь вполне мог не желать вхождения его преосвященства в число курфюрстов империи. И все же меня не оставляло ощущение, будто упускаю некую немаловажную деталь.

Каким образом бакалавр тайных искусств и чернокнижник Клаус Шеер связан с книготорговцем Эгхартом Новицем? С чего брат Стеффен примчался вслед за мной в Мархоф? И какова истинная роль в этом деле Сильвио де ла Веги?

Я выругался и тряхнул головой. Довольно! Довольно с меня чужих тайн и загадок! Убийца Хорхе Кована получил свое – это хорошо. А с остальными проблемами буду разбираться по мере их возникновения. Сейчас же меня ждет непыльная служба в Рёгенмаре и, надеюсь, трактат «Размышления о нереальности нереального» некоего отправленного на костер ересиарха. Быть может, даже получится оказать содействие епископу Виму в его делах с братством святого Луки, и тогда расположение со стороны столь важной персоны самым серьезным образом укрепит мои позиции во Вселенской комиссии по этике. А уж если его преосвященство, вопреки всему, станет курфюрстом, былое не решится ворошить даже злопамятный Гепард.

Впрочем, так далеко я не планировал пока загадывать. Для начала стоило выбраться из этой передряги живым.

Я крутанул четки, поцеловал святой символ и помолился об удачном завершении пути. Удача точно не будет лишней. Только не для меня…