Когда летом 2003 года был раскрыт секретный статус Валери Уилсон, она раздумывала над предложением перейти с оперативной на руководящую должность в Отделе по борьбе с распространением ОМУ (ОБР) Оперативного директората. Поначалу она отвергла это предложение (должность начальника Аттестационной службы в составе ОБР), но согласилась на него осенью 2003 года, как раз когда Министерство юстиции уже начало следствие по факту обнародования ее агентурного статуса. «Не успела я принять дела… как ко мне пришли из ФБР», — пишет она.

Комитет по разведке Сената США занялся расследованием предвоенных разведывательных данных. Возглавлявший Комитет Пат Робертс, сенатор-республиканец из Канзаса, тесно связанный с Белым домом, в частности с Чейни, потребовал, чтобы расследование прежде всего сосредоточилось на ошибках разведывательного сообщества. Он настаивал на том, что только после президентских выборов 2004 года Комитет может обратиться к расследованию других факторов, включая роль одного из управлений военной разведки — Отдела специального планирования, иракского лидера в изгнании Ахмада Чалаби и движения «Иракский национальный конгресс», повлиявших на ошибочные суждения и заявления ведущих политиков США о том, что ожидается обнаружить в Ираке. В дальнейшем Робертс более двух лет тормозил эту вторую фазу расследования, упорно доказывая, что огласка должна проводиться поэтапно, и ослабляя тем самым вероятный общественный резонанс.

Валери Уилсон и ее коллеги из ЦРУ, давая свидетельские показания перед Комитетом, вскоре обнаружили, что республиканцы из числа его членов полагали, что в отношении четы Уилсон вполне допустима игра без правил, включая клеветнические нападки, подрыв профессиональной репутации и даже сведение счетов. Как впоследствии выяснится, Робертс постоянно позволял аппарату вице-президента вмешиваться в ход расследования, чтобы оградить Белый дом и аппарат вице-президента от необходимости проходить через процедуру расследования в Конгрессе. В публикации Джонатана Ланди (январь 2007 года) приводятся слова нынешнего председателя Комитета (представителя Демократической партии) о том, что Чейни «оказывал постоянное давление на бывшего председателя Комитета по разведке, дабы притормозить расследование всех обстоятельств того, как администрация Буша использовала недостоверные данные по Ираку». В интервью новый председатель-демократ «[Джей] Рокфеллер заявил, что Чейни „не только по слухам“… подталкивал сенатора-республиканца от штата Канзас Пата Робертса затягивать это расследование… Рокфеллер назвал вмешательство Чейни „постоянным“. Он также добавил, что знает о том, что вице-президент регулярно проводил партийные совещания, на которых передавал республиканцам — членам Комитета прямые директивы Белого дома».

Когда 14 июля 2003 года Роберт Новак в своей газетной колонке раскрыл имя и статус Валери, ее давние коллеги, некоторые еще по стажерской практике, знавшие ее только под именем Вал П., пришли в ужас — и негодование. Они принялись звонить друг другу, совещаясь, как обеспечить поддержку. «Мы узнали, что раскрыли кого-то с нашего курса, — говорит Джим Марчинковский. — Но мы не знали фамилий друг друга, да к тому же она с тех пор успела сменить фамилию». Марчинковского вряд ли можно причислить к противникам администрации Буша. Будучи первым председателем отделения Республиканской партии в Университете штата Мичиган, он получил премию от Джека Абрамоффа (позднее дискредитировавшего себя лоббиста республиканцев, тесно связанного с Белым домом при Буше) как глава самого быстрорастущего студенческого партийного отделения в стране. Он активно участвовал в вовлечении студентов Мичиганского университета в президентскую кампанию Рейгана в 1980 году. За свою карьеру Марчинковский успел побывать агентом ЦРУ, служащим ФБР, военным моряком, государственным обвинителем и к 2003 году занимал должность заместителя прокурора города Ройял-Оук, штат Мичиган. В 1992 году он в качестве кандидата от Республиканской партии безуспешно участвовал в выборах в Законодательное собрание штата. Впоследствии он спонсировал выборную кампанию Буша — Чейни в 1999 году, вложив средства в фонд, возглавляемый Лорой Буш.

Марчинковский вспоминает, как получил электронное сообщение от Ларри Джонсона, бывшего однокурсника: «Это ведь наша Вал! Мы должны что-нибудь предпринять». Группа ее однокурсников и коллег подписались под письмом в редакцию «Лос-Анджелес таймс», и оно было опубликовано в октябре 2003 года. В письме, автором которого был Марчинковский, говорится: «Публичное раскрытие личности, „выдача“, если угодно, засекреченного разведчика на моей памяти никогда не практиковалась правительством США как намеренная политическая акция… Раскрытие Валери Плейм, которая, как я не без оснований полагаю, работала в качестве секретного агента, представителем аппарата одного из высших руководящих лиц страны — деяние в высшей степени возмутительное, и за него кто-то должен держать ответ. Этот случай особенно огорчает меня, поскольку она была моим другом и коллегой по Управлению».

Вскоре после этого группа бывших однокурсников выступила в вечерней программе «Найтлайн» телекомпании Эй-би-си; среди них была коллега Валери по ЦРУ, тоже в прошлом тайный агент, которая появилась в кадре с затененным лицом и измененным голосом.

Хотя за плечами у Марчинковского имелся опыт работы агентом ФБР и ЦРУ, адвокатом и прокурором, он не был готов к тому, с чем столкнулся, когда предстал перед Комитетом Пата Робертса для дачи показаний по утечке информации о Валери Плейм. «Мы направили письмо в Комитет Сената по разведке, заявив, что хотим кое-что рассказать им», — вспоминает Марчинковский. Письмо подписали шесть бывших сотрудников ЦРУ, включая однокурсников Валери по набору 1985 года: сам Марчинковский, Брент Каван, Ларри Джонсон и Майкл Гримальди. «Они долго тянули с ответом. Потом наконец Том Дэшл (тогдашний лидер демократического меньшинства в Сенате) связался с нами, сообщил: „Я собираюсь провести слушания в политическом комитете Демократической партии“ — и попросил нас прийти. Заседание политического комитета должно было состояться в пятницу 24 октября 2003 года. Едва стала известна дата заседания, — вспоминает Марчинковский, — мой начальник здесь, в Детройте, получил письмо по факсу от кого-то из сенатского Комитета по разведке. Вкратце там говорилось следующее, причем в высокомерно-пренебрежительном тоне: „Кто-то из ваших подчиненных уверяет, что располагает информацией“. Для меня это звучало примерно так: „Что это у вас за придурок там ошивается? Если хочет высказаться, пускай явится в четверг к часу дня“». Марчинковский пояснил, что это означало ровно за день до заседания Комитета по политике Демократической партии.

Марчинковский показал мне электронное письмо, посланное 20 октября 2003 года Биллом Дунке, тогдашним руководителем персонала при Комитете по разведке, почему-то на имя начальника Марчинковского. «Комитет по разведке Сената США получил письмо по факсу из вашей канцелярии за подписью Джеймса Марчинковского, — писал Дунке, помощник Робертса по персоналу, обращаясь к начальнику Марчинковского. — Господин Марчинковский, по его словам, располагает „важной информацией“, которую хочет донести до Комитета… В письме говорится, что „время дорого“. В связи с этим я настоятельно прошу, чтобы господин Марчинковский как можно скорее связался со мной, чтобы обсудить его выступление на заседании Комитета». Совершенно очевидно, что под видом небрежного приглашения выступить перед Комитетом Дунке намеревался поссорить Марчинковского с начальником. Однако он в этом не преуспел, поясняет Марчинковский, поскольку начальник, его старинный друг, с которым они много лет работали вместе, вполне одобрительно отнесся к желанию Марчинковского искать справедливости для бывшей коллеги, Валери. И когда он сказал боссу: «Они ославили мою однокурсницу», тот ответил: «Все ясно. Задай им жару».

«На следующий день я уже летел в Вашингтон», — продолжает Марчинковский. Как выяснилось, остальных коллег в это время в городе не было, и кончилось тем, что в четверг 23 октября 2003 года Марчинковский в гордом одиночестве предстал на закрытом слушании перед Комитетом по разведке. Марчинковский заявил сенаторам, что разглашение статуса Плейм собственным правительством является «беспрецедентным актом. Мы вместе с ней учились. Мы восемнадцать лет хранили тайну. Белый дом предал нас всех». Марчинковский уже приготовился выступить на следующий день на открытом заседании Комитета по политике Демократической партии в Сенате. «Я сказал, что она являлась тайным агентом и я знал об этом. Все отнеслись к этому очень серьезно». После выступления ему начали задавать вопросы. Один из членов Комитета, умеренный республиканец Чак Хагель, ветеран войны во Вьетнаме, спросил его, неужели он думает, что Белый дом организует расследование против себя? Марчинковский отвечал, что, если Генеральный прокурор США попытается устрашить федеральных судей, вряд ли стоит думать, что судьи не готовы устрашить какого-то советника президента, — и в этот момент на заседании появился глава республиканской фракции в Сенате, близкий к Белому дому, Кристофер «Кит» Бонд, сенатор от штата Миссури. «Он начал с места в карьер, — рассказывал Марчинковский, — и заявил: „Я не намерен сидеть здесь и слушать, как этот тип нападает на моего друга Эшкрофта, Генерального прокурора страны“». По словам Марчинковского, все это вылилось в беспорядочную перебранку, и в конце концов член Комитета от демократов Дайана Фейнстейн обвинила Бонда в запугивании свидетеля.

После того как Марчинковский закончил давать показания и ответил на вопросы, он вышел из здания через черный ход и пошел пешком через сквер от Капитолия к железнодорожному вокзалу Юнион-стейшен. Он присел на скамейку, чтобы осмыслить все, что произошло, и тут зазвонил его мобильный телефон. Звонила секретарь Тома Дэшла, которая готовила на завтра заседание Комитета по политике. «Она сказала мне: „Джим, Пат Робертс только что заявил, что твои показания разглашению не подлежат. Я не знаю, что ты собираешься сообщать завтра, но он объявил это секретной информацией“».

Марчинковский, сам юрист и заместитель прокурора города, был потрясен. «Я сидел на парковой скамье в состоянии шока. Я не знал, что делать. И тут до меня дошло, почему Комитет по разведке назначил закрытое заседание как раз за день до открытого заседания Комитета [по политике] Демократической партии. Пока об этих открытых слушаниях не было известно, Комитет по разведке и знать о нас не хотел. А теперь они быстренько налепили на нас ярлык секретности — в этом и состояло их намерение»: не дать коллегам Валери из ЦРУ публично свидетельствовать о том, что с ней произошло и почему это следует расценивать как предательство по отношению к любому сотруднику ЦРУ.

Марчинковский позвонил близкому другу, адвокату из Детройта, и попросил у него совета, как у юриста, что делать в такой ситуации, поскольку он рассказал Комитету по разведке как раз то, что собирался рассказать завтра в Комитете по политике, а Робертс со всей очевидностью пытается заблокировать его показания, без всяких на то оснований объявив их секретной информацией. «Знаешь, что я скажу тебе, Джим, — ответил ему друг. — Я уже знаю, что ты собираешься сделать, а потому сразу начну обзванивать всех твоих друзей, чтобы они собирали деньги на освобождение тебя под залог». «Я сказал ему, — вспоминает Марчинковский, — „Смейся, смейся. Я вот сижу здесь в парке один-одинешенек, и мне говорят, что я нарушаю все мыслимые и немыслимые законы“. А он мне и говорит: „Угу. И я точно знаю, что ты сделаешь завтра“». Собравшись с духом, Марчинковский перезвонил помощнице Дэшла. «Позвоните Робертсу и скажите ему, что я сказал, чтобы он убирался ко всем чертям» — так, по его словам, заявил ей Марчинковский.

Не дав себя запугать (один из работников аппарата Конгресса подтвердил, что Робертс не имеет полномочий объявлять что-либо секретной информацией), Марчинковский явился на заседание для дачи свидетельских показаний вместе с бывшим ответственным сотрудником ЦРУ Джонсоном и бывшим главой Антитеррористического центра ЦРУ Винсентом Каннистраро. Они выступили публично перед сенаторами-демократами, и, когда Дэшл уже собрался завершать слушания, Марчинковский заметил, что член Комитета по разведке сенатор-демократ Джей Рокфеллер что-то шепчет ему на ухо.

«Дэшл объявил, — вспоминает Марчинковский, — что у сенатора Рокфеллера есть вопрос. И сенатор Рокфеллер посмотрел прямо на меня. „Я хочу задать господину Марчинковскому, как юристу, один вопрос: как по-вашему, может ли Белый дом вести расследование против себя самого?“» Задав вопрос, который вызвал столь бурную реакцию на состоявшемся накануне закрытом заседании Комитета по разведке, Рокфеллер широко ухмыльнулся.

После заседания, как рассказывал Марчинковский, Рокфеллер стиснул ему руку и спросил, улыбаясь: «Как вам понравилась вчерашняя перебранка?»

В январе 2007 года, после того как демократы получили большинство в обеих палатах Конгресса, Рокфеллер возглавил Комитет по разведке, а Кристофер Бонд стал вместо Робертса главой республиканской фракции.

Весной 2007 года была опубликована «Оценка предвоенной разведки по Ираку» — часть давно ожидаемого расследования по предвоенным данным («Этап-2»), обнародование которой Робертс всеми силами и так успешно оттягивал, — стало понятно, что теперь кампанию против Уилсонов будет продолжать Бонд. Доклад в основном состоит из двух рассекреченных оценок Национального совета по разведке, которые сосредоточены преимущественно на послевоенной обстановке в Ираке. «Перед войной разведывательное сообщество пришло к выводу, что установление стабильного демократического правления в Ираке будет процессом затяжным, сложным и, возможно, бурным, — констатирует Комитет по разведке. — Разведывательное сообщество отмечало, что политическая культура Ирака „не способствовала развитию либерализма или демократии“ и „практически не имела общественного фундамента для развития широкого участия населения в демократических процессах“… Перед войной разведывательное сообщество отмечало также, что, по всей вероятности, „Аль-Каида“ использует возможность развернуть активную деятельность и усилить террористические атаки во время и после войны в Ираке».

Члены Комитета от республиканцев выразили недовольство тем, что доклад страдает «необъективностью», и вице-председатель Бонд, а вместе с ним сенаторы Оррин Хатч и Ричард Берр принялись высказывать «особые мнения», снова нацелившись на чету Уилсон. «Хотя это и не имеет прямого отношения к теме данной публикации, — записали они, — здесь вполне уместно обсудить дополнительную информацию, которая обнаружилась в одном из более ранних отчетов о предвоенной ситуации… и касается разведданных по урановой сделке между Ираком и Нигером… Дополнительная информация… подтверждает сведения, полученные Комитетом, о том, что именно с подачи г-жи Уилсон посол Уилсон был привлечен к изучению вопроса об урановой сделке между Ираком и Нигером…»

Что же касается фактов — а они, согласно докладу, свидетельствуют о том, что администрация явно игнорировала довоенные предупреждения о проблемах, с которыми столкнутся США в попытках установить демократию в Ираке, — то по этому поводу трио несогласных сенаторов не особенно нашлось что сказать.

2 июля 2007 года президент Буш заменил приговор Скутера Либби с тюремного заключения на условное. Как отмечают обозреватели процесса над Либби, полное помилование лишило бы Либби возможности заявить о своем праве не свидетельствовать против себя, чтобы избежать свидетельских показаний в Конгрессе — не только о собственной роли, но и о роли вице-президента и самого президента в санкционировании разглашения тайны личности Валери Плейм в печати. «Если бы Буш помиловал Либби, он и вице-президент Чейни, по существу, отказались бы от собственных доводов, которыми они успешно пользовались четыре года, чтобы избежать упоминания об их роли в этом деле, — писал Джеф Ломонако. — А процесс над Либби со всей очевидностью показал, что президент и вице-президент сыграли значительную, внушающую беспокойство роль по самому существу этого дела… Опубликованные доклады показывают, что Буш распорядился в том роде, чтобы Чейни „дал этому ход“ — подразумевая под „этим“ информацию, которая могла бы дезавуировать выступление Джо Уилсона против действующей администрации. Иными словами, если Буш и Чейни упоминали имя жены Уилсона еще до того, как журналистам было дано соответствующее распоряжение, значит, фактически президент дал указание своему подчиненному раскрыть для прессы принадлежность Плейм к ЦРУ».

Плейм официально уволилась из ЦРУ 9 января 2006 года. Она служила Управлению и своей стране более двадцати лет.

В начале 2007 года, когда суд над Либби наконец начался, Уилсоны с детьми уехали в Нью-Мексико, чтобы попробовать начать жизнь сначала.